Луна сегодня так прекрасна

****** Чоноп просыпается ранним утром в комнате Ендже, оглядывается, рядом никого, но это его не пугает, ведь он слышит голоса, доносящиеся из кухни и потрясающий запах еды. Его все еще бросает в дрожь, приятную и телу, и сердцу — дрожь, когда он вспоминает признание Шрамированного. «Я болен тобой» Проносится в голове прежде чем он вновь зарывается в одеяло и прячет краснеющие щеки. Так по-детски мило и наивно. Боже, кто-нибудь уймите его сердцебиение, пожалуйста, никуда не годится! Нельзя быть таким счастливым с самого утра, но Муна это не волнует, потому что он счастлив. И собирается быть счастливым до конца своих дней вместе со Шрамированным. Мун резко откидывает одеяло, бежит в ванную, умывается, чистит зубы, улыбается своему отражению и быстрым шагом идет на кухню. — … ты должен! — слышит от Енгука Чоноп, перед тем как войти. Ендже сидит к нему спиной, но даже так заметно как тот нервничает и не хочет делать то, о чем просит его друг. Мун подходит и обнимает со спины, оставляет поцелуй на макушке Ендже. — Доброе утро, солнце. — утыкается ему в шею и вдыхает такой уже родной аромат тела Шрамированного. — Я не люблю сладкое, так что избавьте меня от вашей слащавости. — говорит Енгук, вытаскивая для Муна еще одну чашку. — Кто-то завидует? — усмехается Ендже, протягивая Муну печенье. Мун тоже не любит сладкое, но как тут отказаться, когда тебя с рук кормит такое очаровательное солнышко со шрамом? Никак. Он и не отказывается. Откусывает от лакомства глядя прямо в глаза напротив и проглотив, облизывает губы языком, затем, самодовольно улыбается, когда замечает, как громко сглатывает Ендже, следя за этим жестом. — Хватит заставлять меня чувствовать себя лишним на вашем празднике жизни! — притворно обижается Енгук. — Никто тебя не заставляет, — говорит Ендже, — Ты знаешь где дверь. — и головой указывает в сторону выхода. — Вот еще, чтобы вы тут всю мебель на прочность проверили, ну уж нет, — возражает парень. — Я не против, — издевается Ендже, — мебель то, моя. — Я тоже не против. — подает голос Мун, соглашаясь со своим парнем. Господи, как же ему нравится называть Шрамированного своим парнем. Он садится рядом и пододвигает стул Ендже ближе к себе, кладет его ноги на свои, одной рукой принимая кружку горячего чая от Енгука, а второй поглаживая стройные и до мурашек притягивающие бедра Шрамированного. Тот пытается отпихнуть его наглые ручонки, но Мун сжимает их сильнее, скалясь и глазами говоря, что ни черта не отпустит и Ендже приходится смирится. — Господи, почему я еще здесь? — закатывает глаза Енгук. — Меня тоже волнует этот вопрос, дорогой друг. — шутит Ендже, за что получает испепеляющий взгляд от друга. — Я здесь, чтобы напомнить тебе, что ты пропустил уже три дня учебы, а с сегодняшнего дня у вас кажется зачеты перед той вечеринкой года, нет? — ухмыляется Енгук, когда видит перед собой два шокированных взгляда. — Да, да ребятки, кто-то должен помнить об этом, если вы хотите закончить учебу хотя бы с синим дипломом. — Ты чудовище! — злится Ендже. — Испортил мне все настроение. Изыди исчадие ада! — и дуется. Чоноп в уме ставит галочку над пунктом «увидеть до безобразия милого Шрамированного и умереть» потому что картина, которую ему посчастливилось сейчас лицезреть, заставляет его не то что улыбаться как идиоту, а еще и прижать его к груди с такой силой, что самому становится трудно дышать. — Блять, как же я тебя люблю, детка. — говорит так, будто это единственная истина вселенной, которую пытаются разгадать сотни ученых со всей планеты и все безуспешно, потому что никто из них не знаком с его луной и никогда не познакомится, потому что Мун не позволит. — Я убью тебя, если ты меня задушишь. — смеется Ендже и обнимает в ответ. — Кажется, мне