МЕТОД-2. Игра с большими ставками

Воспоминания — фантомные боли. — Манипуляция — это корыстное преступление. И точка здесь. — Возможно, мы с вами, как и половина земного шара, с этим согласимся, — тон Самарина был вкрадчивым и холодным, как выползающая змея. — Другая половина честно признается в своих грехах. Она насупилась, краем глаза наблюдая за тем, как спокойно двигались его пальцы, срезая с карандаша аккуратную стружку. — Мы все манипуляторы, Есения Андреевна. В том или ином роде. Вообще, любая коммуникация предусматривает манипулирование собеседником для достижения личных целей. Он попробовал остроту грифеля пальцем, закрыл и отложил в сторону нож. — Почувствовав себя увереннее, мы когда-нибудь попробуем вынудить его сделать что-то необходимое для нас. Подумать о чём-то так, как мы хотим, принять нашу точку зрения, сдаться в споре, уделить нам время, в конце концов. А если добьёмся в этом успеха, разве станем мы на этом останавливаться? Есеня внезапно почувствовала, что щёки начинают краснеть. — Разве мы получим удовольствие от общения с человеком, который нам неинтересен? — продолжал психолог. — Мы постараемся свести его к минимуму и заполнить время беседами с теми, кто в данный момент времени нам небезразличен. То есть полезен. — Допустим, — нахмурилась она. В данный момент больше всего на свете ей хотелось свести к минимуму общение со своим очкастым мучителем. Сообразив, что вновь позволила ему затащить себя туда, куда ему хотелось, Есеня решила молчать. — В человеческом обществе манипуляция не считается порицаемой, если её результат идёт на благо всем, в том числе, и нашей жертве, — заметил Самарин. — Ну, как нам кажется, на первый взгляд... Этим частенько грешат женщины. Вы сами не раз манипулировали вашим отцом, мужем, свидетелями, даже преступниками, разве нет? Достаточно знать слабое место, по которому можно нанести удар или которым можно воспользоваться. Большинство не столь щепетильны. Власть над людьми — сладкий наркотик. Раз его попробовав, легко увлечься. Заиграться. Есеня вспыхнула. — Если вы об этом, — глухо произнесла она, ткнув пальцем в жутковатое фото. — То мне просто повезло. Иначе я бы сейчас здесь не сидела. — Порой страх за свою жизнь оказывается сильнее других чувств, — заметил психолог. — Мы с вами ещё не раз вернёмся к этому. Она отвернулась. Услышала вздох. — Нет, я не совсем об этом. Зачем вы решили искать дело Меглина? Есеня сверкнула глазами: — По той же причине, что и вы. — Мне нужно было во всём разобраться, — пояснил он. — Так сказать, увидеть масштабы катастрофы. Она невесело усмехнулась. — Моей? — В том числе, — хмуро подтвердил он. — Но зачем оно понадобилось вам? Есеня пожала плечами: — Он слишком хорошо его знал. Я думала, все ответы надо искать в прошлом. — Вы говорили, что воспоминания причиняют вам боль, — напомнил Самарин. Она покачала головой: — Рана болит сильнее, когда кровоточит.

***

Утром следующего дня маленький Ваня Пасюк вышел из дома на прогулку, вместе с папой и бабушкой. Новый глава семейства направился отдать какие-то распоряжения охране, ребёнок же остался на крыльце, причем не просто взял бледную бабушку за руку, но прижался к её длинной юбке всем тельцем. При этом он с опаской покосился на отца, а после, чуть повернув голову, всмотрелся в лесную чащу за оградой: не следил ли за ним тот зловещий незнакомец в капюшоне? К своему облегчению, Ваня никого не увидел. А между тем за ним действительно наблюдали. Ляля, дочь полковника Корякина, спряталась за своим любимым деревом, что полностью закрывало её от случайных взглядов с усадьбы. Обхватила ствол, прижалась крепче, чтобы стать ещё незаметнее. Уже позже, когда малыша увели в дом, она улыбнулась, торопливо утёрла щёки. Достала пудреницу, чтобы подправить аляповатый макияж и удалить ручейки умилительных слёз, вгляделась в своё маленькое отражение... И вдруг там, за своей спиной и в самой глубине зеркальца, увидела ещё кого-то. Испуганно обернувшись, Ляля уставилась на человека в охотничьем комбинезоне и с капюшоном на голове. И почувствовала, как земля стремительно уходит из-под её ног. Пудреница выпала на землю и листья, от суеверного ужаса тело мгновенно лишилось всех сил. Она задохнулась: — Ты... Что тебе надо? — Тихо, тихо... — прошептал человек. — Иди сюда... Видеть его так близко было страшно. Но, ещё страшнее было то, что он не испарялся в воздухе, не исчезал. Шагнул к ней, протянул руку, будто хотел дотронуться. Ляля хрипло вздохнула, отшатнулась и спиной врезалась в ствол дерева. Ноги подвернулись на высокой шпильке, она плюхнулась на землю, забарахталась, не отрывая глаз от ужасного призрака. А он медленно подходил, всё ближе и ближе. — Нет, — зашептала она, делая судорожный вдох после каждого слова. — Нет... Нет! Что тебе... Человек подступил к ней почти вплотную, и Ляля зажмурилась, завопила, наращивая громкость: — Нет! Помогите! Помогите-е! А-а! Заслонившись руками, она сжалась в беззащитный комочек, солнечный свет в просвете заслонил плечистый силуэт. Вдруг совсем рядом послышался громкий хруст веток, следом донеслось резкое: — Стой! Стоять! Стоять! А её кто-то взял за плечи, потормошил, чтобы открыла глаза. — Тихо, тихо. Всё, вставай. Через миг Ляля увидела перед собой хмурого охранника в бронежилете и камуфляжной форме. Тот без особого сочувствия вытянул её за локоть и поставил на подрагивающие ноги. Пробормотал: — Встаём. Тихо, тихо, успокойся. Она испуганно вцепилась ему в предплечье ноготками, все ещё не в силах успокоить собственное оглушительное дыхание и дрожь во всём теле. Захотела оглянуться по сторонам, чтобы убедиться, что зловещий призрак ей только померещился, но охранник нетерпеливо развернул её в другую сторону и потащил к дому. — Пойдём, — строго говорил он, то и дело вытягивая её вверх, когда ноги подворачивались на каблучках. — Всё. Тихо, говорю. Успокойся. Они вошли в распахнутые ворота. Пасюк стоял в центре двора, уперев руки в бока, как палач, ожидающий её казни. Отвернувшись от холодных глаз василиска, Лариса увидела на крыльце бледную свекровь и испуганного Ванечку, что прижимался к ней. Охранник поставил её перед хозяином усадьбы, а сам отступил назад, как послушный робот. Почти бессознательно, словно внутри включилась какая-то старая программа, Ляля произнесла: — Здравствуйте, Арина Михайловна. Здравствуй... Андрюша. Тот ничего не ответил, смотрел давящим, тяжёлым взглядом, что словно прижимал её к земле. Вновь отвернувшись, Лариса взглянула на сына и словно наполнилась теплом перед тем, как нырнуть в ледяную воду. — Это он... — прошептала она. — Мой Ванечка. А я... Можно, я с ним... М-можно... Её сбивчивый шепот как будто не слышен никому, кроме неё самой. От чувства, что сегодня что-то идёт не так, как обычно, и что-то изменилось, горло сжималось на каждом вдохе. Бывший муж смотрел на неё с укором и молчал как сфинкс. — Можно? — продолжала Ляля, сообразив, что лучшего шанса наконец-то объясниться с ним вряд ли когда-то представится. — Мне ничего не надо, пусть он живёт с тобой, ему с тобой лучше... Она нервно улыбнулась, все ещё не веря, что его удастся упросить. Но хрупкая надежда уже подняла голову и не хотела её опускать. Пасюк кивнул матери, и двери в дом закрылись. Из глаз устремились слёзы, голос задрожал, смазывая и путая слова: — М-можно... я с ним... Пожалуйста... Можно, я... Только один разочек... М-можно, я с ним... М-можно... — Всё, — сказал Андрей. — Всё, всё. Тихо. — П-поговорить... — пролепетала она. И, все ещё не веря, поражённо подняла на него взгляд. — Всё, всё, — спокойно продолжил Пасюк. — Тихо, успокойся. Поговоришь. Я просто не хочу, чтобы он тебя такую видел. Переоденься, умойся. Парик сними. Приведёшь себя в порядок, с полицией вопросы все решишь... — он нахмурился. — Помнишь, как сказать нужно? Что отец твой — Леший, и что он за нами следит. Расскажешь и — увидишь. Да? Задрожав всем телом, Лариса упала на колени, целуя руки бывшего мужа. — Ну, всё, всё, — пробормотал тот. Однако даже не предпринял попытки поднять её на ноги. — Спасибо тебе, — как в сумасшествии, шептала Ляля. — Спасибо! Ты хороший... Прости меня. Прости, пожалуйста... Прости... — Андрей! Пасюк повернулся и увидел в дверях бледную как смерть мать. Она смотрела на него с ужасом и брезгливостью. Вернулась? Слышала? — Не лезь! — рявкнул он. — Дверь закрой! Я тебе сказал за ребёнком смотреть? — Ты хороший, — всхлипывала Лариса, распластавшись у его ног. — Хороший... Господи... Увидев, что мать всё ещё смотрит на него и уходить не решается, Пасюк взял себя в руки, пояснил: — Отец тут дело не завершил. Я теперь разгребаю. Похоже, аргумента для бледной женщины оказалось достаточно, дверь в дом закрылась с треском. — Господи... — шептала Лариса. — Спасибо! Ты хороший... Спасибо тебе... Спасибо! Он сомкнул челюсти. После, склонившись, поднял ей подбородок, вынудил посмотреть на себя. Холёные длинные пальцы впились в рыжие кудри на затылке. — В глаза мне смотри. На него взглянули ангельские затуманенные глаза, в которых выражения счастья и ужаса сменялись ежесекундно. Пухлые губки приоткрылись, хрипло прошептали: — Я поняла. По незаметному знаку сзади подошёл охранник. Ляля вцепилась в штанину мужа, торопливо, испуганно забормотала: — Я поняла! Поняла! Он рывком поднял её на ноги. — Всё, вставай. И не особо бережно передал охраннику. Тот перехватил её за запястья, взял за плечи и повел к воротам. Так же нетерпеливо и быстро, как и привёл сюда. — Поняла... — шептала Ляля. — Я всё сделаю! Я поняла, поняла...

