───── ☽༓☾ ─────
Той ночью у Кацуки ушло много времени, чтобы заснуть. Не то чтобы он не устал. Закончив до совершенства перевязывать раны водяного, он провел остаток дня в попытках снова придать комнате хоть какой-то приличный вид. Он был совершенно уверен, что водяной был бы рад посмотреть, как он одержимо носится по спальне, но забеспокоился, что тот начал высыхать, и поднял его на руки. Существо запротестовало на своем загадочном языке и, хотя Кацуки не понимал сказанное, по интонации было ясно: тот недоволен, что его переносят. Перемирие заключили лишь тогда, когда Кацуки не только подпер дверь ванной стулом, не позволяя ей захлопнуться, но и оставил водяного с медленно размораживающимися мини-пиццами рядом с ванной. В какой-то момент, когда Кацуки чинил сломанную книжную полку, его зашел проведать вернувшийся с работы Киришима. Стук удивил Кацуки, но не так сильно, как донесшееся из ванной рычание потерявшего спокойствие водяного. Бросив на существо раздраженный взгляд, он со смирением слегка приоткрыл дверь, чтобы, заглянув внутрь, друг не смог заметить ничего неладного в комнате. Когда Киришима немедленно озвучил озабоченность по поводу услышанного через дверь, к постоянно растущему списку «симптомов» болезни пришлось добавить кашель. Конечно, друг легко купился, но это не облегчило смутное чувство вины, которое росло в Кацуки по мере того, как он все глубже и глубже погружался в паутину своей лжи. Кацуки всегда был из тех, кто беззастенчиво говорит правду, поскольку не видел смысла уклоняться от нее — просто не избегал ответственности, словно какой-то трус, и вместо этого принимал ее на себя так же, как и все вытекающие последствия. Даже в детстве ему было трудно лгать, поэтому не увиливал от неприятностей, которые создавал, и почти сразу признавался в содеянном. Ему не нравилось позволять своей лжи так разрастаться, но выбора особо не было. Это казалось неправильным, но он не мог выйти и объявить друзьям, что прятал раненого сказочного персонажа в своей гребаной ванной, и просто продолжал убеждать себя, что скоро все закончится. Водяной в конце концов выздоровеет настолько, что Кацуки сможет отправить его обратно в океан, и тот перестанет ему досаждать. Из плюсов: по ходу разговора Кацуки смог позаимствовать фен, хотя пришлось все время отгонять Эйджиро от двери. Эй выглядел озадаченным и любопытствовал, зачем ему понадобился фен, однако Кацуки не собирался признаваться, что нужно высушить страницы учебников, которые стали жертвами учиненного водяным беспредела. Но не затяжной стыд за свои секреты не давал уснуть, когда он смотрел, как часы на прикроватной тумбочке неторопливо тикают, перебираясь стрелками за полночь. С подушкой под головой Кацуки лежал на боку, приоткрыв один глаз, и вертел между пальцев визитную карточку, пока уголки черной бумаги не истрепались. К этому времени он мимо воли уже запомнил бо́льшую часть номера и был совершенно уверен, что сойдет с ума, если будет смотреть на него достаточно долго, чтобы запомнить полностью. Пусть его назовут зарвавшимся, но если в мире и было что-то, чему он больше всего доверял, так это своей интуиции. Это казалось дурацким ухищрением, но у Кацуки была острая интуиция, благодаря которой он был уверен в своих быстрых решениях, и прямо сейчас она подсказывала: в этой ситуации было что-то неправильное. Что-то решительно не так с этим Ястребом. Очевидно, он что-то скрывал, и, черт подери, если Кацуки не был подавлен тем, что не мог докопаться, что именно. Поначалу это казалось слишком большим логическим скачком — предположить, что люди ищут создание, которое, по идее, не должно существовать. Но чем больше он думал об этом, тем больше не мог отрицать подозрительность происходящего. Неужели это правда безумие — думать, что тут может быть преступный умысел? Что, возможно, сеть с крючками — не просто проеб глупого рыбака, а скорее ловушка, нацеленная на водяного? В конце концов, если бы такие существа, как этот водяной, были реальными, Кацуки не мог быть единственным, кто знал о них. Если в прочитанных на работе старых рассказах о встречах с русалками и было что-то ценное, так это то, что Кацуки был не первым человеком, столкнувшимся с подобным, и не мог быть