Южное подземелье, Галактический город Корусант, Центральные миры
Пустынные улицы Южного подземелья выглядят обшарпанно и куце — старые дюро-блоки зданий сереют в полумраке дня. С этой глубины Нижних уровней не видно чистого, испещрённого огнями от спутников и зеркальных станций неба Корусанта: только свинцовые облицовки надстроек верхних уровней. Сперо разглядывает швы между пластами дюракритовых пластин, задумчиво прислонившись к оконному стеклу своего скромного магазинчика. На Молтоке(1) всё по-другому. Там нескончаемые, влажные леса в несколько уровней покрывают поверхность, соседствуя с тысячами действующих вулканов, что извергают в атмосферу спасительный для планеты пепел. Если бы не он, губительное солнечное излучение испепелило бы всё живое. Там проливные дожди, и тепло сгущается в воздухе; там на небе дифракция пепла создаёт алые переливы, на самом рассвете — будто кто-то плеснул на небесную гладь красной краской. Галактический город, за исключением пяточка богатых районов, бесцветный и гнетущий. Сперо тяжело вздыхает, отрываясь от окна. Перьевые деревья его магазинчика — всё что осталось от жизни на Молтоке. Хо’дин заботливо проходится кончиками пальцев по листьям одного из деревьев, самого слабенького и приболевшего, и бережно принимается копаться в земле — присыпать, поливать, добавлять различные смеси удобрений собственного приготовления. Единственное, что ещё напоминало о родной планете — его магазинчик. Маленький, зелёный оазис среди уродливых, дюракритовых джунглей. Дверной колокольчик мягкой трелью оповещает о нежданном посетителе, и Сперо поднимается на ноги во весь свой внушительный рост. Скользит взглядом по пространству, пытаясь найти покупателя с соседних улиц, или забредшего к нему в лавку туриста, но никого не видит. Лишь едва различимое, мерное постукивание разлетается по магазину. — Кто здесь? Хо’дин должен бы разволноваться от происходящего, но почему-то чувствует разливающийся по конечностям покой, невиданный доселе. — Господин Сперо? Хозяин лавки опускает взгляд вниз, прямиком к своим ногам и, наконец, находит взглядом говорящего — ему хватает секунды, чтобы узнать гостя. — Магистр Йода, — выдыхает хо’дин, и опускается на одно колено: так сподручнее вести диалог. Гранд-мастер слегка склоняет голову в знак приветствия, и на его лице появляется умиротворённая улыбка. Сперо обязан жизнью Ордену джедаев ровно настолько, насколько Королевскому дому Набу — и те и другие, в своего время, помогли освободить его семью из лап проклятых работорговцев. Если бы не их помощь, вряд ли бы он остался в живых. И хоть с магистром хо’дин лично никогда не встречался, это не мешало ему хранить в своём сердце благодарность всем рыцарям-джедаям. — Мне сказали, что надёжный и преданный друг вы, — говорит гранд-мастер, опираясь на свой маленький посох обеими руками. — Могу ли на вашу дружбу рассчитывать я? Сперо почтительно опускает голову, прикладывая четырёхпалую ладонь к груди. — Для вас — всё что угодно, мастер.***
Нижние уровни простирались вниз на несколько сотен стандартных миль, и чем глубже спускаешься к недрам планеты, тем тяжелее, душнее делается воздух, кучнее становятся кварталы, ведшее здания. Падме никогда не была в самых глубинах Корусанта, она в Рабочих-то кварталах Нижнего уровня побывала впервые. Но даже они казались привлекательней и благополучнее, чем Южное подземелье. Она стоит в самом начале убогих кварталов, что тянутся вперёд, и на несколько уровней уходят вниз. Стоит, скрываемая полумраком переулка, закутавшись в плотный, потрёпанный плащ, что наспех купила у старьёвщика в лавке, недалеко от ночлежки, где давеча они расположились с Тайфо. Сенатору пришлось сильно изощриться, чтобы выскользнуть из своего номера, миновать Теклу с Дорме, что после покушения стерегли её, как две курицы-наседки. Ускользнуть от бдительного Тайфо, и добраться до ближайшего переулка, где они с Молом условились встретиться. Ей бы было спокойнее, будь у неё хоть какое-то оружие: бластер или может лазер. В сложившихся обстоятельствах и нож в голенище сапога вселил бы больше уверенности. Но всё, на что приходилось рассчитывать — её новый вынужденный союзник, в мотивах и планах которого она до сих пор сомневается. Мол бесшумно появляется за спиной, оставив наверняка угнанный спидер в укромном месте, на случай, если им придётся в спешке покидать место встречи с магистром. От его неожиданно тихого появления Падме едва заметно вздрагивает, но быстро берет себя в руки. Два раза стучит кончиком пальца по портативной голокарте, что браслетом обвивает запястье, и показывает нужную точку на появившемся изображении. — До лавки несколько кварталов, быстрее всего будет добраться напрямик, — отзывается она тихо, и кивает в сторону одной из главных улиц. Мол придирчиво оглядывает здания цепким взглядом опытного охотника, оценивает положение дел и от его вынужденной близости сенатор едва не передёргивает плечами. — Пойдём по безлюдным переулкам, параллельно центральной улице. Так проще контролировать ситуацию. Падме не нравится его безапелляционный тон и полное отсутствие диалога: забрак даже не думает держать с ней совет, или спросить её мнения, сразу берёт принятие решений в свои собственные, единоличные руки. Амидала едва давит подступающее раздражение, справляясь с желанием ощетиниться на подобную тактику ведения дел, но сдерживается и ничего не говорит, молча следуя за закутанной в чёрное фигурой. Он идёт впереди меряя расстояние широкими шагами, и даже не оборачивается, чтобы проверить, на месте ли спутница. Падме не знает, нужен ли ему вообще этот зрительный контакт, или он пользуется Силой, одним лишь загривком чувствуя её присутствие. Она никогда не вдавалась в подробности ни одной из сторон, у неё не было ни чувствительности к Силе, ни сожалений по этому поводу: сенатор всегда считала, что творить добро можно и без световых мечей, способностей читать и управлять мыслями. Она видела, какую ответственность берут на себя адепты Силы, сколько трудов, сколько усилий им стоит взрастить в себе свет, выбрать правильный ориентир в этой жизни, а потом следовать ему не смотря ни на что. Сколько бы мощи не давала эта непознанная энергия Вселенной, искушений и испытаний она подкидывала ровно столько же. Заброшенные здания, покосившиеся дома и осыпающийся со стен дюрокрит — всё Южное подземелье насквозь пропахло бедностью и горем. Дети-оборванцы, калеки и бездомные, что ютятся прямо в узких, влажных и плесневых переулках, наводят тоску. Набу был процветающей планетой, в одном только Тиде даже самая небогатая семья имела собственное жильё, всем нуждающимся Королевский дом помогал безвозмездно, поддерживая и опекая. На Корусанте же было всё совсем иначе. И хоть Падме никогда не строила иллюзий относительно благополучия всех жителей Галактики, наблюдать такой упадок собственными глазами почти физически больно. — Никогда не видели бедности так близко, сенатор? Амидала вскидывается от осознания, что за ней