Луна сегодня так прекрасна

****** Он прикрывает глаза и старается заглушить звуки кричащей музыки, что бьют по перепонкам и понимает, что среди всех этих танцующих и извращенных до мозга костей тел, он ищет того, кто заставил его выйти на новый уровень сексуального сумасшествия. Того, кого он полюбил. Что он тут забыл? Снова напивается с незнакомцами и делает вид, что ему все равно. Но незнакомцы видят, как он вертит головой в поисках того единственного, кто хлопнул дверью этим утром и ушел. Незнакомцы видят, как он старается в каждом прохожем увидеть своего Шрамированного, узнать его улыбку, услышать голос и почувствовать как в груди снова наполняется нежностью. Незнакомцы — не дураки, они тоже видят, как его ломает от невозможности быть сейчас с тем странным парнишкой, который в прошлую ночь, дарил Чонопу свою страсть и отдавался как в последний раз. Мун откидывает голову на спинку дивана и возвращается к прошлой ночи, где они не просто горели, а выжигали друг друга прикосновениями, нежностью, желанием, убивали друг друга — поцелуями, объятьями, укусами. Узнавали друг друга, открывали души, позволяя друг другу изучать, дополнять, что-то перечеркивать и вписывать что-то свое. На кончиках пальцев до сих пор покалывает от воспоминаний о нежной коже, о теплоте тела, от мелкой дрожи на чужом теле, когда мимолетно касаешься там, где слишком чувствительно и горячо. Мун вспоминает его стоны, что звучат сейчас громче этой кричащей музыки, заглушая все посторонние звуки и заставляя вернуться в тот момент, когда Шрамированный полностью доверился ему и позволил измываться, позволил творить, позволил больше, чем мог бы выдержать Чоноп. Чоноп думал, что выдержит. И он бы выдержал. Если бы не оставленное Шрамированным послевкусие. Слишком горькое. Чоноп не думает о захлопнувшей двери и о словах, где Ендже говорит, что не хочет его беспокоить и что должен уйти, нет. Муна бесит, что Ендже так легко позволил себе отказаться от него. Как будто Чоноп для него ничего не значит. Как будто это просто игра, где в любой момент можно выйти из игры и сказать, что не хочет. Мун сам себе признавать не хочет то, что давно уже стало истиной. Он любит Шрамированного и спор уже не имеет значения. Мун не позволит причинить ему боль, по крайней мере, пытается себя в этом убедить, раз за разом то и делая, что причиняя боль. Ендже прав, что старается держаться подальше от Чонопа, но эта правда выбешивает Муна на раз. Потому что, прошло всего несколько часов, а Муна уже ломает, уже передергивает, уже кромсает внутренности и требует новую дозу Шрамированного в кровь, по венам, по сосудам, под кожу, ломая ребра и стирая в порошок остатки самообладания. Это выше. Это что-то запредельное. Запретное. Чоноп злится как по щелчку. В следующую секунду стакан летит в стену и разбивается, привлекая ненужное внимание. Но ему все равно. Абсолютно. В голове кадр за кадром один лишь Шрамированный: который смеется, обнимает, целует, прижимается, отдается, стонет, раздвигает ноги и принимает тебя полностью. В голове лишь Ендже: жадный до прикосновений, жадный до ласк, одурманенный похотью, одержимый идеей залюбить Чонопа до смерти. Чоноп тоже одержим. Земное притяжение ничто, по сравнению с этой его больной, одержимой тягой к Шрамированному. Это не поддается контролю. Мун мрачнее тучи, желание пить, забыться в алкоголе, стереть на минуту образ Ендже и дать сознанию отдохнуть, не получается. Чем сильнее он пытается бороться с самим собой, тем сильнее эта тяга, которая заставляет его подняться на ноги и выбежать из душного помещения, чтобы вдохнуть воздуха. Там, где он только что был, ему не хватает воздуха. — Уже уходишь? — вопрос прилетает в спину, когда он уже шел к машине. Дэхен кажется вышел покурить. Чоноп хочет проигнорировать его. Ему не до разборок с другом, который опять будет тыкать в него спором и ждать результатов. — Мне не нужен