***

— Ты что делаешь? Володя резко обернулся. Инстинктивно схватился за раскрытую папку, пытаясь хоть как-то скрыть следы своего интереса к отцовским документам. Но вокруг по полу были разложены бумажные листки и фотографии. Новое уголовное дело, помеченное буквой "М" на корешке, оказалось безумно интересным. Он увлёкся им настолько, что даже не слышал, как вернулся отец. — Пап... Генерал Григорьев настороженно подошёл ближе. Опустившись на колени, сам принялся торопливо сгребать материалы обратно в папку. — Кто тебе разрешил? Володя слишком хорошо знал, что врать не имеет смысла. — Я хотел понять, чем ты занимаешься. Отец затянул тесёмки в плотный узел и почувствовал себя, очевидно, спокойнее. Укоризненно заметил: — Надо было спросить. — Я спросил, — тем же тоном возразил сын. — И ты никогда мне ничего не рассказываешь. У тебя просто нет на меня времени. С тех пор, как мама погибла, мы — не семья. Григорьев вздрогнул. Прижал папку к груди, как нечто особо ценное. Либо — особо опасное. Спросил: — И как давно ты этим занимаешься? Володя уставился в пол. — Уже пару месяцев. Непривычно морозный тон отца заставил поёжиться. — Понятно. — Я не думал, что это что-то... — Володя сделал паузу, подбирая правильное слово. — Что-то, что нельзя читать. Извини. Генерал не двигался с места. Он явно хотел унести то, что держал в руках как гранату. Так же, как и избежать нелёгкого разговора, который так удачно получалось откладывать до недавнего времени. Григорьев вздохнул. Вернулся в комнату и сел на диван. Подумал, что в сущности, этот разговор только ждал своего часа. И, похоже, этот час настал — Ну. И что ты из всего этого, — он кивнул на папку на своих коленях, — понял? Сын подошёл, сел рядом. Сложил руки и ответил тоном отличника на уроке: — Везде, где стоит буква "М", люди гибнут. Сопротивление при аресте, несчастный случай, самоубийство. Мы убиваем плохих, чтобы никто не знал. И больше не боялся. Услышав такое пояснение, особенно местоимение, генерал заметно напрягся. Осторожно повторил свою любимую фразу: — Закон превыше всего, но порядок важнее. — Получается, закон и порядок — не одно и то же. Григорьев внимательно посмотрел в распахнутые синие глаза. Покачал головой. — Нет, рано тебе ещё. — Пап, а буква "М" — это Меглин, да? Отец с тревогой взглянул на него. Некоторое время молчал, думал, озвучивать ли ему то, до чего сын давно догадался? Наконец пробормотал: — Поговорим, как подрастёшь. Пока всё должно остаться между нами. Да? Тот согласно кивнул. А генерал с более лёгким сердцем поднялся на ноги. — Ты сегодня пораньше, пап? — спросил Володя. Григорьев заметно помрачнел, опустился обратно. — Как узнал, что у вас на физкультуре случилось... Ваша классная позвонила. Ты ничего не хочешь мне сказать? Эта фраза, многозначительная, но вполне невинная, словно ударила под дых. Напомнила о том, что он всё это время старался выбить из головы, отвлечься, не думать... Но не получилось. Володя опустил голову, осторожно спросил: — Он... умер, пап? — Да, в карете "скорой". Остановка сердца. Он склонил голову ещё ниже. Почувствовал, как отцовская рука участливо похлопала его по плечу. Глухо произнёс: — Он не должен был... умереть. Григорьев встал. — Ты же знаешь, такое случается. Даже среди молодых людей. Бывают такие пороки сердца, о которых узнают только на врачебной койке. Ну, судмедэксперты расскажут подробнее. Ладно, — он окинул сына оценивающим взглядом. — Ты же у меня уже большой парень? Всё понимаешь? Хочешь побыть один? Тот согласно покивал. — Ну, я — в кабинете, если что, — донеслось уже из коридора. Володя ничего не ответил. Он сжался всем телом и сцепил пальцы рук между собой, переплёл, с силой потянул, будто затягивая узел. В то, что случилось сегодня в школе, поверить было очень трудно, но необходимо. — Пап, — вспомнился ему совсем недавний разговор, когда генерала получилось застать дома. — Меня в школе бьют. Из-за девочки одной. Яны... Но тогда отец не позволил ему продолжать. На миг оторвавшись от своих вечных бумаг, смерил внимательным взглядом. — Если я вмешаюсь, будет хуже, — спокойно заявил он. — Ты уже парень большой, должен за себя постоять сам. Если не можешь — качайся. — Они не просто сильнее, пап, их много! — вырвалось у него. Но Григорьев только отмахнулся. — Главного вырубишь, — другие отстанут. Володя разочарованно вздохнул. — И как я его должен... вырубить? У отца уже был готов ответ: — Найди слабое место и бей. Помнишь, ты меня про Меглина спрашивал? Ты думаешь, он здоровый? Он не больше меня. Но у него есть воля. Это главное. Он всегда знает, что и для чего делает. Если ты захочешь чего-нибудь по-настоящему, то всё получится". Именно этот разговор пару недель назад придал Володе сил и решимости, наконец, осуществить свой давний, не раз откорректированный план. Правда, он полагал, что всё хорошо рассчитал и продумал. И это было опрометчиво. Вычислить "главного", белобрысого одноклассника и зачинщика всех драк, по которому следовало нанести удар, не составляло большого труда. Как и определить его слабое место. Девочка Яна, как Володя уже давно подозревал, представляла определённый интерес не только для его обидчика, но и для учителя физкультуры. И, судя по всему, отвечала последнему взаимностью. Сладкая парочка была увлечена друг другом настолько, что даже не заметила маленький объектив фотоаппарата. В итоге получилось несколько пикантных фотографий. Оставалось придумать, что делать с этими вещественными доказательствами дальше? Отнести директору? Это бы огорчило только физрука и его малолетнюю подружку. Куда интереснее было заставить "главного" насолить им обоим и выполнить всю грязную работу самостоятельно. А под шумок — наконец-то, осуществить свою давнюю мечту и провести психологический эксперимент в более чем полевых условиях. Конечно, он дал маху, когда говорил Жене Осмысловскому про убийство. Идея была в том, чтобы жертва будущих манипуляций так думала и полагала, что несёт сопернику смерть. Этого Володе было достаточно. — Физрук твою телку пялит, — однажды услышал его главный обидчик, когда принял звонок с неизвестного номера. Прижатые к губам несколько слоёв шарфа как раз дали нужный эффект: голос получился глухой, смазанный и довольно зловещий. — Ты чё гонишь, ты кто? — возмутилась "жертва". — Конверт в твоём рюкзаке. Из окна школьного туалета в объектив видеокамеры хорошо просматривался двор, и было видно, как обидчик сразу же полез проверять. Наконец, видимо, открыл конверт, убедился. — Чего тебе нужно? — чуть не плача, спросил он. — Посмотрел? — ехидно уточнил "аноним"- Ну, что теперь делать будешь? Белобрысый в сердцах пнул штангу футбольных ворот. — Не знаю! — воскликнул он. — Грохну обоих, тебе-то какая разница? Володя покачал головой: — Сядешь. Есть получше вариант. — Какой? Внутренне замирая от собственной дерзости, Григорьев-младший ответил: — Я тебе расскажу. Как сделать так, чтобы не спалиться. Слушай внимательно... Ну, а дальше заглянуть в ближайшую аптеку и представиться внуком одной беспомощной бабушки, которой срочно понадобились сердечные капли, было делом нескольких минут. Тем более, что Володя уже не раз так делал сам, когда проводил на даче каникулы. Оставалась только одна проблема. Для успеха всего плана, чтобы эксперимент остался экспериментом и средство вызвало только кратковременную потерю сознания, его надо было строго дозировать. И об этом Володя сообразил, увы, уже после того, как жертва психологических манипуляций отыскала пузырёк под задней левой штангой футбольных ворот. Пришлось спешно, рискуя всем, в том числе собственным инкогнито, подкладывать в рюкзак исполнителя инструкции по применению капель. А после дрожать в спортивном зале, размышляя, последовал ли участник эксперимента последним телефонным указаниям? Вот физрук окинул взглядом зардевшуюся Яну и попросил её провести перед классом разминку. А сам тем временем налил в чашку из термоса и отхлебнул. Скривился. — Молодец... Коро... стелёва... — произнёс он. И нетвёрдым шагом направился к ней, намереваясь поправить или что-то ей посоветовать. Но через миг поднёс руку к воротнику, словно ему не хватало воздуха. Глаза закатились, и физрук повалился прямо на Яну. Под сводами спортивного зала прокатилась волна тихого смеха; похоже, не один Володя догадывался об их маленькой тайне. Но после ропот стал приобретать всё более тревожные нотки. Григорьев-младший похолодел. А когда перевёл взгляд на белобрысого, то и вовсе почувствовал озноб. "Главный" был бледен как мел, но странно спокоен. — Что с вами? — беспокоилась Яна, заглядывая в лицо учителя. — Вы меня слышите? Паша... Паш... Ну что вы все стоите! — жалобно крикнула она. — Скорую кто-нибудь вызовите!.. И вот оказалось, что он умер, на самом деле. И что жертва манипуляций осуществила свое намерение. Случайно или с умыслом — это было неважно. Главное: они лишили человека жизни. И это было уже не кино, не книжная история, не неудачный эксперимент и не части какого-то плана... Это было убийство. И несмотря на то, что это не его руки вылили целый пузырёк в термос учителя вместо нескольких капель, чувство внутри было не особо хорошим. Можно было, конечно, испортить своему обидчику жизнь ещё сильнее и заявить о нем в филиал папиной конторы. Но это бы повлекло за собой разбирательство, результаты которого могли быть самыми разными. Интересно, что желая наказать одного плохого человека, он, Володя, похоже, сам стал таким же. Внутри неудержимо росло незнакомое чувство — желание сознаться во всём. Не по мукам совести, не из-за страха или стыда. А, наверное, чтобы оправдаться перед самим собой? Ведь он же не хотел этого! И это не он убил его. Не он... Наконец, когда это чувство стало невыносимым, тело решительно поднялось с места и само направилось в кабинет отца, вместе с видеокамерой в руке. Григорьев вцепился взглядом в маленький экран, прислушиваясь к каждому слову. Вопреки опасениям сына, он был спокоен и сосредоточен. У Володи немного отлегло от сердца. В конце концов, преамбулу "психологического эксперимента" он отцу изложил, и тот его ни разу не перебил. Выслушал, так же внимательно и молча. "Подойди к воротам. Посмотри под задней левой штангой". "Тут какой-то пузырёк"... Наконец, запись окончилась, экран погас. Но генерал всё так же неподвижно сидел на месте, словно окаменел. Тут-то Володя понял, что до того слышал только раскаты грома. Гроза ожидала его впереди. — Ты кому-нибудь показывал эту запись? — прошелестел отец. Он помотал головой: — Нет. Хотел сказать что-то ещё, сообщить, что переусердствовал с дозой, что не объяснил однокласснику правила обращения с веществом. Не успел... Сокрушительный удар свалил его с ног. На ковер капнула алая капелька, мир перед глазами затуманился. От жгучей боли из глаз ринулись слёзы. — Папа, — пролепетал он. — Папа, за что? Папочка... — Заткнись! — прорычал Григорьев, нависая над ним. — Маленький ублюдок! Ты же убил его! — Не я, — заныл Володя. — Ты же видел... Я не хотел... — Ты в своем уме? — кипел отец. — Не понимаешь? Ты же организатором пойдёшь! Организатором убийства! Слышишь? Убийства! В четырнадцать лет... Господи... — он запустил себе пальцы в волосы так, словно был готов выдрать клок. — Что ж мне делать-то? А? Что? Сдать тебя? Позор-то какой... Внезапно такая перспектива показалась ещё на порядок страшнее. Володя обхватил отца за ногу. — Папа, пожалуйста, папочка, папа! Я же только хотел... Понять... Почувствовать... Что они чувствуют... — Ты не мой сын, — глухо произнёс тот. — Не можешь им быть. Твоя мать... Хорошо, что она этого не видит. Ещё бы раз умерла. От стыда... Он похолодел. Руки разжались сами. — Папочка! Пап... А Григорьев горестно обратился к портрету в рамочке: — Наташенька... Прости меня. Не доглядел. Это я виноват, я... Всё я... — Па-ап! — простонал Володя, распластавшись на ковре у его ног. — Это мне такое наказание... Да. За всё. На миг прикрыв глаза, чтобы справиться с собой, генерал повернулся к нерадивому сыну. Прорычал: — В тюрьму пойдёшь. В колонию для малолетних преступников. Слышишь? Неужели ты думал, что ТАКОЕ тебе сойдёт с рук? Потому, что ты — мой сын?! — Папочка... — сдавленно пролепетал тот. — Володя, — Григорьев вздохнул так тяжело и протяжно, что сын испугался всерьёз. — Порядок превыше закона. Но в очень крайних случаях... А впрочем, — он махнул рукой. — Забудь. Забудь всё, что я говорил. Закон есть закон. Точка. — Но ведь Меглину можно! — от смеси телесной и душевной боли у Володи сжались зубы. — Ему можно убивать! Почему ему можно? Почему? Отец схватился за голову. — Я так и знал. Что это к добру не приведёт... Володя, — он серьёзно посмотрел сыну в глаза. — Это другое. У него выбора не было. Понял? Тот недоумённо нахмурился. — Нет. — И сейчас тоже... нет, — будто не услышав, продолжал Григорьев. — Он был вдвое младше тебя, когда... А, лучше тебе не знать! Володя утёр кровь с разбитой губы, невольно проверив и челюсть. Потом неуверенно поднялся на ноги. Перед глазами всё плыло. — Меглин, Меглин, — проговорил отец, прохаживаясь по огромной полупустой комнате, как лев. — Да. Я принял решение, — его палец строго упёрся в сына. — Так. Ты. Сиди здесь. — Пап, — попытался возразить Володя. Сочетание последних слов отца с грозным именем на букву "М" ему не понравилось категорически. — Сиди, сказал, — мёртвым голосом приказал Григорьев. — И никуда не двигайся. Я скоро вернусь. Увижу, что сбежал, — найду и сдам. Ты понял? На этот раз пришлось ответить утвердительно. Чуть позже, в машине, не глядя на сына, генерал пробормотал: — Я всё устрою. Ты исчезнешь. Я не буду тебя искать. Через неделю подам заявление о твоей пропаже, и тебя не найдут. Но прежде я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. — Что? — прошептал Володя. Голос испуганно сел. — Ты спросил: "Почему Меглину можно?" Вот сам у него и узнаешь. — Па-ап... Володя похолодел и вцепился в ручку дверцы. — Иди. Он отчаянно помотал головой. Тогда Григорьев вышел из машины сам. Рванул на себя переднюю дверь и грубо выволок сына. С такой силой и яростью, какой тот прежде не видел и, тем более, на себе не испытывал. После потащил за собой куда-то в холодную темноту. — Папочка... — умолял Володя, отчаянно упираясь, носки кедов скребли асфальт. — Нет... Папа-а! Отец сделал ещё несколько широких шагов. После рывком поднял его на дрожащие ноги, указал пальцем вперёд: — Вон лестница. Видишь? Туда иди. Володя вцепился ему в рукав изо всех сил, как маленький. Зашептал, словно дикий зверь, что, судя по всему, поджидал его здесь, мог услышать более громкий вопль: — Нет... Нет, папочка! Нет! Пожалуйста... Я не хочу! Я не хотел! Я не подумал... Это вышло... случайно... — Слово "случайно" придумано, чтобы избежать ответственности. Ты — убийца, и ты будешь за это отвечать. У тебя был выбор. Думать следовало раньше, — отец сурово повторил: — Иди. Или ты мне больше не сын. Иди, сказал!

***

Есеня решила подкараулить вчерашнюю знакомую на том же месте. У неё осталось ещё много вопросов к дочке Корякина, к тому же после вчерашнего сна хотелось удостовериться, что слова воображаемого наставника были просто отражением её внутренней тревоги, а не вещим пророчеством. В кармане пассажирской дверцы Лялю уже дожидалась бутылка вина, на сей раз новенькая и полная, накрытая одноразовым стаканчиком. Вновь пить из горлышка после проститутки Есене не хотелось. — Стеклова, у Меглина эта штука с башкой, часом, не заразная была? — ворчала трубка у уха. — Не подхватила в суматохе? Она упрямо повторила: — Мне нужна повторная экспертиза. — Так Корякина твоего месяц уже как похоронили. — Значит, эксгумация, — заявила Есеня, пытаясь в окно разглядеть среди группы "ночных бабочек" яркие рыжие кудри. — А что, есть повод? — усомнилось начальство. — Его дочь опознала. Взяв пару секунд на раздумья, Быков сказал: — Вышли запрос. Что смогу, то сделаю. — Спасибо, — буркнула она. И, отключив связь, услышала: — Ляля, привет! Толкнув двери, Есеня выскочила на тротуар прежде, чем успела о чём-то подумать. Грохнула дверцей машины и торопливо направилась к проституткам. — На училку похожа, — заметила одна из них, критически оглядывая подругу. — Да, она научит, — саркастически заметила другая. Под перекрёстным огнем взглядов Ляля смущённо улыбалась. Её привычный образ исчез как страшный сон. Теперь в кружке проституток стояла приличная девушка в узких брючках и водолазке. Копна медных кудрей оказалась париком, её собственные русые волосы были аккуратно собраны в хвостик, на плече — сумочка. Только ангельские глаза связывали её с той рыжей Лялей, наркоманкой и сумасшедшей, похожей на аляповатую куклу. А так — ничего общего. — Тебя и не узнать, — услышала Есеня, когда подошла ближе. — Прям Лариска вернулась. — Не слушай её, — успокоила блондинка. — Всё нормально, правда. — Да, не волнуйся, — заверила ещё одна. — Ванечке такая мама понравится! — Лариса! — окликнула Есеня. Её решительный вид и строгий голос мгновенно вынудили барышень расступиться. Дальше оставалось только взять Лялю под локоток. — У неё чё, клиент новый, что ли? — с неприязнью уточнила брюнетка, глядя им вслед. — Дура, — шикнула блондинка. — Она с сыном встречается сегодня. Вот и выходной взяла. Между тем Есеня отвела преображённую Ларису к своему внедорожнику и открыла дверцу с пассажирской стороны. Но на сей раз проститутка в машину не села, прислонилась спиной к задней дверце. Её огромные распахнутые глаза светились каким-то чудесным светом, делая свою обладательницу невероятно очаровательной. Жаль только, что для этого ей приходилось потакать своим пагубным привычкам. — Привет, — чарующе улыбнулась Ляля. Просто протянуть ей бутылку уже как-то не получалось. Помедлив, Есеня достала пластиковый стаканчик и наполнила его вином, протянула. Эта безмятежная улыбка невольно бросила её в дрожь. — Ну, на, на. — Что это? — широко улыбнулась Лариса. "Чаёк, — бархатно ответил в мыслях знакомый баритон. — Сладенький. Как ты любишь". Лариса поднесла стакан к губам. Уткнулась в краешек, но замерла неподвижно. После опустила руку, так и не сделав глотка, даже не пригубила. Продолжая безмятежно улыбаться, она вернула стаканчик Есене, пояснила: — А мне сейчас нельзя. Та оценивающе хмыкнула. Что, решила на путь исправления встать? Похвально. — Извини, — сухо сказала она. — Ты убежала вчера. Не договорили. Ляля нежно улыбалась. Её странный, плавающий вид заставлял усомниться в том, что вчерашние события вообще могли как-то остаться в её памяти. Накололась уже, наверное, опять. "Лучше бы ты пила", — с досадой подумала Есеня. Совершенно не представляя себе, как можно что-то вытащить из Ларисы в таком состоянии, она подавленно вздохнула. Но слова нашлись сами. — Отец твой, — отрывисто произнесла она. — Любил тебя? — Любил, конечно, — тем же мечтательным тоном ответила Ляля. — Он же меня один растил, когда мама умерла. "Любил, ага..." — Бил сильно? От этих слов дочь Корякина вдруг, встрепенулась, нахмурилась. — Нет, ты чё? Вообще не бил. Пальцем не трогал. До той самой ночи... Наконец-то эта странная блаженная улыбка исчезла с её лица, и Есеня затаила дыхание, поднесла стаканчик к груди. — Замужем я была, за Андреем, — стала рассказывать Лариса. — Потом такая тоска взяла. С Виталиком связалась, — она невесело засмеялась. — От скуки. Ну, знаешь, чтобы хоть что-то нормальное было... Есеня опустила глаза. Предчувствуя нелёгкую историю, сама потянула из стаканчика "сладенькое". Перед её мысленным взором со слов собеседницы складывались картины семейного насилия. И обжигающего холода из жестоких глаз Пасюка и его отца. После всё заслонило собой зрелище "той самой ночи". Темень, ливень стеной. Такая отвратительная погода позволяла не беспокоиться о том, что маленькая интрижка в машине между двумя бывшими одноклассниками станет кому-то известной... ...Согревающее тепло рук, поцелуй, что становится всё более интимным. Вдруг шум дождя за окнами усиливается, из распахнутой дверцы на заднее сидение веет холодом. Оторвавшись от нежных губ любовника, Лариса выглядывает из-за его плеча, и её рот беззвучно раскрывается. Она уже не в силах что-либо объяснить: Виталика грубо вытаскивают из машины, и страшный удар обрушивает его на мокрый асфальт. Следом на её запястье сжимается стальная хватка и вытаскивает под дождь. Лариса жалобно вскрикивает, бросается на обидчика в мокром капюшоне, но тот перехватывает ей руки, а следом таким же жестоким ударом сбивает с ног, в лужу. В глазах темнеет, висок щекочет что-то горячее, ручейком ползет по щеке. Во рту солёный привкус крови. Перед тем, как закрыться окончательно, глаза жмурятся, всё силятся разглядеть происходящее за завесой ливня. Человек, обнаруживший их, поднимает безвольное тело её любовника, оттаскивает от машины, прислоняет спиной к какой-то стенке. А дальше отступает и вскидывает охотничью двустволку, целясь ему в лицо. Ужас словно подбрасывает её в воздух, вынуждает приподняться на локтях, всем телом броситься на защиту, но вместо этого удается лишь проползти по лужам недалеко и вновь упасть. Попробовать беззвучно закричать. А за мгновение до того, чтобы потерять сознание, дёрнуться всем телом от оглушительного грохота выстрела... Тяжело дыша, Лариса была вынуждена прервать рассказ, закрыла лицо трясущимися руками. Есеня терпеливо ждала, уткнувшись губами в край стаканчика. Вина на дне уже не осталось. Наконец её собеседница, видимо, пришла в себя, отняла руки. В больших прозрачных глазах всё ещё стоял ужас. — Потеряла сознание, — прошептала она. — Дальше... ничего не помню. — Это был твой отец? Странно, что она не ответила сразу. Вспыхнула, опустила взгляд, в котором впервые мелькнуло осмысленное выражение, что-то вроде упорства. Пальчики с яркими ноготками вцепились друг в друга, переплелись, словно дочь Корякина себя сдерживала. Ну, что ж. Нелегко указать на причастность к жестокому, массовому убийству собственного отца. Даже если тот — Леший. — Я не видела, как его взяли, — помолчав, продолжила странно откровенная сегодня Ляля. — Я потом только в себя пришла. Мысленно соединив этот рассказ с тем, что говорил Жаров, в голове Есени сложилась довольно стройная картина случившегося. А проститутка вдруг продолжила совсем другим тоном. Сонным, капризным и больше похожим на вчерашний: — Сегодня я опять его видела. Там, в лесу. У него ружье и... Так испугалась. А после той ночи мне так плохо было, — она покачала головой и вновь, будто что-то вспомнив, расплылась в блаженной улыбке. — Я... В больницу попала, в эту... психиатрическую. Год там пролежала... — Пять, — поправила Есеня, резко. — Пять лет. Ляля вздрогнула, оторопело округлила свои прозрачные кукольные глаза. Но уже через мгновение засмеялась опять. Смытая с её лица улыбка заново расплылась на губах. — Кололи, — пояснила она. — Время быстро шло. Весело было... Но, поймав взгляд собеседницы, она как будто спохватилась и живо закатала рукав водолазки. — Но я больше ни-ни. Теперь мне Андрей помогает. С Ванечкой моим даст встретиться. И прежде, чем Есеня успела ещё что-то спросить, Ляля отделилась от внедорожника, улыбнулась ещё шире. А потом, чуть пошатываясь, направилась куда-то по улице, прочь.

