Орбита Контруума Сектор Труун, Среднее Кольцо
Пепельные хлопья будто везде: под ногами вместо земли, в воздухе вокруг, в облаках на высоком небосводе. Они заслоняют тусклый свет звёзд-гигантов, что величественной диадой застят собой небеса до самой линии дымящегося горизонта. Вся планета — одно сплошное, выжженное пепелище, рассекаемое рукавами-потоками обжигающей лавы, и нет никакой надежды выбраться отсюда. Она вновь стоит на шаткой платформе из окаменевшего пласта застывшей лавы, и видит, как её хилый, импровизированный плот горит и тлеет по краям, сходясь к самой середине. Пламя неумолимо подбирается к ногам, а деваться ей совсем некуда — кругом литое, огненное море. Падме сглатывает подступающую панику, но пепел, плотным комом, набился даже в глотку, от чего язык неприятно цепляется за высохшее, потрескавшееся нёбо. Несмотря на духоту и горячий, наколенный от лавы воздух, ей делается зябко, и она кутается в полы чёрного плаща. Он из простой, грубой ткани и совсем не с её плеча, словно взаймы взятый. Плотная пепельная пелена смешивается с кроваво-красным туманом, что стелется по сожжённой, бесплодной земле. Падме заходится болезненным кашлем, лёгкие печёт огнём, будто она лавы наглоталась; глотку неприятно дерёт, и во рту появляется привкус крови. На дальнем, противоположном берегу, что несмелыми очертаниями проступает в этой мутной завесе, тень вырастает из тёмного сгустка бурлящей энергии — тёмной энергии. Пространство вокруг наполняется гневом и яростью, злоба кимвалом звенит в ушах вместо тишины, и под гнетом этих ядовитых чувств, будто даже лавовые потоки вспениваются и закипают. — Жол каш динора. Тень эта вскидывает руку, змеящуюся мраком, и Падме вдруг чувствует, как плот её неумолимо подчиняется этой незримой воле. Как медленно ползёт он на неслышный зов, пересекая поток поперёк, вопреки силе течения, вопреки всем законам мирозданья. Чем ближе берег, тем тяжелее становится дышать, лёгкие будто сжимаются с каждым новым вдохом, наполовину наполнившись ядовитым пеплом. Бессмысленный, сквозящий отчаянием шаг назад, пресекается на самом корню — Падме, так привычно упирается спиной в фантомное существо. Оно хватается острыми когтями за накидку, рвёт волокна в клочья, ткань разъезжается и жалобно трещит вдоль изношенных швов. Амидала дёргается в сторону, разворачиваясь лицом к своему тайному мучителю, но от резкости движений теряет равновесие. Ноги скользят по шаткой платформе, и последнее, что она видит перед собственным, неминуемым падением — сгущающий мрак в глубине плотного капюшона.
Падме подрывается на своём спальном месте, с иступленным от страха, хриплым вдохом. У неё першит в горле, и голова кружится, будто кто-то на корабле отключил подачу кислорода. Тело покрылось испариной, стало влажным и липким, и капелька пота неприятно сползает вдоль шейных позвонков. Сенатор болезненно передёргивает плечами, спуская ноги на пол, и упирается локтями в колени — у неё звенит в ушах с такой силой, что она собственных мыслей не слышит. «Клинок Келсо», корусантский грузовой транспортник, мерно плывёт по космическому пространству. Работа ионных двигателей отдаётся мягким дребезжанием по корпусу, и по этим плавным вибрациям Амидала понимает — они вышли из тёмного пространства, отключив гипердвигатели, и теперь не спеша рассекают межзвёздную гладь. После встречи с гранд-мастером Йодой, и появившихся сведений об участии членов сепаратистов в планах Тёмного Владыки, она твёрдо настроилась отправиться на Раксус. Возможность доверительного разговора с одним из лидеров движения Конфедерации, могла привести к таким желанным переговорам между двумя враждующими лагерями. Мина всегда слыла своим благоразумием, и многим ценным качествам Падме научилась именно у неё. От того Амидала была уверена: если и есть хоть какой-то шанс избежать раскола Республики, сенатор Бонтери — ключ к примирению. Она устало поднимает голову, взглядом окидывая небольшой грузовой отсек, переделанный в пассажирский. «Клинок Келсо» ещё несколько лет назад подвязался курсировать между Корусантом и Ним-Дровисом, альдераанской колонией в секторе Меридиан. На своём борту транспортник доставлял необходимое оборудование, сырье и специалистов для Медицинской исследовательской лаборатории на Багшо. Сенатор Органа, воспользовавшись своими связями и влиянием, подготовил три пассажирских места, и теперь их маленькая разведгруппа путешествовала под видом альдераанских инженеров-медиков. Падме бросает взгляд на сопящего неподалёку Тайфо: в альдераанской форме, в неудобной позе, казалось Грегар даже во сне одним оставшимся глазом следит за обстановкой. Большинство пассажиров либо дремали, либо занимались своими делами, не обращая внимания на происходящее вокруг. Нигде среди путешественников Мола не было видно. Ей потребовалось колоссальное количество усилий, чтобы убедить капитана своей личной охраны в необходимости подобного путешествия. Тайфо упрямился, как только мог, отказываясь следовать прямому приказу, и со всем уважением, угрожал запереть сенатора в её собственных покоях. Лишь заручившись поддержкой Престора Органы, и упомянув о том, что в дело посвящён сам магистр Ордена джедаев, Амидале удалось конструктивно обсудить ситуацию. Грегар нехотя сдался, но выдвинул одно единственное условие: он полетит на Раксус вместе с Наберри. Падме принялась было отговаривать его, уверяя, что всё путешествие она будет под самой лучшей охраной, но капитан и слышать ничего не хотел, и упрямо стоял на своём. На жилой палубе воздухоочистительные фильтры по сотому кругу гоняют стерильный кислород, и когда она делает глубокий вдох, наполняя лёгкие до отказа, голова начинает кружиться. После очередного кошмара Падме всё ещё кажется, что набившийся под самую глотку пепел колом стоит в грудине, забивая трахею. За последние дни, что были наполнены опасностями, она почти отвыкла от подобных пробуждений. Амидала кидает беглый взгляд в сторону своего дорожного мешка, под завязку набитого самым необходимым для межзвёздного путешествия — из затянутой горловины грубой, плащевой ткани, выглядывает завёрнутый в льняное полотно предмет. Его Падме вручил капитан перед самым отлётом, когда они уже выстроились на посадочной платформе корусантского космопорта. «Сенатор Органа просил передать вам. От магистра Йоды». Удивительно, но ей даже не пришлось разворачивать плотную ткань, чтобы понять, что спрятано внутри — как только Падме прикоснулась к свёртку, какой-то странный, электрический разряд прошёлся по пальцам, простреливая плоть. Сердце в груди неожиданно припустило. «Что мне с ним делать?». Тайфо хмуро смотрел на неё единственным глазом. После происшествия в Развлекательном районе они с капитаном ни разу не разговаривали о её нежданном спасителе, но Амидала почему-то уверена — Грегар знает, кем был их спутник. Во время вторжения Торговой Федерации на Набу, он сражался бок о бок с солдатами королевской гвардии, и хоть лично не присутствовал во Дворце во время нападения Мола, слухи и рассказы об этих событиях до него, несомненно, дошли. Едва ли он был в восторге от их нового знакомого. «Магистр уверен, что вы это поймёте, когда придёт время». Падме лишь рассеянно кивнула в ответ, и поскорее затолкала свёрток в походный мешок. Сталь огнём прожигала пальцы даже сквозь ткань. Под грубым льном чернеет тьма, сгущается, змеится, и ей кажется, что она медленно просачивается сквозь волокна ткани. Амидала как заворожённая смотрит на зловещий груз. Чувствует какую-то странную, усиливающуюся с каждой минутой тягу — мрак настойчиво взывает к ней, искушает, требует протянуть руку, коснуться, хотя бы кончиками подрагивающих пальцев. Ей чудится едва слышный шёпот, он убаюкивает бдительность, усыпляет разум, все вокруг будто расплывается и исчезает — остаётся лишь сочащаяся мраком сталь, упрятанная под плотной тканью. В дальнем углу жилой палубы что-то со стуком падает с койки, выводя сенатора из гипнотического транса. Падме вздрагивает и вскидывается, невольно отсаживаясь на самый край собственного, костлявого матраса. Переводит сбившееся дыхание, тяжело сглатывая подступающий к горлу ком паники, и отводит взгляд прочь от злополучного свёртка. Ей неожиданно сильно хочется убраться куда-нибудь подальше. Медленно поднявшись с тощенького и неудобного спального мешка, сенатор тихо направляется к двери пассажирского отсека, ведущей в длинные, витиеватые коридоры. По пути она не встречает никакого сопротивления: на этом