Морская комната

Кража из ветклиники прямо под носом у известного наблюдательностью наставника — не самая лучшая идея из всех, что когда-либо посещали голову Кацуки. К сожалению, других не было, и это пугало до чертиков. Но будь он проклят, если когда-нибудь покажет свой страх. Какие бы опасения ни мучили, он подавлял их в меру своих сил, не желая, чтобы друзья заметили. Если из-за его странного поведения они и заподозрили неладное, то не подали виду. Вероятно, думали, Кацуки взял денек, чтобы долечиться, и не беспокоили его, когда он часами уединялся в комнате, — слишком боялись заразиться. Что бы друзья ни услышали во время его импровизированного борцовского поединка с Половинчатым, это их по-настоящему отпугнуло. Почти весь следующий день Кацуки провел рядом с водяным, мысленно отгоняя свои тревоги в ожидании выходных с назначенной на них чрезвычайно трудной задачей. Странно, что, вопреки очевидному коммуникационному барьеру, Кацуки труднее было скрыть свое эмоциональное состояние от Половинчатого, чем от своих чертовых друзей. Взгляд водяного, казалось, всегда пронзал его насквозь, пробивался сквозь стены, которые Кацуки так тщательно строил на протяжении многих лет. Для понимания друг друга им хватало лишь тонких изменений мимики, интонации и движения рук. Логично, что Половинчатый довольно быстро уловил его эмоции, но Кацуки это не особо понравилось. Каждый раз, когда водяной обеспокоенно щебетал, заметив, что Кацуки погружен в мысли, появлялось чувство уязвимости. И осознание, что его так легко читать, тревожило Кацуки еще больше. Черт, он, должно быть, выглядит таким слабаком. Страх по поводу кражи из клиники казался ничтожным по сравнению с абсолютным ужасом, который он испытывал из-за ухудшающегося состояния Половинчатого. Как водяной привык к его повадкам, так и Кацуки начал довольно неплохо разбираться в маленьких причудах Половинчатого. Например, его приводящее в бешенство упорство в попытках скрыть боль, а ведь Кацуки нужно было знать о ней, чтобы, блядь, помочь. Хотя Половинчатый не понимал слов в потоке красочных разглагольствований Кацуки, он, по крайней мере, осознавал, почему тот зол, и вел себя слегка застенчиво всякий раз, когда Кацуки приходилось поправлять повязки. После обнаружения инфекции он продолжал внимательно следить за этой раной и часто очищал область, чтобы предотвратить дальнейшее нагноение. Весь первый день Кацуки питал слабую надежду, что при должном уходе Половинчатый справится с воспалением самостоятельно, ведь водяной перестал сопротивляться и наконец-то, хотя и неохотно, начал позволять ему проверять раны, к тому же удалось обнаружить инфекцию на ранней стадии. Голод Половинчатого пошел на убыль, но Кацуки смог возбудить его аппетит мини-пиццами, в которые тот так влюбился, и тайно подсунул противовоспалительное обезболивающее из пакета помощи, так тщательно подготовленного друзьями для борьбы с «болезнью». К сожалению, без помощи антибиотиков попытки предотвратить дальнейшее распространение инфекции оказались тщетными, и она уже пустила корни глубоко в ране. Это стало очевидным из-за состояния водяного на следующее утро, когда Кацуки вошел, чтобы проверить его. Кацуки проснулся до восхода солнца и — хотя ранний подъем не был для него необычным — чувствовал себя полностью выжатым после почти бессонной ночи, которую провел, беспокоясь о своем океаническом пациенте. Краснота вокруг раны только усилилась. Хотелось верить, что кожа воспалилась из-за раздражения после бинтов. Однако прошлой ночью выделения стали непрозрачными, и у Кацуки чесались руки достать лекарства и наконец-то помочь ему. Было мучительно сидеть, не в силах что-либо сделать, он чувствовал себя чертовски бесполезным. Не говоря уже о том, как корил себя, что Половинчатый вообще подхватил инфекцию. Это не должно было стать сюрпризом, чертов ублюдок-полурыба, волочась по полу, сделал только хуже. Но это не мешало Кацуки винить себя. Что, если бы он туже завязал марлю? Что, если бы чаще дезинфицировал рану? Что, если он недостаточно хорошо наложил швы? Что, если бы таки рассказал кому-нибудь? Что, если бы он больше старался? Эти мысли вихрем кружились в голове, и у него перехватило горло. Он просто не мог убежать от них и уже знал, что больше не заснет. — Черт, — с разочарованием и раздражением прошипел он и, массируя висок, перевернулся на спину. Кацуки тяжело вздохнул и сел, вытянул руки над головой — спина приятно хрустнула — и опустил ноги на пол. Встав, он с еще несколькими хрустами повел плечами и шеей, но поморщился, когда ноющее после старой травмы плечо снова дало о себе знать. При первом же удобном случае он заставит Эйджиро что-то с этим сделать. Опыт друга в области спортивной медицины и хиропрактики делал его единственной сукой в доме, которая знала, как идеально вправить плечо на место. Так что оно, по крайней мере, перестанет беспокоить его на пару дней. После быстрого небольшого крюка к ящику со слуховыми аппаратами Кацуки подошел к двери ванной так тихо, что слышал лишь легкое шлепанье ног по деревянному