твой Брабус, Дэхен. — говорит Чоноп, давая понять, что спор уже не имеет никакого значения. — А что так? — все-таки закуривает Дэхен. — Вкусы поменялись? — Не твое дело. — серьезно говорит Мун и садится в машину. — Я в этом больше не участвую. — Ответь мне. — подходит ближе, чтобы лучше видеть выражение лица друга. — Ты мне друг или этот урод уже навсегда тебя забрал? Первое что видит Дэхен — это злость. Чоноп злится не только на Дэхена, он злится на весь гребанный мир, который смотрит на Ендже и видит лишь уродство. Мир, который не перестает называет его уродом. Шрамированный не урод! Муну хочется говорить об этом, ему хочется кричать об этом, пока каждый из семи миллиардов людей на планете, не услышит его. — Назовешь его уродом еще раз, и ты мне больше не друг, Дэхен. — со злостью произносит Мун и уезжает. — Не друг говоришь… ну что ж, посмотрим. — обещает Дэхен и бросив сигарету, возвращается в клуб. Чоноп знает наизусть адрес Шрамированного, выучил и иногда провожал тайком до подъезда. Уже минут пятнадцать стоит у двери и не решается позвонить, постучать, дать знать, что он рядом, что пришел. Трусит. Даже смешно. — Кто вы? — раздается за спиной, в тот момент, когда он уже хотел нажать на звонок. Мун оборачивается и видит высокого, худого парня с пакетами в руках. Видимо, идет из супермаркета, делает вывод Чоноп, видя логотип на пакете. — Вы ищите кого-то? — спрашивает. — Здравствуйте, да, мне нужен Шрам… то есть, Ендже. Я думал о живет в этой квартире. — не понимает Мун, смотря как парень открывает дверь своим ключом. — Так ты Чоноп? — улыбаясь, спрашивает парень. — Много слышал о тебе. Да, Ендже живет здесь, но его сейчас нет дома, — открывая дверь, сообщает парень, — но ты можешь подождать его внутри, если хочешь, он должен прийти с минуты на минуту. — Буду благодарен. — говорит Мун и заходит в дом. — Разувайся и проходи, я поставлю чай. — парень уходит на кухню и Чоноп спешит за ним. Квартира маленькая, но уютная, что сразу бросается в глаза. Кухня тоже маленькая, не то что его, Мун усмехается, когда сравнивает их дома. — Я не знал, что Ендже живет не один. — говорит Мун, наблюдая как парень разбирает пакет. — Боже, извини, я не представился. Я Бан Енгук. Мы друзья. Я не так давно приехал из Японии, вот живу пока у него. На самом деле я приехал погостить, скоро возвращаюсь обратно. — говорит новый знакомый. — Тот самый друг? — Чоноп вспомнил, как Ендже говорил, что хотел бы погостить у друга в Японии и работает только чтобы заработать на билет. — О, он рассказывал обо мне? — вопросом на вопрос, отвечает Енгук. — Это единственное что я знаю о тебе. — слабо усмехается Мун, потому что это снова задевает его. То, что Ендже не хочет ничего ему говорить, открываться, быть ближе, морально, ментально, физически. — Но судя по твоей реакции, ты обо мне наслышан? — переводит стрелки Мун. Ему вдруг стало интересно, что о нем думает Ендже и что рассказывает друзьям. — Ну, судя по его рассказам о тебе, ты не плохой парень. — ухмыляется Енгук. — Что-то не верится, что он мог говорить обо мне что-то хорошее. — смеется Мун, а сам еле сдерживается чтобы не заулыбаться как идиот. Чайник закипел и Енгук принимается заваривать чай, достает кружки из буфета, сахар, вытаскивает варенье из холодильника, открывает коробку с пирожными, которые купил в магазине и угощает гостя. — Расскажи мне о нем. — просит Чоноп. Если кто-то и знает о Ендже больше, то это его друг. — А что тебе известно? — На самом деле не так много, даже можно сказать — ничего. Енгук долго думает, не то чтобы он не решается, скорее думает с чего бы начать. — Он не всегда таким был. — начинает Енгук, спустя несколько минут. Мун вслушивается в каждый произнесенный звук. — Раньше, он много улыбался, шутил, его громкий смех заполнял все пространство. Где бы он не находится, с кем бы он не находился, Ендже всегда смеялся и был оптимистом. Строил