корабле летит безымянный медик-альдераанка, которая ни для кого не представляет абсолютно никакого интереса. Падме находила тайную радость даже в самой безрассудной миссии под прикрытием. В такие редкие минуты лицедейства, когда она могла прикинуться кем-то иным, кем-то, кем никогда не сможет стать, в груди растекалось приятное волнение. И пока «Клинок» покидал орбиту Корусанта, выходя на маршрут Перлемианского торгового пути, она придумывала себе историю, которой у неё никогда не будет. Жизнь, которую ей никогда не прожить. Двери отсека мягко закрываются за ней, и она попадает в длинный, пустынный проход. Единственный её сопровождающий — успокаивающий гул ионных двигателей. Падме устало касается хромированной стены, матовой и прохладной, и пока идёт, куда глядят глаза, ведёт кончиками пальцев по поверхности. Безлюдный коридор замысловато петляет по пузу корабля, и выводит её на небольшую смотровую палубу, с панорамным окном из толстого транспаристила. Через прозрачный металл открывается вид космического пространства, бескрайнего, тёмного, и тысячи звёзд россыпью огоньков вспыхивают вдалеке. Забрак молча стоит перед окном неподвижным силуэтом, в замок сложив руки перед собой. На нем все та же чёрная хламида, такая же чёрная роба, грубая кожа перчаток блестит в тусклом освещении. Острая потребность остаться наедине с собственными мыслями гонит Мола прочь с жилой палубы сразу же, как транспортник выходит из гипердрайва. Найдя укромное местечко, что затерялось среди петляющих коридоров технических палуб, забрак, наконец, может подумать. Ему нужна тишина в мыслях, чувствах, в Силе. Нужно ощутить, как вдали от живых существ, среди хромированного металла, расслабляется тело; как без всплесков жизненной силы, успокаивается энергетическое поле Вселенной. Жаль только, уединение это длится недолго. Разглядывая открывающийся за окном вид, Мол внимания не обращает на непрошенную гостью, что в нерешительности замерла за его спиной. Падме не знает, стоит ли ей подходить ближе, встать рядом и составить ему молчаливую компанию, или продолжить своё тихое, одинокое путешествие. Разум подсказывает ей: нужно держаться подальше от бывшего ситха. Но что-то удерживает её, заставляя замереть на месте — удивительное спокойствие исходит от этого мрачного силуэта. — Кошмары, сенатор? Звук его голоса разрывает тишину в клочья. Падме вздрагивает, но эту брошенную через плечо фразу, подспудно воспринимает, как ненавязчивое приглашение к беседе. У неё возникает чувство дежавю — Мол уже задавал точно такой же вопрос в самую первую их встречу. Ей совсем не хочется говорить о мучающих её уже много месяцев снах, потому Амидала игнорирует вопрос, оставляя его без ответа. Не спеша подходит ближе, вставая рядом, вперив рассеянный взгляд в космическую гладь. — Мы под прикрытием, думаю, не стоит упоминать мой титул вслух, — тихо говорит она, но забрак никак не реагирует на эту завуалированную критику. — Где мы? Он молчит какое-то время, от чего лёгкое напряжение нарастает в грудине. — Вышли из гиперпространства недалеко от Гизера, — наконец отзывается Мол. — Взяли курс на звёздную станцию на орбите Контруума, для дозаправки. Падме лишь кивает в ответ. После дозаправки, они вновь выйдут на Перлемианский маршрут, и не доходя Абхеана, уйдут на юго-восток, в сектор Меридиан, где на Ним-Дровисе их дожидается родная сестра сенатора Органы. Селли, которая часто бывала на планете, посещая Секторальный медицинский центр и поддерживая его деятельность, по поручению своего брата, передаст им в пользование небольшой шаттл. На нём трое путников смогут незамеченными добраться до Раксуса. Между ними виснет тишина, от которой Падме делается неловко. Она не привыкла к подобному дискомфорту, долгая политическая карьера приучила её к уверенной и решительной манере держаться. Но рядом с бывшим темным лордом ситхов, Амидала чувствует себя не в своей тарелке, почти по-детски неловко, и так и тянет заполнить эту сгущающуюся вокруг них тишину. Она вдруг вспоминает их первый разговор, в темноте её покоев, и ответ забрака на требовательное «Чего вы хотите?». «Равновесия». Падме много раз прокручивала в голове его слова, сказанные в тот вечер. О балансе, как основе жизни, о нарушении того самого равновесия, и в виновности в этом и джедаев, и ситхов. Ей интересно, кем из них Мол считает теперь себя? Она косится на своего молчаливого спутника, подглядывая за ним исподтишка — по безразлично-отстранённому выражению лица ничего не возможно понять. Он знает о ворохе мыслей, вопросов, что остались невысказанными, и терпеливо ждёт, когда Амидала решится прервать молчание. — Джедаи защитники мира в Галактике. Они несут покой и созидание, разве не в этом предназначение Силы? В этом вопросе чувствуется детское любопытство, жажда разобраться в сути того, что для многих живущих всегда оставалось загадкой. Мол чувствует, как девушка бросает на него осторожные взгляды, и эта её какая-то подростковая нерешительность кажется неожиданной. — У Силы нет предназначения, она не изведана и непостижима, — отзывается забрак, а за окном иллюминатора, где-то вдалеке мерцает астероидное скопление. — Это энергия жизни и смерти. Она создаёт, и уничтожает. Даёт свет, и ввергает во тьму. Падме прослеживает за взглядом собеседника. Она много раз видела космос через иллюминаторы звездолётов, но именно сейчас, от темноты бездонного галактического полотна и вкрадчивого тона, почему-то перехватывает дыхание. Ей вдруг кажется, что она чувствует давление вакуума за бортом на собственном теле, оно оплетает невидимыми путами и заключает в свои тугие объятия. По венам разливается тепло. — Сила регулирует баланс всей Вселенной, — Мол переводит взгляд на сенатора. — У неё свои планы на каждого из нас. — Вы говорите так, словно это что-то разумное, — заворожённо говорит Падме. Забрак ничего не отвечает на эту тихую фразу, отводя взор обратно к прозрачному металлу панорамного иллюминатора. Благодаря Силе он из свалочных шахт Тида оказался на перламутровом берегу Зоша. Сила сплела его надвое рассечённое тело, сращивая мышцы, кости, сухожилия и связки. Сила направляет его и ведёт, открывая будущее в беспокойных снах, и говорит с ним через сплетающийся в свет, облик живых существ. Вот только сенатор едва ли сможет вместить все эти знания в своём разуме. — Джедаи используют Силу, как инструмент для продвижения своих целей. Падме чувствует на себе его внимательный, испытующий взгляд, и не в силах бороться с собой, поворачивается к собеседнику. — В их интересах лишь добрые намерения. Ему хочется рассмеяться на эти наивные слова, и посоветовать Амидале перечитать историю Ордена. Одна только зависимость от Республики делает джедаев подотчётными политическому режиму, отдаляя от истинного предназначения адептов Силы. Количество невинных жизней, что были отняты во имя этого пресловутого «Света», при всем желании не сосчитаешь. — Добрые намерения, — повторяет он за сенатором, и в тоне его сквозит ирония. — Сколько тьмы было прикрыто этой высокопарной фразой. Неестественно алая радужка будто подсвечивается изнутри, и ей делается не по себе, но она продолжает упрямо смотреть, не отводя взгляда. — Вы свою тьму ничем не прикрывали. Ей хочется, чтобы фраза звучала обличающей и твёрдой, но на деле она выходит какой-то усталой и, совсем чуть-чуть, тоскливой. Мол едва заметно хмыкает в ответ, и отворачивается, прерывая зрительный контакт. — С правдой не поспоришь. Она всё продолжает смотреть на его выточенный острыми углами профиль, и взгляда оторвать не может — забрак будто одно сплошное, ходячее противоречие, в котором Падме никак не может разобраться, и это пугает, и интригует одновременно. Ей делается любопытно: каким он был в детстве, до всего, что с ним сотворит Сидиус? Каким бы стал, живи обычной жизнью, среди кланов датомирских ведьм? Каким бы вырос, заметь Орден его способности раньше Тёмного Владыки? Амидала разворачивается, спиной прислоняясь к поверхности иллюминатора — прозрачный металл прохладой обдаёт лопатки. — Кем были ваши родители? — спрашивает вдруг она, и затаив дыхание, дожидается ответа, вперив взгляд в тускло освещённый коридор — в потёмках узких стен проступают очертания теней из ночных кошмаров. Энергетические ячейки световых стержней, что усеивают потолки транспортника, неприветливо мигают приглушенным светом. Мол шумно вздыхает. — Как же ты любишь задавать ненужные вопросы. Падме хочется закатить глаза на это его пресловутое