Знак согласия

«Но и продолжаться так дальше не может» Думал Освальд уже шестой день подряд, если представлялась свободная минута. Эдвард куда-то запропастился, но он решил не интересоваться куда. Достаточно того, что Барбара о чем-то периодически говорила с ним по телефону. Жив-здоров - и ладно. И тем не менее, Освальд уже целый час мерил шагами полумрак своей спальни, даже не переодевшись по приезду из «Айсберга». Не мог, не мог Эд желать его интереса к себе! Но что, если он ошибается? Что если... Освальд выдернул из воротника галстук. Да в конце концов, что он потеряет, если во всем разберется? Освальд застыл, оказавшись на краешке ковра. Он знал что. То, что никуда не исчезало. Что не кануло в готэмскую реку с его кровью, что не украла со всеми миллионами Ли, и чего не смог запретить ему сам Эд. Но сопутствующее этому неведение было слишком сладким обманом, который он себе позволить не мог. Только не сейчас, когда он наверняка знал, чем могут заканчиваться колебания. Прискорбно только, что он, видимо, совсем разучился различать момент, когда лучше выжидать, а когда - действовать. И самое неприятное - очень хорошо помнил, чем заканчивается трусливое промедление. Будь он когда-то смелее... Освальд подошел к окну и уперся в него лбом. В парке ветер обрывал листья. Ну уж нет. Только не в этот раз. Завтра же он спросит, что черт, возьми, творит Эд, что это за намеки... В конце концов, сейчас из них двоих Нигма - тот, кто ведет себя ребячливо. Освальд выпрямился, слепо уставившись в окно. И что именно он ему скажет? Эд уже произнес, что огорчен отсутствием его интереса к себе. Допытываться ответа на свои вопросы, когда тот решился на такое утверждение, будет лишь выпрашиванием подтверждения. Это будет выглядеть или жалко, или необоснованно. И может навести того на мысль, что это - лишь продолжение их чертовой игры. Освальд закрыл лицо руками. И все же, он прежде спросит, что означало это вот огорчение. Спросит очень серьезно. Не одному Нигме нужны гарантии. А если Эд скажет, что это было шуткой? А потом еще одно «прошу извинить»... Сердце Освальда оборвалось от одной мысли об этом. Понимая, что начинает паниковать, еще ничего даже не сделав, он заставил себя несколько раз глубоко вдохнуть. Ничего. Он пережил такое «недопонимание» раз, переживет и еще раз. А вообще... он и не будет ждать ответа. Он сразу пояснит сам, что желает знать, потому что заинтересован. Скажет, что любит... Произнесенное даже в мыслях слово заставило Освальда содрогнуться. Перед глазами встал пирс, серое безлюдное утро, моросящий день, который наступит для всех готэмцев, кроме него. И вода, холодная настолько, что мышцы свело до дыхательного паралича. Подспудно Освальд впервые подумал, что, возможно, отчасти это и его спасло. Спасительный холод. Освальда передернуло. Похоже, он добровольно собирается окунуться во все это еще раз. Вешая сегодняшний костюм в шкаф, Освальд нерешительно начал осматривать остальные. И зачем? Какая разница, как он будет выглядеть, при этом разговоре с Эдом? Скорее всего, тот просто вежливо сообщит ему о недопонимании. Освальд вздохнул, но тут же продолжил выбирать еще решительнее. Вешалки жалобно скрипели одна за другой, пока глаза своей расчетливой холодностью чуть ли не воспламеняли костюмы от воротника до кончиков фалд. Только уткнувшись в створу шкафа Освальд понял, что ничего не может выбрать. Он не станет лучше. Он сделал, все что мог. Он улыбнулся с тоскливо-злобным смирением. Конечно, все зря. Это будет очередной разочаровывающий разговор. Вывесив из гардероба темно-серый деловой костюм под стать «вобле» Грандж, Освальд забрался в постель. Эд действительно пропадал. Утром, несмотря на больший риск, устраивал необходимые зачистки и разборки от имени Пингвина, днем спал прямо в машине на какой-нибудь окраине города, а ночью сбегал на «Фабрику любо-пыток». Он загадывал «понимание», «взаимность», «подводную лодку», «тревогу», «прощение», «лицемерие», и бог весть еще что похожее, доводя разум до полного истощения. Некоторые участники там немало поплатились здоровьем за его витиеватое мышление, а сыграть вничью ухитрился лишь один: Виктор Зсасз угадал «побег», хотя Эд и понял, что в каком-то смысле у того была подсказка. Что поразило его больше, так это то, что сам Зсасз в ответном ходе загадал «возвращение», да так, что нехитрый текст загадки засел в его голове, всплывая каждую ночь. «Как можно ходить вперед и назад одновременно?» Понимая, что сам топчется на одном месте, Эд признал, что всеми силами старается не думать о последнем разговоре с Освальдом, и попросту того избегает. Как он мог так далеко зайти в своей игре? Ведь Кобблпот не был в этот раз инициатором. И не был настойчивым. Даже пытался все это прекратить. Не потому ли, что боялся повторения их истории в первый срок в мэрии? Ведь в конечном итоге Ли была права: «такой уж Эд человек». Человек оставляющий за своими привязанностями трупы. А с Освальдом это было еще проще. Как тот и говорил: «это мы уже проходили». И Освальд, в отличие от него, учился на своих ошибках. При мысли обо всем этом Эд чувствовал тошноту, пробирающий до костей холод, желание вернуться в особняк, но представляя