планы на будущее, заводил много друзей, был душой компании. Не верится. Енгук звучит слишком не правдоподобно. — Мы сейчас говорим об одном и том же человеке? — не удерживается, спрашивает Мун. Енгук усмехается. В этом смехе столько безнадеги и боли, что Чоноп больше ничего не спрашивает, просто продолжает слушать. — Глядя сейчас на Ендже, точнее на того, в кого он превратился, мне иногда тоже кажется, что прошлый Ендже всего лишь плод моего воображения. — он отпивает от горячего напитка и вновь задумывается. — Он не всегда был таким. Он перестал улыбаться, перестал говорить и отдалился ото всех. Стал замкнутым отшельником. Но, после встречи с тобой, прежний он снова возвращается. Он улыбается, когда говорит о тебе, улыбается, когда думает о тебе и когда рассказывает о том, как вы проводите время вместе. На самом деле я благодарен тебе за то, что вытаскиваешь его из раковины и заставляешь снова полюбить жизнь. То, что ты заставил его улыбаться хотя бы раз в день, уже делает тебя хорошим человеком. Чонопу больно от того, что Ендже стал таким, но придает уверенности то, что из-за него он идет на поправку. Он готов сутками торчать рядом с Шрамированным, если это дает гарантию того, что когда-нибудь, тот снова сможет стать прежним. Мун вдруг сильно захотел увидеть того Ендже, каким его помнит Енгук. Очень хочет. — Почему он вдруг изменился? — снова вопрос который его так мучает и не дает покоя. — Это как-то связано со шрамом? Он видит, как боль расползается в глазах напротив. Енгук пытается это скрыть, но не может. Парень встает и отходит к раковине, выливает остаток остывшего чая и поласкает кружку. Чоноп ждет. Он догадывается, что это не совсем приятная история и дает время подготовится. Енгук возвращается на свое место, садится за стол, затем произносит: — Я знаю боль. — говорит он, — Иногда ее можно терпеть, но иногда она просто невыносима. — Ты когда-нибудь испытывал подобное: когда не можешь двигаться, не можешь думать, говорить, даже дышать, потому что тебя настолько сильно парализовало от боли? — Енгук не ждет ответа, не смотрит на гостя, не ищет понимания или поддержки, ничего. Просто смотрит на свои ладони, будто там вся история написана, а он читает ее как шпаргалку перед экзаменом. — Я видел, как это бывает. — произносит Енгук, он долго думает над тем, что сказать, как продолжить. Рассматривает ладони, потирает, нервничает оставаясь спокойным внешне, но Мун уверен, что воспоминания причиняют ему как минимум, дискомфорт. — Он был завсегдатаем вечеринок, ни одной не пропускал, знаю, звучит как бред, но это так. — хмыкает, будто вспомнил что-то смешное, но чертовски важное. — Он говорил, что так он чувствует себя кому-то нужным, но знаешь, отчасти он был прав, потому что, он был человеком, в котором нуждались. Он был нужен. Не знаю заметил ли ты, но он чертовски тактилен. — Заметил. — говорит Мун. — Неудивительно. — усмехается Енгук. — Он всегда был голодным до прикосновений, рядом всегда должен быть тот, кого можно обнять, не в сексуальном плане конечно, не пойми неправильно. — оправдывается Енгук, но Чоноп говорит, что знает, как это работает и что ему не нужно переживать. Енгук вдруг заливисто смеется. — А знаешь каким был его девиз раньше — «Сила объятий спасет этот гребаный мир!» — Звучит обнадеживающе. — поддерживает смех Мун. — Жаль, что теперь он в это не верит. — с грустью выдыхает Енгук и вздрагивает, когда по квартире разносится звук звонка. — Вернулся. — улыбается Гук и идет открывать дверь. Чоноп немного нервничает, как немного, очень сильно. Расставание после прекрасной ночи было ужасным, и теперь, видеть Шрамированного кажется самой трудной миссией. Мун потирает ладони, что резко вспотели и часто дышит, чтобы успокоится. — У нас гости? — доносится до Чонопа. — Ты будешь рад. — отвечают ему. «Вряд ли» — думает сам Мун. — Я ненавижу сюрпризы. — говорит Ендже. — Знаю, но