полу. Он медленно приоткрыл дверь, собираясь только мельком взглянуть на обитателя внутри. В слабом свете зарождающегося рассвета перламутрово-белые чешуйки на хвосте сияли на фоне темно-красных. Вода мягко окутывала водяного, и от спящего доносилось тихое, едва слышное, как у котенка, посапывание. Голова Половинчатого лежала на бортике, волосы ореолом изящно плавали в соленой воде. Серьги, украшающие заостренные уши, поблескивали в редких лучах солнечного света и только усиливали неземную ауру. Что-то в груди болезненно сжалось, и Кацуки, быстро закрыв дверь, прижался лбом к тонкому дереву, стараясь прогнать это чувство. Что, черт возьми, это было? Вместо более глубокого копания в этих чувствах и ради здоровья своего сердца Кацуки развернулся и покинул спальню так быстро, как только мог, не издавая шум. Нельзя было просто так тревожить Половинчатого, когда тот наконец-то отдыхал. Ему нужно выздоравливать. Да… вот почему он ушел. Он прошел по коридору на кухню, радуясь, что из-за раннего часа тут еще долго не будет ни слуху ни духу соседей. Ему особо нечего было делать, и Кацуки решил приготовить Половинчатому приличный завтрак. После запросов существа на нездоровую пищу он решительно настроился заставить ублюдка снова есть приготовленную им еду, и, к своему стыду, теперь терял время, загоняясь, что же приготовить. В конце концов, он остановился на своем сложном, но всегда идеальном омурайсу, потому что кто, черт возьми, не любил яйца по утрам, особенно когда они приготовлены вот так? Он приступил к яростному взбиванию яиц. Поскребывание палочек по сковороде вытянуло Сквади из ее лежбища на эту ночь, и она начала клянчить еду у его ног. Кацуки удовлетворил кошку, время от времени «случайно» роняя несколько зерен риса. Приготовление чего-то столь сложного, как этот капризный омлет, помогло немного ослабить тревоги. Разум слишком сосредоточился на совершенствовании блюда, чтобы беспокоиться о чем-то еще. Именно тогда, когда он принес еду своему пациенту, все и покатилось к чертям собачьим. Как только он вошел в маленькую комнату, в голове сразу зазвенели тревожные колокольчики: водяной издал тот же самый жалобный пронзительный писк, который всегда напоминал Кацуки писк маленьких крокодильчиков. В спешке опустившись на колени рядом с водяным, Кацуки, отталкивая тарелку в сторону, чуть не перевернул омурайсу. — Блядь, Половинчатый, держись! Не отключайся! — Он подтянул водяного, единственным ответом был низкий скулеж. Разноцветная голова запрокинулась, и Кацуки, осторожно поддерживая ее, прижал тыльную сторону ладони ко лбу Половинчатого. Сердце забилось с такой скоростью, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, когда он увидел раскрасневшееся лицо существа и заметил, какое тяжелое у него дыхание. Гетерохромные глаза — тусклее, чем когда-либо, — смотрели на него снизу вверх, и Кацуки тисками охватил страх: водяной был горячим. Жар. — Черт, не поступай так со мной, только не сейчас. — Его тон становился отчаянным, несмотря на то, как сильно Кацуки старался подавить ужас. Вероятно, инфекция попала в кровоток. Жар был одним из наиболее вероятных признаков сепсиса, и, если у Половинчатого и правда кровяная инфекция, времени на то, чтобы добыть антибиотики, еще меньше. — Неужели ты не мог подождать еще один день, ублюдок? Голос дрогнул от горя, и водяной издал череду щелчков и пару раз жалобно завыл — пытался что-то сказать, но, каким бы ни было сообщение, Кацуки не смог его расшифровать. Выражение лица Половинчатого было почти отчаянным, пока он прокаркивал странные звуки, и Кацуки начал успокаивающе массировать затылок существа, бормоча: — Да, я знаю. Это отстой. Ты можешь, черт возьми, пожаловаться на это. Он не ожидал, что слова возымеют эффект, и удивился, когда на лице водяного отразилось облегчение от его теперь более спокойного тона. Кацуки еще больше потрясло то, что Половинчатый опустил голову и положил теплый лоб ему на плечо. Мягкие волосы скрыли лицо, и он издал еще несколько огорченных звуков. Кацуки застыл, не зная, что делать со своими руками, а также слишком хорошо ощущая горячее дыхание водяного у своего горла, чтобы думать о чем-либо еще. Половинчатый неловко поерзал, пока не устроился, уткнув голову под подбородок Кацуки и прижав заостренное ухо к груди, а руками обхватил свой живот, будто защищал рану от большей боли. Что-то сломалось внутри Кацуки. Он, наконец, положил руки на спину Половинчатого и начал нежно водить пальцами вверх и вниз по позвоночнику, пока от водяного не раздалось тихое урчание. Это было… странно. Как подобрать другое слово? Русалки даже не должны существовать, но теперь у него есть тут один, который прижался к груди, ища утешения в его прикосновениях. Что за дьявольщина, когда они впервые столкнулись, это существо было готово убить его на месте, но… черт возьми, он не просто какое-то существо, не так ли? Он что-то гораздо большее. Кацуки продолжал гладить Половинчатого по спине, потирая большим пальцем углубление между лопатками. Тот еще более утробно заурчал, его