последним… Не мог же? Очевидно, существа были достаточно редкими, раз русалки оставались столь хорошо хранимым секретом, но что это значило для Кацуки? И как далеко способны зайти люди в поисках того, кого он прятал дома? Эти мысли терзали разум, вихрем кружась в голове без видимого ответа, и все, что Кацуки мог сделать, — с сокрушенным стоном глубже зарыться лицом в подушку. Он ничего не добьется, если мысли будут продолжать снова и снова топтаться по кругу. И если для его пациента существовала опасность, будь то внешняя сила или он сам, Кацуки нужно хорошо отдохнуть, чтобы справиться с этим. Он открыл маленький ящик в прикроватной тумбочке и, сунув в него визитную карточку, со стуком захлопнул, прежде чем с раздражением перевернулся на другой бок. Кацуки закрыл глаза, возможно, слишком крепко, чтобы назвать это умиротворенным, и натянул простыни выше на лицо, как будто, закрывшись от мира в темноте, он и мысли свои погрузил бы так в пустоту. Удалось заснуть лишь чуть больше чем на час, прежде чем его грубо разбудили, сорвав одеяло. Кацуки со вздохом распахнул глаза. Без слуховых аппаратов, полагаясь только на осязание, он оставался пугающе уязвимым в темноте. Резко сев, он быстро отпрянул спиной к стене и поморщился, когда с размаху ударился головой о спинку кровати. Он лихорадочно нащупал лампу, отстраненно заметив, что все подушки, кроме одной, тоже исчезли, и взмахнул лампой как оружием. Со всей грацией агрессивного бабуина Кацуки вскочил на ноги и встал на кровати. Одетый только в боксеры и свободную майку, держа лампу как бейсбольную биту и готовясь напасть на противника, он включил свет. Водяной уставился на него в ответ, сидя на полу с мягким одеялом, обернутым вокруг головы и плеч, как у невосторженной происходящим русской бабушки: застывшее лицо, глаза прищурины от внезапного света. Кацуки с отвисшей челюстью медленно опустил импровизированное оружие, в то время как существо просто уставилось на него, словно Кацуки не заметит его, если водяной не пошевелится. Кацуки на мгновение захлебнулся словами, частично от недоверия, частично от смущения из-за собственной острой реакции, и не был уверен, насколько громким получился голос, когда остановился на: — Ты гребаный ублюдок. Мышцы горла водяного задвигались, когда он сформировал собственный ответ, и, хотя Кацуки не слышал, наверняка это были те же самые странные звуки, из которых состоял подводный язык существа. Затем водяной плотнее замотался в одеяло, и Кацуки в раздражении откинулся на кровать, все еще прижимая лампу к груди и переводя дыхание. Именно тогда рука медленно появилась на краю кровати и потянулась за последней подушкой — Кацуки с раздраженным ворчанием отмахнулся от нее. — Лапы прочь, половинчатый. — Он опустил лампу и поставил сбоку от себя, чтобы свободно жестикулировать, пока говорил. Всегда так делал, если был без слуховых аппаратов, хотя Киришима — единственный, кому почти хватало знаний жестового языка, чтобы понять его быстрые руки. Правда Эйджиро все еще время от времени путался — что было больше виной Кацуки, раз он его не исправлял, когда Киришима показывал «спасибо» рукой сбоку под челюстью, а не от нижней точки подбородка, что фактически означало «пошел ты». Это была маленькая, но простая радость для Кацуки в дни, когда такое случалось. Водяной с нескрываемым любопытством пристально наблюдал за его руками, но Кацуки больше интересовали ссутуленные плечи водяного и его затрудненное дыхание. Подозрительно прищурив глаза, Кацуки двинулся с такой скоростью, что застал водяного врасплох, когда молниеносно схватил существо за запястье, поднял руку и откинул одеяло. Повязки вокруг туловища ослабли из-за многочисленных движений, и на марле проступили маленькие темные пятна крови. Лицо Кацуки сурово нахмурилось, и, воздержавшись от слов, он указал на рану, сердито глядя вниз на водяного. Тот зарычал, но не так сильно, как в прошлом. Выдернув запястье из хватки Кацуки, он раздраженно отвернулся и непокорно скрестил руки на груди. Кацуки уже пожалел, что научил его. — Ты сведешь меня в могилу, — проворчал он, без всякого предупреждения подхватывая водяного на руки. Несмотря на то что его было нелегко поднять как невесту, Кацуки уже привык к весу в