этот обязательно понравится. — не унимается Бан. — Посмотрим. Мун слышит каждое слово и нервничает сильнее. Ему хочется, чтобы сюрприз в его лице очень понравился человеку, который ненавидит сюрпризы. Но понимает, что такого не будет, ему не обрадуются, его не захотят видеть. Ендже проходит мимо него, не смотрит даже. Это больнее сломанной когда-то в детстве руки, потому что теперь, ломается что-то поважнее костей. — Привет. — решается нарушить тишину, Чоноп. — Зачем ты здесь? — с ходу спрашивает Ендже. — Оставлю вас. — сообщает Енгук и выходит из кухни. — Затем, что я не позволю грубому поведению моего отца, испортить отношения между нами, Ендже. — откуда в нем такая уверенность вдруг проснулась Чоноп не знает сам, но то, что у них теперь отношения знает точно. — Портить нечего. — так просто заявляет Ендже, словно прошлая ночь и все что было до, для него не стоит и порванного тапка. Муна это злит на раз, он резко поднимается с места и приближается вплотную к Шрамированному, который вжимается в холодильник, рядом с которым он стоял и испуганно смотрит в полные ярости глаза Муна. — Вспомни как ты целовал меня прошлой ночью, как стонал подо мной, как отдавался мне, как прижимался, как сильно обнимал, вспомни как прошлой ночью присвоил меня себе, заклеймил собой и повтори свои слова снова. — говорит Чоноп, приближаясь опасно близко, зная, как действует на Шрамированного. — Отодвинься. — звучит умоляюще, на что Мун лишь усмехается. — Ты когда-нибудь тонул в человеке? Так сильно, что, когда закрываешь глаза, чувство, будто теряешь притяжение к земле и уносишься далеко в космос, в другие галактики? — он продолжает уменьшать расстояние между ними и произносит слова прямо в губы. — Я тону. — шепчет, — И мне это нравится. Чоноп не до конца понимает, какого черта ему так сильно сносит башню, когда он зажимает Шрамированного, когда чувствует его дыхание, когда слышит ритм его сердцебиения, когда понимает, что тоже самое происходит и с ним. Мун продолжает дразнить его оставляя между ними миллиметры. Он думал помучить Шрамированного, заставить тянутся, хотеть, желать его, но в итоге, сам еле держится, чтобы не впиться в такие желанные губы, чтобы не истерзать их своими. Это пытка его личная. Это пытка невыносимая — сократить пару миллиметров кажется невыполнимым заданием, особенно, когда Ендже смотрит на тебя так желанно, так трепетно. Это — пропасть. — Меня тянет на дно твоей пропасти. Сдается. Конечно, как можно удерживать себя, когда твоя Луна так близко, когда дышит в унисон с тобой и смотрит, будто душу вынимает. Чоноп целует нежно, еле касаясь, ждет ответа и слетает с катушек, когда родные, знакомые руки обхватывают его за шею и отвечают. Ендже жаден до прикосновений, Мун в который раз в этом убеждается. Ендже настолько уязвим, когда нуждается в ком-то, что Чоноп решает, что больше никому не позволит утолить его голод, потому что таким его видеть должен только он сам и больше никто. Мун толкает его к столу и усаживает, не разрывая поцелуя. Оторваться не получается, это притяжение сильнее любого другого. Это сумасшествие на грани безумия. Его голова кружится от напора чужих губ, от языка, который так уверенно и по-хозяйски двигается у него во рту. От стонов, медленно переходящих в рычание. Уши закладывает. Все посторонние звуки перестают иметь значение, остается лишь он, его сердцебиение и Ендже, который так яростно пытается показать, кому принадлежит Чоноп. Это слишком. Это слишком даже для Чонопа. Ему срочно нужно глотнуть воздуха, иначе смерть. Ему срочно нужно оторваться от этих губ, чтобы окончательно не сойти с ума. Шрамированный будто бы услышав его мысли, отрывается от него, жадно глотает воздух и утыкается лбом в лоб Муна. — А я уже на дне. — шепот, будто не Чонопу, не миру, не этому городу. Себе, как подтверждение того, как сильно, как бесконечно у него в груди. — Это ведь