наблюдали-подслушивали, и встречается с оранжево-красным взглядом, брошенным через плечо. — Я бы предпочла, чтобы вы не отвлекались. Мол хмыкает себе под нос, даже не удостоив её ответом, и Падме кажется, что он воспринимает её избалованной, изнеженной аристократкой, которая будто бы и за стены королевских резиденций ни разу не выходила. Но в сущности, он её совсем не знает, и эти его молчаливые выводы, что сенатором уже были ему приписаны, неимоверно злят. — К подобному никогда не привыкаешь, — говорит она тихо, почему-то чувствуя необходимость оправдаться перед ним, и от этого раздражение в грудине лишь сильнее нарастает. — Привыкаешь ко всему, когда сталкиваешься достаточно часто. Ситх с лёгкость парирует ей упрёком в ответ, а она и не понимает теперь, как отразить эту атаку — он наверняка знает о чём говорит, в его нелёгкой жизни было много подобных мест. В очередной раз становится досадно, что под рукой нет бластера, из которого можно было пальнуть в спину впереди идущего. Молу, на самом деле всё равно, насколько часто Амидала бывала в подобных местах, как и всё равно на то, какую роскошь ей предоставили статус и общественное положение. Он прекрасно понимал законы жизни, как и то, что многие изначально рождаются не в равных условиях. Он ни в чем её не винит, не считает избалованной принцессой, просто злить сенатора доставляет какое-то особое довольство. Её почти детская реакция, острая, бурная, пробуждает в нём давно забытый, ребяческий задор. От того забрак, улучив удачную возможность сделать выпад, просто не может промолчать. Её девичьи эмоции простреливают яркими вспышками в Силе. — Совсем недавно вы обвиняли джедаев во всех смертных грехах, — переводит стрелки Падме, припуская вперёд по улице, почти равняясь со своим спутником. — К чему вдруг эта встреча с магистром Йодой? Её всё ещё гнетут недобрые предчувствия. Несмотря на все очевидные сигналы, несмотря на спасённую жизнь, сенатор всё ещё ему не верит. Подозрения роятся в её разуме, точно змеиный клубок, Мол чувствует эти тёмные эмоции поверхностью собственной кожи — Амидала совсем не умеет прятать внутренности рассудка. Он продолжает идти, не прерывая повисшей между ними тишины, красноречиво давая понять: отвечать не собирается. Они сворачивают в один переулок, потом в другой, всё дальше отдаляясь от центрального проспекта. Улицы становятся всё безлюднее, здания всё ведшее, и свинцовая серость дюроблоков сгущает краски. В воздухе виснет тяжёлый запах ржавчины и гниения. От этой обстановки Падме делается не по себе, и она невольно ближе жмётся к спутнику, игнорируя мысль о том, что именно он — тот, от кого следует держаться подальше. — Откуда вы родом? Её вопрос звучит неожиданно неуместно, да так, что Мол даже замедляет шаг, одаривая девушку скептическим взглядом. Она делает вид, что не замечает этого, упорно продолжая ждать ответа. Ей физически необходимо заполнить эту вибрирующую между ними тишину. — Датомир, — неохотно отвечает Мол, и Падме замечает, как он едва заметно передёргивает плечами: разговаривать ситх не любитель. Амидала кивает собственным мыслям. Он не похож на иридонийца — черты слишком острые, повадки слишком хищные, во всем его облике читается принадлежность к кланам датомирских ведьм, и красная кожа, испещрённая черными ритуальными рисунками, лишь подтверждение тому. — Красивая планета, — зачем-то говорит Падме, и ненавистное молчание снова заполняет всё пространство вокруг. Что он должен ответить на эти слова? Мол не помнит Датомира, как не помнит родителей, и родной деревни. Сидиус забрал его ещё ребёнком, и за годы скитаний и многочисленных, изнурительных тренировок-испытаний все очертания родной планеты выветрились из разума, смешались с ландшафтом тысяч других миров. Лишь иногда, совсем редко, в беспокойных снах всплывает образ густого, непроходимого леса. Возможно, именно там его деревня до сих пор несмело дышит. — Вы часто бываете там? На Датомире? Мол тяжело вздыхает от осознания, что ему снова нужно что-то говорить. И почему только девчонка не может шагать молча и желательно быстрее. — Нет. Его очевидное нежелание продолжать диалог вызывает досаду: складывается впечатление, что разговаривать с ней ему не в тягость только тогда, когда нужно запугать или поиздеваться. Мол будто не приучен к простой, светской беседе, призванной скоротать неприятные минуты в дороге. От досады Падме с силой сжимает челюсть. Они постепенно приближаются к огромному коллектору — у него диаметр такой, что смело пройдёт небольшой транспортник. Забрак проворно перепрыгивает через высокий порог, дожидаясь свою спутницу, ловко подхватывает её, когда человеческая неуклюжесть даёт о себе знать — если б не он, Падме бы проехалась по грязным плитам носом. Она тихо его благодарит за помощь, и от собственной неповоротливости и чужих прикосновений, по щёкам расползается стыдливый румянец. Их путь дальше пролегает по темным извилистым ответвлениям: то тут, то там расположились подпольные забегаловки контрабандистов, да притоны синдикатов. Мол чувствует тёмную энергию мрака, что сплетается по стенам. — Держись рядом, — говорит он тихо, и теперь уже пропускает Падме вперёд, идя позади, но достаточно близко, чтобы вызывать чувство неловкости — оно разливается мурашками по плечам. Они держаться подальше от изогнутых стен коллектора, испещрённых проходами-норами, что уходят куда-то вглубь. Темнота тоннелей сгущается в самой их сердцевине, Падме кажется, что оттуда на неё смотрят тысячи хищных глаз, и от этого ощущения она плотнее кутается в ветхую накидку. Своим появлением они волей-неволей привлекают внимание — в таких местах чужаков видно сразу. Сенатор старается держаться уверенно, но неприятная напряжённость всё же сковывает тело, от чего деревенеют конечности. Все на улице за ними наблюдают, пристально, исподтишка, эти внимательные, сосредоточенные взгляды она чувствует поверхностью собственной кожи. Вдруг, из одного из многочисленных тоннелей выскакивает пара темных фигур, подрезая дорогу, и Падме на полном ходу едва не врезается в одного из появившихся мужчин. Она ёжится и отступает назад. — А это у нас тут что? — после секундной паузы отзывается первый, неприятно растягивая слова. На его лице играет опасная ухмылка, сальная и неприятная, хочется тут же спрятать взгляд. Глаза шарят по женскому телу вдоль и поперёк, напоследок вспыхивая в глубине тошнотворным огоньком, и настроение это передаётся его напарнику. Амидала будто в замедленной съёмке видит, как к ней тянется рука, готовая вот-вот схватить за ткань накидки — она обветренная и широкая, с грязными, обломанными ногтями. Паника, удушающей волной, поднимается откуда-то из грудины. Её вдруг начинает мутить и от этих взглядов, и от собственной беспомощности, потому она отступает ещё на один шаг — трусливо и жалко, но поделать с этим внутренним инстинктом ничего не может. Тянущий свою руку мужчина почти касается пальцами потрёпанной накидки, хочет было сказать что-то ещё, что-то гаденькое и неприличное, но самое первое слово неожиданно булькающим звуком проваливается обратно в глотку. Ехидное выражение лица сменяется на безотчётный ужас, и Падме вдруг понимает, что отступать ей больше некуда — спиной она упирается кому-то в грудь, прижимаясь так тесно, что того гляди просочится под красно-чёрную кожу. От Мола опасностью и силой несёт за версту, энергия тьмы бушующими волнами расходится в стороны, прошивает всё пространство вокруг, и ей вдруг делается дурно, и нечем дышать. Он точно клубящаяся мрачная тень, что каждый раз вырастает позади неё в её кошмарных снах: хватает за плечи, сжимает горло до рваных, отчаянных криков, удерживая на месте, не позволяя даже вдохнуть. Зловещий шёпот раздаётся на самых задворках сознания. «Джа’ак».