последнее, чувствовал, как подкашиваются ноги. И все это он допустил, несмотря на постоянное сопротивление Загадочнику. Последний почему-то всю неделю исчезал, стоило им разобраться с бунтующими гангстерами или с загадками. На шестое утро Эдвард отказался от разборок, завел мотор и поехал, куда глаза глядят. Очнулся он, лишь когда стал притормаживать перед домом мисс Крингл. К его легкому удивлению из всей их истории ему вспомнились лишь постоянные насмешки ее кавалеров и череп Доггерти. - Освальд снова пошутил бы про «Латентный интерес». Обернувшись, Эд увидел Загадочника. Тот сидел справа, скрестив руки на груди и наблюдая за тем, как ветер играет с выбитым из урны мусором. К собственному удивлению, раздражения Эдвард не почувствовал. Может, оттого, что тот впервые выглядел усталым. - Куда дальше? Следующая остановка случилась у железнодорожного переезда, где погибла Изабелла. Эд сжал руль, готовясь к волне неприятных эмоций, но пораженно застыл, ничего не ощущая. Даже труп Изабеллы в его памяти казался просто еще одним несчастным бедолагой, попавшим в морг. Вернее, еще одной мисс Крингл, которую надлежало спрятать. Да, она могла воспроизвести для него любой подброшенный образ, но надолго бы их хватило? Несмотря на все его стремление к единственной определенности. Эдвард замер, окаченный собственным равнодушием. Воспоминания больше походили на сухой лабораторный анализ. На миг ему даже показалось, что часть его стала ему чуждой. Он вздохнул. Просто существовала огромная разница между тем, чтобы переживать события и вспоминать о них - пережитые эмоции стали лишь воспоминаниями, какими бы сильными они ни были. На миг Эд отчего-то устыдился таких мыслей. Как будто все было зря. - Это не делает тебя ужасным человеком, - вдруг сказал Загадочник. Эдвард смолчал. Что-то в тоне его двойника показалось ему совсем незнакомым, но он проигнорировал это и просто поехал в Нэрроуз. Тамошние приключения вспоминались ему с теплом, и даже мысль о том, что Ли его попросту использовала, этого не испортили. Просто азарт сам по себе давно выцвел: она была сильной противницей, но Эд понимал, что продолжи они играть - он бы ее просто уничтожил. Впрочем, как думалось сейчас, не это было основной причиной прекращать: просто когда на финише нет приза - ни многообещающего единения, ни принятия - интерес выветривается. Загадочник усмехнулся. - И все же ты не пытался остановить меня, когда я пырнул Ли. Эдвард смолчал, но Загадочник не стал акцентировать на этом внимание, продолжая рассматривать обшарпанные дома. - И как Освальд только смолчал о том, насколько был прав, говоря, что мне не сдержать порыв убивать тех, кто ослабляет меня любовью? - Он просто боялся, что после ты мог бы язвительно отнести в эту категорию его самого, - фыркнул Эд и завел мотор. Он уже собирался уехать из Черриз, но вдруг вспомнил их последнее дело с Ли. Как истошно Освальд кричал за решеткой. После тот стал куда тише с ним. Неожиданно разум Нигмы заняли размышления о том, ограбил бы Освальд его или Ли, если бы он распрощался с ней, оставив всем равные доли. Хватило бы этого маленькому жадине? Эд и Загадочник переглянулись с улыбками. Крайне интересная загадка. Жаль, он никогда не узнает. Эдвард поправил очки. - И все же по справедливости Освальд и Бутч-монохром заслуживали свою долю. И ты не враждовал с Освальдом с тех пор как вытащил его из Аркхема. До сих пор не могу понять, зачем тебе было рисковать и создавать лишний конфликт... Загадочник недовольно скривился. - Освальд мог ограбить нас по завершению дела. - И неужели твой гений не справился бы с изрядно потрепанным королем? Взгляд Загадочника стал еще более сердитым. - Справился бы само собой. И, можно подумать, ты поступил бы иначе. Челюсти Загадочника потерлись друг об друга, и Эд всмотрелся в его лицо, как в зеркало. - Нет. Я, разумеется, поступил бы точно также. - И почему же? - После того, как Освальд попрощался с Ли под дулом нашего пистолета, он рассмеялся нам в лицо. И это перестало быть простым злорадством гангстера. Он радовался, глядя как на его глазах мы снова теряем любовь. Будто его ничему не научила история с Изабеллой. - Вот и ответ на твой вопрос. Но забавно… Сейчас кажется, в том злорадстве немало было и надежды. Куда ехать дальше, Эд не знал и заставил машину просто катиться по хмурым готэмским улицам. Таким опустошенным он не чувствовал себя с тех пор, как потерял интеллект. Остановившись на пирсе, Эд почувствовал непреодолимое желание выйти из машины. «Как можно идти вперед и назад одновременно?» «Отстань. Зсасз тот еще лысый плут.» Эд вздохнул и поглядел на Загадочника. - Почему ты не остановил мою руку в первый раз, если все время был рядом? Тебе ведь было плевать на Изабеллу. Она со своим мирным бытом тебе только мешала бы. И ты ведь не был уверен тогда, что смерть Освальда сделает тебя сильнее. Загадочник уставился в воду. - Из-за слов самого Освальда, сказанных прямо на этом месте. - Эдвард продолжал смотреть в ожидании, и ему пришлось продолжить. - Тогда я еще не был таким, каким являюсь сейчас. А Освальд настаивал, что видит, того, кем я стану... следовательно, лгал о том, что любит - он любил лишь придуманный им образ, а не