упрямство, с которым он каждый раз увиливает от ответов на её вопросы, будто отгораживаясь от неё. Сенатор лишь поджимает губы: почему-то сейчас ей совсем не хочется с ним ругаться. — Вы же хотите, чтобы я вам доверяла?! — резонно говорит она, пожимая плечами. — Как я могу верить тому, кого совсем не знаю? Аргумент вполне логичный, но от мысли, что придётся выворачивать нутро наизнанку делает тошно, и Мол молчит, ничего не говоря в ответ. Почти всю свою жизнь он находился в вечном одиночестве, у него не было ни друзей, ни близких, никому кроме себя он никогда не доверял. Его дорога с самого детства была наполнена опасностью и смертью, а по такому пути всегда проще следовать в одиночку, потому рассудок ощетинивается на любые усилия кого-то подобраться к нему ближе. Но Амидала слишком упряма для столь хрупкого человека, и продолжает свои раздражающие попытки подступить ближе. — Как ваше имя? Недовольный выдох едва не вырывается из лёгких — ей, проведшей всю жизнь в окружении любящей семьи и верных друзей, невозможно понять, как сильно сейчас у него сводит кости от таких вот обыденных вопросов. — Ты знаешь моё имя. Падме бросает на забрака укоризненный взгляд — он ведь прекрасно понимает, о чем она спрашивает, но упорно продолжает вредничать. — Нет, другое, — с лёгкой досадой в голосе, отзывается девушка. — То, которое вам дали при рождении. Едва различимые очертания прошлой жизни всплывают в памяти. Они размытые и нечёткие, как отражения в мутной, идущей рябью воде — Мол ничего в них не может разглядеть. Он слышит обрывки фраз, чужие голоса сливаются в единый, неразборчивый гул. Вся жизнь, что была у него до появления Дарта Сидиуса, оказалась выжжена раскалённым клеймом Темной Стороны. — У меня нет другого имени, — отвечает забрак и бросает на Амидалу быстрый взгляд. — А если оно и было, давно сгинуло вместе с теми, кто его дал. Падме пытается представить, какого это — лишиться даже собственного имени. Когда из тебя вытравляют всю прошлую личину, болезненно и жестоко заменяя кем-то другим. Кем-то, кто обречён провести всю жизнь в злобе, ненависти и страхе. Она не знает почему, но от слов этих какая-то странная печаль, вперемешку с жалостью, поднимается от самого солнечного сплетения. Даже после смерти часть той старой, ужасной личности остаётся вместе с ним, и избавиться от неё нет никакой возможности. — Мне жаль. Он бы понял, если бы слова эти сказаны были из приличия, но искренность, что насквозь пронизывает фразу, заставляет его взглянуть на девушку. Падме стоит, потупив взор, погруженная в собственные мысли. Через потоки пронизывающей всё вокруг Силы Мол видит, как она представляет себя на его месте: пытается понять, какого ему было, что почувствовала бы она, окажись на его месте. Это её странное, совершенно неуместное сострадание злит — забраку не нужны ни её сочувствие, ни жалость эта. Ещё несколько недель назад она ненавидела его жгучей ненавистью. — Не стоит. Белёсая, альдераанская форма космического инженера подчёркивает плавность правильных черт её лица и темно-карий цвет радужки — в тусклом освещении звездолёта, сенатор выглядит хрупкой и совсем юной. Она поднимает на него взгляд, встречаясь с подпитываемым тьмой взором. Резкие, прямые линии ритуальных татуировок обостряют и без того острые углы, и хищный разрез почти звериных глаз. В тени сгущающегося за стеклом иллюминатора космического мрака, забрак выглядит сотканным из темной материи. Ощутимый толчок проходится по ногам, и Мол чувствует, как транспортник включает ионный реверс обратной тяги. За стеклом иллюминатора появляются очертания стыковочных площадок, они длинными рукавами тянутся от космической станции «Лунная», что расположилась на орбите одного из спутников планеты. Падме прижимается лбом к транспаристилу, вглядываясь в космический мрак — вдалеке, под самым пузом «Клинка», виднеется коричнево-голубая поверхность Контруума. В динамиках громкой связи раздаётся треск: капитан оповещает пассажиров и экипаж о начале стыковки, и рассчитывает время, которое будет затрачено на дозаправку. Световые стержни корабельного освещения отключают режим экономии энергии, и вспыхивают ослепительно ярким, желтоватым светом. Космические путешественники тянутся по коридорам, мелькая в проходе серо-белыми робами. Тихий гул приглушенных разговоров заполняет отсеки. Тайфо находит сенатора на полпути от пассажирской палубы: с ним его походный мешок, и надвинутая на лоб кепи, что скрывает глазную повязку. Когда на смотровой палубе он видит Амидалу, на лице его мелькает секундное облегчение, но почти сразу оно сменяется суровым неодобрением. Грегар останавливается в проходе, карий глаз настороженно стреляет сенатору за спину, в сторону её молчаливого спутника. — Со мной всё в порядке, — тут же примирительно говорит Падме, подходя почти вплотную. — Я просто вышла прогуляться. Ему не нравится подобная компания Наберри, этот высокомерный тип с самого первого появления не внушает ничего, кроме подозрений. Но Тайфо — капитан личной охраны Амидалы, и в первую очередь думает о её безопасности, так что основную ставку приходится делать, на возможную полезность этого незапланированного союзника. Он видел забрака в критической ситуации, и прекрасно понимает, что тот может сослужить им неплохую службу. — Я бы предпочёл, чтобы вы посвящали меня в подобные планы, — капитан чуть понижает голос, недовольно поправляя мешок, то и дело спадающий с плеча. Мимо них снуёт экипаж и нетерпеливые путники, желающие выбраться за стены тесного транспортника. Они недовольно косятся на парочку, которая загораживает дорогу к выходам к космической базе. Грегар мягко берет Амидалу под локоть, проходя на смотровую палубу, и тихо продолжает: — Сенатор Органа просил прислать весточку по зашифрованному каналу связи, — Тайфо достаёт из нагрудного кармана портативный коммуникатор, похожий на тот, что в последнюю встречу Престор вручил Падме. — Выйду на станцию, свяжусь с леди Селли, она передаст своему брату от нас привет. Заодно узнаю, прибыла ли официальная делегация с Набу. Амидала кивает, и думает было отправиться с капитаном, но он будто мысли её читает, и тут же отрицательно качает головой. — Контруум всего в нескольких десятках парсеков от Мандалорского сектор, орбитальная станция кишит наёмниками. Оставайтесь здесь, на корабле безопаснее. Он скептически смотрит на Мола, который едва ли удостоил мужчину беглого взгляда из-за плеча, и сурово хмурится, совсем как его дядя, Панака. У Падме уголки губ дёргаются в сдержанной улыбке — эта трогательная, почти братская опека греет ей душу. Она послушно кивает, взглядом провожая капитана до тех пор, пока его плечистая фигура не скрывается за поворотом коридора. Транспортник пустеет во мгновение ока, и Амидале чудится, что кроме неё и Мола на корабле не осталось ни души. Она бросает взгляд через плечо: забрак все так же стоит возле окна, спиной к ней. Выжидает ли он её дальнейших шагов? Сенатор разочаровано хмыкает себе под нос, его едва ли заботит её присутствие. Падме ничего не говорит напоследок, молча возвращаясь на жилую палубу, оставляя своего спутника в таком желанном одиночестве.~*~*~*~
Скалистая поверхность Хайпори сухая и безжизненная, испещрённая множеством бездонных каньонов — темнота в их глубинах будто живая, будто бурлит где-то там, на самом дне, подобно океаническим водам. Вода. Ему бы хотелось сделать хотя бы глоточек живительной жидкости, смочить потрескавшееся от сухости нёбо. Забраку кажется, что попытайся разорвать его дроиды-убийцы на двое, он и от боли закричать не сможет: связки иссохли и затвердели, точно скальные породы на этой пустынной планете. Он много дней ничего не ел, много ночей не сомкнул глаз, лишь иногда на короткие мгновения теряя сознание, падая прямиком посреди нескончаемой дороги. Куда он идёт? Что ищет? Зачем учитель отправил его сюда, бросил искалеченного на растерзание машинам-убийцам? Неужели, он не справился, не достиг цели, не стал совершенным орудием ярости в его тёмных руках? Забрак упирается рассечёнными ладонями в каменную землю, прогревшуюся за день до самого ядра, и сплёвывает кровавый сгусток прямиком из лёгких. Заходится кашлем, едва сумев подавить позывы — закалённое изнуряющими тренировками тело его предаёт. Сколько ещё он протянет на этой иссушенной планете, где даже растения не прижились, а из животных можно встретить лишь массиффиса, да виндраилса? Он вглядывается уставшим, воспалённым взглядом в