(2) Мол не говорит ни слова, молчаливым сгустком страха стоя позади хрупкого силуэта, и от одного его вида, мужчины в ужасе пытаются пятиться назад, но ноги их будто врастают в грязную землю переулка. Сила мрака и тьмы бурлит и вскипает под кожей, несётся по артериям и венам, вспыхивая по радужке сжигающим огнём ярости. Она подпитывается вязкой паникой, что охватывает этих бесхребетных существ, всеми её оттенками. Что-то щелкает на подкорке: ощущение собственной силы и пьянящего превосходства всплывает из глубин памяти. Жалкие пресмыкающиеся слизни, поднявшие руку на то, что им не принадлежит. Ему хочется вывернуть их тела наизнанку и выпотрошить на живую — медленно и не спеша, — наслаждаясь их оглушительной болью и абсолютной беспомощностью. Забрак чувствует, как глаза застит поволокой гнева, с которым едва ли есть силы справиться, и он стискивает зубы до противного скрипа, думая о том, что нужно дышать. Мужчины падают на колени, хватаясь за горло руками, в отчаянной попытке ловя воздух ртом, но ничего не выходит — под натиском тёмной мощи, стенки гортани слипаются, перекрывая доступ к кислороду. Они заходятся беспомощным, лающим кашлем; безумные, выпученные глаза в панике бегают из стороны в сторону. Помешательство Силы плотным кольцом смыкается вокруг них. — Пожалуйста, хватит. У Падме голос уходить в едва слышный шёпот, под самый конец фразы, будто она тратит все имеющиеся силы, выдавливая из себя слова. Шёпот этот прорывается сквозь плотный полог тёмного ужаса, пробивается до самого рассудка, который застит поглощающей пеленой гнева, и от него Мола почему-то передёргивает, болезненно и резко. Подавленный внутри разума свет вдруг вскидывается, будто бы на зов, и тянется, цепляется за её голос, за эту тихую мольбу. Она — соломинка, что призвана удержать всё то сосредоточие мрака, что набилось по самую глотку и рвётся наружу. Забрак считает каждый удар человеческого сердца, фокусируется на рваном дыхании, слышит шум с которым кровь несётся по тонким венам и артериям. На них косятся немногочисленные проходящие, притихшие в темных углах; поглядывают из окон плохо сколоченных домов, из ближайших тоннелей. А они так и стоят неподвижно, пока Мол не чувствует, как от мягкости девичьего голоса, что он снова и снова прокручивает в голове, бурлящая ненависть начинает отступать. Ментальная хватка ослабевает, позволяя его жертвам остервенело заглатывать недостающий воздух. Мужчины на четвереньках пятятся назад, отползают подальше, наперегонки пускаясь наутёк в сторону ближайшего тоннеля. Мол прикрывает глаза, шумно втягивая носом воздух, а Падме боится пошевелиться, потому так и стоит, неподвижно, прижавшись к его груди. Он чувствует липкую, мелкую дрожь, что бьёт её тело, слышит как громко бьётся о рёбра её человеческое сердце. От Амидалы пахнет страхом и терпкой тяжестью дорогих духов. — Спасибо, — в очередной раз за сегодня шепчет она, и сама не может понять, за что благодарит: за спасённую жизнь, или что в кои-то веки послушался её, обуздав свою тягу к разрушению. Пара глубоких вдохов, и вот забрак уже может открыть глаза без риска испепелить кого-нибудь взглядом. Отступает на шаг назад, увеличивая расстояние между собой и девушкой, и Падме вдруг чувствует неприятный холодок по спине. — Идём дальше. Сенатор вздрагивает от неожиданно равнодушного тона, и зачем-то кивает, едва передвигая отяжелевшие ноги. Между ними напряжением виснет тишина, в сотый раз за этот день, но теперь она ещё оглушительней, почти осязаема. Падме не знает, радоваться ли ей такой компании, или страшиться — энергия ужаса и страха пронизывала и её тело, она чувствовала эту незримую, опасную силу, что неслась по венам ситха вместе с кровью. Его присутствие, несомненно, спасло ей жизнь, но в какой момент эта самая сила будет обращена против неё? Мол чувствует страх, что терпким запахом виснет в воздухе — Амидала его боится, и у неё на то есть все причины. Ему бы разорвать эту тяготящую тишину, что повисла меж ними, но на это нет ни желания, ни сил, и он продолжает безмолвно идти, след в след, сгустком черноты маяча за хрупкой спиной. У Падме как-то по-детски ссутулились плечи, будто на них навалился груз неподъёмного веса, и непривычная молчаливость одолела, что с ней делать — одному богу известно. Когда они подходят к ещё одному коллектору, забрак ловким движением взбирается наверх, оглядывая пространство, что осталось позади них, и убедившись в безопасности, протягивает руку. Подобное проявление хороших манер едва ощутимо попахивает заботой, и Амидала ловит себя на мысли, что в роли джентльмена Мол выглядит удивительно гармонично, несмотря на весь свой устрашающий облик. Она подаёт ему изящную ладонь, что даже перчатками не обтянута — пальцы тонкие и прохладные. Он всё так же не обращает внимания на очередное «спасибо», сказанное в десятый раз за последние пару часов. Магазинчик Сперо показывается на горизонте, его просто невозможно пропустить: во всех окнах небольшого двухэтажного здания виднеются листья растений различной масти. Стоит глазу выцепить этот зелёный оазис среди многоярусных, дюракритовых джунглей, как на душе тут же делается теплее. — Мы на месте, — с каким-то уставшим облегчением выдыхает Падме, и едва сдерживает себя, чтобы не припустить к входным дверям. Колокольчик мягкой трелью заполняет тесный зал — деревца и кустарники в пузатых горшках ютятся на каждом свободном метре. Амидала проходит вглубь, пробираясь через заросли, не обращая внимания на застывшего в дверях Мола. Где-то в глубине он слышит радостные восклицания, слова приветствия на хо’динском языке. Падме отвечает Сперо с лёгким акцентом, и в голосе её Мол впервые за всё это время слышит ласку — так разговаривают с давним, добрым другом. Он прислушивается, втягивая носом душный, влажный воздух, пропускает пространство через текущие по венам потоки вечной энергии, и этого достаточно, чтобы ощутить присутствие того, кто всю его сознательную жизнь считался врагом. Сила прокатывается по залу выбивающей дыхание волной: она исследует, ощупывает пространство, подбираясь к его ногам, обволакивает. Свет стелется по каменному полу, сплетаясь волокнами тепла. — Магистр Йода. Мол и сам не знает, приветствие это или мысли