***

По эстакаде мчались машины, мост ритмично содрогался под множественными колесами, будто дышал. Внизу, под опорами, шла дорога, на которую почти никто не заглядывал, и был тёмный тупичок, мимо которого случайные машины проносились в столичной спешке. Место для встречи — почти идеальное. Впрочем, давнее чутьё не обмануло старшего советника юстиции. Разговор явно предстоял не из лёгких. — Почему здесь, а не в управлении? Но Быков не ответил, сразу перешёл к делу. — Мне доложили, что в отставке тебе не сидится, — безо всяких церемоний холодно констатировал он. — Старые дела поднял? Под Меглина копаешь? — С ним работала моя дочь, — нахмурился Стеклов. — Он — покойник. — Это мало что меняет. — Лучше объясни дочке, что в нашей работе самое безопасное — заниматься своим делом, — посоветовал собеседник. — Не совать нос туда, куда не просят. И сам об этом не забывай. Бывший прокурор молчал. — Смотри. Не угомонишься, — окажешься у Бергича. С ней по соседству. Найдём, из-за чего. Стеклов сжал руки за спиной так, что побелели костяшки. А Быков, похоже, сказал всё, что хотел. Кивнул и направился к тёмной служебной машине, показывая тем, что неприятный разговор окончен. Стеклов сел в свой автомобиль. Вместе с водителем подождал, пока небольшой кортеж генерал-майора выедет из узкого пространства первым. Ещё раз крепко задумался. А потом решительно достал свой телефон, набрал номер. Попросил водителя трогаться с места и дождался, пока на том конце провода взяли трубку. — Привет, — с ледяным спокойствием произнёс он. — У меня к тебе будет одно дело. Срочное. Да. Не по телефону...

***

— В общем... В могиле — не Корякин. Жаров нервно засмеялся: — Да ну нахрен. Не может быть. В подтверждение своих слов Есеня ладонью прижала к столу результат эксгумации. После толкнула листки по гладкой поверхности стола в руки неразлучной тройки. Начальник полиции жадно схватил их, перебирая в пальцах, Грачев заглянул ему через плечо. Агапов отвернулся. — Вместо него в лазарете оформили другого человека, — тем же металлическим тоном продолжала столичная гостья. — Почему так произошло, сейчас разбираются. Корякин присвоил себе личность освобождённого по котировке. Так и вышел. И вышел он, чтобы мстить. — Да... — протянул Грачев и невесело засмеялся. — Так, значит, с того света вернулся? Есеня ответила ему напряжённым взглядом. — Ну, что ж, — произнёс мэр и поднялся из-за стола, Жаров вскочил следом. — Спасибо вам от всей души. От всех наших жителей — земной поклон! Она, как обычно, поморщилась от этого неуместного пафоса, что теперь показался ещё более искусственным. Грачев с усмешкой указал на неё начальнику полиции: — Вот что значит — профи. — Это да, — признал тот. Есеня нахмурилась, уже предчувствуя, каким будет окончание разговора. — Значит, дело закрыто? — продолжал мэр. — Объявляем план-перехват. Будем его брать. И, будто вспомнив о её присутствии, добавил: — А вас мы больше не задерживаем. Вы и так нам помогли — больше некуда. — Вопросов много осталось, — строго возразила она. Но Грачев только азартно потёр ладони. — Так вот поймаем — все вопросы и зададим. — Для моих ребят это дело чести, — с тем же энтузиазмом подтвердил Жаров. — А вам я обязательно позвоню. Или напишу. Поймаем гада. Всех подключим. "Ну, что, по домам теперь? — оживился внутренний голос. — Всем спасибо, все свободны?" Есеня сгребла бумаги в папку и выпрямилась. — Обратно тоже своим ходом? — елейно осведомился мэр. Она пожала плечами. — Да. — Давайте мы вам машину заправим, — предложил Жаров. — Хоть как-то должны вас отблагодарить? Они самодовольно переглянулись между собой. "Надо же, какая забота!" — Ну, мы же не артисты приглашенные, с ваших праздников. Нам гонорары не нужны, — фыркнула Есеня, даже не заметив, какое местоимение употребила. А потом опомнилась, поправилась: — Сама доберусь, спасибо. "Весёлые все такие, — мрачно подумала она. — С чего бы это?" "Так праздник же, — напомнил знакомый баритон. — Сто лет готовились". — Выход — там, — указал Жаров. — Счастливо. Времени на то, чтобы собрать чемодан и загрузить его в багажник, понадобилось совсем немного. Но гостиницу Есеня покинула со смешанными чувствами. С одной стороны, не могло не радовать то обстоятельство, что больше ей не придётся общаться с местной партийной верхушкой. С другой, она всё сильнее ощущала себя обезьянкой, что с грехом пополам выполнила свой номер, и её теперь активно выгоняли с арены за ненадобностью. Если Грачеву и компании было уже всё известно о том, что творилось в их владениях, о себе она такого сказать не могла. Вопросов ко всем и каждому в этом курортном городишке у неё действительно осталось порядочно. К тому же в такой обстановке, в машине, наедине с самой собой и в огне встречных фар, в мысли настойчиво постучался её невидимый, но хорошо слышимый спутник. Случившимся он также был недоволен. "Как интересно у нас работает СК, заметила? — услышала Есеня, когда после узких улочек со светофорами внедорожник наконец-то набрал скорость на главном проспекте Аркадьевска. — То заключения нужного не дождешься, а то — р-раз, и эксгумацию за пару часов провели! Чудеса в решете". "Ну Седой-то чем тебе не угодил? — вздохнула она, вдруг осознав, что ворчание любимого баритона придётся вот так слушать всю ночь, до самой Москвы. — Он же ради меня постарался, подсуетился, проявил оперативность. Мне бы следовало ответить тем же, а не слушать этих раздутых индюков". "Ты потому всё ещё не звонила? — догадалось подсознание. — Слишком гладко всё..." Она усмехнулась. "Думаешь о том же? Когда так провожают, оставаться надо. Твоя школа..." "ЧТО ВИДИШЬ?" — внезапно громыхнуло в ушах. От неожиданности внедорожник метнулся в сторону, взвизгнули покрышки. Есеня успела сориентироваться быстро и выровняла машину согласно идеальной разметке. Однако скорость пришлось сбросить, перестроиться в ряд, по которому транспорт двигался медленнее. — Чёрт! Ненавижу, когда ты так делаешь! — воскликнула она. "В окно посмотри!" Фыркнув, Есеня свернула к тротуару, надавила на кнопку аварийной остановки. Пытаясь восстановить дыхание, ехидно заметила: — Смотрю. "Смотришь, но не видишь". От этого строгого тона сердце, как прежде, приятно сжалось, а голова заработала получше, будто стряхнув с себя какой-то туман. Сообразив, что невидимый спутник уже просто не позволит ей заниматься ничем другим, тем более, вести машину, Есеня решила подчиниться. Положила локоть на раму окна, окинула взглядом всю главную площадь Аркадьевска. Подготовка к завтрашнему торжеству была уже почти завершена. Гирлянды яркой иллюминации проверяли на исправность, фонтаны выбрасывали в сумеречное небо подсвеченные снопы брызг. Не дожидаясь официального начала праздника, на площади помалу собиралась толпа, а рабочие разворачивали красочные баннеры, устанавливали арки из воздушных шариков и тёмные коробки колонок, из которых несмотря на позднее время суток, раздавался громкий, бодрый марш. Всё в стиле Грачева, с размахом. Много пафоса и мало содержания. — Ну, праздник у них, — пояснила Есеня, намереваясь, как прежде, схитрить и вынудить любимый голос вступить в дискуссию. — День города. Такое событие... "А ведут они тебя тоже в честь праздника?" — Что? — ахнула она. Оглянулась назад и упёрлась взглядом в старую пыльную "Тойоту", что замерла у тротуара чуть поодаль, в этом же, недозволенном правилами, месте. И даже не потрудилась аварийно помигать фарами. "Им-то закон не писан, — насмешливо заметило подсознание. — Весь день за тобой мотались. Туда-сюда, туда-сюда... Устали". Есеня вздрогнула. Напомнила самой себе, что баритон наставника всего лишь озвучивал её собственные догадки и страхи. Хотя табельное уже давно вернулось в кобуру, мысль о том, что кто-то мог преследовать её поздним вечером в чужом городе, внушала некоторые опасения. Вновь посмотрев на раскрашенную огоньками, отсветами и бликами главную площадь, Есеня решила проверить свои подозрения и выбралась из машины. Покосившись на белую "Тойоту", она пожала плечами, пискнула сигнализацией и легко перелезла через низенькую ограду, чтобы смешаться с зеваками. А сама, конечно, во все глаза наблюдала за возможными преследователями. Между тем из маленькой остроносой машины не без труда выбрались несколько бритоголовых братков. Их раздосадованный вид и то, с каким жадным вниманием они всматривались в толпу, Есене не понравилось. — Ну, и что мне с этим делать? — вопросила она. "А что ты сделаешь? Радуйся. Беспокоятся о тебе, — довольно протянул в ответ внутренний голос. — Хозяева. Отцы родные..." — Кто? — нахмурилась Есеня. — Мэр, Жаров? Кто? "Ты же всё сделала, что им нужно было? — знакомый тихий смех в ушах на сей раз вызвал у неё озноб. — Как эти... Мавры. Репетицию прогуляли — строем не ходим. Нехорошо. Совсем нехорошо..." Вдруг человек, за которым она спряталась, неожиданно отошёл в сторону, и братки тут же как один уставились на неё. Их туповатые, сосредоточенные взгляды напоминали ротвейлеров, что получили чёткую хозяйскую команду. Через миг преследователи уже перелезли через ограду. Её пробрало холодком, а рука сама потянулась к кобуре. Виляя между зеваками, Есеня торопливо обошла площадь по периметру, убедившись, что "хвост" не отстаёт и пока ещё не разгадал её маневра. А после со всех ног бросилась к машине. Спасительный хлопок дверцы позволил облегчённо выдохнуть. Внедорожник послушно рванул с места и влился в поток немногочисленного транспорта. Есеня то и дело проверяла в зеркале заднего вида окружение, опасаясь, что одной машиной её преследователи не ограничились. Впрочем, и одной было более чем достаточно. Чтобы убедиться окончательно, она свернула с проспекта в боковую улочку, после резко повернула ещё раз и удручённо признала, что невидимый помощник не ошибся. "Тойота" торопилась за ней. "Мы повернули, и они повернули. Куда мы, туда и они". — Да вижу я! — пискнула Есеня, выруливая на дорогу, что вела от города к трассе. — Всё! Хватит! Пусть теперь до самой Москвы за мной пилят! Пусть сами своего Лешего ловят! С меня хватит! Хватит! Не хочу! Будто в ответ, в колонках, как бравурный марш, грянул телефонный звонок. — Слушаю! — вскрикнула она. — Есения Андреевна? — взволнованно осведомился кто-то. — Вы ещё не уехали? — Уехала, — брякнула она. И, спохватившись, поправилась: — На трассе уже, почти. — Значит, вы не далеко! — обрадовался Агапов и в ту же секунду посерьёзнел. — Не уезжайте. У нас тут происшествие... В парке. Упомянутый парк, что переходил в густой лес у дома Пасюка, был совсем рядом. Есеня всмотрелась вперёд и увидела отсветы служебных мигалок. Сбросила скорость. С места событий доносились визгливые отзвуки сирен. Перед остановкой взгляд вновь метнулся к зеркалу заднего вида. "Тойота" исчезла.