меня. Я счел это жалкой до отвратительного попыткой отболтаться. Кто бы знал, что его слова станут правдой, - Загадочник покачал головой с кривой улыбкой, но она быстро сползла с его губ. - И что сам он за эту правду решится умереть. Каким же он может быть упрямым и эгоистичным! Хотя признаю, долгов не оставляет: он и впрямь верил в нас больше, чем мы сами. Прямо как мы на тех выборах верили в него. И даже более того. Загадочник вперил в Эда взгляд. - Что насчет тебя? - О чем ты? - О том, почему стрелял ты? - Это же очевидно, - начал Эд и вдруг осекся. Эта любовь оказалась не вечной. Стоила ли она жизни? Ко всему еще и вспомнился Кобблпот, убивший Изабеллу ради своей любви, погибший за это сам, и продолжающий смотреть на него с молчаливым обожанием по сей день. Эд стиснул зубы, и Загадочник спросил из-за плеча вкрадчивее, чем когда-либо: - Кажется Освальд невольно оценил ее жизнь дороже, чем мы... Так была ли смерть Изабеллы главным? Эд вдруг признал, что после выстрела в Кобблпота он ее вообще не вспоминал. Но и стыда по этому поводу не чувствовал тоже. Ни тогда, ни сейчас. Знал, что должен бы, но не мог. На какой-то миг ему даже подумалось, что Валеска заразил его своими взглядами на планы и чувства, хотя в данном случае, мастерство дурачить или сводить с ума принадлежало не ему. Эд вздохнул. - Нет. Я стрелял в Освальда из-за его пренебрежительного отношения к моей свободе, праву выбора и моему интеллекту. - Во второй раз, - уточнил Загадочник, но Эд покачал головой. - В оба раза. Загадочник немного помолчал, и встал рядом с Эдвардом, рассматривая берег материка. - Какое тебе тогда было дело до уважения человека, которого ты решил пристрелить и скинуть в реку? - Я думал, что недостаточно хорош, - тихо сказал Эд и тут же поторопился добавить: - Думал, что из-за этого Освальд не признался мне в своих чувствах, что в свою очередь пустило все наперекосяк. Загадочник запахнул пальто. - Но теперь-то ты уже не скучаешь по Изабелле. Так почему продолжаешь ненавидеть Освальда с его навязчивыми чувствами? - Это не ненависть, - недовольно поджал губы Эд. - Меня раздражает его лицемерие. Я никогда не забуду, как он предлагал остаться друзьями, когда не получил взаимности. Как не забуду и того, что он не дал мне выбора, забрал у меня любовь и... Эдвард застыл со стеклянными глазами на несколько бесконечных секунд. А очнувшись и заметив на своем лице взгляд Загадочника - устремился к машине. Ощущение необоснованного страха и догоняющего его кошмара заставило его бежать с пирса. На ходу он пытался подцепить ключи из кармана, но озябшие пальцы выронили их, едва выудив. Он почти чувствовал кожей, что Загадочник стоит за его спиной в самом страшном амплуа, и все же заставил себя подобрать ключи и обернуться. К его огромным удивлению и облегчению, там стоял хилый освальдов приспешник - коротышка с марионеткой. Мистер Пенн, кажется. Эдвард расслабился, хотя кукольное лицо продолжало казаться жутковатым и живым. Загадочник заговорил натянуто-высоким голосом Пенна, удивительно точно воспроизводя интонацию: - Но ты же помнил, что Освальд умеет только брать, брать, брать... и ничего не дает..! - Эд с ужасом уловил, какое слово намеренно недосказано. Голова марионетки повернулась и желтовато-белесые глаза уставились на Эдварда с кукольной непреклонностью: - Он забрал любовь, но признайся, что при этом ты сам ждал взамен... Равноценного. Эд содрогнулся раз, другой и, выхватив пистолет, выпустил пулю в голову «Пенна». Тот застыл молча, совершенно не обращая внимания на дыру в голове, из которой на нос заструилась кровь. Мистер Лицо со шрамом рассмеялся с сытой скрипучестью. - Ты решил мстить Освальду за то, что он повел себя как собака на сене, предложив забыть собственное признание ради дружбы? И сейчас ситуация почти та же? Эдвард выпустил пулю в квадратный кукольный рот, спрятал пистолет, прыгнул в машину и понесся по готемским улицам. Он должен поговорить с Освальдом, чем бы это ни закончилось. И он поедет к нему, как только кончится этот бензин. Он направил автомобиль в тихие кварталы Готэма, понадеявшись, что не одному Освальду родные стены помогают. День тянулся для мэра Кобблпота целую вечность. И благо, Освальд сдерживался, предвидя, насколько будет сегодня дерганым - иначе сорвал бы два намеченных интервью. Наконец, к вечеру светские дела были закончены и господин мэр, сильно хромая, вернулся в свою официальную вотчину. Он надеялся, что загруженный день утомит его до состояния равнодушия, но заметив, как начали дрожать руки при одной мысли о разговоре с Нигмой, понял, что сильно ошибся. Но делать было нечего - и он распахнул двери мэрии, вместо того, чтобы сбежать в особняк. Барбара, от сопровождения которой он сегодня отказался, все еще сидела за столом в приемной, хотя по тому, что ее длинные ноги венчали стол в демонстрации новой пары туфель на шпильках, можно было понять, что ее рабочий день уже закончен. Осторожно прихрамывая после подъема по лестнице, Освальд остановился прямо перед Кин. Ему нужно было узнать, не заедет ли к ней сегодня Нигма, но спрашивать напрямую он и не хотел, и не решался, да и не успел продумать, как выяснить это вскользь. - Ты еще тут? - спросила