руках и даже сумел не уронить его, когда водяной тотчас же инстинктивно дернулся, — Кацуки лишь крепче сжал его, не обращая внимания на рокочущие вибрации раздраженного рычания в груди водяного. — Успокойся, половинчатый, я не причиню тебе вреда. К большому удивлению Кацуки, водяной чуть успокоился, и он смог отнести его обратно без особого сопротивления. Рядом с ванной лежала небольшая кучка подушек, и Кацуки с раздражением покачал головой: — Вор. Водяной посмотрел на него с легким наклоном головы и замешательством в глазах, но Кацуки не знал, как объяснить ему это слово. Вместо этого опустил водяного в его импровизированное гнездо, где ему будет удобно, пока Кацуки проверит раны. Он надеялся, этого будет достаточно, чтобы существо оставалось спокойным во время процедуры. Водяной настороженно наблюдал за ним, и взгляд стал окончательно недоверчивым, когда Кацуки вытащил аптечку из шкафчика под раковиной. — Не смотри на меня так, все с тобой будет хорошо. Сев рядом с существом, Кацуки положил аптечку на пол и начал снимать повязки. Водяной с любопытством заглянул в аптечку, даже переложил часть содержимого, чтобы посмотреть, что еще хранилось в глубине. Кацуки наблюдал за ним, проверяя, не испортит ли он ничего слишком сильно, но был рад, что тот отвлекся, — легче будет осмотреть раны. Ему снова пришлось смывать запекшуюся кровь вокруг ран, порезов и швов, вызванную неуемной активностью пациента, но больше всего беспокоил лопнувший шов на самой глубокой ране. Кацуки поморщился, но знал: это неизбежно произойдет, раз водяной категорически отказывался сидеть на месте, и, если он хотел добиться прогресса в исцелении этого существа, нужно было убедиться, что он действительно отдыхает. Вместо того, чтобы зашивать его прямо сейчас, Кацуки использовал медицинский клей. Это было временное решение, но гораздо лучше заняться этим завтра, когда он хорошо отдохнет и сможет достаточно отвлечь водяного от ощущения пронзающей кожу иглы. Не очень-то хотелось, чтобы ему разорвали горло из-за того, что Кацуки не знал, как объяснить мифическому существу, что пытался помочь. Водяному наскучила аптечка, и он наблюдал за работой Кацуки, напрягаясь от его прикосновений, когда дезинфицирующее средство касалось кожи. На этот раз водяной, казалось, ожидал неприятных ощущений и не попытался напасть, как только почувствовал жжение у швов. Кацуки довольно быстро закончил задание и слегка выпятил грудь от гордости, когда удалось очистить, продезинфицировать и перевязать раны в рекордно короткие сроки. Еще раз оглядев свою работу, он поднял глаза и встретился с уже направленным на него взглядом существа. — Хорошо, половинчатый, если ты не усадишь свою задницу в ванну сам, то я, черт возьми, прослежу, чтобы ты в ней остался. Взгляд водяного метнулся к ладоням Кацуки, внимательно наблюдая, как тот изъясняется жестами, но он все равно не ожидал и взмахнул руками, когда Кацуки тут же подхватил его и бросил в ванну. Водяной посмотрел на него с приоткрытыми от шока губами и выражением, словно его предали, но Кацуки было все равно: по крайней мере, тот не высохнет. Кацуки завернулся в одеяло и откинулся на кучу подушек, заявляя права на импровизированную постель. — Если снова проснусь, пока ты ползаешь вокруг, то я найду способ привязать тебя к ванне. Не испытывай меня. Хотя существо не могло понять его, оно бросило на Кацуки недоверчивый взгляд, когда осознало, что тот планирует остаться на ночь. Кацуки фыркнул от смеха. Несмотря на обычно невозмутимое выражение лица водяного, каким-то образом существу удавалось успешно передавать целую гамму эмоций. Трудно сказать, было ли это заслугой водяного или Кацуки так хорошо разбирался в людях. Может, немного и того, и другого. Водяной, не прерывая зрительный контакт, погрузился глубже, пока только глаза не остались над водой, а хвост комично свесился через бортик ванны. Это было самое близкое к протесту, как его только мог выразить водяной, но Кацуки просто закатил глаза. — Ложись спать, черт возьми, — было последнее, что сказал Кацуки, затем перевернулся и устроился поудобнее на куче подушек. Удивительно, как быстро ему удалось провалиться в сон.───── ☽༓☾ ─────
