***
Очередной рабочий день. Я стояла в кабинете и прощупывала пакетики с кровью под светом керосиновой лампы — старалась разглядеть, нет ли нигде каких-нибудь сгустков. Дверь была приоткрыта, и я услышала знакомую тяжелую поступь по сырым ступенькам. Я замерла. Послышались голоса дочерей и шорох, как тогда, когда меня нёс Карл, волоча за собой мешок с телом. Но это был другой случай — тело вопило, сопротивлялось, цеплялось босыми ступнями за все, что попадётся на пути. — Госпожа, прошу! — навзрыд кричала она. — Нет-нет-нет! — Ты, маленькая дрянь! — грозно рычала хозяйка дома. — Я впустила тебя в дом, давала еду и ночлег, а ты, — послышался глухой удар о стену, — смела так повести себя! Тебе придется заплатить! — по коридору пробежался звон обнаженных лезвий и за ним хруст надломившихся костей. Стоны и крики утихли, а позже и совсем прекратились, сменившись звуками пережатого горла, захлебывающегося кровью. В щели двери я увидела, как мимо проплыли тени, а за ними — след из свежей, блестящей черной жижи. Стало трудно дышать, я сползла по холодной дверце холодильника прямо с пакетиком в руках. Не знаю, на что я надеялась, в этом замке мне уже ничего не казалось невероятным — ни девушки из мух, ни трёхметровая женщина, ни мои утренние походы за кровью. Я молилась, что это всё представление, что людей здесь не убивают, что лишь бы не стать свидетелем этих убийств. Дыхание дрожало, в моей комнатушке совсем не осталось воздуха. Свет от керосиновой лампы стал не рассеянным, а единой звездой с четырьмя лучами, прыгающей у меня перед глазами, то увеличивающейся, то наоборот уменьшающейся. В ушах звенело и стучало, крик девушки всё еще бился попрыгунчиком. Я обвила руками колени и молча заплакала, когда в дверях, согнувшись, появилась она. У её пальцев торчали огромные лезвия, окровавленные, блестящие. Платье было мокрым и красным, по декольте и шее стекали брызги. Она раздражённо посмотрела на меня, сидящей в углу в слезах и одышке. — Ты, — прохрипела она, вытирая когти от жидкой крови. — Через час принесешь мне в покои бокал из ближайшей камеры. Успей охладить его, — в ответ я закивала головой. Губы дрожали и проваливались к зубам из-за резкого дыхания. Рот её скривился в отвращенной жалости ко мне, она вышла за дверь и остановилась у неё. — Теперь ты знаешь, как бывает.***
Я провалялась на полу ещё минут сорок, успокоиться было сложно, но выбора не было. Встав, я почувствовала, как ватные ноги кое-как фиксировались в положении стоя. Я посмотрела на пакетик, уже согревшийся в моих руках — на поверхности появились загустевшие островки. — Продукт испорчен, — недовольно пролетело у меня в голове. Я сжала пакетик и отбросила его в угол холодильника, заранее промаркировав его как брак. Я знала, что время пришло — нужно было собрать волю в кулак и собрать свежую кровь. Настолько свежую, что буквально два часа назад она плыла по организму: качалась сердцем, бегала по конечностям, насыщала работающий мозг кислородом. А теперь она стекает в грязное ведро в забытом богом подвале по телу — вероятно, уже бездыханному и обмякшему. Приоткрыв тяжелую дверь, я вышла из своего кабинета и направилась вниз — к камерам. Обычно ведра стояли у лестницы или в крайнем случае у камер, так мне удавалось не заглядывать внутрь. Но сегодня ничего не было. Думая, что это, возможно, какая-то ошибка, я уже хотела было уйти, но побоялась — я не знаю, за какие оплошности хозяйки дома так обошлись с человеком, и поэтому мне нужно быть крайне острожной. Вдохнув, я сжала металлическую ручку керосиновой лампы в руках и вошла в камеру, поднимая над собой источник света. И тут я увидела её. Ту девушку, совсем ещё юную, из столовой. Я узнала её глаза — они были приоткрыты, и пустой взгляд уже начал мутнеть. Она висела за руки в цепях над потолком: подбородок уложен на грудь, ноги полусогнутые, изодранные, грязные лежали лодыжками на влажном полу. Одежды не было, и моему зрелищу предстала огромная рана от живота и до солнечного сплетения — это были те самые лезвия, звон которых я услышала у себя. Рана была небрежная и рваная, куски ткани болтались и слабо покачивались вместе с ней. С них —уже