Кин первой, глядя на его замешательство. - Праведные труды, - с остатками светской вертлявости пожал плечами Кобблпот. - Но уже собираешься на иные, как я полагаю? - усмехнулась Барбара, и Освальд улыбнулся ей в той же коварной манере. - Нет. Сегодня мне хватило досматривать все мои владения... - Освальд задрал нос и далее продекламировал: - И узрел я, что это хорошо. И решил я, что на седьмой день надлежит отдохнуть от трудов своих. - Планируешь вернуться в особняк со мной? Освальд насторожился. Поначалу они часто уезжали и возвращались в мэрию вместе. Барбару устраивал лимузин, его - выгодное сопровождение. После обострения их отношений они не делили автомобиль ни разу. Освальда охватили противоречивые чувства. С одной стороны, было неплохо, что Барбара просилась на мировую, с другой - подозрительно, с третьей - он надеялся, что если еще подождет, к ней может приехать Эдвард, и он сможет вызвать того на разговор, не высказывая собственного настойчивого намерения. Пока он застыл в этих размышлениях, Барбара добавила: - Хотя вообще-то, я жду Нигму с новостями и расписаниями твоей работы на следующую неделю. Так что, в случае, если ты хочешь уехать домой со мной, или, - ухмыльнулась Кин, - встретиться с Нигмой, придется подождать не менее часа. Освальд улыбнулся. Неудачные издевки Барбары были к месту как никогда. - Пожалуй, откажусь. В отличие от твоего, мой график был сегодня очень насыщенным. Барбара состроила участливую рожицу и указала тонким наманикюренным ногтем на ногу Кобблпота: - У птички устала лапка... или сердечко? Освальд сжал трость и почти прошипел: - Уши. От твоего бесполезного щебета. Он хотел было намекнуть, что может решить эту проблему укорачиванием чьего-то языка, но у него не было полной уверенности в нынешнем характере отношений Кин с Нигмой, да и его собственная голова сейчас была занята куда более нервирующей проблемой. Посему, он просто ретировался на этом к себе, запер дверь и похромал к столу в глубине кабинета. С одной стороны было хорошо иметь еще час в запасе. С другой - за это время он окончательно изведется и к приезду Нигмы будет мямлить, если вообще решится что-либо сказать. Его потянуло подойти к зеркалу, но он замер. Взгляд на себя - изуродованного и усталого - сейчас все только усугубит. Хотя куда хуже... И это - только поверхностная сторона дела. Скособочившись, Освальд опустился на ближайший стул. Еще больше тянуло к алкоголю, но сказанное по нетрезвости могло не вызвать доверия, и быть слишком расторможенным он также не хотел. Да и напиваться ему, вероятно, сегодня еще предстоит... Освальд опустил руки под стол и улегся горящей щекой на холодную столешницу. Нет уж, хватит с него загадок. Его издерганный мозг воспринял передышку, как манну небесную, и почти отправил организм в спасительную дремоту, когда за дверями кабинета вдруг послышались голоса. Кобблпот оторвал помятую щеку от стола и прислушался. - Где ты была? Мы же договаривались встретиться пораньше. Нервозность в тоне Нигмы едва маскировалась недовольством чужой непунктуальностью. Барбаре на это, впрочем, было плевать. Освальду за дверями - строго наоборот. Беспокойство Нигмы обнадеживало. Иногда казалось, что вселенная и впрямь создала их противостояние для равновесия - когда один давал слабину, другой тут же черпал в этом силу. Освальд медленно встал, поправил жилет, вдохнул поглубже и, щадя больную ногу, медленно направился к дверям. - Мог бы позвонить, вместо того, чтобы торчать здесь. Я была в кафетерии. Пользовалась благами для особ приближенных к императору, - Кин откинула кисть настолько театрально, что Эдвард подумал, что работа по поддержанию имиджа ее профдеформирует. - Очень чревоугодничающему императору. Нигма пожевал уголки губ. - Кстати, Освальд здесь? - Нет. Уехал около получаса назад. Зачем он тебе? - У нас возникли некоторые разногласия в «Айсберг Лаунж». Нужно прояснить... не хотелось бы что-то упускать. Барбара усмехнулась, грациозно порхая вокруг Нигмы на своих новых шпильках. Кобблпот к этому моменту добрался до двери, но взявшись за ручку, ощутил небывалое головокружение, и замер. В следующий миг он об этом не пожалел: намек в тоне Кин обещал явно любопытное продолжение. - О, сладкий, ты прав. С Освальдом упускать чревато даже мелочи, - Барбара пропустила галстук Нигмы меж пальцев. Тот привычно стоял недвижимой колонной. - О чем ты? Освальд похолодел. Неужели Кин расскажет про его участие в приговоре для Нигмы прямо сейчас?! - Ну, к примеру, меня всегда удивляло, как ты со всем своим гениальным умом в свое время не заметил, что Пингвин в тебя влюблен. Он же на глазах от этого глупел. Хотя, мне приходило в голову, что он нарочно был таким халатным в убийстве твоей королевы формуляров - чтобы ты побыстрее обнаружил, как сильно он тебя хочет. Такое нетерпение... Впрочем, план достойный: для бывшего криминалиста, разбирательство, должно быть, походило на игры в поиск сокровищ, которые ты так любишь. И как романтично: расследование ради признания. Отличная метафора. Освальд за дверями перестал дышать. Нигма скривился. Ему вовсе не хотелось рассказывать Кин о сегодняшних изысканиях собственного разума, поэтому он состроил на лице