ненормально, да? — спрашивает Чоноп, прижимая парня к груди. — Когда до сломанных ребер, до скручивающихся спазмом узлов внутри тебя? Ненормально, когда дышать через раз и агонией в запертой клетке, ненормально ведь? — спрашивает, ждет подтверждения. — Но мне так нравится это ненормальность. — говорить откровенно он может только прижавшись к Шрамированному, это не открытие, не факт — это то, что хочется делать всегда. Быть самим собой, не зависимо от того, где ты и с кем. — Пожалуйста, не надо так сильно любить. — а сам в ответ прижимается сильнее. — Ты моя ненормальность. — как факт, как клятва, как обещание быть с ним и в следующих жизнях. Находить, приковывать к себе цепями, не отпускать, не разжимать тисков и вечно блуждать в лабиринте будоражащих чувств. Звучит как план. Чонопу нравится такой план. Лучший, и абсолютно идеальный план. Шрамированный смотрит, впитывает в себя смысл сказанных слов, Чоноп видит беспокойство и не понимает. Ендже мягко отталкивает его, спрыгивает со стола и отходит на несколько метров, нервно проводит пальцами по волосам, затем разворачивается к Муну: — Перестань, прошу тебя. — звучит так, словно сам себя умоляет. — Я не понимаю… — Мун делает попытку подойти, чтобы связь, которую он сейчас создает, не оборвалась, но Ендже выставляет руку вперед, давая понять, что не стоит приближаться. — Ты меня пугаешь. Это чертовски больно. — Шрамированный будто выжимает эти слова из себя. Больно? Да что он знает о боли? Руки Муна автоматически сжимаются в кулаки, да так сильно, что даже вены вздулись. К горлу подбирается что-то дико колючее оставляя после себя глубокие порезы. — Это сводит с ума. — болезненно, словно бы ему переламывают итак сломанные кости. — Почему это именно ты? — вопрос не Муну, вопрос в пустоту. — Даже во сне, это именно ты. — продолжает Ендже, словно ведет монолог с самим собой. И Муну не приятно, будто подслушивает чужую исповедь. — Глаза, губы, улыбка, родинка, жесты, движения рук, походка и смех, даже смех, все настолько детально, что иногда это перестает быть сном. Иногда я не понимаю где сон, а где реальность. Это вовсе не влюбленность. Я отказываюсь называть влюбленностью это безумие. — снова зарывается пальцами в волосы. — Я будто помешался. Нет границ тому, насколько ты во мне, понимаешь? — снова обращается к пустоте. — Я был уверен, что больше не способен сходить с ума по человеку, но ты разрушителен. Не поддаешься. Ты же ведь просто обычный парень, — усмехается своим же словам, будто не верит им. — Наглости и заносчивости тебе конечно не занимать, но в остальном, ты такой же как все, тогда почему… — он замолкает на пару секунд, не решается продолжить, не ждет ответа. Ендже будто хочет понять что-то, но это «что-то» ускользает, едва коснувшись его пальцев и это тоже сводит с ума. Руки Чонопа болят от желания обнять парня, но он приковывает себя цепями, чтобы не разбить этот редкий момент откровения. — Я устал постоянно бороться. Мой разум старается выжить тебя из меня, сопротивляется, извлекает даже самые маленькие крупицы тебя из моего ДНК… — за монологом следует тяжелая усмешка и Мун едва не срывается. — Будто это возможно. — Он смотрит на свои пальцы не переставая улыбаться, это пугает Муна сильнее, чем когда-либо. — По правде говоря, я уже заранее знал, что сдамся, по-другому и быть не могло, ведь это безумие было даровано мне в насмешку, из жалости или может быть ЕЙ просто недостаточно. Он не продолжает. Недостаточно чего? — «Она» действительно отвратительна. — голос опускается до полушепота, но также громко звучит в ушах Чонопа. — Тебя во мне слишком много, я не справляюсь. Кажется, я болен. — Ендже наконец поднимает глаза на Муна, — Я болен тобой. Тоже звучит как факт, как клятва, как обещание быть с ним и в следующих жизнях. Находить, приковывать к себе цепями, не отпускать, не разжимать тисков и вечно блуждать в лабиринте будоражащих чувств.