алеющий горизонт. Ночь неумолимо опускается, укрывая сумраком скалы вдалеке, и он снова сделается лёгкой добычей для ночных, хищных обитателей. Раны сочатся сукровицей и гноем, истерзанная по краям, рваная плоть чернеет запёкшейся кровью. Забрак пытается подняться, но ноги не слушаются, подкашиваясь, и он падает на сбитые до самых бледных костяшек колени. — Какое же ты разочарование. Знакомый голос заставляет его вздрогнуть и дёрнуться в сторону, от чего волна оглушительной боли прокатывается по телу — она, как преданная подруга, всегда следует за ним. Перед глазами расплываются разноцветные круги, но забрак находит в себе силы поднять глаза. Видит его перед собой, видит учителя своего, наставника, своего Владыку. Всполох кроваво-красного светового меча разрывает пространство в клочья. В глазах учителя плещется брезгливое пренебрежение. — Попусту потраченное время. Мол вдруг отчётливо понимает: эта скалистая земля отныне будет его могилой. Он не знает, почему именно это воспоминание всплывает в его разуме. Вглядываясь в коричнево-голубую поверхность Контруума, в непроглядный, космический мрак, что обнимает планету, память его сама возвращается к этому последнему испытанию. К моменту завершения его обучения, к моменту смерти того, кем он был когда-то. В том изнуряющем, проигранном бою родился повелитель ситхов, Дарт Мол, помощник и инструмент Тёмного Владыки. Он все ещё чувствует боль от ран, что оставили дроиды-убийцы. Все ещё ощущает топящую сознание ярость и гнев от собственной неудачи, и от жестокости сказанных учителем слов. «Какое же ты разочарование». Мол все ещё слышит этот брезгливый тон, он болезненным прострелом прокатывается по заиндевевшим от бессилия костям. До финального испытания он никогда не думал о чувствах, что испытывает к учителю своему: единственной его заботой была упорная борьба с цепляющимся за нутро Светом, единственной целью — стать идеальным орудием ненависти. Но в то мгновение забрак вдруг осознал: Сидиус — единственный человек, чьё мнение ему не безразлично. Чьё разочарование в нем бьёт сильнее, больнее, чем собственное, задетое поражением эго. В тишине опустевшего транспортника, в заполняющем смотровую палубу одиночестве Мол может предаться собственным воспоминаниям. Они все чаще всплывают в разуме его: иногда оборванными картинками, яркими, пёстрыми. Иногда это лишь ощущения, запахи, отголоски звуков. А порой они чёткие, подробные, совсем реальные. Столько лет прошло с того дня на скалистой поверхности Хайпори, но он помнит каждую деталь, каждый звук, каждый болезненный прострел в ссадинах и ранах. Оставаясь под чутким руководством эйкари, доводя своё новое обучение до совершенства, Мол не мог позволить себе предаваться подобным воспоминаниям, потому отмахивался от них, стоило им замаячить на границах рассудка. Но сейчас, после разговора с любопытной Наберри, он вдруг невольно поддаётся искушению пуститься по потоку собственной памяти. Кем он был до того дня, до обретения своего статуса тёмного лорда ситхов? Кем он стал после падения в шахту на далёком Тиде? Кто он сейчас? «Кто ты?». Его все ещё рвут противоречия на части. Забрак прикрывает глаза, всего на короткий миг, но чувствует вдруг, как за правым плечом энергией света сплетается существо, вытянувшее его разум из тисков мрака: в этом фантомном присутствии проступают черты ещё одного наставника, которого он никогда не был достоин. «Прими его», слышит он тихий голос. «Прими своё прошлое». Мол не знает, сколько времени проводит в молчаливой медитации, вслушиваясь в тишину космической бездны. Где-то в отдалённой части Галактики взрывается звезда, превращаясь в сверхновую, погружая системы во мрак. Но энергия чистого света от разрушительного взрыва выбрасывает в звёздное пространство частицы, из которых начинают формироваться новые звезды, новые планеты, новая жизнь. Разум его медленно открывается, растворяясь в потоках энергии этой Единой Силы — она создаёт, она же уничтожает. В сравнении с этими вселенскими весами мирозданья, любая жизнь любого существа кажется незначительной и скоротечной. Он — всего лишь атом в этой огромной Галактике. По длинным, тусклым коридорам начинают течь потоки нагулявшихся по звёздной станции пассажиров: их гулкие шаги отдаются вибрацией по полу, голоса эхом отскакивают от металлических стен. Забрак возвращает свой разум на борт транспортника, ментально обращаясь к пассажирской палубе — сенатора, притихшую на своей койке, он находит без труда. От неё исходит слабое золотисто-жёлтое свечение, аура сочувствия и доброты окутывает хрупкое тело — она не рассеивается даже в моменты, когда глаза Амидалы горят возмущением и праведным гневом. Порой Падме кажется ему материальным воплощением Светлой Стороны. На другом конце корабля он отчётливо различает солдатскую поступь капитана, и уже собирается погрузиться обратно в собственные размышления, как вдруг чувствует в Силе всплеск болезненно-тоскливой, беспомощной злости. Тайфо едва не сгибается под натиском этих обескураживающих эмоций, и развитая Эмпатия подсказывает: случилось что-то недоброе. Мол разворачивается к коридору лицом, дожидается момента, когда фигура капитана мелькает в проёме: Грегар мажет взглядом поперёк смотровой, на долю секунды задерживается на темной фигуре забрака, но не найдя госпожу, молча продолжает свой путь к пассажирской палубе. Мол неприметной тенью следует за ним по пятам. Падме поднимает взгляд своих карих глаз на идущего к ней капитана, и на лице её отражается облегчение. Она ещё не ведает о том, какую тяжёлую весть принёс ей Тайфо. — Сеанс связи прошёл успешно? — мягко улыбаясь, спрашивает сенатор. Капитан порывисто кивает, и больше ничего не говорит, задумчиво смотря перед собой. Мол видит глазами Силы: мужчина тщательно взвешивает необходимость рассказывать госпоже о произошедшем. Забрак с лёгкостью читает и мысли Тайфо, и образы, что рисует его воображение. Улыбка медленно исчезает с лица Амидалы. — Что-то случилось? Грегар врёт ей не моргнув и единственным глазом, отрицательно мотая головой. Он уже твёрдо решил умолчать о происшествии, но спутника их это совсем не устраивает. Если уж Наберри и суждено горевать, пусть горюет в дороге, пока для этого есть и время, и место. Падме кидает взгляд на останавливающегося за спиной мужчины забрака. — Сам ей расскажешь? Тайфо с силой сжимает челюсть, да так, что желваки ходуном ходят. Мол чувствует бурление целой гаммы эмоций, чувствует кипение злости, вперемешку с болью и тоской, острый запах гнева виснет в воздухе. Амидала непонимающе хмурится, настороженно переводя взгляд с забрака на Грегара. — Расскажете что? — по её лицу вдруг проскальзывает тень нехорошего предчувствия — волнение волной поднимается к горлу. — Капитан? Тайфо медлит, тяжело и устало вздыхая, и в эту минуту, в набитом пассажирском отсеке «Клинка», молодой мужчина выглядит состарившимся, видавшим виды стариком. — Во время посадки набуанской делегации произошёл взрыв, — начинает было капитан, но под конец фразы голос приглушает подступающее першение — Тайфо откашливается, прежде чем продолжить. — Кто-то подложил бомбу в дипломатический шаттл. Пять членов экипажа, включая капитана, погибли. Подстёгиваемое нарастающей тревогой сердце припускает в груди, ранено ударяясь о ребра. Падме чувствует, как рвётся дыхание, под натиском подкатывающей боли, что топит тело и подступает слезами к глазам. Она сглатывает, тяжело и шумно, и едва ли может выдавить из себя единственный, зародившийся в голове вопрос. — Корде? Имя верной подруги слетает с побелевших губ тихим шёпотом. Тайфо поднимает на сенатора взгляд, полный искреннего сожаления, и лишь отрывисто качает головой — у него пустующую глазницу вдруг неистово печёт огнём. Амидала болезненно вздыхает, коротко и отрывисто, и оседает на спальник, чувствуя, как внутренности рвёт на мелкие клочья. Она не слышит слов утешения от капитана, не замечает, как Мол тихо отходит в противоположный угол — просто смотрит перед собой невидящим взглядом, и горькие слезы в молчаливой тоске текут по щекам.~*~*~*~