глаза были зажмурены, а щека — теплая даже сквозь ткань старой футболки — прижималась напротив сердца Кацуки. На мгновение он по-настоящему испугался, что Половинчатый услышит, как быстро бьется его сердце. Что бы это ни было за странное чувство в груди, Кацуки задвинул его на задний план и сосредоточился на выравнивании дыхания, чтобы водяной мог повторять за ним и успокоился. Половинчатому было больно и тревожно, поэтому Кацуки не удивился бы, если бы внезапная потребность в эмоциональной поддержке была просто результатом сокрушительной подавленности. Бесконечно бесило, что прямо сейчас он ничего не мог сделать для Половинчатого с медицинской точки зрения, но если можно хоть как-то его утешить, сидя вот так с ним, то Кацуки, черт возьми, сделает это. Он подавил желание провести руками по двухцветным волосам и вместо этого продолжил нежный массаж напряженных лопаток Половинчатого. Из-за их непосредственной близости довольное урчание водяного отдавалось в его собственной груди. Кацуки позволил этому успокаивающему ощущению ослабить его собственные тревоги, а мыслям — плыть по течению. В поиске следующих шагов, которые нужно предпринять для выздоровления Половинчатого, аналитический ум Кацуки уже переполнялся различными возможными решениями. Как и всегда в таких напряженных ситуациях, его постепенно охватывало то же чувство спокойствия, что чертовски помогало в работе. Тревога из-за рискованной кражи из клиники была не более чем эгоистичным страхом, угаснувшим в сознании почти до шепота. Его переполняла непоколебимая решимость защитить человека-рыбу в своих объятиях. Кацуки сменил позу на более удобную для них обоих, чтобы он мог прислониться к ванне, но с водяным, свернувшимся рядом с ним. Раздался тихий протестующий рык, но сразу стих, когда Половинчатый понял, что на самом деле тот никуда не собирается, и собственнически вцепился в футболку Кацуки, сжав поношенную ткань в кулаке. Кацуки накрыл эту нежную руку своей, гораздо более мозолистой, и провел большим пальцем по костяшкам Половинчатого, пока напряженные пальцы не стали податливыми под его. Они долго сидели так, водяной отдыхал на нем, пока урчание не стихло, а дыхание не стало медленным и ровным. Нетрудно было догадаться, что Половинчатому удалось заснуть, и Кацуки вздохнул: в ближайшее время сдвинуться не выйдет. Он все еще продолжал поглаживания, скользя пальцами по бледной спине водяного, и положил щеку на голову Половинчатого, чтобы ослабить напряжение в собственной шее. Соленый запах щекотал нос, но, как ни странно, успокаивал так же, как когда он, глубоко вдыхая морской воздух, смотрел на разбивающиеся о берега волны. — Прости. — Его голос был едва громче шепота, и он не был уверен, за что на самом деле извинялся, только хорошо осознавал свою вину за ухудшающееся состояние Половинчатого. — Я это исправлю.

───── ☽༓☾ ─────

Кацуки не понял, что задремал, пока не очнулся от резкого рыка лежащего на нем водяного. Он отчаянно моргал сквозь сонный туман, в замешательстве глядя на Половинчатого. Водяной до сих пор прижимался к груди Кацуки, но голова была настороженно поднята. Плечи напряглись, словно он готовился нанести удар, а зрачки, превратившись в щелочки, уставились на дверь. С каждым выдохом Половинчатый издавал глубокое рычание, которое из-за их близости волной вибрировало через Кацуки. Половинчатый, казалось, еще не осознавал, что он проснулся, и Кацуки почувствовал, как губы удивленно приоткрылись от осознания, что поза водяного над ним была… защитной. — Что испоганило тебе настроение на этот раз? Рычание сменилось удивленным чириканьем — испугался сонного голоса Кацуки, — и Половинчатый быстро повернул к нему голову. Кацуки чуть не рассмеялся, но смех замер в горле, когда увидел, как от одного взгляда на него зрачки водяного округлились так же, как у Сквади, когда она радостно взволнована из-за новой игрушки. У Кацуки едва ли было время обдумать этот взгляд, прежде чем громкий стук в спальню перетянул внимание Половинчатого и он снова яростно зарычал, возвращаясь в защитную позицию. Кацуки разразился чередой ругательств, проклиная любого из соседей, кому хватило смелости побеспокоить его, и неохотно освободился от своего очень расстроенного пациента. Он осторожно прислонил Половинчатого спиной к ванне, но как только водяной увидел, что он направляется к двери, тут же вскочил, вцепившись руками в бортик, и поспешно затрещал на своем нечеловеческом языке. — Так драматично, — пожаловался Кацуки себе под нос, повернулся к Половинчатому и четко подал рукой знак, сказав: — Тебе лучше остаться здесь. Кацуки мог бы обмануться, что Половинчатый понял его, по тому, как он, отцепившись от бортика и возмущенно фыркнув, подался назад и бросил на Кацуки косой взгляд в знак протеста. Он закатил глаза в ответ и плотно закрыл за собой дверь ванной на случай, если Половинчатый решит заявить о своем присутствии. Затем раздался еще один стук, и Кацуки, поправив слуховые аппараты, раздраженно рявкнул: — Заглохни, черт возьми! Я услышал тебя! С готовностью высказать