слабо — текла багровая кровь. Я спиной упёрлась в металлические прутья камеры, а рукой схватилась за рот — чтобы не закричать, не подозвать себе существ, шныряющих в темноте, не разбудить её. — Бу! — сквозь прутья кто-то взялся за мои плечи. В ответ я взвизгнула и прикусила кожу на пальцах. Слёзы истерикой полились по лицу. — Ну ты чего?! — передо мной появилась девушка, это была Бэла. Она вскинула брови и провела пальцами по руке. — Лиззи увидела свою подружку? — тут же материализовалась Кассандра, улыбаясь и обхватывая труп сзади за талию. — Какая грустная картина! — Действительно, очень жаль, — в камеру вошла Даниэла, вертя в руках своё орудие. — Но малышка оказалась храброй и наглой. Настолько, что своим примером решила показать, как нехорошо ослушаться. Младшая дочь подошла к висящей девушке и мягко, с характерным звуком, ввела руку ей в рану. Она резко обхватила полоску уцелевшей и висящей кожи изнутри, отодвигая её на себя. Цепи слабо зазвенели, труп подался вперед. Рана стала становиться шире, из-под кожи жёлтым желе начала проявляться жировая прослойка: она вздымалась над кожей и начала переваливаться, сползая вниз по животу. — Она ещё теплая, — улыбнулась Даниэла, — но кожа уже начинает дубеть. Подождём ещё немного, и девочка пропадет, — она сделала нарочито грустную гримасу, и тут же дернула рукой, вырывая полосу из кожи от тела девушки. Внутренние органы больше ничего не держала, и, хлюпая, они вырвались наружу, упали на сырой пол. Длинный шланг из окровавленных кишок повис лианами до колен. Горло моё охватило спазмом, еда подбиралась всё выше. — Ну-ну-ну, — ко мне подсела Бэла, хватая меня за руки. — Даже не думай попортить нам аппетит, Элизабет! Было бы крайне обидно, если бы оказалось, что крошка Вэли умерла напрасно! — Ах, Вэли, Вэли! — эхом билось по комнате. Туча насекомых, летающих из стороны в сторону, мельтешила перед неживым телом. Из неё, в темноте, беспорядочно появлялось то лицо, то руки, беспардонно цеплявшиеся за оставшиеся органы — они вылетали с корнем, брызжа по сторонам остатками крови. Ведьмы сжимали в руках остатки тела бедной Вэли, играли с ними, впивались в них зубами. Их лица и кисти были перемазаны чужой кровью. Они упивались этим моментом, наслаждались, насыщались. Это не был приём пищи, как наверху, это был ритуал — так они показывали свою силу, веря, видимо, что чужой страх и повиновение сделает их только сильнее. Я стояла в холодном поту. В какой-то момент сил на слёзы уже не оставалось, и я молча, пытаясь отдышаться, смотрела сквозь ужас вокруг. — А знаешь, Лиззи, что самое вкусное? — Кассандра выглянула из-за спины и развернула тело задом ко мне. — Это, — она произнесла это на хриплом выдохе, проводя и надавливая серпом по линии ягодицы. Сделав глубокий надрез, она вцепилась в мягкое мясо ногтями и вырвала кусок. — Ах, ягодички! Такие сладкие, мягкие... Я подняла глаза, и увидела, что от тела девушки, относительно целого и узнаваемого, за считанные секунды остались только окровавленные куски тканей, висящих над костьми и остатками внутренностей, очевидно, не предназначенным к поеданию. Я схватила ведро и ушла, нелепо семеня ногами и боясь упасть. Чем дальше я отходила от камеры, тем сильнее звучал хохот сестёр и тем больше ускорялась моя походка, в конце вырастая до надрывного бега. Забежав в кабинет, я захлопнула дверь и сползла по ней на пол. Всё вокруг было точно так же, как пару часов назад: огонёк в лампе медленно прыгал, трубки в аппарате гоняли кровь туда-сюда, холодильник тихо брюзжал в углу. Обессиленно, я встала с пола, механически отфильтровала кровь и охладила её в холодильнике. В углу комнаты стоял небольшой сервиз, в нём — отдельно от всего — кубок для дегустации. Он был отлит из металла бронзового цвета, по краям — тончайшая ковка, усыпанная янтарем. Я заранее охладила его в холодильнике, потом наполнила свежей кровью, и направилась в покои Госпожи.***
