Луна сегодня так прекрасна

***** — Твоя половина. — Ендже протягивает несколько купюр Муну, который ждал его сидя на капоте своей машины. — За что это? — не понял Чоноп. — За твою работу. Ты сделал половину дела, значит и половина денег тоже твоя. — устало говорит Шрамированный, кажется, засыпая на глазах. Чоноп сморит на парня, потом на деньги, затем снова на парня и не понимает откуда в нем вдруг взялось что-то теплое под грудью и расползается не давая мерзнуть. Это первые заработанные им деньги. Кровью и потом. Он впервые так сильно надрывался и получил за это смешные, почти что бесценок, но деньги. Чонопу приятно. Он берет скомканные купюры и долго на них смотрит, решая что с ними сделать. Но решение приходит само собой, когда он поднимает взгляд на уставшего и сонного Шрамированного. — Пойдем, выпьем кофе? Я угощаю. — махая деньгами перед сонным носом Шрамированного, предлагает Мун. — Не уверен, хватит ли этих маленьких денег… — Не говори так о деньгах, которые ты заработал честным трудом! — хмурится Ендже, но снова зевает. — Окей, не буду. Честно говоря, это мои первые заработанные деньги, я не много растерян и не знаю что с ними делать. — честно признается Чоноп, на что получает слабую улыбку. — Не стоит тратить их на кофе для меня, прибереги, вдруг пригодятся. — говорит Ендже и разворачивается, уходя в сторону остановки. Чоноп за ним. Он и сам не знает почему, но видя отдаляющуюся спину Шрамированного, хочется последовать за ним. Что он и делает. — А что ты сделал на свои первые заработанные деньги? — интересуется Мун, садясь рядом на скамейку. — Так и не вспомню. — задумывается Шрамированный. — Да брось, такие вещи не забываются. Признавайся! — потребовал Мун. — Книгу купил. — не переставая зевать, отвечает Ендже. — Предсказуемо. Ты очевиден до мозга костей, скучный. — закатывает глаза Мун. — Книга самый отстойный подарок, а покупать его для себя — это самый верх мазохизма. — Верх мазохизма — это то, как ты живешь сейчас. Ты устал… — Я всю ночь копался… — его перебивают. — Нет. — Шрамированный смотрит ему в глаза, словно слой за слоем, как старые обои отдирает все не нужное. Он смотрит за пределы его глаз, туда где все как на ладони, где уже ничего не спрячешь. Ендже смотрит туда, где угли догорают, оставляя пепел. Смотрит так, будто душу может вынуть и затолкать обратно. Его взгляд колит и обжигает. — Ты устал. — повторяет Ендже. — Но все равно, продолжаешь делать то, чего на самом деле не хочешь, так ведь? Однообразное. Одноразовое. Это ты скучный. Это ты отстойный. Никогда не смотрел на себя со стороны? Что у тебя есть кроме смазливого личика? Есть ли у тебя то, чем ты можешь гордиться? — Не говори так, будто знаешь меня. — предупреждающе рычит Чоноп, потому что злит и бесит, что Шрамированный попал по всем пунктам и ни разу не промазал. Задело ли его? Да, задело! Наступил на самое больное место, потоптался, сравнял с землей и уходит припеваючи. — Мне знать не обязательно, — пожимает плечами Ендже, — у тебя все на лице написано, стоит повнимательней приглядеться и ты как открытая книга. Те люди, которыми ты себя окружил, мешают тебе слушать свою душу. Автобус Ендже приехал ровно в шесть утра, словно знал, что Шрамированный закончит разглагольствовать именно в это время. Ендже ушел, провожаемый прожигающим взглядом Муна, сел на самый конец автобуса и ни разу не обернулся. Его словно и не было. Мираж вдруг развеялся. ****** Это не много странно. Чоноп не мог перестать смотреть на Шрамированного, не мог заставить себя сосредоточиться на занятиях и обратить свое внимание на Дэхена, который пытался ему что-то объяснить. Он прожигал взглядом Ендже и крутил в голове его последние слова сказанные на остановке. Мун снова и снова