гримасу тщательно скрываемой уязвленности. - Я не заметил чувств Освальда лишь оттого, что мой разум больше ориентирован на логику, чем на простое наблюдение. Видишь ли, - Эдвард поправил очки, - любовь всегда подразумевает надежду на взаимность. А человеку внешности и характера Пингвина, согласись, на нее рассчитывать не особенно приходится. А если к этому добавить его нежелание довольствоваться малым - надежда, а следовательно, и подогреваемые ей чувства, исключены полностью. Поэтому я и заключил, что Освальд вообще не способен на глубокую привязанность романтического характера. Мне казалось, что он логично вычеркнул из своей жизни этот пункт, привыкнув к тому, что ему не покорять сердца, кроме как сердца готэмской толпы. Тем более, что он знает, каким слабым делает любовь. По ту сторону двери ладонь мэра соскользнула с ручки, не повернув ее и на миллиметр. Ее металл почему-то показался Освальду обжигающе холодным. «Обожженная» рука закрыла рот и немилосердно завозила по губам - все тело казалось онемевшим, и он бессознательно пытался проверить, чувствует ли еще хоть что-то. Как лунатик, он поковылял к запасному выходу из кабинета, проклиная ноги, неспособные унести его поскорее из этого места. К моменту, когда он вышел в противоположное крыло, в глазах Барбары разгорелись злорадные искорки. Эд почувствовал непреодолимое желание их потушить, и продолжил: - Однако, парадокс в том, что подобная независимость от желаний кажется привлекательной - как любая сила. И как минимум любопытно, сколько усилий надо приложить, чтобы изменить убеждения такого человека. Барбара фыркнула. - Тебе, кажется, всегда нравилось делать из сердца Пингвина лабораторную крысу. Эдвард скривил губы в улыбке. - Ну, едва ли кто-либо убитый мной возвращался с того света, чтобы продолжать доказывать свои чувства. - Не переоценивай себя. Пингвин просто во всем одержим. Я тоже возвращалась с того света, будучи убита рукой Табиты. Лучше я относиться к ней после не стала. Скорее наоборот: осадочек остался. Нигма вначале поджал губы, но тут же расплылся в ухмылке. - И тем не менее, ты до сих пор готова разорвать Пингвина за ее смерть. - Не путай любовь и месть, Нигма. Второе - больше о задетой гордости. - Барбара сложила манжетку из под кекса вчетверо и швырнула ее в мусорную корзину. Эдвард, сдерживая улыбку, последовал за ней на стоянку. Голос Загадочника не преминул появиться в его голове сразу после того, как они сели в машину. «Ого, так защищал Освальда! Будто решил ответить ему взаимностью, - чуть безумный смех впервые не показался Эду противным. - Если бы он только слышал!» В противовес утренней подавленности Эд вдруг почувствовал такое окрыляющее легкомыслие, что подумал, что сейчас не прочь подразнить Загадочника самыми дикими способами. «Нельзя же игнорировать... - Разум Эда вдруг споткнулся об эту фразу с каким-то смущением, и даже предвкушением. - Такую настойчивость». Загадочник снова рассмеялся, и Эду невольно пришлось повернуть лицо к окну - настолько заразительно звучал смех. «О, так может ты бы хотел не чего-то взамен, а был бы даже не прочь отдаться его власти?» Эд не ответил, не понимая, шутит его альтер-эго или нет. А в следующий миг осознал, что такое непонимание равно допущению подобного. И это прекрасно известно им обоим. Загадочник, однако, не стал его высмеивать, как он того ожидал. «Представь, какими жадными и мстительными могут быть его руки... Он бы вытряхнул тебя из костюма, как из подарочной упаковки, усадил бы на себя и не позволял бы встать часами. Все физические недостатки Освальда давно обращены из неприятия в коварство и капризный деспотизм, представь, как он бы отыгрывался за все на нашем теле...» Эд почувствовал, как сладко потяжелело в низу живота. «Ну уж нет! Мы что, сдадимся?» «Я - Загадочник, я и решаю, когда, кому и зачем мне сдаваться.» На губах Нигмы заиграла такая неуемная улыбка, что он интуитивно подтянул котелок к носу. «Перестань. Мы в машине не одни». «Ну, это Барбара напомнила мне, как одержим Освальд. Пусть расплачивается.» Когда Освальд обошел коридоры мэрии уже в седьмой раз, за окнами совсем стемнело. Ему довольно давно не приходилось ходить столь долго, но боли в ноге он совершенно не замечал, как и недоумения охранника в холле. Однако на седьмом его круге тот не выдержал: - Вы кого-то ищете, мэр Кобблпот? Освальд, наконец, остановился и повернулся к охраннику. Выражение лица у того красноречиво перекосило от созерцания разбитости начальника. - Я никого не ищу. Собственный голос показался Освальду чужим, но какая разница? - Вы в порядке, мистер Кобблпот? Пингвин на долгий миг прикрыл глаза, размял шею наклоном и улыбнулся, сильно выпятив нижнюю челюсть. Подковыляв к мужчине он резко схватил его за грудки: - Думаешь, я снова схожу с ума?! Охранник попытался отпрянуть от его оскала - ситуация была совсем нештатная, но Кобблпот сам отпустил его и поправил галстук. Шумно выдохнув, он поковылял наверх, а оказавшись у себя, упал в кресло, достал бутылку джина и непрерывной серией глотков опустошил треть. И чего он так переживает? Он ведь не узнал ничего нового. У него с самого начала не было надежд. Никогда не было. До чего же он был глуп... Освальд