***

Она вжала тормоз, и внедорожник замер у бровки, по соседству с машинами служб. Весёлые маячки, потрескивание раций и короткие служебные переговоры. Протянутая через лужайку заградительная лента. — Слушай мою команду! — орал Жаров, будто захлёбываясь. — Распределиться по цепочке! Прочесать весь лес! Кто за собак отвечает? Кто за собак отвечает, я спрашиваю?! Заметив Есеню, он решительно преградил путь. Тяжело дыша, спросил: — Вы что... не уехали, что ли? — Сирены услышала. Кто? — нахмурилась та, силясь заглянуть ему через плечо. Хотя, сама уже знала ответ. Начальник полиции повесил голову. — Ляля. Родную дочь не пожалел. Совсем с катушек съехал... Она тихонько ахнула. — Мы лес весь прочёсываем! — гневно пояснил Жаров, больше обращаясь к подчинённым. — Весь! Спать сегодня не ляжем, пока его не возьмём! Ну, что встали? Пошли, пошли, пошли! Пространство как-то мгновенно увеличилось, углубилось, и вместо десятка шагов до тела, окружённого экспертами и оперативниками, пришлось идти долго. Наверное, потому, что смотреть на окровавленный, распростёртый на дорожке труп ученице Меглина совсем не хотелось. Тем более, она уже знала, что увидит там. Тёмные брызги на плитах, палочки сладкой ваты. Кружевная кофточка и мини-юбка с "зеброй", ставшая ярко-красной. И тело бедняжки-Ляли, без головы... Есеня мучительно скривилась и отвернулась. "Что, опять смотреть на всё это? Даже во сне?" — А ты как хотела? Из малахитовой темноты навстречу пролегла знакомая тень. Следом на свет одинокого фонаря выступил хмурый Меглин, заложил руки в карманы плаща, сдвинул брови. Сказал: — Смотри. Преемница упрямо помотала головой. Пробормотала: — Выстрел из охотничьей двустволки в лицо. Это Леший. Она почему-то ждала, что наставник опровергнет её заключение. Но он согласно кивнул. — Родную дочь не пожалел, урод, — глухо произнесла Есеня, повторяя слова Жарова. — Это же он, да? Кого ещё Ляля могла подпустить с ружьём так близко? — она передразнила покойницу. — Па-пу... — А куда она шла в столь поздний час? Есеня пожала плечами. — Ну, мало ли, куда... Клиент. Он хмыкнул. И озвучил её собственную мысль: — Так она же выходной взяла? Исправилась. С сыном повидаться хотела? — Значит, подрабатывала на стороне, — преемница вздохнула. — Да врёт она всё! Ваня-то дома был. Пасюк и его мать это подтверждают. Меглин помолчал, смерил её оценивающим, снисходительным взглядом. С щелчком открыл портсигар. Спросил: — Тебе нравится? — Что? — ахнула она. — Ну, вот это всё. Что ты навертела тут. Нравится? Есеня нахмурилась, пытаясь сообразить, что он имел в виду. А когда поняла, виновато уставилась себе под ноги. Призналась: — Не очень. Вроде бы всё логично. А на самом деле... Чиркнула зажигалка, и она замолчала, поглядывая на него краем глаза, осторожно, исподлобья. — Всё намного проще. Есеня вскинула голову. Наставник прикурил, выпустил в кромешную темноту струйку дыма. Сказал: — Чемоданы. — Чемоданы? — недоумённо повторила она. — У соседки твоей, свидетельницы. Чемоданы на кровати. Были? — Были, — согласилась Есеня, припоминая. — Ну, и куда чемоданы собирали? Забыла спросить? Мужа похоронила — и что? Тю-тю? На курорт? На какие шиши, а? Ответ на последний вопрос у неё был. — Ну, подруга сказала, что Рыбакова сына в Германию увезла, на операцию. Наверное, продала всё, что было. Вот и в доме пусто. — Но она же простая русская баба, — с нажимом заметил Меглин. — Что она продать-то может? А? Что у неё есть? Есеня задумалась. Неожиданный вопрос требовал такого же нестандартного ответа. Только жаль, ничего больше в голову не приходило. — Ну... — Самое дорогое, — подсказал он. — На вес золота. Молчание. Молчание — золото. Дорогого стоит, можно продать. "Ну, Кать. Бывай здорова, — вспомнилось ей напутствие Жарова. — Лихом не поминай". И следом — испуганные глаза свидетельницы. Как будто начальник полиции только что выдал государственную тайну. — Получается, — потрясённо пробормотала Есеня. — Она знала обо всём. Знала и молчала. И Жаров тоже... — А кто ей денег предложил, догадываешься? Она не ответила. Как прежде, всего несколько фраз наставника перевернули все её логические построения вверх тормашками, как вывороченный ком земли. И открыли впереди пропасть, в которой все прежние сведения и факты преломлялись под совершенно неожиданным углом. В которой нельзя было даже примерно догадаться о том, что окажется на дне. И в которую не хотелось ступать сразу же, не подготовившись. — Трое мужиков собрались, — напомнил Меглин. — Ждали. — Чего? — Кого, — поправил он. — Кого ждали. Только пришёл не тот. Ждали одного, а пришёл другой. Леший. Она вздрогнула. — Но... кого же они ждали? Меглин усмехнулся и выдохнул прозрачный дымок. — А вот это правильный вопрос.

***

С утра пораньше, пока улицы Аркадьевска ещё не были перекрыты и забиты машинами в честь праздника, Андрей Пасюк приготовил свой внедорожник для далёкого путешествия. Охрана помогла сложить в кузов последние сумки и открыла ворота. Всё шло по плану и по времени. Проблемы создавал лишь маленький Ванечка. — Не хочу уезжать! — заявил он и обхватил руками бледную как смерть бабушку. Пасюк с треском захлопнул крышку багажника. Промокнув краешком платка слезящиеся глаза, подошёл к сыну, старательно справляясь с раздражением. — Всё, хватит, — сказал он и легко оторвал малыша от бабушки, за руку потянул к себе. — Ваня, иди сюда. Тот подступил ближе. Пасюк отвёл его к машине и опустился перед ним на корточки, взял за плечи. Спокойно приказал: — В глаза мне смотри. Ваня нехотя подчинился. — Ты понимаешь, что это опасно? — сурово спросил отец. Малыш вновь опустил голову, избегая его холодного взгляда. Пасюк взял себя в руки и прибавил мягче: — Даже соскучишься не успеешь. И приедешь, да? Давай. Поехали. Ваня покорно взобрался на сиденье. Выглянул в окошко, чтобы увидеть безучастную бабушку и служебных собак охраны. А его отец в последний раз окинул двор и дом хозяйским взглядом, глубоко вздохнул и сел на пассажирское место. Вскоре ворота сомкнулись позади, внедорожник быстро добрался до центра города и остановился у здания железнодорожного вокзала. — Пап, — заныл Ваня. — Я в туалет хочу. Пасюк кивнул охраннику: — Отведи его. А сам отправился в кассу. При одном его появлении в зале ожидания навстречу тут же бросился один из служителей и провёл сына главного городского мецената в обход длинной очереди, прямо к окошку. Народ промолчал. Кассирша тоже оказалась понятливой. — Вот документы, Андрей Михайлович, — сухо сказала она. — Вот билеты. Всего доброго. — Спасибо, — тем же тоном ответил он. И постарался покинуть зал ожидания так же быстро, как и пришёл. Взгляды окружающих отчего-то показались ещё более неодобрительными, даже осуждающими. Как будто они все знали о его маленькой тайне. Впрочем, уже скоро он и сын будут отсюда далеко. Городские власти всю грязную работу доделают сами, им не привыкать. И если всё пройдет так, как было запланировано, Аркадьевск увлечётся праздником и уже через неделю забудет о похождениях Лешего, как о страшном сне. А его жители даже никогда и не узнают, что Корякин когда-то вообще умудрился выбраться из могилы. Как бы ловко у него ни получилось это провернуть, очень скоро он опять туда вернётся. И эта мысль несколько успокаивала. Но когда Пасюк, чуть более воодушевлённый, вышел на улицу, то не увидел ни охранника, ни сынишки. Заметив знакомых, рассеянно ответил на молчаливое приветствие, пожал руки, спросил: — Мужики, мои не возвращались? — Да нет, не было. — Ладно. Он подождал ещё некоторое время, после встревожился и сам отправился на поиски. В туалете обнаружил своего оглушённого охранника и, не дожидаясь, пока тот придёт в сознание, стремительно выскочил на улицу. Не было нужды слушать подтверждения своим догадкам. Корякин добился своего... Внезапно в эти воспоминания нагло вломился телефонный звонок с неизвестного номера. — Твоя игра близится к развязке, — заявил в трубку низкий грубый голос, похожий на запись на замедленной пластинке. Пасюк сдвинул брови. Опустив телефон, поневоле оглянулся по сторонам. Но двор и веранда были безлюдны, все обитатели дома и гости собрались в комнате и могли только наблюдать за тем, как хозяин медленно проходил по крыльцу мимо прозрачной закрытой двери и обратно. Слышать разговор они не могли. Помолчав, Пасюк остановился у дальнего края, прижал телефон к уху плотнее и холодно произнёс: — Всё удивляюсь, зачем я тебя слушаю? Твои советы мне не нужны. Я сам знаю, что делать дальше. И не звони мне больше, — он усмехнулся. — Гоблин. — Леший, — укоризненно поправил собеседник. И Пасюк, вздрогнув, какое-то время пораженно продолжал слушать тишину в трубке, глядя на пустой двор и высокую зелёную стену леса за оградой. От волнения в уголках глаз выступили слёзы, и он промокнул их привычным движением. Неужели он чего-то не учёл? Впрочем, уже без разницы. Осталось просто замести следы. Через мгновение, будто заморозив нервы, Пасюк вернулся в дом. Удовлетворённо обвёл взглядом картину приготовлений: охранники облачались в бронежилеты, рассовывали по карманам комбинезонов дополнительные магазины, заряжали оружие, раскладывая винтовки и охотничьи ружья по поверхности полированного стола. Сухие острые щелчки собранных в одно целое и заправленных стволов ласкали слух и приятно взбадривали. Гости, сбившись маленькой стайкой на другом конце стола, взирали на происходящее с уважением и опаской. — Я всё-таки против, — осторожно заметил мэр. И, поразмыслив, отклонился в сторону, спрятался за широким плечом начальника полиции. — Вы же хотели праздник? День города? — спокойно уточнил хозяин. — Вот и празднуйте. — А что делать с москвичкой? — угрюмо напомнил Жаров. — Ещё немного, и она докопается. — Слежку ещё вчера срисовала, — заметил Грачев. — Наверняка уже докопалась. — Не уехала разве? — морозным тоном уточнил Пасюк. Главные участники собрания виновато потупились. — Сирены услышала, — буркнул Жаров. Арина Михайловна тоже уставилась в стол. Упавшие по сторонам от лица волосы удачно скрыли от соседей её истинные чувства и тайно стиснутые зубы. Бледные пальцы собрались на коленях в кулаки до хруста суставов. На её реакцию никто в доме не обратил внимания. Гости, как и охрана, давно привыкли к её молчаливому присутствию призрака. Пасюк поочерёдно промокнул глаза. Взял со стола одну из охотничьих двустволок, любовно взвесил на руке. После прицелился в стальной шарик на столбе ограды, но на курок не нажал. Вернув оружие на место, он идеально состыковал ладони на груди и выразительно остановился взглядом на каждом из присутствующих. — Ваша задача: дождаться, пока москвичка в хижину Корякина приедет. Ну, а дальше... Он сделал многозначительную паузу и продолжил монотонным голосом диктора из криминальных новостей: — При попытке задержания особо опасного преступника, сбежавшего из мест заключения, был убит один... настырный московский следователь. В перестрелке. Пасюк снова медленно обвёл взглядом всех собравшихся. Усмехнулся, заметив, с каким вниманием и преданностью на него смотрела охрана. Внутренне позабавился тому, как моментально проглотил все свои возражения мэр и как побледнел Жаров. Уточнил: — Все всё поняли? — и покосился на неподвижную мать. — Там мой сын. Не заденьте.