вслух. Гранд-мастер выглядит маленьким и хрупким, едва доходящим до колена, но в теле его забрак чувствует такую мощь, с которой мало кто может сравниться. Сила, воистину, любительница иронии. Приближается неспешной, но твёрдой поступью, и мерное постукивание трости так явственно напоминает эйкари. Где-то в грудине, что-то натягивается острой струной, болезненно дёргаясь. — Дарт Мол, — останавливаясь в трёх шагах, отзывает магистр. Смотрит внимательно своим водянистым взглядом, умудрённым сотнями прожитых лет, и будто видит насквозь всё живое, знакомо укладывая подбородок на край деревянной спутницы. — Хм-м, — задумчиво отзывается он. — Больше не Дарт, но всё ещё Мол. Забрак стоит всё так же неподвижно, сложив перед собой руки, и его воинская выправка слишком остро бросается в глаза. Краем глаза замечает, как из лиственной густоты ближайшего прохода выходит Падме. Несмело, затаив дыхание, но биение её сердца, чутким слухом забрака, слышно даже отсюда: оно барабанной дробью бьётся о рёбра. За её хрупкой фигурой высится силуэт хозяина лавочки, что в таком же благоговении неподвижно застыл. Тьма и свет кружатся энергетическим вихрем, вступая в яростное, невидимое глазу противоборство — на ментальном уровне происходит сотня тысяч термоядерных реакций, оттого воздух в лавке делается будто бы разряженным. Йода на мгновение прикрывает глаза, пропуская через себя вихрящиеся стороны энергии Вселенной. Он знает — ему нечего боятся. Незваный гость, вырвавшийся с того света, прислан силами, страшится которых нет смысла. — Зачем пришёл сюда ты? Мол бегло оглядывает невольных свидетелей их разговора, будто прикидывает, стоит ли при них вести дальнейшую беседу. Падме ловит этот задумчивый, отдающий скептицизмом взгляд, который заставляет волну лёгкого раздражения подняться от грудины. Магистр прослеживает за взором собеседника, и черты его лица слегка смягчаются. — Сенатор, — склоняет он голову в приветствии, и Падме отвечает тем же, уже смелее подходя ближе. — Простите за столь спонтанную встречу, магистр. — Извиняться ни к чему вам, миледи. Причины веские были у вас. По тону его Наберри догадывается, что устроивший эту встречу Органа наверняка что-то успел поведать гранд-мастеру. — Полагаю, Престор поделился с вами нашими опасениями? — Сполна, — утвердительно отзывается Йода и переводит взгляд на будто бы застывшего на месте забрака. — Он лишь не мог источник назвать мне. Что ж, теперь почему понимаю я. Мол равнодушно взирает на собеседника с высоты своего роста, и его отстранённость Падме никак не может понять: именно он рвался встретиться с магистром, и вот когда эту встречу удалось устроить, минуя все опасности и преграды, ведёт себя так, будто его силком притащили на Корусант, в Южные подворотни. Сперо мягким покашливанием вмешивается в разговор, предлагая гостям удалиться в дальний зал, и в ответ на столь разумное предложение никто не думает возразить. — Обвинения в сторону Сената серьёзные весьма, — задумчиво говорит магистр, когда они остаются одни, скрываемые плотной стеной лиственных деревьев. — Нерушимые доказательства нужны здесь. Мастер-джедай погружается в раздумья, и тяжёлое молчание виснет во влажном воздухе. У Мола во рту сохнет с такой силой, что язык неприятно липнет к нёбу, и рёбра разом спирает в грудине, будто в утилизаторе — ему кажется, что стены лавки медленно сдвигаются, наползают, подбираясь всё ближе. С момента тренировок в вечном мраке Неизведанных регионов, его чувствительность в Силе, к обеим её ипостасям, усилилась многократно. И от такого количества Света, что исходит от магистра ненавистного когда-то Ордена, его живущая меж костей, персональная Тьма, рвётся в ответную атаку. Мол чувствует, как разгорается пожар, что течёт вместо крови, как подавляемые гнев и ярость оборонной реакцией бурлят, вскипают по венам, и радужку окрашивает ярко-алым огнём. Рука в чёрной, кожаной перчатке сжимается в кулак до треска в фалангах. Падме косится на своего спутника, в застывшем силуэте которого читается напряжение — забрак будто из дюрокрита высечен, неживой вовсе. Она едва ли понимает, что творится в его объятом мраком нутре. — Я тоже об этом думала, — наконец подаёт Амидала голос, не в силах больше выдержать это давящее молчание. — Искать ответы напрямую среди сенаторов слишком рискованно. После всех этих атак, напряжение и недоверие между системами лишь нарастает. — Опасно слишком это, — соглашается Йода, выныривая из собственных мыслей. Падме разочарованно кивает в ответ. — Любые расспросы подобного толка, могут быстро вызвать подозрения. — Не Сенат только в этом замешан. Множество игроков, нитей — запутанный клубок интриг чувствуя я. В голосе магистра многовековая усталость и какая-то едва различимая печаль — он чувствует, как чаша вселенских весов будто бы склоняется в сторону давнего врага, ощущает рябь в полотне галактического баланса. И, какой-то внутренней интуицией знает: молчаливый спутник Наберри в предчувствии этом с ним солидарен. — Конфедерация напрямую участвует в планах Тёмного Владыки, — наконец подаёт голос Мол и ловит на себе пристальный взгляд Амидалы. — Может, не все члены союза, но кто-то в верхушке — точно. В груди что-то неприятно колет от осознания того, что Мол утаил от неё часть информации, и от этого девушка злиться сама на себя. У них никогда не было подобной степени доверия, так с какой стати им делиться чем-то друг с другом?! И всё же, сказанная следом фраза отдаёт лёгким привкусом обиды на корне языка. — Откуда вы знаете? Забрак мажет по сенатору беглым, равнодушным взглядом, и в глубине его алых глаз вновь читается лёгкое раздражение от её бесконечных вопросов. — Наведался на Нар-Шаддаа. По моей информации, один из штабов конфедератов сейчас на Раксус-Прайме. Йода ничего ему не отвечает, лишь внимательно следит за собеседником, и Молу чудится, что магистр видит его насквозь. Они смотрят друг на друга, глаза в глаза — светлая и тёмная сторона, джедай и ситх, хоть и бывший, и никто из них не задаётся вопросом, можно ли доверять другому. Одного Сила вытащила с того света и вела всё это время, неумолимо, настойчиво, показывая должный путь. Мол точно знал: свернуть с этой дороги он не может, только так получится отработать дарованную жизнь. Йоде же нет нужды задавать вопросы, в закутанном в черноту одежд облике он сразу же узнал того, с кем Сила совсем недавно связала его разум. Гранд-мастер многое видит по огненно-алым глазам, в которых прожилками искриться синева — то проступает свет, что когда-то властвовал в порабощённой тьмой душе. Едва различимый шёпот, доносится будто с самых отдалённых уголков Галактики: «Джен джидай»(3) — Не оставите сенатор нас? В карих глазах Наберри беспокойство и тревога плещутся, и едва различимая нежность, которую она никогда не могла от магистра скрывать. Йода уверенно кивает, и едва заметно улыбается, ободряюще, утешительно. Падме бросает беглый взгляд на своего спутника, мажет им по его неподвижной фигуре, но Мол будто не