Тусклые, угасающие лучи Шадды едва прогревают холодную землю равнин. Былой, сочно-зелёный травяной покров увядает с каждым пройденным часом, оставляя после себя лысеющие куски голой почвы — она, точно болезнь, расползается по планете. Небосклон угрожающе заволакивает сумрак. Они стоят на самой границе разбитого добровольцами лагеря: за их спинами несколько огромных транспортников, что прибыли на Шадду-Би-Боран для спасения местной расы. До слуха доносятся звуки бурлящей в лагере жизни, гул репульсоров, энергетических генераторов, гомон голосов, говорящих на разных языках. Воздух наполняется запахом свежеприготовленного ужина. Но всё, на что сейчас хватает сил, это со сжимающей сердце тоской наблюдать, как на богатой когда-то планете стремительно увядает жизнь. У Падме в горле вдруг першит, когда она оглядывает умирающую землю, видит очертания животных вдалеке, что пытаются прокормиться оставшейся, скудной растительностью, и за веками собирается влага. Какая-то бессильная ярость выбивает из лёгких воздух болезненным спазмом. Она чувствует прикосновение тёплой ладони — Корде молча находит её руку, на ощупь, и переплетает их пальцы. Амидала знает, что такая же боль прокатывается и по душе подруги. — Это так нечестно, — выдыхает Наберри, и в тоне её слышатся подступающие слезы. Она кидает злой взгляд на небо, где тускло мерцает умирающая звезда, в немом обвинении глядя вверх. Корде сильнее стискивает её ладонь, будто пытается удержать съедающую нутро тоску — её и свою тоже. Потому что со словами Падме она чертовски согласна, вот только поделать они ничего не могут. — Движение выслало ещё несколько транспортников, они прибудут через четыре стандартных часа, — тихо отзывается девушка. — Теперь всем хватит места. — Что толку?! — устало говорит Наберри, болезненно прикрывая глаза. — Всё будет хорошо, вот увидишь. — Посмотри на них, — Падме с отчаянием кидает взгляд себе за плечо — отсюда им видна группа местной детворы, они жмутся друг к другу, сидя прямиком на голой, холодной земле. — Думаешь они смогут прижиться на другой планете? — Мы сделаем всё, чтобы им в этом помочь. В голосе Корде сочувствие и мягкость, ореховый взгляд теплеет, пытаясь вселить надежду, для которой едва ли есть место на этой умирающей земле. Холодный ветер бьёт по лицу наотмашь, заставляя поёжиться и плотнее закутаться в ткань шерстяной накидки — на Падме тяжёлой ношей наваливается скорбное бессилие, и все попытки хоть что-то сделать вдруг кажутся нелепыми и бесполезными. Она так отчётливо чувствует свою беспомощность перед космическими законами, беспощадными и жестокими, что хочется кричать во всю глотку. Слеза срывается с ресниц, бороздя мокрую дорожку по щеке. Корде едва давит собственные слезы, и раскрывает полу накидки, приглашая подругу в тепло своих объятий — от неё пахнет набуаснкой хвоей и шерстью. Они ещё долго стоят, обнявшись, заливаясь немыми слезами, пока ночной сумрак не окутывает лагерь. Но в тёплых объятиях Корде делается легче, боль медленно отступает и всё кажется не таким безнадёжным. Он знает, где её искать. Прикинувшись спящим, исподтишка проследил за тем, как девушка тихо встала со своего места, и тяжёлой, обессиленной поступью, бесшумно вышла из пассажирского отсека. Наблюдал за энергией боли и горя, что шлейфом тянулась по тёмному коридору; вслушивался в звуки уставших шагов, которые эхом отскакивали от матовых стен — потоки Силы, что пронизывают хромированную сталь обшивки корабля, наполняются звуком горьких рыданий. Забрак даёт ей время побыть наедине со своим горем, своей болью. Великодушно позволяет какое-то время оплакивать смерть дорогого человека, прежде чем так же бесшумно поднимается со спальника, и идёт по её стопам — след в след, точно хищник. Притаившись в тени плохо освещённого прохода, что ведёт на уже знакомую, смотровую палубу, он наблюдает за осевшей на пол девушкой: Амидала забивается в самый дальний угол, лбом прислонившись к прохладному транспаристилу иллюминатора, и в это мгновение выглядит ранимой и слишком беззащитной. В отчаянной попытке остановить ревущую в душе боль, что рвёт её на части изнутри, обхватывает себя руками — Падме кажется, что она разваливается на части от оглушительной скорби и собственного бессилия. «Клинок» не спеша плывёт по космическому пространству, оставляя позади звёзды и системы. На всех этих планетах обитают миллиарды созданий — маленьких и больших, молодых и старых, хороших и плохих. Они занимаются своими делами: вспахивают поля, собирают урожаи, отдыхают в тени деревьев, слушают щебет птиц, чувствуют порывы жарких ветров, прикосновения прохладных дождей. Они встречаются, влюбляются, рожают и воспитывают детей. Солнца тысяч систем восходят и заходят, но Корде больше никогда не увидит ни ярко-розового рассвета Набу, заливающего небосклон над Тидом, ни алого заката над Корусантом, утонувшего в миллионах городских огней. Жизнь продолжает идти своим чередом, будто и не было никогда смешливой набуанской девочки, выросшей в тихом Висе. От этих мыслей невыносимая печаль дробит ребра вместе с позвонками, и всего лишь на мгновение, но Падме хочется оказаться рядом с её бездыханным телом, на дымящей платформе Галактического города, среди обломков взорванного корабля. Она прекращает тихо всхлипывать, но по щекам всё текут слезы нескончаемым потоком, и Мол вдруг чувствует странное напряжение в собственной грудине — оно лёгкое, едва ощутимое, но доставляет дискомфорт. Он переступает порог, что отделяет коридор от смотровой, проходит к панорамному иллюминатору, раскинувшемуся на всю стену. Молча останавливается на прежнем месте, дюйм в дюйм там, где стоял несколько часов назад, и замирает. Падме болезненно прикрывает глаза, и обхватывает ладонями голову, подтягивая колени к груди. Мол не знает, зачем сюда пришёл. Утешитель из него никакой, как можно сочувствовать кому-то, когда за жизнь свою ни разу ни по кому не горевал? Но Сила требовала от него именно этого жеста, нарастающим гулом сдавливая черепушку, и он надеется, что ему хотя бы не нужно будет говорить. Порой, просто чьего-то присутствия достаточно, чтобы человеку стало легче. Амидала мучительно глубокими вдохами хватает отфильтрованный кислород — воздух пахнет хромом и обеззараживающим газом, и горечью оседает на корне языка. Она не знает, зачем он сюда пришёл, и что ему вообще нужно: никаких издёвок она сейчас не вынесет. Но забрак молчит, долго и упорно, неподвижной фигурой замерев всего в паре шагов, и от его присутствия почему-то делается не так мерзко. — Я знала её много лет, — вдруг шёпотом говорит Падме, а зачем — понять не может. — Мы выросли практически в одном доме. Вместе учились в школе в Озёрном краю, вступили в Движение по защите беженцев, помогали эвакуировать жителей умирающей Шадды-Би-Боран. Она была рядом, когда я впервые стала членом сената, осталась со мной на оба королевских срока. Её голос звучит приглушённо и горько, дрожит и ломается то на средине, то под конец сказанных фраз, но молчаливый собеседник не прерывает этой своеобразной панихиды — Падме будто зачитывает речь над могилой покойной, провожая её в последний путь, и Мол не смеет её прерывать. Он мыслями цепляется за её слова о Шадда-Би-Боран, и думает о том, что остатки именно этой планеты показали ему её образ, привели его к ней. Ладонь все ещё ощущает тяжесть скалистой породы. Девушка откидывается назад, затылком прислоняясь к металлической стене. Голова гудит и кружится, под веками печёт, точно в лихорадке, но холод обшивки не приносит облегчения. — Столько лет Корде была мне семьёй. И теперь её нет. Из-за меня, — она замечает на себе взгляд тускло мерцающих алым пламенем глаз; видит, что Мол собирается ей возразить, намерение это вспыхивает огненным отблеском по кромке зрачков. — Не отрицай, ты сам знаешь, что это так. Она во второй раз за всё время их близкого знакомства называет его на «ты», и звучит это так же непривычно, как и её отчаянная мольба. Она не хочет утешения, не хочет жалости или сочувствия — ей будто нужно, чтоб её окончательно добили, обвинив в смерти собственного друга. Впрочем, Падме сама свой лучший обвинитель. — Быть двойником опального сенатора — рискованная работа, — тихо отзывается забрак, вглядываясь в открывающийся за иллюминатором вид. — Она это знала, и всё равно тебе служила. В том, что случилось, нет твоей вины. За прозрачной сталью проплывают каменные ульи — транспортник входит в Астероидное поле Роше. Небольшие космические глыбы врезаются в защитные щиты, от чего «Клинок» слегка потряхивает, и корабль чуть замедляет свой ход. Скопление тысяч астероидов, в недрах которых обитает раса верпинов, мягко плывут по невидимой траектории, задаваемой репульсорами. Со стороны кажется, что космические тела эти двигаются под неслышную мелодию, исполняя причудливый, галактический танец. Падме переводит взгляд заплаканных