Его окружала холодная сокрушительная темнота и без жалости давила, пока под натиском Кацуки не забыл, как дышать. Вокруг царила опустошительная тишина. Он открыл рот, чтобы закричать и разбавить ее, но из горла вырвалась только струйка пузырьков воздуха и протанцевала мимо глаз в бездну. Плыл… Он плыл… Нет. Тонул. Ужас ледяной рукой крепко сжал сердце. Это был тот вид страха, который проносится по венам парализующим прикосновением, тот вид страха, который Кацуки отказывался признавать, что когда-либо испытывал. Но не погружение все глубже и глубже в воду вызывало это чувство. То, что он не хотел сопротивляться, напугало его до глубины души. В поле зрения не было видно никакой поверхности, но Кацуки не находил в себе сил обеспокоиться этим, пока мягко погружался в неизвестность, и в этом падении его наполнял странный покой. Хотелось кричать на себя, чтобы заставить пошевелить ногами, брыкаться, поплыть, — что угодно, лишь бы пробудить в себе желание спастись, но он продолжал бездействовать, отдавшись на волю воды. Почему ему было все равно? Почему ничего не делал? Он был бесполезен. Тело отказывалось двигаться, и пугало, что он не знал почему. Была какая-то удерживающая его слабость, но Кацуки не мог найти ее, как и не мог найти в себе желания протянуть руку. Он должен осмотреться в темноте в поисках чего-нибудь, за что можно ухватиться. Что можно использовать, чтобы самостоятельно подняться. Неужели тут правда ничего не было? Внезапно он почувствовал призрачное ощущение руки, нежно скользящей по его предплечью, затем пальцы крепко схватили за плечо. Неожиданное грубое обращение должно было быть неприятным, но какая-то часть Кацуки упивалась этим контактом. В прикосновении ладони к его коже чувствовались мягкость и слабое, пробивающееся сквозь холод тепло, хотя оно было лишь немного теплее окружающей воды. Вторая рука присоединилась к первой: взяла его за другое плечо и без предупреждения встряхнула, в буквальном смысле выдернув из сна. Кацуки резко распахнул глаза и первое, что отметил краем сознания, была неприятная влажность. От холода по телу пробежала дрожь, и руки на его плечах сжались сильнее. На мгновение показалось, что у него бред, и он заморгал, прогоняя сон, пока не смог сосредоточиться на обеспокоенном лице перед ним. Водяной перегнулся через бортик ванны, чтобы схватить Кацуки за плечи, и осматривал его широко раскрытыми глазами. Кадык подпрыгивал на горле, пока он издавал какие-то звуки, но Кацуки не слышал. По лицу с мокрых волос водяного сбежала капелька воды, соскользнула с подбородка и упала на щеку Кацуки, побуждая его, наконец, глубоко вдохнуть столь необходимый воздух. В легких начало гореть, и это ощущение вернуло к реальности так быстро, что он, торопясь отодвинуться, чуть не ударил водяного коленом в грудь. Из-за внезапного резкого движения водяной отпрянул одновременно с ним. Его рука еще мгновение тянулась к нему, однако существо, казалось, передумало и мигом отдернуло ее, вновь погружая под воду. Кацуки провел рукой по волосам, не уверенный, были ли они влажными из-за небольшой лужи воды на полу или от пота. По телу пробежала еще одна дрожь. Было неестественно холодно, и теперь не составило особого труда понять почему. Разлитая вода была холодной на ощупь, и подушки промокли насквозь. Одеяло, которым он укрывался, было полностью обернуто вокруг водяного и концы спокойно плавали в ванне — вор снова украл его ночью. Они долго смотрели друг на друга, пока Кацуки восстанавливал дыхание, и водяной выглядел так, словно собирался предложить ему промокшее одеяло, но в тот момент, когда разноцветные глаза оторвались от его, Кацуки уже вскочил на ноги. Стоило разорваться гипнотическому взгляду, Кацуки вышел за дверь, несмотря на новые попытки водяного что-то сказать в знак протеста. Странно, насколько трудно было не оглядываться. Кацуки знал, что из-за пустяка вел себя как придурок, когда так стремительно вылетел оттуда, но все равно «вести себя как придурок» в такой ситуации — характерный для него стиль поведения. Как бы ни было неприятно признаваться самому себе в этой слабости, странный кошмар оставил неприятное чувство, от которого не получалось избавиться. Бесконечно расстраивало, что что-то даже ненастоящее так повлияло на него, и Кацуки сделал