замечает её вовсе, глаз не сводя с главы Ордена. Сенатор удаляется в густую листву жмущихся друг к другу растений, и её мягкая поступь в тишине пустого магазинчика кажется оглушительно громкой. Звенящая тишина заполняет пространство, будто бы вытесняя все остальные звуки, застя чувства. Единственное, что остаётся — скалящиеся друг на друга, противоборствующие стороны Силы. — Информацию ценную доверил мне ты, подумать есть над чем, — наконец, прерывает молчание магистр, мутным взглядом смотря перед собой — взор его проходит сквозь тёмную фигуру, что возвышается всего в паре шагов. Мол даже дышит с перерывами, прислушиваясь к собственному нутру, к интуиции, что вела его всё это время. Джедай его будто не боится совсем, даже дискомфорта не чувствует, вглядываясь в полотно вечной энергии. Облик его до боли знаком, черты маленькой фигуры, движения старческих рук — Мол уже видел магистра в реальных видениях, что посетили его на Нар-Шаддаа. «Что должно, делай быстрее». Забрак вдруг ловит себя на мысли, что голос джедая тогда звучал совсем иначе. Йода вдруг смаргивает транс от раздумий и размытых видений, и, встряхнув головой, возвращает осмысленный взгляд к собеседнику. Мол аж подбирается весь, под натиском этого проницательного взора. — На Раксус-Прайм лететь думаешь ты. Обстановку разведать. Слова его звучат, как утверждение, а не вопрос, и Мол знает: магистру уже известно о его дальнейших планах. — Через пару дней. Он не видит смысла ни врать, ни отпираться. Йода удовлетворённо кивает, больше собственным мыслям, нежели в ответ на слова собеседника. — За поддержкой сюда пришёл ты, — отзывается джедай. — Боишься поражения своего в деле этом. — Я боюсь того, что последует за поражением. Йода хмыкает, уставшей, тяжёлой поступью приближаясь к собеседнику. Он пытается заглянуть в грядущее, пробраться разумом за завесу тайн мирозданья, но кругом лишь тьма, клубится, сопротивляется. Будущее от него сокрыто. Но мальчик этот — будто отличное от тьмы пятно пустоты в полотне Галактики. Им движет ни Свет, ни Тьма, что-то намного мощнее, что-то древнее, как сама Вселенная. Магистр останавливается на расстоянии вытянутой руки, и хоть смотрит на забрака снизу вверх, во всём его облике столько силы, столько скрытой мудрости, что Мол едва давит подступающее желание опуститься на колено, чтобы оказаться на одном уровне — глаза в глаза. — Путь твой грядущий Сила указывает, противится ей не следует нам. То, что задумал — в жизнь претвори, — пристальный взгляд проникает в разум, на самую подкорку, забрак чувствует в рассудке чужое присутствие, мягкое, осторожное, но ощутимое. — На помощь мою рассчитывать можешь. Мол вызывающе вскидывает голову на эти слова, прищурив хищные глаза. Неужто всё оказалось вот так просто? — Так легко доверитесь врагу, магистр? Не слишком ли безрассудно? Между ними виснет напряжённое молчание, и со стороны кажется, что они ведут мысленный, тайный диалог, известный лишь им двоим. В водянистом взгляде Мол видит знакомую снисходительность — он знает, как она выглядит, видел её прежде в глубине карбонитового взгляда совсем иного существа. — А враг ли ты? — прищурившись, интересуется джедай, и вид у него такой, будто он знает о нем всё, до самых потаённых уголков души, до самых потрохов. — Хм-м. Враг? Друг? Об этом сам думаешь что? Этот витиеватый вопрос лишь на первый взгляд кажется новым, но контекст его совершенно ясен, Мол слышал его множество раз, пока тело болезненно срасталось костями и связками на далёком Зоше. «Кто ты?». Ему вдруг чудится, что под грубой, чёрной одеждой затянувшийся шрам ноет и расходится, обнажая нутро, тонким надрезом ломая позвонки, и от чувства этого делается тошно. Забрак давит подступающую дурноту, стискивая челюсти до скрипа в зубах. — Ни то, ни другое. Йода прикрывает глаза, всего лишь на мгновение, но невыносимая боль отражается на его лице в эти секунды. Он чувствует сгущающийся мрак внутри израненной, больной ненавистью и злобой души, но в то же время надежда исцеляющим полотном стелиться по внутренностям, подсвечивая сухожилия и связки мальчика. Сколько бы времени ни прошло, для многовекового джедая он навсегда останется мальчиком. Магистр открывает глаза. — Великую Тьму чувствую в тебе я, — наконец говорит он, и голос его едва заметно смягчается к концу фразы. — И столько же Света. Кто этому научил тебя? Мол сглатывает поднимающийся к горлу ком, затылком чувствуя чужое присутствие, прямиком за собственной спиной — молчаливая фигура эта сплетается из сгустков света. — Давний враг. Йода как-то очень уж понимающе кивает — улыбка его становится чуть шире. Устало приваливаясь к трости, одаривает бывшего тёмного ученика испытующим взглядом. «Сделай, что должно», говорит этот взгляд. — Не забывай уроков этих, они пригодятся тебе, — тише отзывается он, и чуткий слух его ловит звук несмелого дыхания сенатора, что затаилась в соседнем зале, прислушиваясь, волнуясь. — Идём. Когда магистр появляется из тёмного, лиственного прохода, живой и невредимый, Падме не может сдержать рвущегося наружу вздоха облегчения. Мол всё так же молчалив, но выглядит мрачнее обычного, суровее, хищные черты его лица заостряются углами. Йода останавливается, пропуская нового союзника вперёд, и в задумчивой тишине обводит присутствующих взглядом. Он чувствует странное притяжение, что нарастает и простреливает пространство — сила тяготения формируется в энергетическом поле Вселенной, стремительно приближая Свет и Тьму друг к другу. — Осторожней вам быть нужно, сенатор, — говорит магистр, вновь опираясь на посох — тёмная сторона, что вихрится вокруг, лишает его сил. — Очевидно, опасность для планов тёмных представляете вы. — Я справлюсь, — уверенно говорит Падме, и ей кажется, что спутник её едва слышно фыркает на эти слова. Магистр одобрительно кивает. — Всем чем смогу, вам помогу. У Падме слух цепляется за это твёрдо сказанное «вам», и она не может не бросить настороженный взор на забрака — Мол равнодушно взирает на гранд-мастера, не удостоив сенатора и взглядом, и спустя пару секунд разворачивается, направляясь к выходу. — Я бы хотела поговорить с вами наедине, магистр. Забрак на мгновение замирает, уже повернув ручку двери, и стреляет колким взглядом из-за плеча, но Амидала лишь вызывающе вздёргивает острый подбородок. Мол отворачивается и выходит на улицу. Йода переводит взор на девушку, что мягким движением присаживается перед ним на колени, и во всем её облике всё ещё сквозит королевское изящество. Он помнит её совсем юной девочкой, на хрупкие плечи которой тяжким грузом легла забота о целом народе в столь тёмные времена. И хоть черты её лица нисколько за года эти не изменились, решимости и мужества в ней лишь прибавилось. То, как смело перечить решается бывшему ситху — лишь подтверждение тому. — Магистр, я не знаю, как быть, — тихо сетует Падме и в тоне её прорывается тщательно скрываемый доселе страх. — После всего что было, всего что он сделал… Как я могу ему верить? Джедай чувствует тяготящие