стоявшему по ту сторону все, что у него на уме, он распахнул дверь в коридор, но его оттолкнули прежде, чем с губ сорвалось хоть слово. Все, что ему удалось, — это подавить оскорбленный звук при виде копны зеленых волос. — Какого, мать твою, хрена ты возомнил… — Извини, что так долго не приходил! Клянусь, я все собрал сразу после твоего звонка! Просто в исследовательском центре все так безумно завертелось из-за нового тюлененка в океанариуме и нового клиента, который нанял нас в качестве консультантов для одного проекта! — болтал Деку, ставя большую коробку на кровать и подозрительно разглядывая ее скудное убранство. — Как, черт возьми, ты попал в мой дом? — рявкнул Кацуки, словно у него не было четырех сожителей. — Меня впустил Киришима, — абсолютно игнорируя гнев Кацуки, жизнерадостно ответил Деку, как будто в этом не было ничего особенного. — В любом случае ты не уточнял, насколько большой этот организм, поэтому я взял 75-литровый аквариум, но в машине есть еще один побольше, если этот слишком мал. О, я также принес пятимесячный запас соли и добавок для воды, так что тебе не придется беспокоиться об этом в ближайшее время. Могу достать больше, когда бы тебе ни понадобилось, в океанариуме нужно поддерживать много резервуаров с морской водой, так что с этим у нас недостатка нет. У меня здесь также качественный фильтр и датчик измерения температуры, хотя инфракрасный термометр, возможно, подошел бы лучше. Я подожду его появления. Кроме того, я… — Заткнись на хрен и сделай чертов вдох, пока не упал в обморок, — прошипел Кацуки, щелкнув пальцами перед лицом Деку, чтобы отвлечь его от рытья в коробке. Они знали друг друга почти всю свою жизнь, поэтому Мидория был единственным из друзей Кацуки, кто действительно овладел жестовым языком, о чем свидетельствовало то, как он для акцента делал знаки во время своей тирады. Хотя Кацуки не признавался вслух, он глубоко ценил и это, и то, что при возможности Деку учил его соседей. — Какого хрена ты вообще здесь делаешь? Я велел тебе не показываться, так с чего ты взял, что имеешь право врываться в мою комнату? Убирайся! Кацуки, положив одну руку на бедро, другой решительно указал на дверь и посмотрел на Деку сверху вниз, но в ответ получил лишь возмущенно надутые щеки и нахмуренные брови. — Хорошо, да, но я не позволю тебе держать какое-то бедное морское существо в ванне, когда могу что-то с этим сделать. Не знаю, заметил ли ты, но это в некотором роде и мое дело, Каччан. — Я же говорил тебе, это был гипотетический… Деку бросил на него безразличный взгляд и имел наглость прервать. — Ты, конечно же, ни с того ни с сего позвонил бы мне, чтобы обсудить гипотетическую ситуацию, одновременно утверждая, что тебе нужна эта информация срочно. Каччан, ты заставил меня все расписать в электронном письме… — Послушай, ничего такого, ясно? Просто… Во время спора их голоса постепенно становились громче, а жесты — агрессивнее, но оба замолчали, когда из ванной раздался грохот. За ним последовало громкое яростное рычание, и у Кацуки замерло сердце при виде, как лицо Деку приняло выражение шокированного недоверия. — Это просто Сквади, она… — Кацуки уже знал: ложь не пройдет. Но, словно вселенная хотела унизить его как можно сильнее, на упоминание своего имени Сквади вылезла из-под кровати. Она посмотрела на них широко раскрытыми глазами и тихо мяукнула в знак приветствия, которое плавно перешло в широкий зевок. Деку вышел из ступора, и время, казалось, замедлилось, когда он бросил на Кацуки полный непоколебимой решимости взгляд и рванул прямиком к ванной. Кацуки отреагировал так же быстро, отчаянно бросившись блокировать Мидорию, и вцепился в запястье до того, как тот успел схватиться за ручку двери. В схватке они чуть не упали на пол, Кацуки перекрикивал ругательствами страстное бормотание Деку об этике ухода за животными в неволе. Черта с два Кацуки вник бы в эту речь, пока его поглощали собственные тревоги о том, что уникального пациента обнаружат, да еще с громким резонансом, звенящим в ушах от плохого обращения со слуховыми аппаратами. Его передернуло, и с очередным выкриком «Дерьмо!» он потянулся к устройствам, неуклюже пытаясь настроить их, пока барабанные перепонки не повредились еще больше. Деку быстро воспользовался возможностью оттолкнуть его с дороги и торжествующе закричал, когда ему удалось распахнуть дверь и ввалиться в маленькую комнату. — Я, блядь, убью тебя, ублюдок, клянусь, если ты даже… В полной готовности сломать Деку чертовы коленные чашечки Кацуки, спотыкаясь, вошел за ним, но проглотил изобретательные угрозы, когда увидел лишь Деку, с замешательством и недоверием смотрящего на пустую ванну. Сказать, что Кацуки соображал лучше, было бы ложью, он просто стоял, разинув рот, как идиот, и в кои-то веки потерял дар речи. Половинчатый едва мог даже пошевелиться, как, черт возьми, он исчез? — Ч-что? — заикаясь спросил Деку, рассматривая груду подушек в углу и тарелку с омлетом на залитом соленой водой полу. — Что все это значит? — Не твое гребаное дело! — выплюнул он, взмахивая