нужно будет открыть окно и все тут проветрить, ванилью завоняло. — вмешивается Енгук. — Кажется, он нам очень сильно завидует. — смеется Ендже и шепчет в ухо Чонопу. — Он завидует тебе, что я такой весь красивый и горячий достался тебе. — отвечает Мун и получает удар кулачком. — А по-моему, он завидует тебе, что смог растопить сердце такого принца как я. — гордо подняв голову говорит Ендже. — По-моему, вы оба опаздываете на занятия. — прерывает их Енгук и гаденько усмехается, смотря на двоих парней, которые так страдальчески смотрят на него, словно готовы то ли придушить, то ли умолять разрешить им прогулять, не понятно. Но смешно. — Я бы точно тебя казнил за такое, если бы мы жили во времена Чосон и я был бы принцем. — говорит Ендже и уходит в сторону душевой. Парни смеются с его желаний и продолжают попивать чай. — Кстати, о чем вы говорили пока меня не было, что он должен сделать? — спрашивает Чоноп, когда вспоминает обрывки фраз. — А ты об этом? — Енгук оставляет кружку и принимает серьезный вид, что уже настораживает. — Как ты наверняка знаешь, Ендже не ходит на всякие мероприятия и вечеринки и раньше я никогда не поднимал эту тему, но сейчас, когда он меняется в лучшую сторону, спасибо за это тебе, я подумал, что вечеринка после экзаменов была бы отличным поводом исправить ситуацию и наконец перестать жить как изгою. — он устало вздыхает, — Но он не соглашается. Я не хочу принуждать его или заставлять, просто… — он делает недолгую паузу, которая сопровождается еще одним тяжелым вздохом. — Я хочу, чтобы он перестал жить прошлым и двигался дальше, понимаешь? То, как он живет сейчас трудно назвать полноценной студенческой жизнью, которую можно вспомнить через пару тройку лет. Ему просто нечего вспоминать. Енгук также, как и вчера, подходит к раковине, выливает кружку, моет ее, убирает в шкаф и лениво разворачивается к Муну. На его лице легко прочитать беспокойство за друга и глубокие переживания. Чоноп его понимает, хотеть помочь близкому человеку и не мочь этого сделать, делает тебя беспомощным. Енгук хороший парень. Мун делает такие выводы потому что он был единственным, кто остался с Ендже в самые трудные времена и до сих пор здесь, протягивает руку помощи и поддерживает. Всегда рядом. У Чонопа тоже есть такой друг, то есть был, то есть… он пока не знает кто они теперь друг другу. Это на самом деле странно. Раньше Мун мог пойти к Дэхену в любое время суток и рассказать, что его тревожит или просто прийти поболтать, но сейчас это кажется таким далеким, будто было в другой жизни. Погрузившись в раздумья, он не замечает, как Енгук пристально наблюдает за ним. — Ну так? — спрашивает Енгук. — Что? — не понимает Мун. — Ты уговоришь его пойти на вечеринку? — спрашивает. — Я попробую. Чоноп действительно хочет, чтобы Ендже наконец стал обычным парнем, завел друзей, перестал работать на кладбище и сутками сидеть в библиотеке. Чтобы не выглядел таким бледным и болезненным, чтобы набрал вес и на его щечках появился румянец. ****** — Нам нужно было приехать раздельно. — сообщает Ендже, когда они сидели в столовой и ели, точнее ел Ендже, а Мун следил ним и попивал свой кофе. — Я буду привозить тебя каждый день и увозить, привыкай. — уверенно, без шуток произносит Чоноп. Ему плевать что говорят за его спиной, главное, чего хочет его Шрамированный. — Мне не нравится то, как они на нас смотрят. — А как они смотрят? — спрашивает Мун, подтягивая парня к себе. — Раньше это было презрение, ненависть, отвращение, но теперь, у них как будто появился интерес, понимаешь? — хмурится Ендже и отодвигает поднос. — Я наелся. — Конечно им интересно, что такой как я, обаятельный и привлекательный нашел в тебе. Шрамированный закатывает глаза. — Боже, и что Ваше прекрасное благородие нашло