***

Через пару часов весь Аркадьевск уже гудел, предвкушая начало основной части празднества. Откуда-то с главной площади доносился уже знакомый торжественный марш, небо было безоблачно-синим. Солнце скользило по бокам воздушных шариков, подсвечивало чисто вылизанную плитку и поливало город золотом, будто тоже по заказу Грачева. Не успела Есеня подумать о главном учредителе торжества, как того, похоже, пригласили на трибуну. Хорошо, ветерок разрывал и смазывал речь градоначальника, съедая целые слова. После того, что здесь случилось всего за пару дней, весь этот голословно счастливый населенный пункт внушал ей лишь отвращение. Чего стоили одни физиономии местной верхушки власти, её вчерашние преследователи, похожий на какое-то хладнокровное пресмыкающееся, Пасюк! Как прежде, за красивым фасадом скрывалось непривлекательное содержимое. И почему в голове застряла мысль, что своего Лешего они в какой-то степени заслужили? Пожалуй, одну только бедняжку Лялю было жаль, до слёз. И за нее, за её обманутую доверчивость и ужасную смерть от самого близкого человека, за её маленького сына, что так с ней и не встретился, нужно было остаться и завершить дело. "Ничего, — вдруг пробормотал внутренний голос. — Сейчас начнётся". Ещё месяц назад она, наверное, поперхнулась бы от столь неожиданного вторжения в свои мысли. Но теперь даже не прервала глотка. Допив кофе, опустила чашку на блюдце и спросила вслух: — Что "начнётся"? "Праздник. Ликование. Фестивали, фейерверки. Конкурсы, концерты". Пожав плечами, она подцепила вилкой салатный лист, напомнила: — Нас не пригласили, забыл? Пообедать дай. Да, мэр и впрямь заботился о своих жителях. Или это только в честь праздника приготовили такую вкуснятину? Почти как в столице. "Слушай. Я такого ужасающего... салата со школы не ел, — память мгновенно воскресила баритон наставника, звучание которого не смог испортить даже набитый рот. — Хочешь?" Есеня усмехнулась, в который раз стараясь мягко задержаться в этих воспоминаниях подольше. Будто вновь увидела, как Меглин уничтожает пятую тарелку университетского винегрета, аккуратно загребая вилкой, и при этом смотрит ей за спину, наблюдая за подозреваемым. Огненные глаза сосредоточены и внимательны, но теперь в них можно было вглядываться без страха обжечься. Если бы она знала тогда, как мало оставалось времени на то, чтобы рассмотреть что-то важное, скрытое в их глубине, она, наверное, не ворчала бы и не дулась. Молча сидела бы напротив, наслаждаясь каждой секундой, подмечала бы, как у края стола растет горка опустошённых тарелок, посмеивалась бы про себя и гадала, о чём же он думает... Увы, и эта тоненькая пленка прорвалась, как неокрепшая ледяная корочка. Вновь наступило печальное принятие. Опомнившись, Есеня сообразила, что сидит с занесённой вилкой, глядя перед собой в пустоту. А тут ещё, словно подчиняясь её странному, пограничному состоянию сознания, в немногочисленном строе машин на проспекте как будто промелькнул знакомый голубой бок... Она поморгала несколько раз, силой затаскивая себя обратно, в настоящий мир. Успокоила саму себя, пользуясь тем, что невидимый собеседник замолчал надолго. Да мало ли похожих машин? Мы видим то, на чём заостряем внимание... В этом Аркадьевске совсем нервы ни к чёрту стали! Всё, хватит! Но не успела она вернуться к трапезе, как на пластиковом столике задребезжал телефон. Есеня скривилась. "Да вы что, тут, все сговорились, что ли?" — Да? — вздохнула она. — Корякин Ваню похитил, — хмуро сообщила трубка. Не удержавшись, Есеня вскочила на ноги. — Что? Как? — Да мы след взяли, — продолжал Пасюк. — У Вани датчик в куртке. — Значит, вы знаете, где он? — уточнила Есеня. Зажала ухом телефон, торопливо выкладывая на столик плату за недоеденный обед. — Скиньте координаты. — Вы адрес запишите, — посоветовал сын мецената. — Там связи нет. Она схватила блокнот, открыла с конца. Подхватив выпавший карандаш, пробормотала: — Сейчас. Пишу, — грифель зашуршал по бумаге под оглушительные удары сердца. — Да. Всё, еду. "Пообедала", — насмешливо брякнуло в ушах. Есеня уже запрыгнула в машину, как услышала: "Сама помчишься? Голову в петлю совать? Не стрёмно?" Хлопнув дверцей, она возразила: — Почему сама? "Думаешь, там — тройное оцепление и ребята с автоматами и матюгальниками? — ехидно поинтересовался баритон наставника. — И все тебя ждут с распростёртыми объятиями? А кто праздник праздновать будет?" Есеня отпустила ключ зажигания со щелчком, вдавила педаль, нахмурилась. — Ты о чём? "Да плохо они о тебе беспокоятся. Подстраховаться не мешает". Как обычно, совет подсознания был дельным и своевременным. Как бы ни хотелось погеройствовать после чашки кофе, но обещанного мэром и Жаровым содействия было чуть. Праздник — в самом разгаре, у верхушки власти хватало дел. Тем более, раньше её невидимый помощник ещё ни разу не радовал такими трусливыми предложениями. Значит, дело действительно предстояло серьёзное. И опасное. Чертыхнувшись, Есеня дотянулась до телефона и набрала номер начальника. — Егор Александрович! — выпалила она. — Мне нужна помощь. Местные за мной следят. Они тут все повязаны. Мэр, полиция. — Ты уверена? — холодно усомнилась трубка. Она убеждённо заявила: — Да. — Ты где сейчас? — Еду на задержание. Корякин внука похитил, но у мальчика в куртке — датчик. Местные морозятся. Праздник портить не хотят. День города у них. После паузы Быков вздохнул: — Высылаю людей. Жди. — Но ведь... — Сама не суйся, — предупредил начальник. И отключился, не дослушав её возражений. Вполне справедливых, кстати. При всём уважении к коллегам и возможностям группы специального назначения, даже если они немедленно выехали бы из столицы, то сюда прибудут только к ночи. И то если повезёт с дорогой. Неужели Седой думает, что этот псих с дробовиком будет ждать? Что ж, придется вновь рисковать своей головой. И уповать на то самое обещанное содействие со стороны местных. Или, по крайней мере, со стороны обеспокоенного судьбой сынишки Пасюка. Не так много у него охраны, но это всё же лучше, чем ничего. В общем, как прежде, любые распоряжения с приставкой "не" оказали на ученицу Меглина прямо противоположный эффект. Уже через полчаса она остановила внедорожник у края леса, того самого, в котором, по местным поверьям, обитал Леший. И, похоже, это было не далеко от правды, ибо некая "хижина", местоположение которой указал Пасюк, находилась здесь же. Предсказание внутреннего голоса также сбылось: по прибытии она не увидела ни одной служебной машины, что уже было говорить об оцеплении! Возможно, сын местного мецената не лгал и был здесь, вместе с охраной и полицией? Но в таком случае — комплименты их маскировочным способностям! По крайней мере, об одном обстоятельстве Пасюк предупредил верно: мобильной связи в этих зарослях не было точно. Конечно, Быков запретил идти на задержание самостоятельно. Однако если он только полчаса назад сообщил, что отправляет поддержку, значит, сюда отряд даже из соседнего города доберётся не скоро. Может быть, тогда будет уже слишком поздно. С этими мыслями Есеня осторожно выскользнула из машины, почти одновременно потянула из кобуры пистолет. И услышала детский плач. Вспыхнувшее инстинктивное стремление кинуться в чащу на звук было с позором изгнано. Несколько раз вдохнув и выдохнув, она вернула самообладание и, выставив оружие перед собой, направилась в нужную сторону. Услышанное должно было её обнадёжить и даже несколько успокоить. Значит, малыш был ещё жив, и она успела вовремя! С одной стороны, он был семилетним мальчиком и внуком Корякина. С другой, родственные чувства не помешали тому намедни застрелить родную дочь, а перед этим безжалостно расправиться с пятилетней девочкой, дочерью свидетельницы. Возможно, Ваня понадобился зловещему "деду" в качестве заложника, чтоб получить выкуп либо чтобы тому дали уехать из города, и только это удерживало мальчика от гибели? Как прежде, представив себе одну только возможность хладнокровного убийства ребёнка, Есеня почувствовала, как всё тело сжимается от ярости. Наставник был с ней единодушен в этом вопросе и никогда не оставлял в живых детоубийц. Для того, чтобы лишить жизни взрослого, уже требовалось переступить черту, "преодолеть переправу", как он выражался. Но чтобы поднялась рука на ребёнка, нужно было зайти чёрт знает куда. "Нет, — думала Есеня, старательно и осторожно ступая по лесному покрову, чтобы производить как можно меньше шума. — Местная полиция его не получит. Не хотелось бы ущемлять амбиции мэра или унижать Жарова, но Лешему уже был вынесен приговор другого, неподкупного суда. Осталось привести его в исполнение". С каждым её шагом хныканье ребёнка становилось громче, всё сильнее укрепляя её в принятом решении. Похоже, вот оно. Настала пора окунуться и в этот непривлекательный, но необходимый пласт воспоминаний. Каждая "охота" наставника имела чёткие этапы, и теперь эта подходила к кульминационному. Но больше под ногами не мешались коллеги, неведомые снайперы и спецназ, не было свидетелей. Она — один на один с преступником, и скоро он умрёт. Словно в подтверждение этих мыслей, между деревьями показался просвет. Сперва Есеня увидела силуэт тёмного джипа, что практически полностью загораживал собой какое-то невысокое, но добротное строение из брёвен. А после увидела и самого Лешего. Нагруженный канистрами, он вышел из дверного проёма, почти точно такой, каким его изобразил Ваня. Высокий, широкоплечий, в тёмной камуфляжной куртке с капюшоном, с охотничьей двустволкой за плечом. Только точечки на его лице были не веснушками, не отметинами и даже не ожогами, но жутковатыми бугорками, что превращали обладателя в подобие земноводных монстров из какого-нибудь фильма ужасов. В таком окружении голубые глаза горели ещё ярче и были удивительно выразительными. Правда, ожидаемого лихорадочного огня либо холодного, убеждённого в собственной правоте пламени, как у Стрелка, Есеня в них не увидела. Но всё равно глубоко вздохнула, перехватила оружие ещё крепче и приготовилась к выходу на сцену. Тем более, что противник как раз присел на корточки у машины, удачно повернувшись спиной. — Тише, тише. Надо тихо посидеть, — приговаривал Корякин, обращаясь к кому-то в хижине, видимо, мальчику. — Сейчас только заправимся. И поедем. Он хотел сказать что-то ещё, но ткнувшееся в затылок дуло пистолета вынудило его умолкнуть и замереть. — Руки вверх, — тихо приказала Есеня. Зловещий хозяин хижины, на бугристом лице которого, казалось, человеческими оставались только глаза, подчинился со спокойным достоинством. И медленно обернулся. — Ребёнок где? — спросила она. И, подталкивая Корякина в затылок дулом табельного, прошла в хижину. Ваня сидел на скамье, со связанными запястьями, и тихонько всхлипывал. К счастью, он был в порядке, если не считать зарёваного личика. Испуг вынуждал его упрямо смотреть в пол и не поднимать глаз, даже когда Есеня его окликнула. — Вот он, — понуро сообщил задержанный. И неожиданно попросил: — Не надо. — Клади оружие. Он положил двустволку на пол и медленно поднял пустые ладони, словно ожидая дальнейших распоряжений. — Мальчика развязал, быстро! — продолжала Есеня, чуть отступая назад и тем самым перекрывая выход. — Не надо, — попросил Корякин. — Убежит. Он меня боится. Ванечка, я — дедушка твой. Теперь малыш оторопело таращился на прототип своего рисунка, не решаясь ни шевельнуться, ни закричать — Быстро! — повторила она, убедительно качнув пистолетом. Помедлив, он развязал ребёнка, и тот по всех ног бросился к Есене. Она прижала к себе кудрявую головку левой рукой, не отводя от удручённого Корякина прицела своего "Макарова". — Не узнаёт, — вздохнул тот. — Не узнаёт деда. И, поймав её выразительный взгляд, указал на свое обезображенное лицо: — Туберкулёз. Четвёрка. Она вздрогнула. — Сколько протянешь? — Месяц, при хорошем раскладе. — Чего не лечишься? Он тихо засмеялся: — Я же специально заразился. Чтобы в больничный блок попасть. Оттуда бежать легче. Хотел дочку и внука от Лешего спасти. Есеня опешила. — А разве не ты — Леший? "Ты давай по порядку, — недовольно приказал внутренний голос. — И так уже каша в голове". — Рассказывай, — велела она. — По порядку. Однако Корякин поднял палец вверх, прислушался. Жестом подозвал её к себе, кивнул на оконный проём. Вглядевшись, она заметила в чаще какое-то движение. Обострившийся слух через мгновение различил тихое похрустывание веток под сапогом и шорох листьев, а следом совсем близко раздался чей-то пробный выстрел. Затем ещё. — Опа, — негромко воскликнул полковник. — Боюсь, по порядку уже не получится. Они нас живыми не выпустят. Перебарывая дрожь в голосе, Есеня настояла: — А ты начинай. Там посмотрим. Не опуская оружия и не поворачиваясь к главному подозреваемому спиной, она вернулась к напуганному мальчику, посадила его в самом безопасном месте и мягко вынудила лечь на пол. Леший остался на месте, притаившись от случайной пули за косяком окна. Заговорил: — Десять лет назад у нас в городе начались странные убийства. Почерк один и тот же: ночь, выстрел в лицо. Тогда мы с отцом Андрея город в порядке держали, а кто людей убивал, вычислить не могли. Люди бояться начали, убийцу Лешим прозвали. Есеня недоверчиво посматривала на собеседника, поневоле отмечая спокойствие, с которым тот рассказывал. В выразительных глазах от каждого щелчка предохранителя за окном вспыхивали стальные искорки. Теперь бывшего начальника полиции не портили даже уродливые бугорки на лице. — А потом дочь моя, Лариска, замуж вышла за Андрея. Сын у них родился, Ванечка, — его голос на миг потеплел. — Но жили плохо. Он её бить начал, она ему с одноклассником изменять стала. Андрей их подстерёг. Её избил, как обычно, а его убил. Выстрелом в лицо. Почерк, характер ранения, даже оружие — то же самое. Есеня на миг прикрыла глаза. Вспомнила, о чём говорила Ляля и как нелегко ей давался рассказ. Можно было подумать, что она не хочет возвращаться к травматичным воспоминаниям или прямо указывать на отца. На самом деле она выгораживала настоящего Лешего... Неужели из-за ребёнка? Он её шантажировал! Вот почему она так охотно согласилась на беседу за шесть-семь часов до своей смерти. А там выманить бедняжку в парк и убить уже никакого труда не составило. Вот почему на месте преступления было две палочки сахарной ваты. Одна предназначалась Ванечке... А Жаров и мэр? Как и все в этом городе, предпочитали помалкивать. — Так я и узнал, что Андрей — Леший, — заключил Корякин. Заметив, что гостья опустила оружие, он спросил взглядом разрешения и, получив её беззвучное согласие, осторожно поднял с пола брошенную двустволку. Усевшись у стены, принялся заряжать, так же спокойно продолжая повествование. — Арестовал его. Но отец его, Миша Пасюк, тогда схватил Ларису как единственного свидетеля... — полковник на миг прервался. — Андрея пришлось отпустить, а его трупы на себя взять, на зону ехать. Вот такая цена за жизнь дочери. Потом мне друзья написали, что Ларису в психушку определили. На героин посадили. Сына её отняли, в шлюху её превратили. Вот так наказали её. Пришлось бежать. С друзьями договорился, что помогут мне дочку и внука вывезти. Но Андрей узнал об этом. Пришёл первый, никого в живых не оставил. — Сам-то не пришёл, — заметила Есеня. — Опоздал, — тяжело вздохнул Корякин. "А соседку с сыном не тронул, значит, — довольно протянул внутренний голос. — Откупился. И тебе свидетелей оставил". — А сюда тебя тоже Андрей навёл? Есеня молча кивнула. "Красиво, — оценил баритон в её ушах. — При попытке задержания особо опасного преступника, сбежавшего из мест заключения, был убит один московский следователь. Красиво, красиво..." Она содрогнулась. — Эй, родственник! — донеслось из леса. — Ваню отдай! Или ты для чего его украл? Спрятаться за ним? Есеня осторожно выглянула в окно. Больше уже не пришлось напрягать зрение. Вокруг, аккуратно ступая по упавшим веткам и траве, рассосредотачивался целый небольшой отряд в охотничьем камуфляже. Судя по комплекции, та же компания, что охраняла дом Пасюка, а после следила за московской гостьей. За машиной Корякина притаились двое или трое, с ними был и Пасюк. Удивительно, как его морозный голос сразу приобрел красок и экспрессии. Неужели волновался за сына? Или жаждал поскорее замести следы? Есеня выхватила из кобуры пистолет, наставила его в бревенчатый проём. Мнимый Леший тоже занял оборонительную позицию, у соседнего. Твёрдой рукой разломил свое ружьё напополам, всунул в гнезда патроны, защёлкнул ствол. Крикнул громко: — А москвичку отпустишь? — Да я всех отпущу! — рявкнул Пасюк, одновременно жестами раздавая приказы своим бритоголовым спутникам. Есеня обернулась к Корякину, указала взглядом на перепуганного малыша, отрицательно покачала головой. Мысль о том, что ей сейчас впервые в жизни придётся отстреливаться от целой кучи вооружённых братков, внушала серьёзные опасения по части успеха этой затеи. Но времени на какую-то подготовку уже не оставалось. Как и на то, чтобы сидеть и до ночи ждать подкрепления от Быкова. Ещё на подходе отряд неприятеля, видимо, решил предпринять психологическую атаку и затеял стрельбу по избушке. Значит, их не меньше пяти-шести, боеприпасов у них хватает. Подходили с трёх сторон, заявляя о своем численном превосходстве, и собирались взять в кольцо. Совсем скверно. Нападавшие были опытными стрелками, но ещё более опытными по части прикрытия. Быстро израсходовав магазин, Есеня так ни в кого и не попала. Сохранив пару пуль для главного местного злодея, она сидела на полу, прижавшись спиной к стене, и пыталась отдышаться. Полковнику повезло больше. Он стрелял метко, за каждым его редким взвешенным выстрелом слышался стон и надолго повисала тишина. Если так пойдёт и дальше, то им, возможно, удастся отбиться. Но не успела Есеня обрадоваться, что угроза её жизни миновала, как совсем близко, у двери, раздались сухие выстрелы. От неожиданности её защитник высунулся из своего укрытия слишком поспешно и слишком далеко, и со стоном отшатнулся назад, зажимая рану в плече. Последний из братков закрыл собой дверной проём, но выстрелить не успел. Корякин поразительно быстро развернулся к нему и так же молниеносно нажал на курок. Противник рухнул на пороге, но свет тут же заслонил собой другой силуэт. Грянул выстрел. Бывший начальник полиции Аркадьевска врезался спиной в стену и с хрипом сполз вниз. Есеня беззвучно раскрыла рот. Вскочив на ноги, прицелилась в настоящего Лешего. — Вань, беги сюда! — рявкнул тот. В ту же секунду перепуганный мальчик словно опомнился и со всех ног устремился к отцу. — Ваня! — вскрикнула она. Пасюк живо подхватил сына на руки, поднял повыше, тем самым надёжно прикрывшись им. Другой рукой повернул дробовик и навёл его на опешившую Есеню. Приказал: — Оружие положила! Положила, я сказал! Есеня нехотя подчинилась. Не опуская глаз, медленно нагнулась и на ощупь положила пистолет. Выпрямилась. Убийца спустил сынишку на пол, вполголоса велел: — Ну давай, беги. — Пап! — захныкал тот. — Я боюсь! Леший подтолкнул его в спину. Успокоил: — Беги, беги. Всё хорошо. Скоро всё кончится. "Ух, ты, — произнёс внутренний голос. — Похоже, каюк тебе". "Ты бы лучше посоветовал что-то!" — подумала Есеня, не в силах отвести взгляд от слезящихся глаз и чёрного дула дробовика. Да, ещё миг — и разлетится её голова, как тыква, на кусочки. Если этот урод собственную жену не пожалел, что уже было говорить о назойливом столичном следователе! Кричи — не кричи, никто не знает, что она здесь, кроме верхушки местного самоуправления. Но с ними давно всё понятно... "Думаешь, не услышат?" Ещё немного потянуть время? А что ещё остаётся? — А ты матери рассказал, что это ты семерых человек за три дня положил? — громко спросила она, старательно пряча ужас за этой мнимой уверенностью. — Мужчин, женщин, ребёнка маленького? И отца родного тоже грохнул... И сжёг. — Что, догадалась? — усмехнулся Пасюк, подступая ближе и тоже не убавляя громкости. Наоборот, его голос звенел от торжества. — Это он меня таким сделал! Мужчины не плачут... Мужчиной вырастить хотел! В глаза ему смотреть... Есеня поморщилась. И почему "серийники" так любят поболтать с жертвой перед её смертью? Им так не терпится оправдаться перед теми, кто уже не сможет их осудить? Или перед самими собой? Она легко представила себе предсмертный разговор двух Пасюков в ночь массового убийства. Вот старший притягивает сына к себе за грудки, таращится на него со смесью отцовского гнева и ужаса. — Опять... на людях? — рычит он. — Какого лешего... ты творишь? Удар сваливает непутёвого сына с ног, вместе с двустволкой. "Миша", которого все знают, подступает ближе и нависает над ним, брызжа слюной и выговаривая: — Ты должен был Корякина завалить! Корякина! А положил невинных людей... Опять! В глаза мне смотреть! Я сказал, в глаза! Андрей не в силах ослушаться, смотрит и чувствует, как по щекам слёзы струятся потоком. Не выдержав, он хватает оружие, наставляет на отца и стреляет в упор ему в лицо... А после оттаскивает тело к горящему дому, напрягает все силы и швыряет в пылающий дверной проём. Вслед за остальными... — Да такие глаза гасить надо! — воскликнул Леший и пробуравил её взглядом. — Вот я и гасил. И твои сейчас... Тоже погашу... Есеня вытаращила упомянутые глаза, страшась даже моргнуть. Всё. Её пистолет — на полу, не дотянуться. Обещанный спецназ вовремя не успеет. Полковник Корякин — мёртвый у стены, майор Меглин — мёртвый и в могиле. Ей никто не поможет. Капитан СК Стеклова погибнет при исполнении. Её застрелит "Леший", которого после "героически убьёт" Пасюк. А его раненые прихвостни все как один это подтвердят. Красиво... "Ну, хотя бы мы будем вместе, — мысленно заявила она своему угрюмому призрачному собеседнику. — Наконец-то. И ты уже не сможешь бегать от меня..." Однако бездонная темнота дула, из которого вот-вот должны были вырваться заряды, сумела её переубедить в секунду. В душе возник протест, хорошо знакомый ещё со времён стажировки. Именно тогда, год назад, она раз и навсегда поняла, что согласится принять насильственную смерть только из одних жестоких рук. Все остальные для этого не годились. "Не хочу, — отчаянно думала Есеня. — Не хочу вот так!" Заметив, с каким удовольствием Леший оттягивал неизбежный миг, она как никогда прежде почувствовала себя жертвой. Разозлилась, но сделать ничего не могла. Растолкав все героические мысли, в голову полезли другие, малодушные и сжавшиеся от детского страха: "Вот, чёрт... Это, наверное, больно... Нет, не хочу... Родион..." Дрожащие губы неуверенно прошептали по слогам: — По... мо... Вдруг её обострённый слух уловил треск веток и щелчок взведённого курка. А взгляд, чуть переместившись в сторону от слезящихся глаз маньяка, уловил какое-то смутное движение за вырубленным проёмом окна. И прежде, чем Есеня успела о чём-то сообразить, раздался оглушительный выстрел. Голова маньяка в секунду разлетелась на кусочки. Как тыква, прямо у жертвы на глазах и под её собственный сдавленный крик. А когда она отняла от лица ладони, на которые брызнула чужая кровь, то увидела в бревенчатом проёме мать Пасюка. Бледную как смерть и бесстрастную как правосудие. До ушей, как после контузии, донёсся шелест листвы, крик какой-то птицы. Треск наручников и следом спотыкающиеся, шаркающие шаги по гравийной дорожке. — Лежать! Лежать! Руки за голову! — раздавались снаружи чёткие, сухие команды. — На колени, руки на машину! Всё ещё обреченно глядя на Есеню, Арина Михайловна уронила ружьё на землю и покорно подняла руки. Пошатываясь, преемница сыщика вышла на улицу, безучастно взглянула на ряд раненых смутно знакомых братков, с бритыми головами на капоте служебного автомобиля, чуть не наступила на парочку таких же, что лежали на траве, в наручниках, лицом вниз. Неподалеку сверкали маячки "скорой помощи". Перепуганного и притихшего Ваню нёс на руках спецназовец, и мальчик беззвучно тянул ручки к бабушке. Удивительным, чудесным образом подкрепление от Быкова успело вовремя. — Ты сама как? — холодно осведомилась трубка. — Нормально, — выдавила из себя Есеня и села за руль, не имея сил даже прикрыть за собой дверцу. — Егор... Александрович, Жаров и мэр, они тоже... — Это уже не твоя забота, — оборвал её он. — Возвращайся в Москву. Она едва успела кивнуть, будто начальник мог видеть её жест. И откинулась на спинку, чувствуя себя раскоканной вдребезги, как чашка. Такой же вялый взгляд, блуждая по окрестностям, скользнул по передней панели, после в боковом отражении вдруг зацепился за край знакомого зубастого радиатора и половину прямоугольной фары... Но теперь Есеня только безучастно поправила зеркало. Похоже, её новая галлюцинация не замедлила напомнить о себе? — Подвести вас? — предложил командир группы захвата. Он заглянул в окошко, внимательно осмотрел её осунувшееся лицо. Сил сопротивляться или возражать не было тоже. Есеня вздохнула. — Пожалуй. Помогите мне добраться до гостиницы. Там мои вещи... — Есеня! — позже горячился на том конце провода муж. — С тобой точно всё хорошо? Быков сказал, там какому-то чуваку двустволкой башку разнесли, прямо перед тобой! И ты сама чуть не погибла! Только скажи, и я тебя заберу! Слышишь? Мы даже вместе с папой приедем! — Да, — устало пробормотала она. — Я в норме. Ночь уже, куда ты поедешь... Завтра приеду сама. Обещаю. — Говорил же Быкову, надо было на поезде, — вздохнул он. — Хоть бы выспалась. Люблю тебя... — И я... Она умолкла, не договорив, и нажала отбой. Устало потёрла глаза. Но внезапно трубка вновь разразилась звоном прямо в её руке. — Люблю тебя, — сонно пробормотала она. Собеседник на другом конце провода хмыкнул. — Польщён. Она подскочила и села на постели, схватившись за телефон. Все органы чувств невероятно обострились, особенно зрение, подмечая мельчайшие детали обстановки её гостиничного номера. — Можешь быть уверена, это взаимно, — заверил искажённый голос. "Мечтай, ублюдок!" — Чего тогда меня мучаешь? — нервно поинтересовалась она, одновременно пытаясь дотянуться до блокнота. — Что тебе нужно на этот раз? — Соскучился. Есеня с трудом перевела дыхание. Карандаш зашуршал по бумаге и остановился, замер. — Ребус был несложный, но ты справилась быстро, — одобрил ТМНП. — Хвалю. — Хочешь сказать, что вот это всё, с Лешим, здесь, в Аркадьевске... — она задохнулась. — Мэр, Жаров, Пасюк... Это тоже... ты? — Развеялась немножко? — вместо ответа спросил он. — Надеюсь, ты успеешь хорошо отдохнуть перед отъездом. У нас ещё много дел в Москве. Есеня вздрогнула. Услышала: — Я как раз успею всё подготовить. И расстелить для тебя красную дорожку. В трубке послышался смешок, такой же грубый и зловещий, как и весь его ненавистный голос Она вскрикнула: — Что? — Ты меня не поймаешь, — предупредил он. И отключил связь сам.