все возможное, чтобы унять легкую дрожь в пальцах от до сих пор пробирающего до костей холода. В любое обычное утро Кацуки не стал бы надевать слуховые аппараты и насладился бы кофе в блаженной тишине, пропуская мимо ушей жалобы сожителей, когда они, волоча ноги, входили со стонами о том, что не получится поспать подольше. Это также давало им возможность попрактиковаться в жестовом языке, если они и вправду хотели привлечь внимание Кацуки. Однако этим утром он открыл маленький ящик прикроватной тумбочки с такой силой, что ящик чуть не вылетел. Сегодня ему нужно было убежать от тишины. Воспоминания о давлении огромной пустоты из сна все еще давили, и он перерыл содержимое ящика в поисках футляра со слуховыми аппаратами. Нащупав его, он удовлетворенно хмыкнул, но нахмурился, когда пальцы коснулись визитки, из-за которой так долго размышлял прошлой ночью. Решив демонстративно проигнорировать ее, Кацуки вставил слуховые аппараты и отрегулировал — устройства запищали, настраиваясь и фокусируясь на мир. Первым словленным звуком было царапанье, которое он принял за помехи, пока не понял, что звук доносится от двери. Сняв влажную, неприятно липнувшую к коже майку, Кацуки приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы виновница просунула маленькую голову в комнату. Сквади посмотрела на него большими круглыми глазами, и ее мягкое вопросительное «мяу» заставило Кацуки открыть дверь еще шире, чтобы она вошла внутрь — и убедилась, что ее миловидность сильнее его воли. Кошка по-хозяйски запрыгнула на кровать и, переминаясь на единственной оставшейся подушке, устроилась на ней поудобнее. — Да, конечно, располагайся как тебе будет угодно, — проворчал Кацуки, но его сарказм не достиг кошки: она уже мурлыкала, удовлетворенно прищурив глаза. — Неблагодарная. Кстати, о неблагодарных. Из ванной в ответ на звук его голоса донесся низкий рокот, живо переросший в недовольный, похожий на вопрос вой. Кацуки застыл, на мгновение подумав проигнорировать его, но в итоге просто ускорился, переодеваясь в сухую одежду. Он натянул пару изношенных джинсов, которые порезал выше колен и сделал скорее шорты, после того как они обтрепались и выцвели от постоянного воздействия солнечного света и соленой воды побережья. Редко когда Кацуки избавлялся от старой одежды: отчасти потому, что не возражал против оборванного и потрепанного вида, но в основном это был еще один способ разозлить его семью, работающую в индустрии моды. Со стороны водяного раздались еще более странные звуки, заставившие Кацуки почти увериться, что он снова с ним разговаривает. Он толкнул дверь и вошел, все еще натягивая через голову старую футболку с черепом. Водяной с чириканьем оборвал себя, словно его застигли врасплох, и Кацуки посмотрел на него, приподняв бровь, пока натягивал футболку до конца, не в первый раз задаваясь вопросом, что, черт возьми, происходит в этой красивой голове. Удрученность Кацуки из-за их коммуникационного барьера продолжала расти с экспоненциальной скоростью, и он сквозь зубы спросил: — Чего ты хочешь теперь? А? Существо, быстро придя в себя, в ответ на тон Кацуки повернуло голову и смерило его самым неодобрительным взглядом искоса, который когда-либо видел Кацуки. Хорошо натренированный злой зырк водяного застиг его врасплох и, несмотря на плохое настроение, Кацуки рассмеялся. — Дерзко с твоей стороны так на меня смотреть. Раз так, то тебе стоило убить меня во сне, пока был шанс. — Хотя он произнес это с сарказмом и знал, что водяной не понимал сказанное, это давило на Кацуки. Они с водяным были в контрах с тех пор, как в тот роковой день он нашел его на берегу, и не было секретом, что водяной хотел убраться отсюда к чертовой матери. Если бы не хотел, то не ползал бы все время по дому с такими травмами. То ли из-за ранения, то ли из-за его гребаного лица легко было забыть, насколько опасным было существо, пока мельком не заметишь острые зубы за шикарными губами. Они заставили Кацуки задуматься, с какой легкостью существо разорвало бы его плоть. Но, конечно, водяной просто непонимающе посмотрел на него, с любопытством склонив голову набок, из горла раздался низкий вопросительный вой. Кацуки сделал глубокий вдох, чтобы подавить разочарование, насыщенный