руками, чтобы прогнать Деку и/или послать его на хуй. Охваченный необъяснимой паникой, Кацуки вошел глубже в маленькую комнату и дотронулся носком до подушек, как будто большой водяной мог найти способ спрятаться среди них. — Послушай, нравится тебе это или нет, но мы теперь друзья, Каччан, и я не уйду, когда здесь явно что-то происходит! Я знаю, тебе трудно принимать помощь, но, пожалуйста… Кацуки уже был готов рвать на себе волосы от настойчивости друга в том, чтобы вынюхать и влезть в его проблемы, и с целым списком угроз на кончике языка развернулся лицом к Деку. Вот тогда-то он его и увидел. В слабом свете, проникающем в комнату из единственного маленького окна под потолком, Кацуки поразило животное свечение глаз из-за открытой двери ванной. Как смертоносный, готовый напасть хищник, Половинчатый свернулся в небольшом пространстве и острым взглядом наблюдал за каждым движением Деку. Мидория, не замечая его, читал Кацуки нравоучения, на которые Кацуки не обращал внимания. Медленно и целеустремленно, низко пригнувшись к полу, водяной пополз вперед, мышцы его спины почти гипнотизировали: при каждом движении лопатки перекатывались, как у крадущегося ягуара. Не страх заставил сердце Кацуки екнуть и оставил неподвижно стоять. Это было что-то другое… И само незнание что, возможно, по-настоящему пугало его. Кацуки пришел в себя, только когда с подбешивающим количеством беспокойства в голосе Деку спросил: — Эй, ты в порядке? Все произошло молниеносно. — Не!.. — Было уже слишком поздно, и его сдавленный крик остался незамеченным Половинчатым, который откинулся, скручивая хвост за спиной, и прыгнул вперед, как раз когда Деку в тревоге обернулся. Рычание, как волна грома, прорезало воздух, заглушая испуганный крик Деку, и водяной повалил его на пол. Угрожающе оскалив зубы, Половинчатый прижал маленького в сравнении с ним человека к полу и наклонился, угрожающе шипя в лицо. Его зрачки сузились до щелочек шириной всего в волос, что подчеркивало кристально чистые цвета гетерохромных глаз. Если бы Кацуки был более слабым человеком, он все еще был бы ошеломлен ими. Но через полсекунды, как гребаный герой, которым он и был, Кацуки бросился вперед и тут же навернулся, поскользнувшись на мокром полу. С бессловесным гневным криком он сильно ударился о пол. К сожалению, Кацуки упал мимо подушек, сваленных в углу комнаты. С тем, как голова стукнулась о линолеум, он был уверен, что пострадало не только его эго. — Еб твою!.. — Он крепко зажмурился, боль сопровождалась пронзительным звоном в ушах от слуховых аппаратов, которые выходили из строя при грубом обращении. При любых других обстоятельствах он бы быстро вскочил на ноги, но сейчас нужно было время перенастроить устройства. А потом он почувствовал над собой тепло. Кацуки резко вдохнул, и соленый привкус морской воды ударил по языку. Распахнув глаза, он увидел над собой защищающего его Половинчатого — так близко, что Кацуки почувствовал раскаты угрожающего, направленного в сторону Деку рычания из бледной груди. Деку камнем неподвижно лежал и в шоке таращился на существо. Половинчатый держался, словно он сильный и готов наброситься в любой момент, если Деку хоть на шаг приблизится к ним двоим. Его пристальный взгляд был прикован к предполагаемому противнику, зубы обнажены, и он рычал с каждым глубоким выдохом. Кацуки, возможно, одурачило бы это зрелище, если бы не едва заметная дрожь рук Половинчатого, легкое хрипение в конце каждого вдоха и болезненный румянец на щеках. Половинчатый испытывал мучительную боль. Не зная этого, Деку с трудом сел и пополз назад, пока спиной не уперся в тумбу под раковиной. С глазами размером с блюдце Деку поднял дрожащую руку, указывая на Половинчатого, и запнулся, подыскивая правильные слова. В конце концов он остановился на: — Э-это твоя большая океаническая рыба?! Ты, блядь, серьезно, Каччан?! Судя по пронзительному голосу, парень был чертовски близок к истерике, но сейчас Кацуки не мог беспокоиться об этом: Половинчатый зашипел, словно Деку озвучил какую-то угрозу. — Заткнись на хуй, придурок, ты его пугаешь! — Яростного шепота Кацуки было недостаточно, чтобы Деку перестал дрожать, но мягкий тон, с которым он, повернувшись, обратился к Половинчатому, определенно сработал. — Эй, эй. Да ладно тебе, Половинчатый, ты так снова навредишь себе. Все хорошо, идиот. Из-за того, как Половинчатый склонился сверху, когда Кацуки сел, у него на коленях оказался сердитый водяной, который все еще рычал через плечо блондина, не желая выпускать Деку из виду. Однако Мидория был гораздо больше заинтересован в нежной заботе Кацуки, чем в необычном существе, которое, казалось, было готово без раздумий лишить его жизни. — Половинчатый. — Гетерохромные глаза мельком взглянули на него и вернулись к Деку, но Кацуки успел увидеть в них вспышку уязвимости. Страх и мольба, как будто он беспокоился, что секундное отвлечение и потеря Деку из поля зрения поставит их обоих под угрозу. Отстраненно Кацуки уже не в первый раз задавался вопросом, когда, черт возьми, он стал настолько хорошо