воспроизводил их — вслушиваясь, вникая, впитывая в себя, как будто это что-то изменит. — Приём! — почти в ухо кричит Дэхен, чтобы заставить друга выйти в реальность, а не летать в облаках, пока он пытается определиться, что же он будет есть на обед. — Перестань летать в облаках и объясни мне, какого хрена мы торчим в этом богом забытом месте? — возмущается Дэхен. Столовая — это не то место, где он предпочел бы вообще находится, не то чтобы есть. — Думаешь мне это нравится? — так же возмущается Чоноп. — Терплю только из-за брабуса, друг мой, только из-за него. — и тяжело вздохнув переводит взгляд ко входу, где замечает Шрамированного, который таки решил оторваться от чтения книг и перекусить. На нем та же толстовка, те же брюки, тот же рюкзак что и вчера, тот же равнодушный взгляд, который он показывает всем, но Чоноп видел его улыбку, слышал его смех. Видел злость и растерянность в глазах, видел эмоции Шрамированного, и тот факт, что он единственный, заставляет прикусить губы, чтобы не расплыться в улыбке. Нельзя ведь. Никто не поймет. Ендже набирает всего понемногу. Чоноп не замечает за собой, как неотрывно пялится на Ендже, следит за каждый его действием, чем вызывает не малый интерес у Дэхена, который в это же время сканирует поведение друга. — Ну и, когда начнется игра? — отпивая от апельсинового сока, спрашивает Дэхен. — Она уже началась. — с ухмылкой отвечает Мун и тут же становится предельно серьезным, когда видит как Шрамированного толкают так, что тот чуть не падает. — Не пойму твое поведение, — говорит Дэхен, — выглядишь так, будто спусти с поводка, загрызешь до смерти. Но самое странное, не Урода, а за него. — Чушь! — возражает Мун, все еще провожая взглядом Ендже, который сел на самый дальний столик и медленно прожевывал зеленое яблоко. Шрамированный был странным. До скрежета чоноповских зубов. Это бесило. Шрам, который украшал лицо Ендже — не был уродливым. Он напоминал луну, которую он видел прошлой ночью, копая могилу на кладбище, пока Ендже спокойно спал у могильной плиты. Она была прекрасна. Сравнивая Ендже с луной он улыбнулся своим мыслям и только сейчас понял, что все это время сидел с сжатыми кулаками и расслабился, позволяя улыбке наконец появится. Когда прозвенел звонок оповещающий студентов о начале занятий, столовая быстро опустела, только Чоноп с другом совершенно не торопились. Телефон Чонопа зазвонил, на экране высветилось «Секретарь Ким» и Мун тяжело вздохнул, прежде чем ответить на звонок. — Да, я помню. Я приду. Не беспокойся об этом, секретарь Ким. — резко отвечает Мун и сбрасывает. — Долг зовет? — спрашивает Дэхен. Знакомая ситуация, ведь Чону тоже постоянно приходится посещать благотворительные вечера и строить из себя примерно сыночка, хотя все и так знают какой он на самом деле, благодаря пронырливым журналистам, которые любят копаться в чужом грязном белье. — Благотворительный фонд устраивает выставку и приглашает всех влиятельных людей чтобы они раскошелились им на новые тачки и поездку на море. Мне нужно быть там в семь вечера, так что, или мы напиваемся до вечеринки или после, так и так мне все равно влетит. — смеется Мун. — Давай напьемся до, хотя бы за дело влетит. — Я думал, ты поможешь мне избежать этой светской хрени. — обижается Мун. — Извини, не пойдешь ты, придется пойти мне, проходил уже, знаю. — Предатель. — Эгоист. ****** Чоноп уже полчаса смотрит на экран своего телефона и пытается нажать на кнопку вызова. Староста группы сказал что эти несколько цифр позволят ему услышать голос Шрамированного, если тот все же отважится позвонить. Чоноп не отважится. Не услышит. Слишком страшно. Ендже игнорирует его целый день. Ни разу так и не посмотрел на Муна и ему уже начинает казаться что прошлая ночь была