соленый запах защекотал нос, и он раздраженно провел рукой по лицу. — Неважно, просто… — неловко начал он, хотя логически понимал, что разговаривает сам с собой, и опять провел ладонью по волосам, прежде чем сделал рукой знак, говоря: — Оставайся тут. Водяной продолжал наблюдать за ним этим нервирующим взглядом, когда Кацуки схватил с металлического держателя на стене пару сухих полотенец. Он разложил их на полу, чтобы немного впиталась вода и чтобы создать сухое место для работы над разошедшимся швом водяного. Столько белья уже накопилось: подушки, полотенца и насквозь мокрое одеяло, до сих пор накинутое на плечи водяного (и еще вопрос, удастся ли Кацуки его себе вернуть). Оставалось просто надеяться, что потребность существа плескаться все гребаное время не приведет к какому-либо серьезному ущербу из-за воды. В доме и так уже был исчерпывающий список других проблем. Черт, он надеялся, что Киришима не попытался снова закрепить водосточный желоб клейкой лентой… Стоило ему достать аптечку, как водяной издал раздраженный звук с тихим рычанием, и Кацуки заподозрил, что он начинает понимать, что это влекло за собой. Водяной не слишком обрадовался, увидев оскорбительный предмет: неловко поерзал, вцепившись рукой в бортик ванны, как будто хотел броситься бежать, и подозрительно прищурился на аптечку. По крайней мере, когда Кацуки открыл ее, водяной на самом деле не пытался дать деру — своего рода прогресс, — но Кацуки не был уверен, что существо не схватит его за горло, если он сделает хоть одно неверное движение. — С тобой все будет хорошо, перестань так драматизировать, — скорее пожаловался, чем успокоил, он, разворачивая марлю вокруг туловища водяного. Странно, но напряженные плечи существа слегка опустились, и Кацуки почти поверил, что его речь помогает. Это заставило Кацуки на минуту заколебаться и поднять глаза. Существо все еще молча изучало его. — Разве родители не учили тебя, что пялиться невежливо? Пустой взгляд не изменился, и Кацуки сам удивился от своей реакции, когда у него с фырком вырвался легкий смешок. Водяной с любопытством слегка наклонил голову, но Кацуки уже снова занимался ранами. Любой намек на улыбку исчез с его лица и сменился глубокой морщиной на лбу, когда он снял последний слой бинтов. Встревоженно нахмурившись, он наклонился, чтобы поближе рассмотреть воспаленную красную кожу у самой большой раны, и резко втянул воздух. Возможно, его опасения стали реальностью. Клей, который он использовал, чтобы временно скрепить лопнувший шов, едва держался, и соседний выглядел не намного лучше. Кожа вокруг раны распухла так, что было трудно разглядеть другие швы, и Кацуки почувствовал, как в животе сжалась тревога. Он дернул манжеты латексных перчаток, убеждаясь, что они надеты должным образом, и легонько ткнул ту область. Хотя он старался быть нежным, реакция последовала незамедлительно. Мышцы живота водяного напряглись под пальцами Кацуки: существо попыталось отпрянуть от прикосновения и издало дребезжащее шипение, которое перешло в низкое предупреждающее рычание. Кацуки тут же поднял руки, показывая, что не хотел причинить боль, но все равно отчитал его с раздраженной усмешкой: — Я не смогу помочь, если ты мне не позволишь. Рычание стало тише, но водяной по-прежнему смотрел на него недоверчивым взглядом, положив руку на талию, как будто хотел спрятать рану, но Кацуки продолжал пристально смотреть. Подняв руки, какое-то время он не двигался, чтобы дать существу перевести дыхание, прежде чем сказал: — Давай, половинчатый. Поверь мне. Это произошло так быстро, что Кацуки не заметил бы, если бы моргнул. Вспышка узнавания промелькнула в глазах водяного, и Кацуки с благоговением понял: ублюдок действительно отреагировал на глупое прозвище, которое он использовал за неимением настоящего имени. — Половинчатый? — повторил Кацуки и чуть не расхохотался от изумления, когда водяной ответил странным чириканьем. — Вот так вот. Ты знаешь, кто ты, ты полурыбий ублюдок. Хорошо, тогда давай покончим со знакомством. Кацуки пошевелился, и водяной переместился, еще больше закрывая рану, но был застигнут врасплох, когда Кацуки просто надавил пальцем ему на грудь. Взгляд существа скользнул вниз к руке Кацуки, а затем опять