разбираться в мельчайших проявлениях трудноуловимых повадок водяного. — Посмотри на меня, все хорошо. Назовите его смелым, глупым или мягким. Неважно, Кацуки сам не знал, что побудило его сделать это. Он почти нерешительно поднял руку и взял лицо Половинчатого в свою ладонь, что можно было описать только как ласковое поглаживание по челюсти водяного. Пальцы случайно задели жабры на шее и заставили их изогнуться. Рычание Половинчатого превратилось в испуганный высокий звук, переходящий в довольную трель, которую Кацуки никогда раньше от него не слышал. Водяной упрямо продолжал смотреть на Деку, но его напряженные плечи слегка расслабились, особенно после того, как Кацуки нежно провел подушечкой большого пальца по высокой скуле и затем к уху. С восхищением Кацуки наблюдал, как заостренное ухо слегка подергивалось между его пальцами и от движения свет давал отблеск на золотых украшениях. — Ну все, Половинчатый. Давай, посмотри на меня. На этот раз, поворачивая голову водяного к себе, Кацуки не встретил сопротивления. Разноцветные глаза изучали его лицо, опасные щелочки расширились до круглых зрачков, и после вопросительного щебета Половинчатого Кацуки не удержался: уголки губ сами собой слегка приподнялись. Так же быстро, как появилась улыбка, она исчезла, когда Кацуки перевел острый взгляд на в шоке открывшего рот друга. Кацуки грубо прошептал лишь одно: — Убирайся. На секунду показалось, Деку даже не до конца разобрал сказанное, его разум со скоростью мили в минуту анализировал эту ситуацию и все, что она означала. Стоило мозгу осознать, о чем просили, рот веснушчатого парня захлопнулся. Несмотря на то что он выглядел так, словно собирался что-то сказать, Деку принял правильное решение вскочить на ноги и вылететь из комнаты. Как только тот ушел, теплое тело Половинчатого обмякло на нем, словно из водяного высосали всю энергию. Когда на самом деле у него изначально ее не было. Свирепая поза была ложью, чтобы отпугнуть возможную угрозу. — Ты гребаный идиот. — Его голос был тихим, но все равно надломился на последнем слове. У Половинчатого не нашлось ответа, он просто мягко прижался виском к его голове. Шелковистые волосы щекотали ухо, и Кацуки задумался, как они оставались мягкими, если регулярно мокли в соленой воде. Но что более важно, лоб Половинчатого был горячим, и сердце Кацуки почти остановилось, когда он понял, насколько сильным стал жар. — И зачем ты творишь такое со мной? И снова никакого ответа. С его губ сорвался вздох, и он позволил себе посидеть еще минуту, потирая спину Половинчатого так, как ему нравилось раньше. Но тем не менее он не мог остаться. Нужно было срочно поговорить с Деку, прежде чем он сделает что-нибудь и раскроет или подвергнет опасности податливое существо в его руках. — Хорошо, Половинчатый, возвращайся в ванну. Поднять его теперь было проще, хотя он потяжелел из-за усталости. Водяной больше даже не размахивал руками в знак протеста. Это не означало, что Кацуки не удивился, когда Половинчатый решился приобнять его за плечи и облегчить ему работу. Кацуки было странно думать, где он сейчас находился, держа водяного так, словно они в какой-то сцене из детской сказки. И все же он был здесь, в своей чертовой ванной. Он осторожно опустил Половинчатого в воду, не обращая внимания на ощущение мягких рук, когда они скользнули по плечам, освобождая его. — Оставайся здесь, пока я разберусь с кое-каким дерьмом. — Кацуки осмотрел слабо натянутые повязки вокруг раны Половинчатого, на лбу появилась морщинка из-за беспокойства, как сильно водяной, должно быть, потрепал их в своем рискованном представлении. — Я позабочусь об этом, как только закончу. Бессмысленно говорить с ним, он знал это, но по какой-то причине не мог остановиться. Казалось неправильным не признавать Половинчатого как личность, и было удивительно легко разговаривать с кем-то, когда уверен, что он ни хрена не понимает из сказанного. Кацуки встал, потирая затылок, и повернулся, чтобы выйти из комнаты, но остановился как вкопанный, когда Половинчатый огорченно вскрикнул позади. Скорость, с которой Кацуки развернулся, была бы комичной, если бы не пробежавший по телу страх, что водяной, возможно, поранился. — Что… Непрерывное щебетание уже наполнило воздух, водяной перегнулся через бортик, и его глаза метались между Кацуки и дверью. — Послушай, все хорошо! Это просто… Брови Половинчатого нахмурились, словно он пытался вспомнить что-то трудное для запоминания. Затем дрожащей неумелой рукой Половинчатый мизинцем и большим пальцем сделал перевернутый Y-образный знак и резким движением направил на него. «Останься». — Охренеть… — Кацуки изумленно уставился на него, а Половинчатый продолжал показывать знак «останься» с нарастающей силой для акцента, как будто Кацуки все еще не понимал. — Ладно, ладно. Хорошо. Успокойся, Половинчатый, я никуда не уйду. Кацуки снова опустился на колени рядом с ним, и водяной, наконец удовлетворившись, откинулся в ванне. Чтобы успокоить его, Кацуки провел рукой по двухцветным волосам и удивился, когда Половинчатый