сомнения; ноющую душевную тоску от болезненных воспоминаний о старых ранах, былых потерях, и понимающе кивает. Он и сам чувствует схожее порой. — Ошибки былые весомы не столь, сколь дела грядущие, — мягко отзывается Йода, и кладёт свою маленькую, трёхпалую ладонь девушке на плечо. — Чутьё подсказывает мне: бдительности не теряя, довериться ему можете вы. Сенатор тяжело вздыхает, устало прикрывает глаза: за последние дни, столько усталости накопилось в теле, что ей хочется разрыдаться. Но она стискивает посильнее зубы, заталкивая непрошенные слезы поглубже, и лишь кивает в ответ. Мягкое касание к плечу придаёт ей сил продолжить свой нелёгкий путь. Когда магистр остаётся один, он ещё долго стоит не шелохнувшись, прикрыв глаза, впитывая остатки невероятной мощи, что заполнило всё пространство вокруг. Следы давно ушедших душ проступают в энергетическом сгустке, и присутствие кого-то до боли знакомого ощущается поверхностью кожи. — Да прибудет с вами Сила, — шепчет Йода, болезненно хмурясь. Мрак с дальних уголков Вселенной, отголосками ярости проступает в видениях. На улице пусто и безлюдно, и становится совсем темно — хоть глаз выколи. В воздухе виснет влажность и запах гниения протухших отходов, но забрака это нисколько не заботит. Он находит укрытие за углом магазинчика, скрываясь в полумраке узкого переулка, привалившись к криво сколоченной стене. Тело простреливает насквозь от напряжения, что никак не хочет уходить. Оно наливает мышцы свинцовой тяжестью, отголоски подступающей усталости ощущаются сильнее с каждой пройденной минутой — дисбаланс Силы выбил его из колеи намного сильнее, чем он мог предполагать. Тренировки эйкари приучили его стремиться к балансу, и теперь преобладание одной лишь стороны вызывали почти болезненный дискомфорт. Мол устало прикрывает глаза, глубоким вдохом наполняя лёгкие. По крайней мере, он сумел заручиться поддержкой гранд-мастера, и в случае собственной неудачи, оставалась призрачная надежда на то, что Орден хоть на что-нибудь сгодиться. Забрак пренебрежительно фыркает на собственные мысли: кого он только обманывает? За десять лет его отсутствия, эти наивные дураки даже на шаг не приблизились к личности Сидиуса. Будь они хоть на что-нибудь способны, Сила вряд ли позволила бы ему выжить. Мягкий перезвон входных колокольчиков заставляет его быстрым взглядом стрельнуть в сторону появившейся на улице фигуры. Температура упала на несколько градусов, и от того Падме ёжится, плотнее кутаясь в полы накидки, выглядывая своего персонального сопровождающего. Мол притаился в темноте, будто выжидающий в засаде зверь, и Амидала даже не сразу цепляется взглядом за его едва проступающую в потёмках фигуру. Подходит ближе, но не успевает и слова сказать, как забрак отрывается от стены, и пускается в обратный путь, выбирая маршрут, отличный от того, которым они сюда добирались. Падме не поспевает за его широкими, уверенными шагами. От усталости тело то и дело подводит, и ей приходится внимательно смотреть под собственные ноги, на ходу обдумывая всё услышанное за последний час. Напутственные слова магистра вселили в неё чуть больше уверенности, и лежащий на душе груз стал будто бы чуточку легче. Но ей напомнили и о необходимости продолжать проявлять бдительность, а это значит, что в присутствии нового союзника всё ещё не следует расслабляться. Амидала кидает взгляд в широкую спину, закутанную в черноту одежд, точно в броню. Он не сказал ей об участии сепаратистов в планах Дарта Сидиуса, хотя информация эта кардинально меняет дело. Тёмный Владыка приложил свою руку не только к разложению республиканского сената, но и Конфедерацию использует в собственных целях, заручившись поддержкой и внедрив своих людей в оба конфликтующих лагеря. И если с Сенатом она хоть как-то может помочь, то как подобраться к сепаратистам? Падме смотрит перед собой невидящим взглядом, и сквозь ворох мыслей пробиваются воспоминания: в памяти всплывают нескончаемые равнины, поросшие оранжевой травы, упирающиеся в бескрайний океан. На брате Раксус-Прайма, Секундусе, водная гладь занимает большую часть планеты. Она знает об этом, потому что лично бывала там, гостила у давнего друга. Друга, который в сложившейся ситуации может оказаться ценным источником информации, нужно лишь найти правильный подход. Все ещё пребывая в собственных размышлениях, Амидала негромко говорит: — Думаю, мне нужно лететь с вами. Мол продолжает идти, не сбавив темп даже слегка, словно и не услышал её вовсе. Падме хмурится, припуская вперёд, нагоняя забрака, и подаёт голос чуть громче: — Я лечу с вами. Она собирается добавить что-то ещё, пуститься в увлекательный рассказ родившегося в её голове плана, но не успевает сделать и вдоха, как Мол жёстким, суровым тоном отсекает все попытки к разговору. — Нет, не летишь. От безапелляционной манеры её тут же одолевает возмущение: кто он такой, чтобы указывать ей, что делать?! — Сенатор Раксуса — Мина Бонтери — одна из лидеров сепаратистского движения, — упрямо отзывается Амидала. — Она мой давний друг, если удастся с ней поговорить, я смогу выведать что-нибудь полезное. А может, и добьюсь, чтобы Сенат и Конфедерация сели за стол переговоров. — Пусть этим займётся кто-нибудь из Ордена. — Она не станет разговаривать с представителями Республики. Но мне во встрече точно не откажет. Ей приходится чуть ли не бежать за ним, пытаясь нагнать, и выпрашивать разрешения, будто маленькому ребёнку. Будто он владеет её жизнью и имеет право распоряжаться её судьбой. — Я лечу на Раксус-Прайм, и не стану делать крюк до Секундуса, — так и не остановившись, через плечо бросает забрак, и Падме слышит, как в тоне его с каждым словом нарастает раздражение. Амидала вдруг не выдерживает ни наглости этой, ни приказного тона, и не успев обдумать последствия, остервенело хватается за ткань его плаща, аккурат на плече. От чужого касания по телу простреливает электрическим разрядом, Сила наполняется злостью. Мол останавливается так резко, что Падме едва не врезается в него, и стреляет недобрым взглядом на сжимающую рукав девичью руку. Старая его личина, взращённая в злобе и ярости, со звериным оскалом вскидывает голову — ненависть, притихшая на время, пожарищем разгорается внутри. Ему хочется перехватить тонкость хрупкой руки цепким захватом, и с силой дёрнуть на себя. Встряхнуть строптивую девчонку, напоминая о том, с кем она смеет разговаривать подобным тоном, и сжимать пальцы на мягкой плоти до тех пор, пока кость локтевая не начнёт исходить трещинами и надламываться. Сенатор пытается делать вид, что её не проймёшь этим испепеляющим взглядом, но волнение в груди бурей заходится о ребра. — Вы же сами просили моей помощи! Голос её заметно дрожит под конец сказанной фразы, и Мол переводит взгляд с изящной ладони на тронутое безотчётным страхом лицо. Он смотрит в её широко распахнутые глаза, и в полумраке Нижних ярусов, цветом своим они походят на темно-коричневые пески иссушенных пустынь Коррибана. В черных, расширенных