прыснул смешком раз, другой, сдавленно рассмеялся, но смех быстро стал неадекватным, перетек в стон, а далее в глухой вой. Однако, припомнив вдруг, насколько нелепым и глупым он был все эти годы, он снова начал смеяться, и смех окончательно теряя здоровую тональность, снова ушел в горестное рыдание. И так много раз по кругу, пока Освальд не поторопился разорвать его еще одной третью бутылки. Зачем было втолковывать ему, что любовь - это жертва? Что любовь - это слабость? Ему это изначально незачем. Видимо, не мог Нигма без излишней драмы. Или, согласно сказанному, исключал, что он может применить эти понятия к себе. «Любить Пингвина»? Да большего оксюморона не придумаешь! Он что, и правда рассчитывал на что-то? Надеялся? Какой же болван! Какие бы жертвы он ни приносил, как бы ни скрывал своих желаний рядом с Нигмой, ничего бы не изменилось. Но надо же, спустя столько лет, он вдруг, наконец, понял, что на деле шанса у него никогда и не было - Нигма просто выгодно с ним сотрудничал, в глубине души считая его существом, не имеющим права даже помышлять о том, что кто-то сможет его полюбить. Освальд закрыл лицо руками и глубоко задышал. Так с чего ему плакать? Нет, он не будет. Сейчас он приговорит эту бутылку, и все снова будет хорошо. Даже еще лучше - теперь, когда он прозрел и вернул себе рассудок. Когда узнал, что ничего не испортил, а его единственной проблемой была лишь его глупость. И это «я сделаю для тебя все». Тошнотворный пафос. Освальд шумно втянул воздух ноздрями. Нигма и впрямь был похож на его мать, произнося лживые безумства. «Ты красивый. Ты умный. И однажды...» Освальд крупно задрожал всем телом, схватил бутылку и метнул ее в стену. Он уже велик, и больше ему ничего не нужно! Но когда стекло лопнуло и осыпалось, и тишина окружила со всех сторон, его рот сам собой начал мычать колыбельную. Звуки быстро утонули в булькании и прерывистых вздохах, а вместо голоса матери вспомнился другой, под аккомпанемент фортепиано. Даже последнее утешение Нигма ухитрился у него украсть. Сжимая уже пульсирующую голову, Освальд встал, сверзился на диван и, вжавшись лицом в его спинку, взмолился о том, чтобы его, наконец, поглотил сон. Но даже когда его начало накрывать опьянение, он с горечью думал, что утром все вернется, и еще очень долго ему будет также плохо, как и сейчас. Нигма ждал Освальда у камина до поздней ночи. Звонить тому или ехать в «Айсберг Лаунж» наотрез отказались обе его личности, сославшись на то, что в последний раз были изгнаны оттуда слишком грубо. Кроме того, Эдварду вовсе не хотелось говорить с Освальдом на столь щепетильные темы, если тот устал и раздражен. И это еще не упоминая того, что четкого плана или определенных целей у него не было. Его размышления о том, как вести обновленный диалог с Освальдом были впервые сбивчивы и неконкретны, но предчувствие этого разговора и гипотезы о том, каким он будет, заставляло что-то внутри трепетать. Даже Загадочник только улыбался ему, расхаживая подле камина. В час ночи в гостиную пришел Зсасз. - В «Айсберге» все спокойно? - спросил у него Нигма самым деловым тоном. - Не имею понятия, - пожал плечами Виктор. - У меня курсы. Нигму почти подбросило на диване. - Освальд, что, хочет вторую огнестрельную клоунаду в своей приемной? Зсасз посмотрел миролюбиво. - Босс в «Айсберг Лаунж» сегодня не появлялся. Мои ребята следят. - Очень хорошо, - Нигма покусал губу изнутри, провожая взглядом слишком проницательного киллера, снял галстук и улегся на диване. «Хвосты» он во время своих изысканий подчистил полностью, значит, дела в криминальном мире Освальда занимать не могли. Просчетов также не было, значит, Гордон-сотоварищи тоже ни при чем... Тогда куда могло занести Освальда этой ночью? Звонить он тому, разумеется, не будет. Только не после их разговора в «Айсберге». Зсасз в конце концов спокоен, случиться ничего не могло... Да и вообще, он - Загадочник - его профиль разгадывать загадки, и лучше - нестандартным образом. А значит, поутру следовало начать с места, где Освальда видели последний раз. На этом решении Эдвард остановился и задремал. Утром он надеялся ускользнуть незамеченным, но Зсасз ненавязчиво предложил его подбросить, а Барбара, застав их разговор, увязалась за ним. С другой стороны, если Освальд окажется в мэрии - у него будет возможность сказать, что он обсуждал с Барбарой какую-нибудь стратегию и решил просто заглянуть... Ее терпение его удивило: Кин начала подтрунивать над ним только по выходу из машины: - Так и ждал хозяина всю ночь у камина? - Барбара... - Хозяина особняка, я имею ввиду. А ты о чем? Нигма открыл перед ней двери, закатив глаза. Тому, что та сразу улизнула «припудрить носик» в уборную на первом этаже, он был рад даже больше, чем ожидал, и поторопился наверх. Освальда он застал хромающим в свой кабинет с чашкой. Тот был так сосредоточен на задаче не пролить кофе на блюдце, что совсем его не заметил. Цепкий взгляд Нигмы заработал, как сканер: дрожащие руки, взъерошенные на один бок волосы, бледность, инъекции сосудов склер. Однозначно похмелье. Несет кофе сам - значит, уже уволил того, кто должен был это делать. Другое дело, помятый костюм... Где, черт подери, развлекался