наклонился и прильнул к ней с тихим урчанием. Хотя он не выглядел таким же довольным, когда Кацуки остановился и достал аптечку. Внезапно в голове вспыхнула идея, и, поставив аптечку рядом с ванной, Кацуки указал на нее. — Первая помощь. Половинчатый склонил голову набок — как узнал Кацуки, это означало, что он озадачен и раздумывает, но, когда Кацуки повторил слова, делая знак руками, на лице водяного отразилось понимание. Половинчатый поднял руки и старательно повторил движения, нуждаясь лишь в паре корректировок расположения пальцев. С губ Кацуки сорвался хриплый изумленный смех. Черт, он чувствовал себя таким глупым, что до сих пор не приходило в голову учить Половинчатого жестовому языку, это же было чертовски очевидно. С разрушением коммуникационного барьера его накрыла головокружительная радость, но ненадолго. Осторожно, чтобы не причинить Половинчатому ненужной боли, Кацуки аккуратно снял ослабленные повязки и замер, увидев состояние раны. Она была с густым, желтоватым, почти зеленым гноем, что само по себе настораживало, но еще сильнее угнетало набухшее темное кольцо вокруг раны. От кольца в направлении сердца отходили красные полосы, что указывало на возможность лимфангита и делало наличие сепсиса куда более неоспоримым. Мало было кражи антибиотиков из клиники, на этом этапе Половинчатому понадобится капельница для их непосредственного введения в кровоток. И какое-нибудь обезболивающее лекарство также сыграло бы немалую роль, ведь Кацуки придется накладывать швы. Водяной точно не обрадуется венозному катетеру. Опять же, он не ощущал страха быть пойманным или, по крайней мере, это было ничто по сравнению с беспокойством за пациента. Кацуки достанет чертовы лекарства, в этом он не сомневался. Он еще раз обработал рану. Половинчатый, несмотря на дискомфорт, оставался необыкновенно спокойным во время лечения. Несколько раз Кацуки пытался научить его знакам для определенных медицинских терминов и предметов, но, хотя водяной казался заинтересованным, он явно был измотан. Кацуки предположил, что все, чему он его еще научит, не закрепится, поэтому пока отложил это на потом. Как только Половинчатый придет в себя, будет достаточно времени для обучения. То есть, если только он… Нет… он не должен об этом думать. С Половинчатым все будет хорошо, он, черт возьми, позаботится о том, чтобы с ним обязательно все было хорошо. Он уже пообещал это, и пусть водяной в то время спал, Кацуки, блядь, никогда не нарушал слова. Кацуки зациклился на своих мыслях и не заметил, что в какой-то момент, пока он переделывал перевязку Половинчатого, тот снова заснул. Усталость от лихорадочной деятельности взяла свое, но Половинчатый выглядел странно умиротворенным во сне. Кацуки даже не осознавал, что начал витать в облаках, уставившись на почти бесшумно посапывающего водяного, пока со стороны дверного проема не раздался тихий голос. — Это выглядело не очень хорошо… Острый взгляд метнулся к Деку, вся теплота из него исчезла, и Кацуки с ядом выплюнул: — Ты думаешь, я, блядь, не знаю? Деку даже не вздрогнул, словно ожидал этого. В зеленых глазах была печаль, что-то, что Кацуки прочитал как жалость, и это еще больше взбесило его. Кацуки вскочил на ноги и пересек комнату с пугающей скоростью для того, кто сознательно пытался не разбудить спящего. Деку мудро сделал отступающее движение, но Кацуки уже схватил его за воротник и оттащил в другую комнату. Не заботясь о приложенной силе, он ударил Деку о стену и пригрозил яростным шепотом: — Клянусь гребаным богом, если расскажешь, что ты здесь видел, то пожалеешь, что я просто, блядь, сразу не убил тебя… — Я никому не расскажу, Каччан. Мидория заговорил с определенной собранностью и рассудительностью, которые ошеломили Кацуки и заставили замолчать. Этого было почти достаточно, чтобы поверить ему. — Не смей, блядь, врать мне, придурок! Не веди себя так, будто ты не один из тех ублюдочных ученых, от которых я пытаюсь его защитить… — Это нечестно, и ты это знаешь. Мой исследовательский центр гордится своей этичностью, наши животные счастливо живут в океанариуме… — И ты думаешь, океанариум — не то место, куда люди захотят засунуть его задницу? — Именно поэтому я никому не собираюсь рассказывать! Я не спорю с тобой по этому поводу, но ты не можешь держать его в ванне, особенно с такой инфекцией! — Какой еще у меня есть выбор?! — Деку молчал, и Кацуки продолжил наседать: — Неважно, я это исправлю. Через его глаза Кацуки почти видел происходящие в голове парня расчеты, а потом тот ахнул: — Ты собираешься украсть у доктора Айзавы?! — Половинчатому нужны антибиотики! У него, наверное, уже сепсис, Деку, он, блядь, может умереть без них, и, черт возьми, я не знаю, что буду делать, если… — Я помогу! Кацуки отпустил воротник Деку и в шоке отступил, в голове крутились шестеренки, почему он вообще предложил это, но Деку уже бессвязно бормотал: — Очевидно, тебе нужна помощь в уходе за ним — не смотри на меня так, — я имею в виду, ты не можешь отрицать: он водоплавающий, а ты не знаешь, как заботиться о рыбах или морских