зрачках тусклыми очертаниями проступает отражение его собственного лица, застывшего, злого, будто неживого вовсе, и нарастающая тьма настойчиво пытается пробраться меж рёбер, вырваться наружу. Падме будто не понимает, что творит, продолжая сжимать ткань его рукава, и взгляда оторвать не может от вспыхивающей по радужке ярости. Кроваво-алое пламя его глаз — что огненная лава, стелящаяся по чёрной земле в её вечно повторяющемся кошмаре, и ей бы бежать от него. Бежать быстрее и как можно дальше, но она стоит на месте, точно вкопанная, и воздуха совсем не хватает. Этот страх в глубине её карих глаз почему-то не доставляет удовольствия, действует отрезвляюще, и из грудины всколыхнувшийся, рваный выдох рвётся к ноздрям. Мол медленно выпускает весь воздух из лёгких, не отрывая взгляда от девичьего лица — он страшится того, что может произойти, потеряй он этот, приводящий в себя, зрительный контакт. Набатом бьющиеся в грудине сердца, мало-помалу успокаиваются. — Сколько ты не виделась с этой Бонтери? Голос его звучит ровно, почти бесцветно, но от звука его Падме всё равно вздрагивает, и отпускает рукав, обессилено роняя руку. Ей кажется, что за эти бесконечные секунды их гляделок глаза в глаза, кто-то вытянул из неё все оставшиеся силы. От отпустившего тело напряжения пальцы пробивает дрожью. — Несколько лет. Мол замечает хриплые нотки в её тихом, почти покорном тоне, девчонка будто бы в один миг растеряла все свои королевские спесь и упрямство. — Слишком рискованно. Она может оказаться одной из тех, кто заодно с Сидиусом. — Невозможно, — устало бросает сенатор, подспудно понимая, что ещё одного словесного поединка не вытянет. — Мина никогда бы не стала сотрудничать с ситхом. Она слишком честна для подобных альянсов. Забраку забавно слышать подобные речи, учитывая что в двух шагах от Амидалы стоит её же союзник-ситх, хоть и бывший. Он думает о том, сколь ограничено знание простых жителей Галактики о Силе и великой мощи обеих её сторон; как же мало они понимают в этой жизни. Смотрит Амидале в глаза, в которых яркими переливами видит проступающее отрицание: её глупая надежда и необоснованная вера, отказываются признавать очевидные факты, не дают согласится с мыслью о том, что близкий друг вполне может оказаться предателем. Мол давит злую, колкую усмешку, но Падме всё же успевает её заметить — досада неумолимо наползает на рассудок. Когда забрак снова открывает рот, в тоне его сквозит снисходительность, пополам с издёвкой. — Сила Тёмной Стороны невероятно притягательна, сенатор. Падме думает о складывающейся перспективе: о том, что её вот-вот вынудят облачиться в дорогие шелка грузных юбок, и сесть безропотной, беспомощной тенью в сенатской ложе, в которой она будет молчаливо дожидаться очередного покушения. Природная решимость и упрямство, что течёт по венам вместо крови, медленно к ней возвращаются, притупляя и чувство страха, и инстинкт самосохранения. Амидала делает шаг, подходит ближе, смотря прямиком в пугающие, кроваво-жёлтые глаза. — Я лечу на Раксус, — тихим, но решительным тоном отзывается она, замечая, как взгляд собеседника едва заметно темнеет. — С вами или без вас. Выдерживает драматически театральную паузу для пущего эффекта, а после, просто обходит ситха, продолжая путь через полумрак витиеватых катакомб. Мол смотрит ей в след, и к горлу подступает смесь усталости и раздражения, и совсем лёгкое чувство восхищения проступает мурашками по загривку. Он быстро подавляет это непрошенное ощущение сердитым вдохом. Сила навязала ему слишком своевольного союзника.Равнины Дашбалара, Ансион, Сектор Чурнис, Среднее Кольцо
Тёмное, небесное полотно усеяно россыпью тысяч мерцающих звёзд. В воздухе стоит ночная прохлада и запах запечённой дневным солнцем земли; равнинные поля травяным ковром тянутся до самой линии горизонта. Луминара стоит, прислушиваясь ко звукам спящего лагеря, к сонному дыханию равнинного отара; полевые колосья доходят ей почти до самого пояса, покачиваются из стороны в сторону под ласковыми прикосновениями тёплого, ночного ветра, щекоча кончики пальцев. Ундули нравится на просторах альвари(4). Нравится народ, бережно хранящий древние традиции, придерживающийся старинных обычаев, дошедших до них сквозь столетия. Будто волгииновые деревья, альвари приросли корнями к плодородным землям своих давних предков, что рассыпались в прах и смешались со звёздной пылью. На этой планете, среди бескрайнего травяного моря, она впервые за долгое время чувствует себя спокойно. Сила полнится кипением жизненной энергии, спокойной, размеренной — она течёт, словно воды пологого ручья. Ансион, со своими сочными равнинами, полноводными реками и горными долинами так не похожа на её родной мир, холодный и засушливый Мириал(5). Если бы ей было позволено выбрать место, где умирать, она бы прилетела сюда, к травяным полям, под гладь сверкающего звёздами неба. Луминара делает глубокий вдох, пропуская через лёгкие морозный воздух степной ночи, прикрывая глаза. Она прислушивается к дыханию спящих существ, что расположились лагерем у одной из многочисленных рек. Объединившиеся, враждующие кланы альвари, Борокии и Джануул, наконец отвергли тянувшиеся сквозь года противоречия, и в кои-то веки объединились в один равнинный народ. Доверившись друг другу, безоговорочно и полностью, одним большим кланом остановились на ночлег, вверяя свой безмятежный сон лунному свету. Ундули и её спутники приложили немало усилий, чтобы обеспечить успех миротворческой миссии. По прибытию на Ансион, они несколько раз попадали в засады, устроенные местным босс-баном и его сподручными; пересекли прерии Корумда, где столкнулись с местным кланом гвурранов; в долине Доиган были взяты в плен торговцами Кулунами, и лишь благодаря новоприобретённому другу, гвуррану Тукуи им удалось вырваться; отыскав верховный клан, едва не были втянуты в кровопролитие, и лишь Сила помогла им отвратить братоубийственную, междоусобную войну. Совсем скоро они будут в Куипернаме, где предстоят нелёгкие переговоры между Борокии и Советом Единства, и от исхода этой встречи зависит не только целостность Республики, но и мир во всей Галактике. Луминара медленно выпускает воздух из груди, пропуская через себя потоки вечной энергии Вселенной. Она чувствует нарастающую в груди тревогу. Чувствует нависший мрак, что неумолимо подбирается с дальних уголков глубокого космоса, пожирая планеты и звезды, ввергая системы в хаос. Но не только этот опускающийся полог темноты тревожит душу мастера-джедая, и женщина быстро понимает, в чем причина собственного беспокойства. Юный Скайуокер. Ундули думает о своей ученице, о совсем ещё молоденькой Баррисс. Молодость её с лихвой компенсируется старательной сосредоточенностью, наблюдательной чуткостью и заботой, с которой она относится ко всякому нуждающемуся существу. Луминара видит в ней задатки сильного целителя, а сдержанность характера и твёрдость разума, который не так-то просто подчинялся чужому влиянию, в будущем сделают из Оффи умелого