Её комната была гораздо больше моей, а всё вокруг кричало о благосостоянии хозяйки. Резная мебель из светлого дерева цвета слоновой кости, персидские ковры, запыленные и зашарканные, огромных размеров кровать с шёлковым постельным бельем — интересно, а она вообще спит? Большие окна с видом на холмы, застеленные хвоей и кустарниками. Несколько дверей, видимо, дающих проход к главной ванной комнате, гардеробу и лабиринтам коридоров. В помещении приятно пахло — редкость для этого замка. В воздухе слышался аромат древесной туалетной воды и свежего текстиля. Она сидела за туалетным столиком, стоявшим прямо напротив входа не случайно — каждый, кто входил в комнату, непременно должен был встретиться со сверкающей золотом радугой глаз Димитреску. Она посмотрела на меня совершенно не заинтересованно и отвела взгляд на себя. Руками она медленно водила по коже на щеках, скулах, спускалась к шее, ключицам и груди. Пальцы скользили по сухой коже, пытаясь будто вспомнить, какой она была раньше. Я не могу знать, сколько она уже так сидела и был ли это ежедневный ритуал, но взгляд её казался утомленным и тяжёлым, словно картинка в зеркале ей давным-давно осточертела. — Ваша кровь, Госпожа, — я неловко поклонилась и робко протянула охлажденный кубок. — Тебе следует стучаться в следующий раз, — она тряхнула головой и заговорила со мной через отражение в зеркале. — Ты плохо выглядишь. А я и не знала почти, как я выгляжу. По приезде сюда, ни разу не удавалось встать у зеркала и рассмотреть картинку напротив. Могу только представить, как побледнело моё осунувшееся лицо, как расползлись до самых скул синяки и мешки под глазами. — Простите. Я приведу себя... — я не закончила фразу, как женщина встала и потянулась за кубком. Я робко вытянула руку. Встав ко мне в три четверти оборота, Госпожа поднесла кубок с кровью и сделала глоток, затем поджала верхнюю губу, облизнув её нижней. По движению горла я представляла, как прохладная кровь медленно стекает к пищеводу. — Ты неплохо справляешься с кровью. Что ты ещё умеешь? — голос слегка осел от холодного напитка. — В университете я брала много дополнительных занятий, — я, опасаясь сказать лишнего, убрала руки за спину и сцепила пальцы в замкé. — Ты училась? — На писателя, мисс, — тут её взгляд быстро метнулся ко мне. Напряжение пару секунд продержалось в бровях, концентрируясь на переносице, но она тут же расслабила лицо. — Ты из Молдовы, так? Что рассказывала тебе твоя бабушка про эти места? — Почти ничего, мы редко виделись, — у меня была легенда, и я должна была придерживаться её, хотя где-то на подкорках звучали опасения, что может случиться, если они вдруг узнают, что это не так. — Решила познакомиться с ней хотя бы так, после смерти. — Чудесное время для налаживания отношений, скажу я тебе, — ухмыльнулась Альсина. — Смерть часто является началом невероятных историй, хотя ты, как писатель, поспоришь со мной. Суть только в том, где автор решит оборвать повествование. Хочешь мрачной драмы — твой персонаж в конце умрёт. Хочешь витиеватый сюжет с познаванием мотивов — смерть здесь будет второстепенной. Я смотрела снизу-вверх за её плывущими в воздухе руками, думая ответить ей, что такая романтизированная позиция мне не слишком близка, но осталась молчать. Она посмотрела на меня, ожидая реакции, и, не дождавшись, с выдохом произнесла: — Мне нужна помощь в исследованиях, Элизабет. Твоя трепетность к деталям располагает к такой работе. Завтра ты можешь забрать вещи из комнаты и прийти ко мне в кабинет. — Я буду только рада. — Закончи с сегодняшней партией, — Госпожа ещё раз сделала глоток, — она удалась. Я робко поклонилась, развернулась на носочках и ушла к себе, проведя последний день в подвале.***
Всё это время, что я здесь, я задавалась одним и тем же вопросом — чем занимается леди Димитреску? Поддерживать образ хладнокровного вампира и выпивать вино, очевидно, увлекательное занятие, но должно же быть ещё что-то. Может, она композитор, и те оперы, что она напевает — её собственные? Или это она занимается ручной мебелью, распродавая её по всей Европе. Все мои догадки оказались, конечно же, глупыми фантазиями. Когда на следующий день я пришла в её кабинет, моё представление о женщине немного дополнилось — она оказалась исследовательницей. Кабинет был на втором этаже замка — наконец-то я видела солнечный свет, пусть и скрытый за низкими тучами, плавающих вдоль