сном, но мышцы болят, ладони в мозолях и Ендже, он кажется слишком не реальным, для того, кто получает побои каждый день. Чоноп хочет спросить его о чем-нибудь, просто поговорить. Чтобы та легкость, которая была с ним, пока они были вместе вернулась вновь, перед вечеринкой и встречей с отцом. Дэхен был прав, он и вправду эгоист. Думает лишь о своем благополучии, а на остальных просто плевать. Он видит как Шрамированный выходит из аудитории и срывается за ним. — Ендже! — громко зовет Чоноп, — Подожди. — с улыбкой просит. Ендже тормозит и медленно поворачивается, смотря на Муна как на восьмое чудо света. «Забавный» — пронеслось в голове Муна. — Ты подумал над моим предложением? — мило улыбается. — Тем раньше начнем тем лучше, разве нет? — любопытные студенты тут же оказались рядом, ведь все знали о споре и ожидали зрелищ. — Мы поедем ко мне домой или будем встречаться на нейтральной территории? Определись и выбери место, хорошо… — Ты кто? — перебивает Ендже, с не читаемым выражением лица. Несколько студентов прыснули, а Мун разозлился, ведь Шрамированный даже не посмотрел на него. — Посмотри на меня. — не просит, приказывает. Ендже не смотрит. — Не прикидывайся. Не делай вид, что вчерашней ночи не было! — злится Мун и дергает его на себя за локоть. Чоноп сам не понимает почему злится, но ему хочется чтобы о вчерашней ночи помнил не только он, но и Шрамированный. Это смешно, но эта ночь принадлежала только им двоим, их общий секрет, общая тайна, которая доверилась только им. — Кажется, ты спутал меня с одной из своих шлюх. — вырвав руку из захвата, разворачивается чтобы уйти. — Думаешь, тебя так легко с кем-то спутать? — усмехается, а за ним и те несколько студентов. — Почему нет? — делает вид, что не понимает. — Потому что ты урод. — Да, спасибо. Ты сама очевидность. — говорит Шрамированный и уходит. «Урод» звучит в голове Чонопа и набатом бьёт по вискам. Он смотрит на отдаляющуюся спину Ендже и хочет сорваться за ним, хочет попросить прощения или сделать что-то, чтобы не чувствовать себя такой мразью. Он не хотел чтобы разговор закончился таким образом, только не так. Настроение портится окончательно, он возвращается в аудиторию, хватает рюкзак и уходит. Дэхен молча наблюдает за происходящим и впервые не знает как реагировать. Чоноп и раньше унижал, оскорблял и получал удовольствие от этого, но сегодня, это выглядело как ссора любовников. Друг выглядел таким, будто потерял близкого человека, было видно что он сожалеет. Дэхен решил пока не углубляться в это и посмотреть что будет дальше, потому что, если так будет продолжаться, то одним шрамом не обойдётся. ****** Чёрный приталенный костюм сидит на нем как влитой. В отражении зеркала на него смотрит очень красивый, уверенный в себе парень, который сегодня весь день думал о Шрамированном, которого обидел на глазах у всех. Это действительно не даёт покоя. Он понимает что виноват, понимает что напортачил, но решить, что с этим делать не может. Он углубляется в мысли и не замечает как в комнату вошли. Мун старший всегда так делает. Входит в комнату сына перед важным мероприятием, чтобы напомнить о важности того, что он делает и для чего. Чоноп не любил смотреть как его отец лебезит перед другими и пытается что-то выклянчить для себя. Это низко. Так бизнес не ведется. Это не то, чем хотел бы заниматься в будущем Чоноп, но пока у руля его отец он не смеет высказываться против и делает только то, что ему велят. — Делаешь все как всегда. Не позорь меня, веди себя подобающе! Как же, черт возьми, Чонопу хочется сказать отцу тоже самое. — Да, отец. — только и произносит Мун, отворачиваясь обратно к зеркалу. — Заканчивай со своими играми и начинай уже взрослеть. — с претензией, с обвинением. — Я