рыцаря, хорошего мастера, и надёжного друга. Но этот мальчик, Скайуокер. Мириаланка не была слепой, не имела привычки преуменьшать чужие успехи, и прекрасно видела тот колоссальный потенциал, что скрывается в юном падаване. Видела печать Силы, что вместе с кровью и мидихлорианами текла по его жилам, и то с какой прилежностью старается следовать руководству своего учителя. Но вместе с тем, Ундули видела и сомнения, что порой рвали душу его на части; и импульсивность натуры, которой мальчик частенько поддавался; и то, как он прячет глаза от проницательного мириаланского взгляда. Он ведь чувствует — Луминара знает и о сомнениях его, и о страхах, и о тайных желаниях, что искушают его разум во время одиноких караулов. И о кошмарах, что мучают почти каждую ночь, она тоже знает. Спокойная гладь Светлой стороны пускает мягкую рябь, тревожа потоки Силы, и за спиной явственно ощущается чужое присутствие. Ундули не может сдержать мягкую улыбку. — Вам не за чем вот так подкрадываться ко мне, мастер Кеноби. Спокойный, чистый голос мириаланки разносится по пространству, напоминая плавные звуки водяного органа. — Я не мастер, миледи. Улыбка на лице женщины становится чуть шире. Рыцарь, шелестя полевыми колосьями, что цепляются за простую одежду, ровняется с ней, вставая бок о бок, со стороны правого плеча. В присутствии Оби-Вана делается спокойней, Сила исходит от него приглушенным свечением, волной согревающего тепла, и вселяет уверенность. Во всей Галактике и десятка столь надёжных напарников едва ли насчитаешь. Рядом с Кеноби всегда хочется сильнее расправить плечи. — Не мастер, и я всё время об этом забываю, — отзывается Ундули, и в словах её нет ни капли лести. Она молчит пару ударов сердца, и поворачивает голову к собеседнику, вглядываясь в черты спокойного лица. — Вы переняли лучшие из качеств своего учителя: сдержанность, миролюбие, находчивость, а готовность прибегнуть к силе уравновешиваете дипломатическим настроем ума. Квай-Гон мог бы гордиться вами. Оби-Ван делает короткий, рваный вдох от сказанных слов, и Луминара чувствует, как Силу простреливает болезненная вспышка, но так же быстро утихает. Рыцарь Кеноби всё ещё скорбит по утраченному учителю и другу, и мириаланка в чувствах этих с ним солидарна. — Ваша похвала — лучшая награда за все старания, мастер Ундули. Женщина смотрит на собеседника, внимательно ловя каждое изменение в сдержанном выражении лица — Оби-Ван никогда не позволял себе поддаваться неуместной гордости. Она ловит себя на мысли, что его скромная манера общения и смиренный настрой сердца, может послужить примером не только всем юным падаванам, но и опытная рыцарям-джедаям. Луминара отворачивается, вновь принимаясь разглядывать раскинувшиеся над их головами небеса, чувствуя, как отголоски беспокойства неприятно дёргают чувствительные струны души. — Но ваш ученик беспокоит меня. Она замечает краем глаза, как у Кеноби напрягаются плечи, и осанка делается слишком прямой и неестественной, будто он стоит по стойке «смирно». Ощущает ли он то же, что и она, когда смотрит на юного падавана? Видит ли отголоски тьмы, что прячутся в глубине зрачков его светлых глаз? — Энакин юн и порой чрезмерно импульсивен, — кивает джедай, соглашаясь с собеседницей. — Но вместе с тем упорен и старателен. При должном обучении, со временем, он научится самоконтролю. Возможно, даже меня превзойдёт. Ундули видит, как мужчина тепло улыбается от сказанных слов, мягко, совсем по-отечески, и понимает: Кеноби любит этого мальчика. От того ей совсем не хочется ни переубеждать его, ни спорить, ни нотации читать. И всё же, подстёгиваемая каким-то внутренним чувством тревогой, добавляет: — Будьте внимательны к мальчику, Оби-Ван. Эмоциональная ранимость может сделать из него лёгкую добычу, и мы оба знаем, чем тогда все обернётся. Кеноби не согласен с ней, Луминара это знает, её в совершенстве развитая эмпатия Силы позволяет читать самые скрытые эмоции, самые тщательно хранимые тайны. Но джедай не принимается отстаивать ни суждения свои, ни ученика своего, сохраняя внутренний покой и уважение к выше стоящему по рангу товарищу. — Благодарю вас за ваш совет, миледи. «Да, смирение сердца делает Оби-Вана столь ценным», думает про себя мириаланка. Кеноби оглядывает окружающее пространство, и спрашивает: — Позвольте узнать, что вы делаете здесь? — У меня был сеанс связи с гранд-мастером, — просто отвечает женщина, подбрасывая в руке маленькую таблетку портативного голопроектора. — Открытое пространство и чистое небо улучшают сигнал, и уменьшают количество посторонних ушей. Оби-Ван понимающе кивает: даже среди дружественного клана альвари могут оказаться притаившиеся шпионы. В сложившейся в Галактике ситуации следует тщательно взвешивать все имеющиеся риски. — Всё ли спокойно в Галактическом городе? — Всё, да не всё, — с тяжёлым вдохом отвечает мастер Ундули. — Очередное покушение. На одного из членов Галактического конгресса, вашу знакомую, полагаю: сенатора с Набу. «Падме». Кеноби тут же подбирается весь, сам не ведая, от чего. Они не виделись много лет, лишь изредка поддерживая скудную переписку, но бывшая королева Наберри, смелая и отчаянная, ещё со времён осады Тида прочно заняла место в его сердце. Он собирается было спросить, всё ли с ней в порядке, но мириаланка опережает его, отлично читая весь ворох чувств, что теснятся в рыцарской груди. — Она цела, — успокаивающе отзывается Луминара. — Но это, скорее всего, вопрос времени. Магистр просил вас вернуться на Корусант, как только представится возможность. Оби-Ван кивает в ответ, глубоким вдохом унимая разрастающееся беспокойство. Раз магистр Йода и Совет Ордена в курсе покушения, значит будут предприняты все необходимые меры, чтобы обеспечить Падме безопасность. А через несколько дней, когда их долгая, выматывающая миссия на Ансионе будет завершена, они с Энакином вернуться в Галактический город. — Мы отправимся на Корусант, как только закончим переговоры с Советом Единства и доведём порученное дело до его завершения. — Похвальная решительность, рыцарь Кеноби, — мягко улыбается в ответ Луминара. — Я распорядилась, чтобы ваши суубатары были осёдланы к рассвету, Тукуи вас проводит. — Со всем уважением, миледи… — Уважением будет, если вы сделаете, как я сказала, и избавите нас обоих от препирательств, — без тени раздражения говорит женщина, и разворачивается к собеседнику лицом. — За меня не тревожьтесь, летите на Корусант со спокойным сердцем. Мы с Баррисс завершим наше дело, и вылетим следом за вами. Мягкий свет двух спутников-лун Ансиона молочным свечением ложится на зелёную кожу мириаланки. В ночном мраке её синие глаза отливают расплавленным серебром, и взгляд делается завораживающе притягательным, почти гипнотическим — Оби-Вану от чего-то совсем не хочется с ней спорить. Потому он просто кивает, и покорно приняв одобрительное касание к плечу, позволяет Ундули в одиночестве удалиться в свою палатку. Над головой небесные огни вспыхивают тысячью ослепительных звёзд.