***

Через два дня, когда она успела вернуться в столицу и вдоволь выспаться после долгой дороги, показалось, что недавние события наконец-то начинают её отпускать. Есеня проснулась утром после своего нового кошмара, но хотя бы порадовалась, что наставник на сей раз предпочёл в нём не появляться. В кои-то веки можно было отдохнуть дома и нахамить начальству по телефону. Дать Быкову понять, что больше ни на какие подобные авантюры она не согласится. Но все планы на день пришлось отложить. Женя неожиданно предложил отвезти её "кое-куда". Оказалось, в Нижний. И вот, после продолжительного пути, всё время которого муж таинственно молчал и не поддавался на её уловки расспросить о пункте назначения подробнее, они добрались до города, но не остановились, а продолжили путь в область. — Ну, может, скажешь, куда мы едем? — наконец, не выдержала Есеня. — Сюрприз, — коротко ответил он и сжал руки на руле. — Жень, ты же знаешь... Я сюрпризы... не очень... — А папа сказал, тебе понравится, — возразил муж. — Всё, не отвлекай, ладно? Она фыркнула и сложила руки на груди. Точно так, как делала, когда приходилось выдерживать продолжительное и загадочное молчание Меглина. Чтобы отвлечься, повернула голову, наблюдая в окошко, как мимо проносятся зелёные и мокрые деревья, а под колесами внедорожника разлетаются брызги из луж. Здесь было теплее, чем в столице, пасмурное небо сочилось длительным, моросящим дождиком. Наконец, когда она уже стала думать, что однообразный пейзаж за окнами никогда не кончится, очередной населенный пункт остался позади, и Женя неожиданно затормозил прямо у обочины шоссе. Ещё раз сверился с навигатором на своём телефоне. После схватил с заднего сиденья зонт. — Так и знал, что понадобится, — заметил он. — Сиди, я сейчас подойду. Есеня пожала плечами и вышла, хлопнув дверцей. Прикосновение дождя было приятным. В лицо пахнуло свежестью травы, земли и листьев, она глубоко вдохнула воздух. Женя торопливо подошёл, раскрыл над супругой зонт. — Ты вообще никогда не слушаешь, что тебе говорят? — раздражённо осведомился он. — Не имею такой привычки, — отрезала та. Положила руку на мокрый чёрный бок автомобиля, оглянулась. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалось зелёное поле, и только. — И что здесь? — упавшим голосом, спросила она. — В этом самом месте прописан Родион Меглин, — пояснил муж. — Это из материалов его дела. Есеня резко обернулась и вытаращилась на него со странной смесью изумления, разочарования и, почему-то, радости. Кажется, даже простое напоминание о наставнике уже заставило сердце биться на порядок чаще. Женя прочёл это в её глазах и заметно помрачнел. — Позволишь взглянуть? Он насмешливо обвёл пространство широким жестом. — Нет, я про документы... — Вот это всё, что было, — сообщил супруг, предъявляя ей пустую папку. Раскрыл, забрал единственную старую, пожелтевшую справку и поднял папку за одну тесёмку вверх. Даже тряхнул пару раз, как фокусник, чтоб у жены не осталось никаких сомнений в том, что это, действительно, всё... Мелкий дождик барабанил по зонту. Женя смотрел хмуро, видимо, был недоволен тем, что она вынуждала его стоять здесь и не просила тотчас же увезти её обратно. А ей не хотелось уезжать. Там, за мокрой, туманной вуалью капелек, в траве, могли быть какие-то зацепки, возможно, даже его разрушенный дом... Ведь не могла же вдруг бесследно испариться целая деревня! Что-то должно было остаться. Хотя бы сгнившее брёвнышко, хотя бы разбитый кирпичик, к которым ей вдруг так сильно захотелось прикоснуться рукой... Есеня медленно вышла из-под прикрытия зонта, сошла с асфальта, вздрогнув от первых попавших на щёки капелек. И уверенно направилась в мокрую траву. Туман был весенний, лёгкий, дуновение ветра приоткрыло его завесу, и пришлось убедиться, что целая деревня сумела как-то исчезнуть без следа. Ни развалин, ни старого указателя, вообще ничего. Просто поле, пронзительно зелёное и хрустальное, молодую траву ерошил ветер. Ноги быстро почувствовали, что обувь для сегодняшней авантюры была слишком лёгкой и пористой, а одежда — недостаточно тёплой. Становилось промозгло, сыро и тоскливо. Ещё одна маленькая надежда разбилась вдребезги, не успев толком появиться на свет. Чёрт его знает, что она надеялась здесь найти. Что-то. Если не ответы на вопросы, то хотя бы конец тонкой ниточки к следующей ступени лестницы. Лестницы, по которой она всю жизнь спускалась, в кромешной темноте, без внятных инструкций и подсказок, на ощупь, по этой самой ниточке от запутанного клубка. Однако это был тупик. Снова тупик. Ей никогда не удастся заглянуть в прошлое Меглина. И как она, едва закончив стажировку у этого логического, почти гениального, ума и кое-как встав на собственные ножки следователя, могла подумать, что сумеет вот так сразу проникнуть за бронированную банковскую дверь! Казалось, он охранял свое прошлое как драгоценность или скорее как опасного зверя, что на свободе мог наделать чёрт знает чего. Там были его сила, источник и причина всей его странной жизни. Но там же — Есеня это чувствовала нутром — была и его слабость, его ахиллесова пята. Не удивительно, что он предпочитал держать её за семью замками. К тому же, ему в этом явно помогали. Папка с... вернее, без его личного дела — самая поверхностная, очевидная и безнадёжная зацепка. Такая же фальшивка, как и эта фейковая деревня, как и эта фейковая справка. Да, она и раньше знала, что у наставника есть покровители. Кто-то же должен был защищать его особые "методы" работы от общественности и слишком консервативных коллег по службе? Попробуй тут узнать, кого искать! Был бы жив загадочный генерал Григорьев, Есеня отправилась бы к нему без колебаний и раздумий. Но увы — та ниточка тоже оборвалась, ещё полтора года назад. Да, на этой двери было множество замков. И она пока что не сумела открыть даже самого лёгкого. Ключи тоже на поверку оказались фальшивыми. А ведь у неё не осталось даже его фотографии... Пройдёт положенное время, и такой яркий образ наставника потускнеет, останется печальным воспоминанием. А потом в один прекрасный день его голос умолкнет навсегда, и она будет бессильна вспомнить его лицо... По щекам неслышно моросил дождь, соскальзывая с ресниц. Пустая папка, как и предупреждал отец. А она, как прежде, не слушала. — Эй! — окликнул муж. — Ты рехнулась? Заболеть хочешь? Она закрыла глаза, будто под тяжестью этих невесомых капель. "Заболеть хочешь?" "Бр-р! Ледяная как сосулька", — донёсся из глубин памяти ворчливый, знакомый голос. Между лопатками вдруг стало тепло, вспомнились обжигающие прикосновения рук, что растирали ей спину... Чьи-то пальцы поймали её за локоть, затащили обратно под зонт. — Нет, ты точно чокнулась, — сердито заметил Женя, вытаскивая супругу обратно к машине. — Или думаешь, ты неуязвимая? Непромокаемая как утка? Как ноги, уже промочила? Она покачала головой. — Повезло, — фыркнул он и распахнул перед ней дверцу. — Ныряй давай. Я сейчас печку включу. Она подчинилась, села на пассажирское сиденье и сбросила со ступней промокшую обувь. Вытянула ноги на коврике, откинулась на спинку, задумалась. Может быть, спросить Быкова? Но недаром Женя говорил о каком-то сверхсекретном проекте. От такой холодной глыбы льда никогда ничего не добьёшься, даже по рабочим вопросам. Своей упорной таинственностью он порой напоминал ей наставника. Только Меглин горел огнём и не подпускал близко из-за обжигающего жара. От Седого же веяло непримиримым холодом. И ни от одного, ни от другого было невозможно добиться даже крохотной подсказки. Оставался, наверное, единственный человек, кроме отца, к которому ещё можно было обратиться. И именно теперь, когда у неё есть время и защита в лице мужа. А у того — выходной. — Отвези меня сейчас кое-куда. — По-моему, на сегодня экскурсий достаточно, — нахмурился Женя. Но Есеня щёлкнула ремнем безопасности, освободилась, повернулась к нему. Придвинулась ближе, а затем и перебралась на его колени. Положила руки ему на плечи, пожаловалась: — Мне холодно... — Я же говорил, — буркнул муж. Но тут тонкие пальцы осторожно прикрыли ему губы, а тёмные бездонные очи приблизились, заглянули в глаза. — Ты меня не понял, — хрипло возразила она.