холмов. Вся комната была уставлена шкафами и сервизами со стеклянными дверцами, из-за которых виднелись ампулы с реагентами, формалином, спиртом и какими-то «самопалами», что были подписаны латынью и несложными пропорциями, говорящими, сколько какого вещества вмещает в себя бутылёк. В углу комнаты стоял большой высокий стол, на нём — кипы бумаг и древняя печатная машинка — каково было моё удивление, когда я поняла, что с ними кто-то ещё работает. На «островке» в центре кабинета, прямо под огромными лампами лежал металлический поднос с хирургическими инструментами и железными шприцами, а возле него баночки, как в кунсткамере: внутри них были кусочки тканей, покрытых плесенью, каких-то существ, небольших зверьков в формалине. Практически на все предметы, лежавшие на поверхности, я смотрела на носочках — мебель была слишком высокой для меня, почти упиралась в плечи. Это место отличалось от других комнат замка, где гарнитур и дверные проёмы были почти «человеческого» размера. От этого ощущение, что я и в правду в кабинете хозяйки только усиливалось. — Ты уже здесь, — в дверном проёме появилась Госпожа. Сейчас она не была в привычных платье и шляпе. Димитреску была одета в тёмные высокие брюки, зауженные к низу, и в хлопковую серую рубашку, спереди заправленную а сзади оставленную навыпуск. Я не слышала, как она пришла, а значит не было и каблуков — опустив взгляд, я убедилась в этом: женщина была обута в лёгкие кожаные кэп-тоу*, потертые носки которых говорили о долгой носке. Что ещё примечательно — на плечах Альсины лежала тонкая цепочка, каждое звено которой представляло из себя крошечный серебряный шарик. Этот аксессуар служил шнурком для её очков-полусфер, усаженных на кончик носа. Хозяйка дома подошла к одному из сервизов и достала оттуда два фартука, бросив мне один, а второй надевая на себя. Очень милая деталь — на её коричневом фартуке в углу у груди были вышиты её инициалы: «A.D.», хотя я сомневаюсь, что хоть кто-то в радиусе тысяч километров мог бы по ошибке надеть её вещи. Её фундаментальный и в то же время очень домашний вид ломал мои первые впечатления о ней — постепенно я переставала видеть холодного монстра из подвала, хотя всё ещё до мандража боялась и восхищалась такой фигурой. Обвязав в два круга фартук, я встала возле неё. — И-и-итак, Элизабет, — она поправила очки и потянулась в карман. — Я изучаю ткани, смотрю, как они регенерируют, изменяются... — в руках её появилась трубка, непременно украшенная резьбой в стиле ботаники. Димитреску с мягким стуком о дерево зажала загубник в зубах и поднесла горящую спичку к чаше, проводя парочку кругов по её краям, попутно делая несколько коротких затяжек. Ароматный табак разгорелся, а трубка забулькала и забурлила густой смолой. — Тебе известно, что такое нематоды? — Это паразиты, опасные тем, что по роду существования похожи на обычных круглых червей, — на автомате выпалила я, вспоминая зачёт по биологии в университете. Мы изучали несложные темы, и мне даже нравилось, если бы не мистер Уоррен: дотошный и упрямый старикан, уверяющий всех вокруг, что биология — праматерь всех наук, которую обязан знать каждый. Уйти от него с тройкой было большой удачей. — Прелестно, — Димитреску чуть наклонила голову, глядя на меня поверх очков с удивлением. — Твоей задачей будет проводить небольшие манипуляции, а потом фиксировать всё в дневнике, — она махнула в сторону стола с печатной машинкой. — Боюсь, я не особо сильна в гистологии, Госпожа, — моя голова как-то неестественно упёрлась в приподнятые плечи. — Крошка, — засмеялась она, — кое-что навевает меня на мысли, что твой академический склад будет пошире многих существ, живущих неподалёку. Неприятно слово — существ — покоробило меня где-то внутри, у солнечного сплетения, но снова спрашивать я ничего не стала. Моим первым заданием было препарировать мышку. Я достала её из клетки — серая кроха сначала показалась мне мёртвой, но прижав большой палец поплотнее к маленькой грудной клетке, я ощутила учащенное сердцебиение. — Прямо так? — жалобно спросила я, сооружая домик для мышки из своих ладоней. — Нам нужно посмотреть реакцию живого организма, — непоколебимо