глаз на забрака, и думает о том, как до странности мягко звучат его слова. Ни тебе колкостей, ни снисхождения в тоне, только молчаливое уважение к её личному горю, и Амидала понимает, что благодарна ему за то, что он сейчас здесь, рядом, и просто слушает её сбивчивую исповедь. Ей так необходимо хоть кому-то выговориться. — Оно странное — ваше сочувствие. Наберри возвращается к привычному, официально-вычурному обращению, и ей чудится подобие улыбки, что едва заметно приподнимает уголок черно-красных губ. — Мне сложно понять твои чувства. Я ни о чьей смерти никогда не сожалел. Его неожиданная словоохотливость, вперемешку с откровенностью заставляет её взвешивать каждое следующее слово — Падме отчаянно не хочет, чтобы он вновь спрятался под маску безразличия, кутаясь в чёрную одежду-броню. Она пытается представить, как живётся тому, кто никогда никого в своей жизни не любил, ни к кому не был привязан. Отсутствие всех родственных чувств, братских уз, несомненно развязывает руки, даёт невиданную свободу действий — ни перед кем тебе не нужно держать ответ, не за кого тебе страшиться, лишь за себя. Но лишаешься ты, в таком случае, несравнимо большего. — Какого это: ничего не чувствовать? Она внимательно за ним следит: ей хочется увидеть проблеск хоть каких-то эмоций, мыслей на его равнодушном лице. Падме хочет знать: желает Мол хотя бы раз подобное пережить? Он чувствует это её непреодолимое любопытство, оно переливается в Силе звонкими отзвуками. Всю жизнь его готовили к тому, чтобы стать инструментов в руках Владыки, иметь собственных чувств, привязанностей ему не полагалось. Будто какая-то часть собственной личности атрофировалось, теряя чувствительность, а Мол и не задумывался об этом до тех пор, пока не побывал он на темных границах неизведанных регионов. Пока сознание его не расширилось, не впустило частичку света. — Неоднозначно. Забрак встречается с внимательным, карим взглядом, и они просто смотрят друг на друга — глаза в глаза. Совсем как в сырых переулках Нижних ярусов на Корусанте, разница лишь в отсутствии сжигающей всё на своём пути ярости в глубине черных зрачков. Сейчас взгляд Мола напоминает тлеющую, лавовую гладь. — Что на счёт меня? — тихо спрашивает сенатор, теснее прижимая колени к груди, совсем по-детски. — Вы многим рисковали ради моего спасения. Расстроились бы, если б меня убили? Ему вдруг хочется рассмеяться с этого наивного, почти ребяческого вопроса, и от того, как неумело Падме пытается его провоцировать. Но он не поддаётся этому порыву, давит подступающий смешок, и чуть склоняет голову на бок — от хищного взгляда с тлеющими в глубине, опасными всполохами становится душно. — О потраченных впустую усилиях я бы точно сожалел. Амидала горько усмехается, и прикрывает глаза — отступившая на несколько мгновений боль, вновь поднимается к горлу, сжирая внутренности на живую. Солёная влага собирается на границе подрагивающих ресниц.Сенатский округ Галактический город, Корусант
На высоте более 500 метров от поверхности Корусанта, в самом значимом во всей Галактике районе, куполообразное Здание Администрации Республики стало пристанищем несчётному множеству сенаторов со всех известных миров. Но, разумеется, лишь один человек во всем этом огромном, впечатляющем строении, обладал куда большей значимостью, чем все члены Республиканского конгресса. Из транспаристилового, панорамного окна в кабинете Верховного канцлера, открывается невероятный вид на Галактический город. Проспект Основателей с многочисленными, исполинскими статуями отцов-основателей Республики — церемониальный путь прямиком к Зданию Сената. Дюрокритовые джунгли тянущихся вверх небоскребов, шпилями своими почти протыкающими небесную гладь. Множество поместий и роскошных домов аристократии прямиком в центре Галактики. Палпатин рассматривает эти высящиеся, рукотворные антуражи, чувствуя в своих руках всё сосредоточие власти, всю ответственность за триллионы жизней. Беззащитные, порабощённые идеей о недосягаемой свободе, скованные цепями собственных иллюзий и несбыточных надежд. Существа, которые даже не догадываются, насколько сильно им нужно спасение от созданного собственными руками хаоса. Палпатин закладывает руки за спину. Вдоль стен из красного дерева высятся бронзиумовые статуи древних философов-мудрецов Двартии: Систрос, Файя, Янджон и Браата безмолвными свидетелями взирают на судьбу мира, что творится в стенах этого кабинета. Четыре глубоких, обтянутых изысканной выделки кожей кресла стоят напротив широкого стола, так чтобы и посетители имели возможность оценить открывающийся вид. Как и масштабы, и важность обсуждаемых в этом кабинете вопросов. — Так что в итоге? — задаёт вопрос мужчина, не поворачиваясь к своим гостям. — Совет Единства на нашей стороне? В его просторном кабинете собрались лидеры Ордена джедаев, представители самого Высшего Совета. — Да, господин канцлер, — отзывается на его вопрос мастер Пло Кун. — Ансион удалось удержать, но тем не менее, ситуация продолжает обостряться. Всё новые и новые системы присоединяются к сепаратистам. Четыре магистра, сидящие за его спиной, ощущают тревогу, продолжая настаивать на необходимости решительных действий. Их желание понятно, и весьма оправданно, но мы далеко не всегда получаем то, чего хотим. Палпатин разворачивается к гостям, с выражением усталой задумчивости, и встречается с проницательным взглядом магистра Винду. — Если они начнут выходить из состава… — Я не допущу распада Республики, которая просуществовала тысячу лет! — прерывает его канцлер, не спеша проходя к своему месту. — Мы стабилизируем ситуацию, я уверен. Мастер Винду подаётся вперёд, испытующе глядя в тускло-голубые глаза мужчины. — А если нет? — со всей серьёзностью интересуется джедай. — Поймите, мы — хранители мира, а не солдаты. Палпатин тяжело вздыхает, переплетая перед собой пальцы в замок. Ему не нравится, что на заседание прислали членов Совета, которые едва ли на что-то влияли. Отсутствие магистра Йоды в красных стенах кабинета тревожит. — Что думает гранд-мастер, — издалека интересуется канцлер. — Дойдёт ли до войны? Луминара Ундули берет на себя смелость ответить на заданный вопрос, вызывая едва читаемый, хорошо контролируемый всплеск раздражения. — Сложно предвидеть наше будущее — Тёмная Сторона многое скрывает. Палпатину хочется усмехнуться от того, насколько права мастер Ундули, и насколько глубоко её неведение относительно масштабов скрываемого. Но внешне этого змеящегося чувства превосходства канцлер никак не выдаёт — на лице его тревожное напряжение. Голопроектор на самом краю широкого стола вспыхивает зеленоватым светом, подсвечивая проекцию Дар Уака — персонального помощника Верховного канцлера. — Господин, советник Пестаж прибыл по вашему поручению, — лепечет Секретарь на родном родианском. — Отлично, пусть войдёт, — канцлер поднимает взгляд на затихших представителей Ордена. — Господа, продолжим наш разговор позже. Высокий и худощавый Сейт Пестаж молчаливой тенью проходит в кабинет своего господина: на нём чёрная, глухая ряса, будто у служителя какого-нибудь замысловатого культа с Дикого пространства, и резкие, сухопарые черты лица с жёсткой складкой губ. Неспешной, плывущей поступью двигается он вдоль правой стены, пока магистры покидают свои места и с понимающим, лёгким поклоном направляются к массивным вроширским дверям. В знак ответного уважения Палпатин поднимается со своего кресла, и стоя дожидается, когда посетители избавят от своего присутствия просторную комнату. — Магистры встревожены, я полагаю? — ровным, бесцветным тоном спрашивает Пестаж, как только звуки шагов в холле стихают. Палпатин закладывает руки за спину, вглядываясь в резные узоры на вроширской поверхности дверей, и философски замечает: — Когда магистры не встревожены?! Пестаж презрительно улыбается левым уголком рта, и ухмылка эта острее любого кинжала. — Один из наших шпионов доложил, что сенатор Наберри покинула Корусант четыре стандартных дня назад. С ней был капитан её личной охраны, и некий сопровождающий, личность которого установить пока не удалось, — советник прячет обтянутые тонкой кожей кисти в широкие рукава своей бархатной рясы. — Граф Серанно был прав: кто-то оказывает ей тайную поддержку. Канцлер глубоко вздыхает, расправив затёкшие плечи и разворачивается к транспаристиловым окнам. В кабинете воцаряется сакральная тишина, которую прерывает лишь звук тихого дыхания. Палпатин вглядывается в крошечные силуэты снующих