***

"Удачных раскопок". "И тебе", — мысленно отозвалась Есеня. По новой привычке она оглянулась по сторонам, выбрала себе любимый стол, самый отдалённый и уединённый во всём помещении читального зала при центральном архиве ФСБ. На удачу, посетителей было немного, рабочий день уже понемногу заканчивался. Елена Васильевна позёвывала за своей стойкой и явно подумывала о том, чтобы свалить домой пораньше. Впрочем, своё дело она сделала: перед Есеней на столе возвышалась стопка казённых папок. Но прежде, чем приступить к "раскопкам", та опёрлась локтями на стол и попыталась хоть немного привести мысли в порядок. Конкретно сейчас там царил кавардак. После случившегося на поле из Нижнего пришлось спешно ехать в Одинцово. Женя предложил ей сменить промокшую обувь, а на деле, конечно, захотел продолжения того, что было в машине. В итоге они прибыли в Москву только спустя полтора часа и сразу встали в безнадёжную пробку. Есеня смотрела в окно, чувствуя, как до сих пор тяжело дышит её супруг, и думала, что он наверняка вот-вот предложит ей заняться чем-то поинтереснее, и прямо сейчас. На то в автомобилях были тонированные стёкла, как он сам, бывало, говорил... Впрочем, ей было всё равно. Ни там, на поле, ни после, её голова ни разу не отключилась и не позволила расслабиться. Мозг работал сухо и чётко, как точный механизм. Есеня знала, для чего всё это делает и для чего провоцирует мужа. Это у неё всегда были трудности с тем, чтобы загореться, особенно в последнее время. У Жени и поныне достаточно было включить кнопку. И все эти "кнопки" были ей хорошо известны. В том, что теперь он согласится отвезти её в Москву, она даже не сомневалась. — Что здесь такое? — недоумённо нахмурился Женя, когда они без инцидентов добрались до нужного места. Есеня окинула большие заводские здания беглым взглядом, облегчённо вздохнула. Надо же, была здесь всего пару раз в жизни, а всё же хорошо запомнила дорогу. — Пошли, — позвала она, выбираясь наружу. Огляделась. Женя фыркнул, но вышел из машины. Пискнул включённой сигнализацией, следом передёрнул затвор служебного пистолета. "Вот и Огнарёв", — вспомнила Есеня и невольно посмотрела на выбитую форточку одного из громадных тёмных окон. Больше года назад, это стекло разлетелось от её пули, пока наставник зажимал себе рану в левом плече. Местного обитателя нельзя было назвать радушным хозяином. — Спрячь ствол, — посоветовала она. — Мы поговорить пришли. Спугнём. Брови мужа взлетели вверх, но он послушался. И заинтригованно последовал за ней. Есеня уверенным шагом преодолела несколько пустых помещений, затем взбежала по лестнице вверх. У дверного проёма остановилась, прислушалась. Осторожно заглянула внутрь. И застыла на месте. Женя шагнул мимо неё, обошёл неподвижное тело на полу. Сдвинул брови. — Это что за чел? — Сослуживец моего отца, — подавленно ответила Есеня и подошла ближе. — Максим Огнарёв. — Скорее, на бомжа похож. Она не ответила, присела рядом с телом, разглядывая рваную одежду. — Хотел бы я сказать, что у твоего отца странные сослуживцы, — начал муж, недоверчиво наблюдая за её действиями. Есеня фыркнула: — Вот и не говори. Вдруг, на миг прикрыв глаза, она вздрогнула, посерьёзнела. Поднялась с колен, плавно переместилась к голове убитого, будто влекомая чьей-то рукой. Как во сне, потянулась к воротнику грязной рубашки, открыла шею, пригляделась. Позвала: — Смотри. На шее Огнарёва темнел тонкий багровый кровоподтёк, на мёртвой коже засохло несколько тёмных капелек. — Чем это его? — Похоже, что леской, — ответил Женя, опускаясь на корточки с другой стороны, — Или, может, проволокой. — Или шнурком, — предположила Есеня, невольно вспомнив своё знакомство с липецким душителем. — Быстро и смертельно, и никак не ослабишь. Воздуха не хватает, мысли путаются, тело уже не слушается. У жертвы шансов ноль... В тяжёлом взгляде голубых глаз мелькнул огонёк удивления: — Богатый опыт? "Ты была бы одиннадцатой... " — вспомнилось эхо сурового баритона. Она вздрогнула. Отмахнулась. — Да просто... приходилось. — Шнурок толще, — возразил Женя. — А здесь видишь, какая линия? Тоненькая. Как струна. В кожу врезается. Да, уж... Явно не по пьяни его собутыльники приговорили. Есеня поёжилась, встала. — Ну, может, скажешь, какая тут связь? Она приподняла брови. — Мы полдня потратили на поиски какой-то фейковой деревни, — холодно перечислил он. — Теперь мы — рядом с мёртвым чуваком, сослуживцем твоего отца. Он что, тоже знал Меглина? — Не уверена насчёт Огнарёва, — возразила Есеня. — Но Меглин его знал, точно. Это он его нашёл. "Так же, как и тебя", — напомнил знакомый внутренний голос. — Он же и грохнул? Чёрные глаза в ответ полыхнули такими молниями, что Женя кашлянул и потянулся в карман за айфоном. — Так. Ну, ладно, — примирительно сказал он. — Наше дело маленькое. Видим труп — зовём оперативную группу. Да? Есеня со вздохом кивнула. Муж принялся набирать номер. Дожидаясь ответа в трубке, оценивающе посмотрел на неё. — Погнали, отвезу тебя домой, — распорядился он. — Я займусь. Да? Она кивнула вновь. Но у машины задержалась, задумчиво прикусила губу. "Я не могу так всё оставить! Ну, же! Не молчи! Скажи, что делать!" "А что ты сделать можешь? Любуйся. Он играет — мы тупим. Он умный, мы — дурачки, — отозвался тот, к кому она обратилась. — Прёт его, видишь? Прёт". — Поехали, — раздражённо позвал муж. Есеня опомнилась, заняла своё кресло почти автоматически. Пока Женя выруливал из лабиринта заброшенных зданий, она смотрела вперёд невидящими глазами и продолжала мысленно допытываться: "Думаешь, это он? Снова он? Но почему Огнарёв? Почему удавка, а не нож или огнестрел? Почему здесь, сейчас... Откуда он узнал..." "Почему-почему, — фыркнул её невидимый помощник. — Ты в курсе, сколько подряд вопросов задала?" "А у меня ничего другого не осталось, — огрызнулась она. — Одни вопросы". И, как прежде, когда она меньше всего ожидала подсказки, знакомый баритон не оставил её барахтаться в тине собственных заключений. "Художника своего помнишь? Всё имеет значение и смысл. Рисует он, — услышала она. — Большую картину рисует, под носом у тебя". Она задумалась. В словах наставника, пусть даже призрачного, явно был скрытый подтекст. "То есть мы уже находили жертв, — наконец, догадалась она. — Но не видели связи, не связали в серию?" Если молчание вправду означало согласие, тогда бесплотный собеседник был с ней солидарен. Доли секунды понадобилось на то, чтобы дотянуться до телефона и начать бегать пальцами по экрану. В конце концов, у неё в распоряжении был целый отдел СК! Если уж там как-то сумели отыскать "буквы" Верещагина и организовать эксгумацию мнимого Лешего за один день, пускай потрудятся и над другой важной задачей. Решительно, сотовая и интернет-связь — это сила! — Забрось меня в архив. — Это ещё зачем? — фыркнул муж. — Да так, — уклончиво ответила Есеня. — Дела кое-какие остались. Вот эти самые "дела". В который раз она решила послушаться совета своего незримого помощника и проверить, был ли случай с Огнарёвым единственным. "Струна, струна, — приговаривал тот же внутренний голос, явно воодушевлённый случившимся. — Шнурок такой линии не даст, отличница. Леска — тем более. Хоть в чём-то твой муж сечёт". Есеня вздрогнула, вдруг вспомнив, с каким странным выражением Женя посмотрел на неё перед тем, как высадить здесь, на ступеньки. — Позвони. Я приеду, заберу. — Сама доберусь как-нибудь, — возразила она. И, спохватившись, прибавила нужное "спасибо". Такое же холодное, как и тон его голоса. — Не заблудись там, — бросил он. — В архиве... "Ты работать будешь, нет? — строго одёрнуло подсознание. — Сама же сюда притащилась". Есеня кивнула и открыла первую папку. Некто, кого она в свою бытность за глаза нарекла Худым, так же, как и лысого начальника Седым, опять постарался на славу. Давно забылись их прошлые недоразумения, его подозрения, тот тяжёлый допрос после гибели Меглина. Теперь правая рука Быкова трудился на износ, помогая преемнице сыщика, впрочем, как и весь спецотдел. Условия договора начальство соблюдало неукоснительно, и полномочий у неё появилось несравненно больше. Уже никто не отказывал ей в немедленном доступе к любым папкам, а Елена Васильевна относилась ко всем запросам с таким же почтением, как и в свое время к её отцу. Отныне для дочери старшего советника юстиции не существовало закрытых или недоступных материалов. Разумеется, кроме тех, что всё ещё числились на любимых "руках"... Но пока что необходимости в них не было. И вот прошло два часа с тех пор, как она удалёным образом подключила свою информационную сеть, пока они с мужем стояли в неподвижном заторе. А результат уже ожидал её на столе в архиве. Всего-то нужно было найти душителей с похожим почерком и, желательно, среди нераскрытых дел. Временной промежуток? Полтора-два года, если получится, то — три... Любое другое похожее убийство могло бы ускользнуть от её внимания. Но Максим Огнарёв, старый сослуживец отца — человек, неразрывно связанный со всеми загадочными событиями в том же клубке, в котором судьба держала их всех, в том числе и Меглина, — не мог умереть просто так, в бытовом порядке. После того, что между ними случилось восемнадцать лет назад и до чего она до сих пор не могла дознаться, Огнарёв пропал как капитан милиции и как личность. Её поиски так и не увенчались бы успехом, не отвези её наставник однажды в то самое место и не покажи ей какого-то невменяемого мужика с двустволкой, которую тот угрожающе высовывал в форточку. Этот человек, сошедший с ума от страха за свою жизнь, совсем не походил на того весёлого, улыбчивого друга отца и мамы со старой фотографии. Словом с ним удалось переброситься немного позже, когда она набралась смелости и решительности для того, чтобы нанести ему повторный визит в одиночку. И хотя раненый его пулей Меглин ворчал, что, мол, "теперь его не найдут точно", оказалось, что Огнарёв не спешил менять место жительства. Впрочем, толку от такого интервью было чуть. На её конкретные вопросы у него были туманные и загадочные ответы, понятные только ему одному. Казалось, вся эта тройка — он, отец и наставник — просто сговорились морочить ей голову. И даже признание последнего, которое он заготовил для ученицы напоследок, как горький десерт, увы, ни на что света не пролило. Только нанесло первую незаживающую рану в её сердце. А потом его смерть углубила этот надрез. Не удивительно, что Меглин хранил могильное молчание до самой последней минуты. Знал, хорошо знал, насколько острыми будут его слова. "Ты спрашивала, кто убил Олю?... Я..." С тех пор она ни о чём старалась не думать и не вспоминать. Безответные вопросы, что остались мучительным послевкусием, требовали конкретики, подробностей, заставляли сомневаться, надеяться на какой-то другой смысл того, что он ей сказал. И рана продолжала кровоточить, не заживала, саднила. Он, должно быть, думал, что подарит ей облегчение, а вместо этого, закрыв одну пробоину, тут же образовал другую. Раньше она терзалась вопросом, кто убил её мать и почему правосудие до сих пор не занесло над ним свой меч? А теперь изводила себя поисками истинной причины его поступка. Всё пыталась представить себе его руку и палец на спусковом крючке, мамины глаза, кровь, полёт пули — и... не могла. Он, не раз доказавший Есене, что способен убивать хладнокровно и решительно, в её мыслях не мог лишить жизни любимую женщину, даже если она сама просила его об этом. К тому же наставник не раз говорил, что он против огнестрельного оружия. Одно дело, когда ему пришлось играть со Стрелком на равных. И совсем другое — вот такая смертельная встреча, должно быть, заранее оговоренная, личная... Он сам стащил табельное у Огнарёва, чтобы облегчить "заказчице" уход? Но почему тогда выстрел был в живот? Да ещё и второй последовал за первым, чуть ли не в ту же самую точку? Бр-р!.. Меглину крупно повезло, что тогда он свалился в тяжелейшем приступе, из которого уже не было выхода. Не случись такого, она бы нашла в себе силы задать ему все эти вопросы и после вытрясти из него ответы на каждый! А теперь кому могло прийти в голову отыскать и задушить этого полусумасшедшего психа? Наверное, тому же, кто год назад приказал Рубелю убить генерала Григорьева? Вот она, эта ниточка, кончик запутанного клубка! "Ты меня не поймаешь" убивал чужими руками, но если получится схватить его очередную "марионетку" живьём, это уже будет невероятной удачей! Быть может, даже долгожданной ступенькой на пути к цели. — Смотри, — воодушевлённо прошептала она, пользуясь тем, что осталась в зале наедине с внутренним голосом. — Год назад уже случилось похожее убийство! Москва, почерк такой же. А вот ещё, это уже в области... И здесь — та же картина. И тут... Это он, да? Его кукла! А, может, даже он сам! Она с новыми силами зарылась в отчёты, протоколы и заключения, зашуршала листками. Ещё одно нераскрытое дело удивило своей территориальной припиской. Воронежская область? Но единственный пострадавший был ей хорошо знаком. Семён Аркадьевич, часовщик. Бесследно пропавший из столицы уже почти полтора года назад. И обнаруженный после, с такой же странгуляционной бороздой на шее. Вот и ответ на все вопросы. Вот и связь. Есеня в который раз возблагодарила начальство за предоставленные полномочия и усердие самого молодого отдела СК. Неужели они сумели так быстро выполнить столь кропотливую работу? Просто невероятно! Или это преимущества цифрового пространства, от которого Меглин, помнится, шарахался как от огня? Но тем не менее не препятствовал погружаться в него своей ученице. "Я не доверяю компьютерам, — ворчал он. — Компьютер можно взломать, заразить вирусом. Человек — куда надёжнее". "Никак, понравилось с ложечки есть?" — вдруг неодобрительно заметил второй участник "раскопок". Она насторожилась: "То есть?" "Ну, ешь всё, что подсовывают. Смотри, скоро так и думать разучишься сама". Догадавшись о причинах его неудовольствия, Есеня фыркнула: "Много ты понимаешь. Никто мне ничего не подсовывал. Просто воспользовалась помощью". "С каких это пор?" "Ну посмотри, какой это массив данных! — мысленно возразила она. — Раньше мы бы и за год не справились! А теперь будет куча свободного времени". "На что?" — хмуро поинтересовалось подсознание. Но Есеня тряхнула головой: она была занята, раскрыв блокнот, торопливо переписывала на чистый лист нужный адрес. Закончив, сгребла материалы обратно, в папку и вскочила на ноги. "На то, чтобы опросить свидетеля! — Есеня едва сдержалась, чтобы не воскликнуть это вслух, и взглянула на свой маленький наручный хронометр. — Ещё не поздно! Поехали!"

***

Спустя часов шесть, когда стрелки на циферблатах стали неуклонно подползать к одиннадцати, в одном из областных городов Иванова случилось происшествие, взбудоражившее не только местную полицию, но и, впоследствии, столичный уголовный розыск. На узком участке лесополосы, что клином вдавался между двумя лентами шоссе, словно из ниоткуда, появился какой-то человек. Вернее, несовершеннолетняя девочка. Громко шурша по траве босыми ногами и натыкаясь на стволы деревьев протянутой рукой, она брела напрямик, не разбирая дороги, пошатываясь и тихонько всхлипывая. То, как она хваталась за ветки, что били её со всех сторон, и беспомощно протягивала руки в пустоту, перед собой, напоминало движения слепого. И она действительно почти ничего не видела. В щёлочку насильно сомкнутых век пробивался лишь слабый свет фар, а шум мотора и шорох колёс уверяли в том, что совсем рядом была автострада. После всего того, что ей пришлось пережить... Ещё немного, ещё несколько шагов вперёд, превозмогая боль и слабость... И её найдут, ей помогут! Её спасут... Босые ступни шагнули на твёрдый асфальт, в невидящие глаза бросился маленький, невозможно яркий лучик света. Раздался оглушительный, протяжный гудок грузовика. Дальнобойщик, которого угораздило проезжать по этой пустующей дороге, резко надавил на тормоз, и громадный бампер, похожий на железнодорожный рельс, остановился всего в паре метров от нарушительницы правил. Громко, облегчённо вздохнул мощный двигатель, и фары прожектором осветили пространство, в том числе бросившуюся под колёса девочку-подростка. Случившееся заставило её застыть на месте столбом. Так она и стояла теперь, повернувшись к грузовику спиной. Заготовив все возможные упрёки, помноженные на собственные злость и страх, водитель резво выскочил из кабины. — С ума спятила, что ли? Ты что творишь? Откуда здесь взялась? Нафига под колеса прыгаешь? — заорал он. — Ослепла, что ли?! И торопливо направился к неподвижной девочке. Однако чем ближе он подходил, тем осторожнее и взвешеннее становились его шаги. По ходу, ослеп он сам: с незнакомкой явно было не всё хорошо. Вернее, ей было совсем плохо. С её худого, измождённого, абсолютно голого и избитого тельца свисали какие-то разноцветные, блестящие... ленты? Причём, при более близком рассмотрении ушибы оказались глубокими ранами, кем-то заштопанными этими самыми лентами, на спине, на шее, на руках и ногах... По лодыжке от бедра струйкой стекала кровь. И слышался тихий, жалобный плач. Сглотнув, дальнобойщик тронул бедняжку за плечо, окликнул. И моментально пожалел об этом. Незнакомка повернулась, демонстрируя изрезанное лицо, словно порождение современных психологических триллеров. Её губы были зашиты, веки — тоже. Но хуже всего было то, что край правого слегка отгибался вниз, и в маленькую щель проглядывал белок глаза. Дополняли жуткую картину тщательно расчёсанные длинные волосы и ярко-красная помада на заштопанных губах. Её едва различимый плач доносился как будто изнутри, как из старой говорящей куклы. Водитель напрочь утратил дар речи и подвижность своего монументального тела, вытаращил глаза. В тот самый миг порождение ночного кошмара с мольбой протянуло к нему руки и потом рухнуло прямо на асфальт, он не успел подхватить... Через двадцать минут во двор ближайшей больницы, с ревом и на полной скорости, как сошедший с путей поезд, ворвался громадный грузовик. Предупреждённые загодя санитары мгновенно погрузили несчастную на каталку. Операционная в реанимационном отделении уже была готова. — Адреналин! — командовал врач, старательно разрезая окровавленные ленты на побелевших губах и каждый раз морщась так, словно сам испытывал похожую боль. — Тахикардия! Чёрт! Лидокаин! Готовьте дефибриллятор! В ответ пациентка что-то простонала, тихонько замычала. — Потерпи... Потерпи, милая, — срывающимся голосом просил он, скальпелем рассекая зловещие кривые стежки. — Срочно в банк! Мне нужна третья отрицательная! Да быстрее же, чёрт! Звони!.. Заряжай! Девочка напрягла все свои силы и всем телом подалась навстречу, даже приподнялась на локтях. Замычала. — Она сказать что-то хочет! — догадалась медсестра. Врач наклонил к дрожащим губам своё ухо, напряг слух. Услышал хриплый, глубокий вдох, а следом всего одно слово: — Под... собка... — Фибрилляция! — Да к чёрту! — рявкнул он, чувствуя, как из глаз по маске струятся слёзы. — Разряд! — Пульса нет. — Ещё! Разряд! Но монитор упрямо тянул ровную линию, вслед за протяжным, невыносимым гудком...