поднялся к лицу, когда тот сказал: — Половинчатый. Со стороны водяного донесся легкий рокот, но он больше походил на обескураженное признание, чем на угрозу, и на этот раз Кацуки не сдержался: уголки губ слегка дернулись вверх. Теперь он указал на себя и четко произнес каждый слог: — Кацуки. Водяной бросил на него озадаченный взгляд и нахмурил брови, губы сжались в тонкую линию, а потом глаза расширились. С осознанием он взволнованно наклонился вперед и начал каркать: — Какккассскакк… Кракксс… Катк… Рука водяного взлетела к шее, пальцы (с такими острыми ногтями, что сошли бы за когти) заскользили по жабрам, и он испустил разочарованный звук из горла — жабры отчетливо расширились. С решительным выражением лица он начал издавать различные другие звуки, и это было бы забавно, если бы не нарастающее раздражение существа. Жабры изгибались под кончиками пальцев, пока он пытался общаться, и Кацуки задумался, работает ли его речь так же, когда он не в воде. — Эй, остынь. Ты поранишься, — наконец прервал его Кацуки, убирая руки водяного от шеи, когда те начали впиваться ногтями в нежную плоть. Взгляд водяного вернулся к нему, наполненный гневом, как будто он собирался вырваться из хватки Кацуки, но реакция, вероятно, была инстинктивной — лицо водяного изменилось, как только глаза по-настоящему сфокусировались на Кацуки. То, как он почти робко отстранился и мягко погрузился еще глубже в воду, показалось застенчивым, возможно, даже почти извиняющимся. Кацуки впервые почувствовал уязвимость со стороны существа, несмотря на то что, когда они встретились, тот потерял сознание у него на руках. — Теперь ты позволишь мне взглянуть на нее, Половинчатый? Поначалу водяной не понял, но Кацуки многозначительно посмотрел на прикрытую рану и снова поднял глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, — и мелькнуло осознание. Неохотно, но Половинчатый ослабил защиту. И пусть он, казалось, теперь знал, что Кацуки хочет помочь, это не означало, что он выглядел счастливым по этому поводу. — Может, ты не такой тупой, как я думал, — пробормотал Кацуки, снова приближаясь, но, как только он коснулся воспаленной кожи, водяной мягко предупреждающе зарычал. — Да, да. Поплачься об этом, почему бы и нет. С тщательно нейтральным выражением лица, которое удерживал Половинчатый, оценивая ситуацию, было трудно сказать, имели ли его слова какое-то значение, но Кацуки мог легко обмануть себя, что они таки помогали успокоить водяного. По крайней мере, это помогло ему самому немного сохранять хладнокровие, хотя его проклятое сердце забилось в горле, когда он нежно нажал на кожу у раны и из отверстия лопнувшего шва просочилась вязкая прозрачная жидкость. Инфекция. Кацуки выругался себе под нос — водяной издал в ответ еще один любопытствующий звук — и усилил давление на рану, чтобы в достаточной мере вытереть гной. Половинчатый резко вдохнул и тихо заскулил — так тихо, что Кацуки едва услышал, но на этот раз существо не пыталось увернуться. — Черт возьми, вот почему нельзя было ползать по гребаному полу, тупой ублюдок. — От разочарования голос Кацуки надломился так, как обычно предупреждал его друзей, что он по-настоящему расстроен. Это была неловкая причуда, которую он ненавидел в себе, но даже после всех этих лет он не мог избавиться от нее, как бы ни старался. Он прикусил губу, пожалуй, слишком сильно, если судить по металлическому привкусу на языке, и подавил желание продолжить укоризненную тираду, раз она влетит в одно заостренное ухо существа и вылетит из другого. Ткань вокруг пореза слишком опухла от инфекции, чтобы он мог повторно зашить рану, поэтому сейчас все, что он мог сделать, — это продезинфицировать область в меру своих возможностей и использовать хирургический клей, чтобы рана не открылась еще больше. Выделения пока не стали непрозрачными, и он немного утешился тем, что водяной на ранней стадии инфекции. Но все же прошлой ночью дела были не так плохи. Скорость, с которой ухудшилась рана, беспокоила Кацуки, когда он думал о возможности сепсиса и о том, что, черт возьми, будет делать, если все зайдет так далеко. Он не осознавал, что его руки замерли, пока от водяного не донесся тихий рокот, заставивший Кацуки поднять глаза и опять встретиться с разными глазами. Половинчатый повторил звук, его взгляд блуждал по лицу Кацуки, словно искал объяснение его внезапному молчанию. Кацуки знал, что должен был сделать. Водяному нужны были антибиотики, и как можно скорее. И, к сожалению, Кацуки знал, где их можно достать.───── ☽༓☾ ─────