Освальд, если у него лучший клуб в городе? Нигма почувствовал, как недовольство перекашивает его черты, и поспешил улыбнуться. - Доброе утро, мэр Кобблпот, - прозвучало с насмешливым оттенком. Впрочем, времена, когда им обоим хотелось напоминать друг другу о достижениях давно миновали. Освальд заставил себя посмотреть в ответ. Он думал, это будет больно, но вместо этого лицо того показалось ему чужим. Чашку, тихо гремевшую на блюдце, ему тоже удалось утихомирить. Он был уверен, что его вид оправдывал любой тон, поэтому в ответ просто буркнул: - Доброе. - Выглядит иначе. - С чего бы? Указание на бедственное состояние духа и тела заставило Освальда рассердиться из последних сил. Эдвард быстро объяснил менторским тоном: - Выраженный тремор, излишнее потоотделение, несвежий вид. Явные признаки похмелья. Злорадства в этих словах не слышалось, но Освальду немного было надо, чтобы остро захотеть выставить Нигму куда подальше. Пришлось выдохнуть, прежде чем заговорить. - Похмелье не так уж портит утро, если выпитое накануне стоило того. Нигма застыл, едва не вербально отдав приказ замереть всем мимическим мышцам. - Не согласен. - Почему? Нигма замер, на миг, услышав в этом больше «почему тебя это вообще волнует?». Освальд, торопясь сбежать к себе, повторил еще более сердито: - И почему? А? Давай, загадай мне это. Эдвард стиснул зубы, но вид раздраженного Освальда заставил его улыбнуться. - Скажи «Уэйн Энтерпрайзис». - Что? - Освальд тряхнул головой, и вдруг понял, что просто не сможет обойтись без всего этого. Без улыбки Нигмы, без их споров. Пусть Эдвард считал его... непригодным для любви, это, возможно, было лучше, чем быть любви недостойным. Это в какой-то мере освобождало. Да и Эд, в конечном итоге, был просто честен и логичен: тщедушно-некрасивый и вспыльчивый - он не был для этого создан. В конце концов, даже его матери это было ясно - раз уж она видела потребность вбивать в его голову обратное каждый вечер. И в этом не было ничего нового. Он - Пингвин. Нелепый брюхастый, но все же эффективный хищник. Освальд усмехнулся легче. - Думаешь, это заставит мой язык заплетаться? Вот еще! Уэйн Энтрепрен... прин... - Что и требовалось доказать, - усмехнулся Нигма. - Ну и что? В моем графике сегодня нет пресс-конференций. С меня хватило разговоров вчера. Чувствуя, что за языком рискуют подвести ноги, Освальд развернулся к своему кабинету. Нигма открыл было рот, чтобы уязвить его в том, что от некоторых разговоров тот явно бежит уже целую неделю, но за их спинами появилась Барбара. - О! Доброе утро, господин второсрочный мэр! Освальд возвел очи горе. Если бы она «оговорилась» на второсортный или просроченный, он бы точно ее покалечил. Этой вот чашкой с кофе. - Второй срок - это достоинство, Барбара. - Но не второй срок для костюма. Я видела его на тебе вчера. А значит, ночь ты провел за пределами дома и «Айсберг Лаунж», не так ли, господин мэр? Барбара подошла ближе, и пользуясь тем, что руки Освальда заняты, стала поправлять его сбившийся галстук и разглаживать лацканы кончиками пальцев. Нигма, глядя на это, застыл: Пингвин мелко вздрагивал, и это явно не было следствием похмелья. То, каким Освальд был восприимчивым даже к поверхностному прикосновению, его всегда завораживало. Он и раньше это замечал, но смотреть со стороны, оценивая целиком - от трепещущих ресниц до подрагивающих беспомощных ног - было просто потрясающе. Его руки позавидовали рукам Кин. Может, и ревновали бы, если бы Нигма не помнил, как вымораживали прикосновения Кин его самого. «А представь, каково было бы подчинять Освальда своим рукам? Обвести пальцем этот задыхающийся рот, нажать на губы и... ты ведь понимаешь, что он такой податливый, оттого, что мы наблюдаем?» От одной этой мысли Нигму пробила дрожь, а в горле потянуло. Он мог бы спасти Освальда, забрав предательски задребезжавшую чашку из его рук, но вид был слишком будоражащим, а если честнее - возбуждающим, чтобы хотя бы отвести глаза. Освальд только ресницами хлопал, силясь вдохнуть. Барбара расправила его нагрудный платок своими тонкими сахарными пальцами. - Это стоило того? Или кто-то того стоил? - Барбара наклонилась ближе, принюхиваясь, как кошка. - Знаешь, я бы определила по парфюму, но второй аромат, по понятным причинам, может быть мужским и даже совпадать с твоим. Освальд задрожал от гнева так, что ложка в его чашке описала целый круг. Однако, боковым зрением он вдруг заметил совершенно голодный взгляд из-под очков. Голодный, и явно жаждущий продолжения зрелища. Не иначе - хищник в высокой траве. Инквизиторская жестокость Нигмы поразила Освальда в очередной раз, но и трепет перед этой силой, выраженной лишь в одном взгляде, он отрицать не мог. Какой же позорной слабостью было корчиться вот так, выставленным напоказ, и получать удовольствие лишь от одного наблюдения того, кто сам бы не прикоснулся... Но себе не солжешь, и Освальд быстро смирился с тем, что будет стоять, пока дрожащие ноги совсем не ослабнут. Просто чертов оловянный солдатик в камине... Насколько же все ужасно, Освальд оценил, когда понял, что злится и переживает от того, что Барбара озвучивала свои домыслы при Нигме. Он едва не начал отрицать и оправдываться, будто