***

— Я тебя поймаю. Она перевела дух, взялась за приклад табельного удобнее и крепче. Наставив дуло на невидимую в темноте цель, сделала несколько шагов вперёд и резко обернулась. После — ещё раз. Жаль, у неё не такое феноменальное зрение, как у наставника, и при столь скудном освещении было невозможно что-либо различить. По ощущениям она — в каком-то небольшом здании, как будто пробиралась через несколько комнат. Тесно, потолок — тоже невысокий. Окна как будто заколочены. Тонкий запах бревенчатых стен. Скрип половиц под ногами, куда не ступишь. И между тем — Есеня знала точно: здесь же, в темноте, был ещё кто-то, слышалось его дыхание. Совсем близко. Обернувшись ещё раз, она навела пистолет на звук и внезапно различила отчётливый щелчок взведённого курка. Торопливо ответила ему тем же, и все чувства обострились донельзя. После того давнего случая с Субботником она впредь никогда уже не забудет снять оружие с предохранителя перед тем, как стрелять. Теперь она была готова к бою, как и верный "Макаров". — Кто здесь? — гневно, громко спросила Есеня. — Покажись! Хватит в прятки играть! В ответ ярко вспыхнул свет. Она зажмурилась и отступила назад, стараясь удержать оружие в том же положении, что и до того. — Что, догадалась? Отчаянно моргая, она посмотрела в прицел и похолодела. Перед ней стоял высокий человек в камуфляжной форме и капюшоне, с выставленным вперёд охотничьим дробовиком и чем-то вроде мешка на голове — или закрытой маски, сплошной, без прорези для глаз. Внезапно он поднял свободную руку и сбросил капюшон, а следом открыл лицо, всё в туберкулёзных бугорках, как кожа у болотной жабы. В центре ярко горели слезящиеся глаза Лешего. Есеня на миг лишилась дара речи. Но следом брови сдвинулись к переносице. На сей раз никто не смог бы помешать ей сделать то, что она должна была сделать раньше. Она сжала пальцы на прикладе, указательный коснулся освобождённого спускового крючка. — Глаза... — тихо бормотал Пасюк, подступая ближе и пытаясь своим неподвижным взглядом пресмыкающегося превратить её в камень. — Глаза чистые... Такие глаза гасить надо... Она вскрикнула и, уже более не раздумывая, нажала на курок. Раз, потом — ещё. Две последние пули. От первого же выстрела голова противника разлетелась вдребезги, так, словно "Макаров" стрелял намного более крупным калибром, и вторая пуля влетела уже в сноп кровавых брызг. На руки, за которыми спрятались её глаза, брызнуло горячим и алым, обронённый пистолет стукнулся о пол где-то под ногами. И рядом глухо упало тело, под её собственный, сдавленный вопль...

***

В глаза ринулся такой же яркий свет. Инстинктивно дёрнувшись, Есеня спросонья забарахталась, зажмурилась, отвернулась. После, уже окончательно вернувшись в реальный мир, сообразила, что в её руке нет и два дня как уже не было табельного оружия, что она — в спальне, раскорячилась по диагонали на всю супружескую кровать, и в комнате пусто, только горит верхний свет. Уснула, даже не успев его погасить. С тихим стоном Есеня потянулась к ночному столику за айфоном. Включила экран, скривилась. Так поздно? А ведь Женя всё ещё не возвращался. Когда он говорил, что сегодня задержится на службе, она и подумать не могла, что муж захочет там, судя по всему, заночевать? Хорошо, что получилось ему позвонить часа три назад. Тогда, уложив ребёнка спать, от внезапной мысли, что супруга всё ещё не было рядом, она почувствовала, что в первый раз за год стало непривычно и тревожно. Раньше подобного не случалось. — Как дела, ты дома? — торопливо осведомился он, едва взял трубку. — Да. Нормально добралась. Таксист вежливый попался. — Я думал, у тебя на них "аллергия", — напомнил Женя. Супруга нахмурилась. — А ты... Но он вновь не дал ей взять слова, спросил сам: — Ну, и как твои "раскопки"? Есеня пожала плечами. — Увенчались успехом. Представляешь, Огнарёв был не первой жертвой. Таких случаев по области и в столице — около десятка. И разрозненные почему-то. Но Быков сказал: объединят... Часовщик... — она почувствовала, что неудержимо засыпает. — Помнишь? — Да, не слабо. — Хорошо, хоть другой свидетель в живых остался... Я уже была... у него... Есеня потёрла глаза и не удержалась, зевнула прямо в трубку. — Ты ложись давай, я сегодня поздно буду, — быстро произнёс он. — Очень? — зачем-то спросила она. — Тебе спасибо, тут всё управление на ушах стоит, — проворчала трубка. — Теперь понятно почему. Седой к себе вызывает... Ладно, Есень. Меня не жди, отдыхай. Спи. — Хорошо... Она зевнула. С сомнением покосилась на коробочку айфона, но так и не решилась позвонить мужу. Не захотела. Погасила свет, вытянулась на покрывале, подложив локоть под ухо. Однако стоило только сомкнуть веки, как в темноте вновь и вновь принялась разбиваться на части человеческая голова со слезящимися жуткими глазами. Есеня зажмурилась крепче, но голова не исчезла, опять брызнула кровью во все стороны. Ну нет, так точно заснуть не получится. Рука на ощупь дотянулась до спасительной кнопки, свет вспыхнул снова. Она села на кровати, болезненно сощурилась. Упёрлась согнутыми локтями в колени и запустила пальцы себе в волосы. Задумалась. Что говорил отец, когда утешал её? Ничто так не помогает, как работа? А что говорил Меглин? Почти то же самое. Приняв решение, Есеня соскользнула на пол, удачно приземлившись в тапочки, и отправилась вниз. Там она опорожнила почти допитую бутылку виски в квадратный стакан. Следом разложила на столе и на диване вокруг себя содержимое нескольких папок, позаимствованных у Елены Васильевны под честное слово. Вытащила из них пару следственных фотографий и уставилась на них, пристально, пытаясь, как в голограмме, увидеть что-то, скрытое от посторонних глаз. Вместо этого в голову полезли самые свежие воспоминания. Адрес, что оказался правильным, и скромная "двушка" с перепуганным хозяином. — Ну, говори давай, не стесняйся, — велела Есеня, надвинувшись на него, молодого парня, двадцати лет от роду. И по совместительству — единственного живого свидетеля по делу таинственного душителя. Тот отступил назад. — Вам кого? — Три года назад, — жёстко продолжала она. — Ваша мать подала заявление о том, что на вас напали, избили и ограбили. Вы заявление отозвали. Почему? Парень насупился, скрестил на груди руки. — А какой смысл? Их бы всё равно не нашли. — Их? — уточнила Есеня. — Ну... — Ври быстрее, паузы выдают. Он вздрогнул: — Чего? Она придвинулась ближе, нахмурилась. — А ты что так испугался? Мамы испугался? А ты знаешь, что этот, который на тебя напал, потом сделал с другими? Знаешь? — Я не понимаю, в чём дело... Не выдержав, Есеня схватила свидетеля за грудки и слабо встряхнула. Тот зажмурился. — Девять трупов, Володя! Девять! И всё потому, что ты молчал! Правду сказать испугался! Опомнившись, она отстранилась, едва поборов в себе желание утереть руки. Кто бы когда-нибудь сказал бы всем этим стыдливым жертвам, халатным вахтерам, невнимательным очевидцам и равнодушным свидетелям, как они сами, своим бездействием, неосознанно помогают жестоким серийным убийцам! С её губ чуть было не сорвалось обвинение в том, что все восемь последующих жертв были на его совести. Но она сумела взять себя в руки. Володя густо залился краской. Пролепетал: — Я ничего такого специально не искал. Я... — Ты экспериментировал, Володя, — уже тише, вкрадчиво, подсказала она. — Все так говорят, и ты так говори. Он кивнул. Отошёл в противоположный конец комнаты, чтобы максимально увеличить безопасное расстояние между собой и гостьей. Упёрся в стену спиной, пробормотал: — Он меня по интернету нашёл. Предложил... Поэкспериментировать. Есеня затаила дыхание. — Это был он? — Да, он, — сквозь зубы подтвердил Володя. — Прислал адрес. Там дом заброшенный. Нужно пройти в комнату, а там на стуле такая м-маска... Закрытая. Ты её надеваешь, и ничего не видно. Он соединил пальцы, с силой принялся загибать каждый, поочерёдно. — Я не слышал, как он подошёл. Вдруг он начал меня душить. Я пытался и не мог рукой туда... ослабить... В подтверждение "экспериментатор" запустил себе пальцы под воротник. Он тяжело дышал, глаза выкатились из орбит, голос сел. Есеня невольно вспомнила собственные боль, ужас и растерянность, которые от недостатка кислорода только усиливались, и глубоко вздохнула. — Я не понимаю до сих пор, как я вырвался. Он умолк, пытаясь взять себя в руки. Наконец, справившись с эмоциями, продолжил уже спокойнее: — Потом сбросил маску и... Там из стены вот такой гвоздь торчал! Наверное, я его толкнул, и он на него напоролся. Там его кровь была... Есеня встрепенулась, бросилась к выходу: — Поехали! — Чего? — Дом покажешь! Володя покачал головой. — Так он же на слом шёл. Снесли давно. Она беззвучно выругалась. Подошла к кухонному столику у окна и хлопнула по нему ладонью. — Садись! Быстро! Пиши! — Что писать? — пробормотал тот, вжимаясь спиной в стенку. — Всё, что мне только что рассказал! — её голос звенел от ярости. — Заявление, которое ты уже раз написал! А потом забрал! Пиши! — Пишу, — угрюмо отозвался он, шурша по бумаге чернильным шариком. — Всё пиши! Подробно! — хмурилась Есеня, описывая круги по маленькой комнате. Наконец, услышав, что шуршание прекратилось, она замерла, где оказалась, — у двери в коридор — и поставила руки на пояс. — Написал? Он кивнул, посматривая на неё исподлобья, как затравленный и сердитый зверёк. После молча поднял вверх исписанный с двух сторон бумажный лист. Есеня вздохнула. — Молодец. Вот завтра и отнесёшь, куда следовало. Адрес помнишь или подсказать?.. Есеня сонно подпёрла щёку ладонью. От злости на трусливого свидетеля и недальновидных коллег её до сих пор немножко потряхивало. Ужасно захотелось курить, но взамен она сделала глоток виски. Внутренности обожгло живым огнём с медовым привкусом, а голова наотрез отказалась соображать, до утра. Отличное средство от бессонницы, порекомендованное ещё наставником. Наслаждаясь этим сладким туманом, она допила виски и поставила стакан на край стола. А потом разом сдвинула в сторону все материалы и сжалась в калачик на единственном свободном участке дивана, обхватила руками колени. Под щёку скользнуло что-то гладкое и прохладное, кажется, фотография? Но ей было уже всё равно. Голова Лешего разлетелась на кровавые осколки в последний раз, и потом милостливо наступила темнота...

***

Эта же голова разбивалась на листке бумаги в самом простом и схематичном своем воплощении. Есеня и сама не поняла, как умудрилась за столь короткое время и совершенно бессознательно набросать её карандашом. Рисунку, даже такому грубому, недоставало красок. И не успела она об этом подумать, как кончик карандаша в руке налился кровью и закапал бумагу красными кляксами. Её передёрнуло. — Что, рисуешь? Доли секунды понадобилось на то, чтобы подсунуть листок под стопку папок и торопливо сложить локти на зелёном сукне. — Нет, работаю, — возразила она, не оборачиваясь. — Пытаюсь найти след "Ты меня не поймаешь" среди нераскрытых дел. В темноте старого лофта тихо потрескивала печка. И хотя горела только одна настольная лампа, все фотографии и заключения были видны чётко, как днём. Звук знакомых шагов оповестил о том, что наставник подошёл совсем близко и встал за спиной. — Успехи есть? — В каком-то смысле, — ответила она. — Вот, смотри. За последние три года девять случаев удушения гитарной струной. Едва слышно скрипнуло дерево. Меглин оперся на спинку её стула и навис над ученицей сзади, склонился ниже. Спину обдало приятным теплом, и мысли понеслись вскачь, обгоняя друг друга. Так захотелось обернуться, резко, стремительно, хотя бы попробовать застать его врасплох! Может быть, поймать его губы в темноте, обхватить руками за шею? И в то же время так не хотелось портить это мгновение! Редкое, драгоценное, несущее покой и безопасность. Она — наконец-то дома. В полумраке плывут ленточки сигаретного дыма. По блестящему кафелю и мебели скользят золотые отблески огня и отражаются светлячками в любимых, уставших глазах. Ещё немного, и он проворчит, что здесь, в своём собственном доме, имеет право не только на работу. И как будто совсем не оценит служебного рвения ученицы искать преступников, даже после окончания напряжённого рабочего дня. Тогда останется только несмело попросить его о ночлеге и обалдеть от счастья, увидев милостивый кивок в ответ... Как обычно, не ведая о её душевных муках, а, может быть, просто не придавая им особого значения, Меглин подошёл к столу, вынул из папки несколько фотографий и теперь рассматривал их под светом лампы внимательнее, по очереди. Выдохнул струйку дыма, многозначительно взглянул на Есеню. Поправил: — Уже десять, да? Та помрачнела, уставилась на зелёное сукно, не зная, что сказать. А он бросил снимки на стол, и стопка перед ней раскрылась веером. — Дела почему не объединили? — Объединили, — возразила она. — Теперь, когда я сказала. Почерк похожий. Странгуляционная линия почти такая же, как у Огнарёва. Поймав взгляд наставника, она прибавила: — Я собираюсь заняться этим всерьёз. Сама вызовусь. Быков не откажет, уверена. — И что, даже зацепки есть? — Свидетель. Он насмешливо присвистнул: — Ого. Роскошь... — Да. Молодой парень, выжил, — пальцы выцарапали из стопки нужную фотографию. — Вот. Утром поеду к нему, опять. Меглин поднял снимок, всмотрелся. — Глаза перепуганные. Она опешила. — Что? — То. На всю жизнь. Всё в глазах. Намучаешься с ним ещё. Есеня насупилась, даже руки скрестила на груди. — А ты таких смелых много видел? Сам иди лови. И, немного помолчав, прибавила: — Зато он мне всё рассказал. Наставник недоверчиво прищурился, пыхнул сигаретой: — Что-то интересное? Есеня задумалась, припоминая недавний разговор. — Сказал, они в сети познакомились, на сайте, где ищут компанию для сомнительных удовольствий. Договорились о встрече. Старый дом под снос в области. Глушь, в общем. Он маску такую закрытую надел, а тот — на него и давай душить. Спасся чудом. Говорит, когда с ним боролся, оттеснил к стене, и там гвоздь торчал. Вот убийца на него и напоролся. Свидетель вырвался, убежал. Дом снесли. Всё. Она невольно развела руками. — Первый блин, он такой, — пророкотал Меглин. — Комом. У всех. А заявление зачем забрал, не говорил? Она пожала плечами. — Испугался. — Так поздно уже пугаться. Раньше надо было. Раньше... Она помолчала, осторожно начала: — Думаешь, он ему угрожал? Он это... — Что ты думаешь? — нахмурился наставник. Есеня покачала головой. — Не знаю пока. Не уверена. Поеду ещё раз... — Ну, смотри. В одну речку два раза не ступишь. Она вздрогнула: — Ты о чём? Тёмные, волчьи глаза зловеще сверкнули за сигаретной дымкой: — Узнаешь.