ответила Димитреску, стоя ко мне спиной и разбирая пробирки в сервизе. Я неловко подошла к полевому хирургическому столу, уложила мышь и взялась за скальпель, думая, как бы подобраться поудобнее к высокой столешнице. Я ёрзала из стороны в сторону, пока Госпожа недовольно на меня не посмотрела и не подопнула ко мне деревянный стул. — Встань, — сухо сказала она. — И возьми очки из выдвижного ящика. Открыв ящик, я увидела следующее: увесистая и неказистая металлическая конструкция, которая, по всей видимости, должна одеваться, как очки — за уши. Дужки были из тяжёлого и плотного металла, от них шёл кожаный ремешок — видимо, для того, чтобы как-то скомпенсировать вес линз и рамы, ведь они были ещё тяжелее! Левая линза представляла из себя множество выдвижных небольших линзочек, которые по затвору спадали к глазу (из положения вверх), чем дальше от очков линза, тем меньше в диаметре она становилась, но тем сильнее было увеличение. Правая линза была единственной, но с очень большим увеличением — словно стеклышко от лупы вытащили из рамки и засунули в очки. Мост очков был таким же крупным и тяжелым, он поддерживал обе линзы, поднимал и опускал их, а также позволял изменить расстояние между ними. Я, кое-как подняв эту ерунду, не без усилия надела её на себя — затянув ремень. Шея тут же предательски заныла от веса, а глаза заболели из-за мощных диоптрий. Присмотревшись, я поняла, что так препарировать мышь будет действительно проще — я видела каждую лапку вблизи, где-то даже виднелся блеск коготков. Я взяла скальпель в правую руку, левой придерживая зверька за голову — резать по шерсти было сложнее, чем лягушку, но выбора не было. Слегка надавив лезвием на место между шеей и грудной клеткой, кожа — внезапно для меня — лопнула, и на линзы очков брызнула кроваво-жёлтая жидкость, так же проливаясь на металлический поднос. Мышь в моих руках завизжала, замотала головой и всеми лапками, переворачиваясь. Стоя в шоке и отвращении, я лишь увидела, как маленький хвостик юркнул под сервиз. Димитреску, конечно, услышала шум и пришла на переполох. Она увидела меня, остолбеневшую, и взялась за подбородок, разворачивая лицом к себе. — М-да, — цокнула она языком, разглядывая грязные разводы на линзах и языком перебирая трубку в левый уголок рта. — Запиши, что М32 не удался. Я сняла очки, протёрла линзы и шмыгнула к столу. Взобравшись на стул, я открыла дневник и взялась за ручку — была ли я удивлена, что она оказалась перьевой? В такой обстановке — нет, ведь в этой комнате, вероятно, мы с мышкой были самыми молодыми экспонатами. Первое время привыкнуть к ней было наказанием, я раз восемь аккуратно выводила букву «М», но удача настигла меня только на девятый раз. Выковыряв свои жалкие «М32 — неудача», я услышала звон телефона — ого! Димитреску оставила меня одну, большими шагами уйдя в покои. Я не слышала разговора, но уверена, что он был очень сухим: хозяйка отвечала кратко и односложно. Спустя какое-то время она вернулась ко мне и, облокотясь о дверь, сказала: — Завтра тебе придётся поработать одной. Сделаешь всё то же самое с другими мышами, и не позволяй им так убегать, — она сняла очки и с саркастической ухмылкой посмотрела на меня. — И найди бедную М32, дай ей умереть. После рабочего дня я вернулась в свои покои — воздух стоял спертый, настоявшийся, но мне было строго запрещено открывать окна. Ослушаться я не могла. Вместо свежего воздуха, я старалась привести себя в чувства ледяной водой — сегодня это помогло. Вспоминая свой кабинет в подвале, по моей спине бегут мурашки — мне было там спокойно, но тревожность всегда висела рядом грохочущим облаком. И хоть сегодня я собственноручно причинила вред живому существу, ощущения — почему-то — были гораздо спокойнее — так надо. Леди Димитреску, стоявшая в паре шагов от меня, уже не внушала ужаса — сегодня я впервые увидела в ней человека: увлечённого и заинтересованного. Страх тихо отходил, я уснула.____________________________
* Кэп тоу (cap toe) — модели с так называемыми отрезными мысами, то есть с поперечным швом между мыском и союзкой (https://fineshoes.ru/upload/medialibrary/513/oksfordy_kehptoe_berwick.jpg)