был уличен в неверности, но вовремя прикусил язык. Он осторожно посмотрел на Эдварда и успел уловить, как поднимаются в частых вздохах грудные мышцы, и как гримаса ожесточенного вожделения торопливо маскируется насмешливо-сытым оскалом, а далее - равнодушной ухмылкой. Освальд осторожно отстранился от цепких пальцев Барбары. - Если тебя так беспокоит свежесть моего костюма, могу предложить должность прачки. - Не думаю, что когда твоя империя в очередной раз рухнет, ты сможешь продвинуть кого-то хотя бы на этот пост. - Зато буду знать, откуда в лодке в очередной раз шла трещина, - Освальд шагнул к своему кабинету так, что кофе всколыхнулся к краю чашки. Дав ему фору, чтобы дойти до стола, Эдвард последовал за ним. От звука шагов за спиной, в сердце Освальда будто что-то на миг расцвело. Чтобы тут же завять и осыпаться трухой. Когда он устроился в кресле и подтянул к себе документы, то поднял на Нигму уже спокойный взгляд. - Ты что-то хотел, Эд? Тот по привычке оперся бедрами на его стол, скрестив ноги в щиколотках. - Освальд ты должен быть более осторожным. - Осторожным? В чем? С Барбарой?.. Или ты опять об этих клоунах? - Я не об этом. - Зсасз справляется, мы условились, что когда он на этих своих курсах... - Я говорил не о безопасности твоей жизни. Освальд скривился: вот уж точно - не Нигме об этом говорить. - Слушай, Эд, я и без ваших с Барбарой замечаний понимаю, что не следует злоупотреблять алкоголем накануне публичных выступлений, но я, кажется, уже говорил, что проверил отсутствие интервью в графике на сегодняшний день. - Ты не учитываешь самого важного! - Чего? Рисков для репутации? Не тебе учить меня держать лицо, Нигма! Мне хватает имиджмейкерства Барбары. Это мой город, и я делаю в нем то, что хочу! Эдвард ждал окончания тирады с лицом непроницаемого стоицизма. - Я не только о репутации мэра говорю. Тот способ расслабления, который ты выбрал, будет иметь и другие, более серьезные опасности. Освальд закатил глаза. - Я не сажусь за руль нетрезвым, мамочка. А печень моя отказала еще во времена Фиш. - Освальд, я не о злоупотреблении алкоголем, - мягко улыбнулся Нигма и продолжил тягуче. - Я о других способах расслабления. Освальд нахмурился, часто моргая, и откинулся на спинку кресла. - Загадывай уже. Иначе лопнешь. Невинное непонимание Освальда и какое-то внезапное смущение вытрясли из головы Нигмы все идеи - загадка совсем не шла на ум. Он не стал упорствовать - все равно Освальд, наверняка, будет смущен больше него. - На нашем с тобой языке это будет звучать как «подлодка, которую можно купить». Освальд застыл с широко открытыми глазами. Моргнул раз, второй. - Ооо... Послушай, Эд... Нигма поднял обе ладони кверху будто возводил между ними пласт из вежливости. - Освальд, я уважаю твое право как угодно проводить досуг, но обязан предупредить, что подобное может сделать тебя уязвимым, как минимум для шпионажа. На миг у Освальда возник порыв отрицать озвученное предположение, но он передумал. Сбежать самому от Нигмы и пресловутых надежд он никогда не решится, так может стоит сделать так, чтобы перестать смотреть на того собачьими глазами и сохранить дружбу? - Эд. Я был в индустрии развлечений достаточно долго, чтобы знать обо всех подводных камнях связанных с использованием подобных благ. - Задорное радушие скрыло на его лице следы горечи. Он знал, что будет искать в чертах Эда хоть капельку ревности, но смирился с этим, и просто постарался об этом не думать. Нигма посмотрел на него с любопытством. В клыкастой улыбке Освальда ему почудилось что-то продажное, совершенно бесстыдно сутенерское, отчего по всему телу пробежала дрожь. Видимо, он слишком долго видел в том человека, которого возбуждала только власть - этакого асексуала с империалистическими замашками, которого секс интересовал только как средство шантажа. Нигме стоило некоторых усилий удержать на лице маску равнодушия. - Хорошо, если так. На этом Эдвард удалился. Освальд выдохнул, когда за ним закрылась дверь, и порадовался, что клининговые службы уже убрали осколки под стеной напротив. Мистер «там высохла паста» непременно заметил бы. Он вздохнул, глядя в окно. Идея, случайно подкинутая Барбарой и Нигмой была, конечно, хороша... Прежде он был слишком горд, чтобы вообще рассматривать подобный вариант близости, а еще честнее - до последнего надеялся, что и для него в жизни найдется что-то настоящее, за чем стоит бежать. И физическая близость в этом должна была стать апогеем счастья и единения. Чертова идеализация... Освальд потер лоб ладонью. Наверное, такие взгляды были лишь следствием высокомерия. А еще вернее - маскировкой своей непрезентабельности. Но так или иначе, сейчас ему было необходимо сбросить любовь с пьедестала, чтобы больше не выглядеть рядом с Нигмой голодным и жалким. В конце концов, он не хотел заставлять того испытывать к себе жалость - не из гордости - которой давно уже и следа не осталось - а ради того, чтобы перестать доставлять самому Эду неудобства. Отстраниться, чтобы тот снова видел в нем равного себе друга. И самым простым методом обесценить переоцененные чувства виделся именно тот, что подкинула насмешкой Барбара. Да, идея была хороша, но совсем не радовала.