постараюсь. — сухо, без должного уважения как к отцу, как к старшему. — Постарайся. Отец уходит. Если бы Мун постарался вспомнить, когда они в последний раз нормально разговаривали, ему пришлось бы углубиться в самое раннее детство, когда он почти ничего не помнил. Отношения с отцом не сказать что натянутые, скорее, их вовсе нет. Картины приехали из Франции: яркие, сочные, разнообразная палитра цветов, так хорошо сочетающаяся в комбинации с темными, холодными цветами, делала картины живыми. Хотелось смотреть вечность, они будто притягивали, манили, чтобы их раскупили богатые толстосумы. Чоноп не так сильно любил искусство, просто знал некоторых известных художников, для возможности поддержать разговор. Он ходил от одной картины к другой, иногда здороваясь и интересуясь делами отцовских знакомых бизнесменов. Он почти забыл о том, что случилось в институте днем, почти расслабился и перестал постоянно думать об этом. Но картина, которая сейчас так бессовестно висит на стене и смотрит на него, заводит шестеренки и механизм, название которому «сожаление» снова начинает работать, причем с большой скоростью и на износ. Он видит луну на картине. Она бледная, холодная, одинокая в ночном небе. Она светит, но никто не замечает ее, не принимает ее света. Луна тянется своими лучами по темному холсту неба и что-то кажется странным. Чоноп подходит ближе и внимательней всматривается, обводит взглядом каждый кусочек холста, пытаясь понять, что же скрывает художник. Мун делает пару шагов назад и смотрит на картину в общем и разгадка ее настолько шокирует, что он на мгновение затаил дыхание. — Шрамированный. — низкий шепот вырывается из его уст. На картине нарисован Ендже. Чоноп уверен в этом на сто процентов, потому что, вчера он успел рассмотреть его шрам вдоль и поперек, помнит каждую неровность и может поклясться, что это идентичная ее копия. «Луна сегодня так прекрасна» — гласит надпись на левом нижнем углу картины. Бокал в руках трескается с громким звуком и осколки падают на пол, привлекая внимание. Чоноп зол. Он в такой сильной ярости, что на замечает, что поранился и руки в собственной крови. Он отпихивает пытающихся помочь официантов, развязывает душащий галстук на ходу и не обращая внимание на гневного отца, уходит. Какого, блять, черта?! Какого чёрта Ендже на этой картине?!!! Какого чёрта кто-то посмел его рисовать?!!! Какого черта он на бешеной скорости едет на кладбище? — Вот, сука! — рычит Чоноп. Он не понимает своей реакции, что это? Почему он злится, почему в такой сильной ярости? Почему хочется убить их обоих: и художника и натурщика? Машина резко тормозит у входа на кладбище, он буквально выпрыгивает из нее и идет к свету вдалеке. Ендже еще не начал капать, он сидел на земле и смотрел что-то на телефоне, когда его вмиг подняли с земли за шкирку. — Что ты… — не успевает сказать, как его грубо прерывают. — Я был первым! — рычит Мун и еле себя сдерживает, чтобы не слететь с катушек. — Я был первым, сука, да как ты посмел?! — Я не понимаю. Отпусти и поговорим. — требует Ендже, но по глазам видно, что боится. — Я первый тебя увидел! — говорит, — Я был первым кто увидел тебя, Ендже! — повторяет. «Я первый увидел в тебе луну, захотел согреться твоим сиянием. Я первым прикоснулся к луне, прикоснулся к тебе.» — хочет сказать, но молчит. Ендже все понимает. По глазам видно. Чоноп хочет улыбаться оттого, что его мальчик такой умный. — Можешь считать меня сумасшедшим, — беря лицо Шрамированного в свои ладони, говорит Мун. — одержимым, помешанным, мне плевать. Это не злость. Я не зол. Это ревность. — предупреждающе, говорит Мун и заставляет смотреть в глаза. — Извини Ендже, но я не хочу чтобы кто-то еще смотрел на тебя, — и с ухмылкой добавляет, -… кроме меня.