по площади людей; маленькие, почти игрушечные очертания парящих транспортников и лендспидеров — они снуют по воздуху туда-сюда, создают ощущение бешеного ритма жизни большого города. Мужчина прикрывает глаза на короткое мгновение: он чувствует их всех, каждую самую захудалую душонку в этом огромном экуменополисе. — Посмотри на них, Сейт. Советник бесшумно подходит ближе, ровняясь со своим господином, плечом к плечу, и принимается скользить равнодушным взглядом по округе. — Что ты видишь? Пестаж видит слабых, мелочных, примитивных существ, большая часть которых не достойна дышать. Но едва ли канцлер хочет услышать подобный ответ, он часто видел события совсем под иным углом, нежели его советник. Палпатин понимающе улыбается, с лёгкостью прочитав мысли с помощью Силы. — Ты не так уж и не прав, друг мой. Сейт задумчиво разглядывает группу сенаторов, что собралась на нижних ступенях Здания Администрации. Судя по жестам, один из них рассказывает весьма фривольную историю — вскидывает руки размашистым жестом, откидывая голову назад, смеётся во всю глотку. Поведение, едва ли достойное столь почтенного титула. Советник брезгливо приподнимает верхнюю губу. Он переводит взгляд на своего меланхолично настроенного повелителя: Шив выглядит угрожающе спокойным. — Что видите вы, господин? — Потенциал, — отзывается канцлер, медленно перемещая взгляд от одного конца площади до другого. — Колоссальный, нереализованный потенциал. Сколько возможность предоставляет Республика, сколько путей для развития?! Но за тысячи лет её существования, лишь маленькая горстка существ воспользовалась этими возможностями. Они живут в своём маленьком, загнивающем мирке, теша себя мыслью о мире, демократии, о свободе, но на деле остаются рабами собственных, приземлённых порывов. Свобода, — Пестаж замечает, как черты лица канцлера обостряются, делаются резче, жёстче, брезгливое отвращение вспыхивает в глубине его бледно-голубых глаз. — Им не нужна свобода. Им нужна плеть. Советник не может удержаться от раболепного восхищения, смиренно склоняя голову. Его всегда поражала способность господина зреть в самый корень вещей. Казалось, никто лучше Палпатина не разбирается в природе разумных существ — Тёмный Владыка своим цепким взглядом видит души насквозь. — Устами повелителя глаголет сама Сила. Канцлер не обращает внимания на эти льстивые речи, мысли его занимают совсем иные вещи. — Что насчёт юного Скайуокера? — Его отправили на Набу, сопровождать одного из двойников, — отзывается советник. — Наши люди приглядывают за ним. — Хорошо, — довольно отвечает мужчина, и на лице его появляется удовлетворённая улыбка. — Мальчик нужен мне в сохранности. — Будут ли приказы в отношении вице-короля? Шив непроизвольно фыркает. Этот пресмыкающийся, неймодианский подхалим внёс смуту своими выходками. В результате самодеятельности Ганрея в дела его вмешался Орден, который, итак, не просто держать на расстоянии, храня джедаев в наивном неведении. С другой стороны, вице-король сильно помог Конфедерации материально, и ещё вполне может пригодиться. — Нет, — качает Шив головой. — В своё время он ответит за свои поступки. Как и все, кто встаёт на пути у ведомых волей Силы. Пестаж хищно улыбается, в согласии склоняя голову. Палпатин жестом велит советнику оставить его, и Сейт послушно удаляется к темнеющим, резным дверям: золочёные мудрецы Двартии внимательно следят за ним своими невидящими взглядами. У самого выхода канцлер окликает советника. — Выясни, кто этот неизвестный покровитель, Сейт, — серьёзным тоном велит Шив, и взгляд из-под насупленных бровей и острые черты лица делают его похожим на хищного аклая. — Нам не нужны сюрпризы. Советник смиренно отвешивает поклон в самый пояс, и бесшумно покидает кабинет. Палпатин усаживается в глубокое кресло, сцепляя тонкие, сухие пальцы в замок. Он чувствует в Силе небывалое возмущение, присутствие кого-то забытого годы назад, сгинувшего в водовороте темных планов. Дарт Сидиус рыщет по закоулкам Темной Стороны, точно охотничий пёс, но незваный гость мастерски скрывает свою личину — приёмами Сокрытия Силы он обладает не хуже, чем сам Владыка. Что-то древнее, зловещее, какое-то давно сокрытое могущество проступает отголосками на задворках Галактики, тянется прямиком откуда-то из глубины космического мрака. Сила эта может спутать все карты, помещать тщательно продуманным планам. — Кто же ты? — задумчиво вопрошает Силу Шив, вглядываясь в полотно вечной материи. — Кто ты такой?Багшо, Ним-Дровис, Сектор Меридиан, Внешнее Кольцо
Космопорт Багшо в три раза меньше, чем на Каадаре, и в десять раз, чем на Корусанте. Стыковочные площадки жмутся друг к другу, так что швартующиеся корабли едва не задевают друг друга боками. Снующие туда-сюда пассажиры, теснящиеся друг к другу сувенирные лавки, забегаловки, карточные салоны — Багшо будто одна сплошная мешанина из всего подряд. С улицы тянет едким запахом гниющих болот, плесени и дождевой сырости — ливень за окнами космопорта не прекращается с самого прибытия «Клинка» на Ним-Дровис. Падме сидит прямиком на холодном полу, сложенном из отсыревших, дюрокритовых блоков, спиной привалившись к ближайшей свободной стене. Она такая не одна — любой свободный дюйм занят путешественниками, пассажирами транспортников и нескончаемым потоком беженцев. Во время всеобщего хаоса между Республикой и Конфедерацией коммерческие гильдии бесчинствуют, набивая собственные карманы кровавыми деньгами. Они безнаказанно захватывают миры, колонизируют планеты и выживают с них коренных жителей. Амидала смотрит на многорасовое море, что стекается со всех секторов в системы, открытые для принятия осиротевших народов. Сколько из них не доберётся до пунктов назначения? Сколько из них не сможет прижиться в новых, неприветливых условиях? Падме вдруг вспоминает смешное, улыбчивое лицо Н’а-ки-тулы, что так и не смогла выжить без согревающих лучей Шадды. Скромные пожитки их маленькой разведгруппы аккуратно сложены возле её ног, сенатору поручено стеречь их немногочисленные вещи. Не то, чтобы она была против: за эти дни Падме устала до непрекращающейся тошноты. Единственное, чего она сейчас хочет, это встретиться с Селли Органа, погрузиться в подготовленный шаттл, и упасть на койку в запирающейся на замок, одиночной каюте. Амидала прикрывает глаза, устало откидывая голову, упираясь затылком в пахнущую плесенью стену. После известия о покушении на Корусанте, у неё совсем не остаётся сил. Сквозь полуприкрытые веки она рассматривает снующих мимо существ, их пёстрые наряды собрали расцветки со всех уголков галактики. В этом буйстве красок глухая одежда забрака выделяется черным пятном. Мол быстрыми, уверенными шагами сокращает разделяющее их расстояние, стреляя хищным взглядом из-под капюшона. Одним только этим взглядом он может охватить почти всё открытое пространство, и Падме от чего-то полностью уверена, что не смогла бы скрыться от его взора, даже если бы все кругом были одеты в одинаковую, альдераанскую форму. Он останавливается у самых её ног, мельком оглядывая с головы до пят, и возвращается к молчаливому созерцанию округи. Тайфо куда-то запропастился, и ей бы начать волноваться, но Падме вымоталась настолько, что кажется, даже чувства все иссякли, вытекли из души и тела вместе со слезами ещё на транспортнике. Ей нужно собраться и взять себя в руки, но никакие мысленные уговоры в этом не помогают. Мол видит, что Амидала подавлена и измучена ворохом бед, что вереницей тянутся от самого Тида. Ему бы чувствовать себя виноватым, он ведь во всё это её втянул, но самоедство и муки совести — не его конёк. Отделившийся от них ещё на посадке капитан появляется в проходе одного из дальних выходов, что ведёт на улицы Тысяч Вонючих Канав, расположившихся недалеко от Багшо. Выцепив высокую фигуру забрака взглядом, направляется к своим спутникам, и останавливаясь напротив Мола, непринуждённо оглядывается вокруг. Убедившись, что окружающим нет до них никакого дела, капитан придвигается ближе, подавай Падме руку. Они образуют тесный круг, стараясь вести себя естественно, делая вид, будто они всего на всего старые знакомые, что встретились после долгой разлуки. — Я связался с миледи Органа, её доверенный человек будет ждать меня в условленном месте через три четверти часа, — заговорщицки понижая тон, отзывается Грегар. — Думаю, мне стоит пойти одному. Падме собирается было возмутиться, но ей не дают сказать и слова. — Согласен, — встревает Мол, смотря куда-то