млекопитающих. А я знаю. Это может быть так же важно для его здоровья, как и борьба с инфекцией, ты понятия не имеешь, влияет ли на его состояние что-то в том, как ты подготавливаешь для него воду. И ты не сможешь украсть лекарства в одиночку… — У меня уже есть помощник. Приподняв бровь, Деку спросил: — Кто-то еще знает о твоем… эм, приятеле? Кацуки закатил глаза на слове «приятель», но покачал головой. — Нет, ну, я так не думаю? Это… сложно. Однако Тупая Морда точно не знает. Флирт с моим коллегой, чтобы отвлечь его, — достаточный стимул делать все, что я ему скажу. — Подожди, что ты имеешь в виду, говоря «это сложно»? — Я имею в виду, все чертовски сложно. Поймав раздраженный взгляд в совокупности со скрещенными руками, он вздохнул и объяснил: — Послушай, я нашел Половинчатого на уединенном пляже, где всегда занимался серфингом. Он поранился во время шторма, да еще попал в нейлоновую сеть с крючками, и, вероятно, поэтому у него чертова инфекция, несмотря на то что я делал все возможное, чтобы его раны оставались чистыми. Позже у меня на пороге появился какой-то блондинистый ублюдок, который назвался Ястребом, и задавал всевозможные подозрительные вопросы. — Это… Не верю, что это его настоящее имя. Кацуки усмехнулся на замечание. — Да, скажи то, чего я, блядь, не знаю. Звучит как дерьмовая кличка, придуманная школьником. В любом случае… он спросил, не видел ли я здесь чего-нибудь странного, и я велел ему отвалить, но он все равно дал свою визитку. Он не ожидал, что будет так легко говорить о сложившейся ситуации. Снять камень с души перед кем-то, кому он мог с опаской, но все же доверять — это было… облегчением, правда. Он достал потрепанную, не дающую ему покоя визитку и поднял на уровень груди. Деку взял ее, чтобы внимательно изучить, на его лбу образовалась складка — разум, несомненно, работал со скоростью мили в минуту, чтобы сделать какой-то вывод. — Все это так странно… — Да, ты, похоже, принимаешь реальность русалок чертовски легко. — Кацуки бросил на него обличающий взгляд, но Деку покачал головой. — Я посвятил жизнь разгадке тайн океана и его обитателей. Я, блядь, схожу с ума. — В его голосе было жутковатое спокойствие, но глаза казались маниакальными. — У тебя в ванне настоящий водяной. Если думаешь, что я не проведу всю ночь, изучая каждый академический текст, который смогу найти, на тему русалок, одновременно переоценивая все свои верования и решения в жизни, как и свое место на этой земле, то ты глубоко ошибаешься. На мгновение между ними повисло напряженное молчание, оба обдумывали ситуацию, пока Кацуки, наконец, не сказал: — Мне нужно, чтобы ты присмотрел за ним завтра. Деку чуть не подпрыгнул от удивления, моментально уставившись на своего друга, пока подбирал слова. — Ты… что? — Ты меня слышал. — Да, я просто… — То, что его подпускают, тронуло Деку до глубины души, но он остановил себя, прежде чем озвучил это, и продолжил: — Я сделаю это, но… Он точно хочет убить меня. — Это правда, — открытым текстом подтвердил Кацуки. — Но он пытался убить и меня, так что… Кацуки пожал плечами, в то время как Деку выглядел так, словно начал переосмысливать свою жизнь немного раньше, чем планировал. Он собирался сказать что-то еще, но был прерван громким разочарованным мяуканьем из ванной. Два едва ли друга посмотрели на дверной проем, затем на миг снова друг на друга и бросились в ванную. Кацуки не сомневался, что это Сквади, хотя часть его не удивилась бы теперь, если бы это издал и Половинчатый. В конце концов, он уже проявлял множество кошачьих повадок, из-за которых Кацуки начинал думать, что он больше кот, чем человек или рыба. Ожидая худшего, Кацуки снова чуть не поскользнулся на мокром полу из-за того, что обнаружил. Половинчатый удобно откинулся в ванне, хвост изящно свисал с противоположного конца, а голова с легкой улыбкой лениво склонилась набок. Зрачки были размером с блюдца. От водного чуда исходило мягкое урчание, и громкое мурлыканье маленького двигателя также издавало пушистое существо рядом с ним. Сквади, восторженно виляя задницей, хлопала глазами на большой темно-красный плавник на конце хвоста водяного и прыгнула — Половинчатый тут же убрал хвост до того, как она смогла бы его схватить. От пушистого шарика донеслось еще одно разочарованное мяуканье, и Половинчатый тихо заворковал в ответ, снова опустив хвост, и слегка взмахнул им, чтобы привлечь внимание Сквади. Сцена повторилась несколько раз, и Кацуки восхищенно наблюдал за этим, не в силах оторвать взгляд, несмотря на зеленые глаза, которые, как он чувствовал, наблюдали за ним. Набравшись смелости подружиться со своим кошачьим компаньоном, Половинчатый протянул руку Сквади, которой нужно было только один раз понюхать ее, прежде чем потереться всей мордой об открытую ладонь. Это должно быть невозможным, но от счастья зрачки водяного расширились еще больше, и Кацуки почувствовал, как его собственные губы тронула улыбка. — Он важен для тебя. Заявление Мидории не было обвинением — просто наблюдение, и Кацуки не мог найти в себе сил отрицать это.