— Эй, Тупая Рожа! Черт, открой, мне нужно с тобой поговорить! — Кацуки заколотил кулаком в дверь Денки, совершенно не обращая внимания на ранний час. Из комнаты донесся взвизг и звук чего-то упавшего на пол, когда Денки, вероятно, вывалился из кровати. Послышался шаркающий звук, и Кацуки специально застучал сильнее, пока дверь, наконец, не распахнулась. Денки посмотрел на него затуманенными со сна глазами и медленно дважды моргнул. — Какого хрена, чувак? — произнес он хриплым голосом. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, но не задавал вопросов зачем. — Будь ты кем-то другим, я бы подумал, ты сейчас предлагаешь стать друзьями с привилегиями. Хотя я не собираюсь говорить, что не заинтересован. Кацуки смерил его безразличным взглядом, вызвав у Каминари приступ смеха, и он отступил, открывая дверь шире, чтобы позволить другу без особых предисловий протиснуться внутрь. В комнате, как обычно, царил беспорядок со скоплением хаотично разбросанных случайных и ненужных вещей, и у Кацуки зудели руки «отмарикондить» все это место. Каминари, однако, это нисколько не беспокоило. Он, подавляя зевок, плюхнулся обратно на кровать, все еще одетый в пижамные штаны Пикачу и свободную футболку с Блонди, несмотря на то что должен появиться на стажировке в начальной школе в течение следующих сорока пяти минут. — Так что же привело тебя в мое скромное жилище в час твоей нужды? — спросил он, пытаясь пригладить непослушные после сна пряди. Кацуки закатил глаза. — Ты хотя бы сегодня чувствуешь себя лучше? — Я в порядке, — поспешно ответил Кацуки, не обращая внимания на то, что друзья приписали ему простуду, и перешел к делу. — Послушай, нужно, чтобы ты пришел в эти выходные в клинику и отвлек моего коллегу примерно на двадцать минут. Вот и все. — Чт… — Никаких вопросов. Денки на мгновение надул губы, между бровями залегла морщинка, пока он попытался понять, что, к чему и о чем, но внезапно его глаза расширились, и он сел на кровати с огромной ухмылкой на лице. — Подожди, какой коллега? Кацуки подозрительно посмотрел на него, не понимая, какое это имеет значение. — Хитоши Шинсо? — Это тот, с мужественным красивым лицом? Высокий такой, помогал в приюте во время «Adopt-A-Thon»? — Я имею в виду… он был на мероприятии, да. — Кацуки бросил на Денки подозрительный взгляд, когда его лицо озарилось в ответ на полученную информацию. Веткабинет был закреплен за местным приютом для животных, и, когда становилось слишком много бездомных питомцев, их секретарь, Мирио Тогата, придумывал творческие способы вовлечения местных жителей в жизнь животных. «Adopt-A-Thon» было одним из его самых успешных смелых начинаний, и, учитывая огромный общественный интерес, Тогата обратился к ветеринарам за помощью в проведении мероприятия. Кацуки лично отвечал за некоторых самых энергичных собак, поэтому его память о том времени была размыта «облизывательными» нападениями и беганьем с дворнягами до тех пор, пока они не устали настолько, чтобы встретиться с маленькими детьми, которые потенциально могли подарить им дом и семью. Большинство друзей тоже пришли в знак поддержки, но в основном, чтобы поиграть с преступно милыми животными, и, если Кацуки правильно помнил, Денки провел бо́льшую часть времени, кружа вокруг загона с котятами, словно голодный стервятник. В то время он не задумывался об этом, полагая, что кого угодно очаруют крохи-пушистики, которые только достигли возраста для приема в семью, а потом Кацуки отвлекся, когда Киришима подбежал к нему со слезами на глазах и четырехмесячными щенками лабрадора шоколадного цвета на руках. Теперь он начинал думать, что интерес Каминари, возможно, был больше связан с его фиолетоволосым коллегой, который сидел в середине загона с ползающими по нему котятами и был готов помочь любому, кто проявит интерес к малышам. Каминари прикусил губу, глядя на Кацуки с застенчивой улыбкой. — Ну, считай, я твоя отвлекающая наживка, дружище.