в сторону. — Вместе мы привлечём ненужное внимание. — Да и на территории космопорта безопаснее, чем на открытых улицах Канав. — Проще контролировать периметр, — соглашается забрак. — Не своди с неё глаз, пока меня не будет, — инструктирует Тайфо, не обращая внимания на то, как собеседник пренебрежительно закатывает глаза. — Свою снисходительность оставь для другого случая, она может быть невероятно упрямой и весьма непредсказуемой. А нам нужно хотя бы до Раксуса добраться без происшествий. — Думаю, я справлюсь и без напутственных речей. Падме громко откашливается, заставляя обоих спутников обратить на себя внимание. — Я вообще-то здесь стою, — вздёрнув подбородок, возмущённо говорит сенатор, и нервно закидывает на плечо свой походный мешок. — И могу за себя постоять, так что приберегите свою опеку для кого-нибудь другого. Она не обращает внимания на укоризненный взгляд Грегара, старается не замечать хищного прищура забрака, и деловито направляется к ближайшей сувенирной лавке. Мужчины провожают её взглядом. — Глаз не своди, — ещё раз напоминает Тайфо, и угрожающе стреляет своим единственным, темным глазом на собеседника. Мол с лёгкостью выдерживает этот взгляд. Падме не спеша прохаживается вдоль периметра космопорта, где рядами расположились торговые лавки местных торгашей. Она разглядывает причудливые засушенные растения, запечатанные в стеклянные рамы; перебирает разноцветные ткани ручной работы, что пропахли сыростью и землёй, с замысловатыми рисунками по окантовке; устало оглядывает висящие на толстой нити бусы — каменные медальоны бряцают друг об друга от прикосновения пальцев. Мол бесшумно следует за ней мрачной тенью, и облик его притягивает настороженные, любопытные взгляды, но он не обращает на них внимания — он давно уже привык к подобной реакции. Наберри оглядывается через плечо на своего молчаливого спутника, и продолжает неспешный путь сквозь ряды импровизированного рынка. Совсем скоро начинаются прилавки с овощами да фруктами, вокруг которых то и дело снуют дети-оборванцы, лишившиеся дома. Они в потрёпанных, дырявых одеждах, и босые ноги стёрты в кровяные мозоли — от зрелища этого у Амидалы сердце в груди щемит со страшной силой. Сенатор замечает неподалёку девочку, совсем ещё малышку. Она голодными глазами смотрит на выложенную пирамиду из плодов джогана, что сюда привёз какой-нибудь транспортник с Корусанта. Падме быстро стягивает с плеча походный мешок, запуская во внутренности руку, и выуживает оттуда пару кредитов, направляясь к торговцу. Мол останавливается неподалёку, и почти тонет в волнах сочувствия, что топят разум Наберри. Следит за ней пристальным взглядом, наблюдает, как она выбирает самый большой и сочный фрукт, и расплатившись кредитами, в два шага оказывается рядом с девочкой. Присаживается на колени, чтобы быть на одном уровне, смотреть в глаза, и мягкая, ласковая улыбка появляется на уставшем лице. Забрак чувствует всплеск благодарности в Силе, и радость девчушки перемешивается с радостью самой Падме, сплетаясь в единую энергию Света. Что-то притаившееся в его собственной груди приглушённо отзывается на это тепло, выброшенное в пространство. Девочка прижимает к груди фрукт, и уносится куда-то прочь, а Падме так и сидит на корточках, провожая взглядом вихрь кудрявых, светлых волос. Забрак терпеливо дожидается, пока Амидала подходит к нему, вставая напротив, и оглядывает округу, будто в поисках ещё одного голодного ребёнка. Он понимает, что это занятие бессмысленное — всех голодающих в Галактике не прокормишь, — но мыслей своих озвучивать не собирается. Наслаивающаяся на недосып и голод усталость даёт о себе знать неожиданно и резко: у Падме перед глазами вдруг всё плывёт и кружится. Почти весь полет ей кусок в горло не лез, и истощившиеся силы резко заканчиваются прямиком посреди рынка Багшо. Почва уходит из-под ног, и сенатор прикрывает глаза, слегка покачнувшись в сторону, невольно хватаясь за руку стоящего рядом спутника. Мол дёргается было от неожиданности касания, но быстро берёт себя в руки. — Ты в порядке? Голос его звучит раздвоенным эхом в её голове, и девушка судорожно сглатывает подкативший ком дурноты — скачущая перед глазами округа медленно возвращается на своё место. Падме чувствует на себе внимательный взгляд, но выдержать его, встретить собственными глаза не может, потому просто кивает, выпуская из пальцев грубую ткань его плаща. Мол думает было заставить её поесть, намеревается запихнуть еду в глотку насильно, если потребуется, но Амидала ловко и быстро переводит разговор. — Скажите мне, как так вышло, что после стольких лет, вы до сих пор не знаете настоящей личности Тёмного Владыки? Голос её понижается почти до шёпота на последней фразе, но звучит нарочито непринуждённо. Падме всё ещё избегает его пристального взгляда, но неосознанно жмётся ближе — Мол чувствует исходящее от её хрупкого тела тепло. — Он расчётлив и дальновиден, и никому не доверяет, — ровным тоном отзывается забрак. — К тому же, в совершенстве владеет техникой Сокрытия Силы. Это позволяет ему скрываться в тени, оставаясь незамеченным. — Вы тоже владеете этим приёмом? Он ловит нотки насторожённости в её тихом вопросе, и когда встречается с карим взглядом, видит в нем зарождающееся опасение. Сенатор никогда не задумывалась о той мощи, которой забрак, как последователь Силы, обладает. — Да, — отвечает он, и от взгляда этого Падме делается неловко. Ей хочется спросить, что ещё он может. Какими способностями, какими приёмами овладел за это время. Но язык почему-то не поворачивается, прилипая к небу. Она первая отворачивается, неуютно поёжившись — рядом с Молом Падме чувствует себя уязвимой и совсем беспомощной. Ему хочется сказать, что ей нечего бояться, по крайней мере до тех пор, пока цели их совпадают, но он от чего-то молчит. Рядом с ней его воинская бдительность даёт слабину, и ему кажется, что девчонка медленно, но верно просачивается через все тщательно возведённые заслоны. — Что вы собираетесь делать, когда найдёте его? — вдруг спрашивает Падме, и одного взгляда в разгорающийся, опасный огонь его глаз достаточно, чтобы понять намерения. — Думаете, у вас получится? «Однажды почти получилось», думает про себя Мол. Перед глазами каменистая земля Хайпори, вздыбившись, проваливается глубокими каньонами. В тот раз он был обессилен и ранен, изнурён месяцем нескончаемых сражений и бегства от дроидов-убийц, и всё же почти победил полного сил, могущественного Дарта Сидиуса. Если кто и может справиться с ним сейчас, то это он. — Попытка не пытка. Падме задумывается: какого ему будет убивать того, с кем была связана вся его жизнь, почти с самого рождения? Сможет ли выполнить свой долг? Поднимется ли рука в решающий момент? Есть ли у них между собой хоть какое-то подобие привязанности, или во мраке Темной Стороны нет никаких чувств, никаких эмоций? — Вы, — сенатор на мгновение запинается. — Вы чувствуете к нему что-нибудь? Мол смотрит ей в лицо с лёгким налётом удивления. — В каком смысле? Наберри пожимает плечами с лёгким налётом смущения. — Вы столько лет пробыли подле него. Это время не могло просто пройти бесследно. «Какое же ты разочарование». Точно бьющие в самое уязвимое место слова всплывают в его сознании. В его недолгой жизни не было ничего постоянного, кроме одиночества-компаньона и него — учителя, заменившего всех, кто когда-либо был ему дорог. Он вырастил его, обучил всему что знал сам, превратил в совершенное оружие смерти. Он руководил им, направлял его, заботился о нуждах. А потом бросил гнить на дне набуанской шахты, быстро заменив другим учеником. Чувствовал ли он к Сидиусу что-нибудь? Чувствует ли что-то сейчас? Ему даже думать об этом тошно. «Прими своё прошлое». Мол фокусирует задумчивый взгляд на притихшей девушке — в её больших глазах какая-то неумолимая печаль подсвечивает радужку. Печаль по потерянному забраку, родом с Датомира, которым он мог бы стать. Которым он когда-то был. — Я любил его, — тихо говорит Мол, открыто и честно, и сам не знает, зачем это делает — ей вовсе не обязательно знать содержимое его нутра. — Насколько это вообще возможно. Забрак быстро отворачивается, с лёгким раздражением передёргивая плечами, будто сбрасывая с них тяжкий груз, и больше разговаривать не собирается, по крайней мере, в ближайшие сутки. Он не видит, как хрупкая ладонь тянется к его руке, затянутой в чёрную перчатку. Как она останавливается на полпути, так и не дотронувшись в утешительном жесте.