во мне? — спрашивает Ендже, забирая его кофе и допивая напиток. — Абсолютно всё, детка. Они оба замечают момент, когда рождается химия. Момент, когда рождается страсть в глазах друг друга, каждый из них тянет момент, крепче закрепляет цепи, чтобы не наброситься и не испить друг друга прямо тут, в столовой. — Я… — Ендже кажется теряет слова, которые хотел сказать и просто смотрит в ответ. А слова и не нужны, потому что Чоноп знает, что Шрамированный тоже болен. Они оба больны настолько, что слова становятся слишком ненужными и лишними. — Я знаю. — отвечает Чоноп на его молчание. Чоноп впервые слышит это молчание. Оно громче пулеметной очереди, громче, чем бомбы. Громче оглушающей стереосистемы и это давит на грудь приятной тяжестью. — Я… — Ендже трудно контролировать себя, после таких взглядов, скорее, ему сложно прийти в себя. — Следующая пара у меня последняя, что будем делать? — Что с твоей работой? Ты уволился? — с надеждой спрашивает Мун. — Да вы блять, сговорились с Енгуком что ли? — притворно злится Шрамированный, — Нет не уволился и теперь назло вам не уволюсь. Так-то! — показывает язык и как маленький ребенок, обидевшись, уходит. Мун нагоняет его. — Ты слишком горячий, когда вот так дуешься, детка, это возбуждает, так что, если не хочешь, чтобы я тебя разложил прямо тут, перестань меня провоцировать. — Ненасытное чудовище! — бросает Ендже и снова уходит. — Мне нравится наша игра в кошки мышки, детка, но твое игривое настроение проснулось совсем некстати. — хватает под локоть Мун, останавливая и произнося почти шепотом. — Не знаю, что у меня там проснулось, но знаю кто точно проснулся, — показывая головой вниз, усмехается Ендже. — Кажется, Чонопи младшему становится тесно, м? — и облизывает губы. Да он издевается! — Не. Надо. Меня. Соблазнять. — четко, с паузами выговаривает Мун, тяжело дыша и стараясь не думать об этом юрком языке, который скрылся в горячем рту Шрамированного. Вот сука! — Детка, ты блять хоть знаешь где мы сейчас? — пробует отвлечься, но блять, это не так и легко, когда на тебя смотрят как на самое вкусное лакомство в мире. Его пробирает не нежностью, нет, его морозит от вспыхнувшей страсти в глазах Шрамированного. Его трясет от похоти и безрассудства, которого он никогда не видел и не ощущал так явно, что даже кончики пальцев покалывает, а в паху так сладко тянет, что ты действительно забываешь, где ты, с кем и кто ты вообще такой. — Я знаю. — Ендже прикладывает все больше усилий, когда делает свой голос таким сексуальным или это у Муна уже поехала крыша? — А еще я знаю, где я хочу быть. — благо никого нет в коридоре, потому что, когда Ендже подходит вплотную и опаляет ухо горячим дыханием, он сдерживается из последних сил. — Где? — еле слышно спрашивает Мун. — На твоем члене. — оглушающим шепотом по мозгам Чонопа. Его так сильно еще никогда не оглушало, еще никогда не выбрасывало из тела и не возвращало обратно. Это предел его выдержки. Цвет радужки с коричневого меняется на угольно-черный, предупреждая, что он только что выпустил зверя наружу. Шрамированный видит этого зверя, скалится ему, приветствует, не боится. А стоило бы… — Солнце, — сквозь сжатые зубы, — не начинай то, что не сможешь продолжить, а то мне понравилось. — обнимает его за талию и вжимает в себя так сильно, чтобы Шрамированный на клеточном уровне прочувствовал его дикое желание. Но Чоноп ошибается, когда думает, что Ендже просто шутит, потому что горит с обоих сторон и Мун это тоже ощущает. Об этом говорят не только горящие похотью глаза Шрамированного, об этом кричит все его тело: руки, которые обхватывают его плечи; губы, которые он искусал в ожидании поцелуя; язык, который то и дело, высовывается каждые несколько секунд; дыхание, которое сбивается с каждой секундой их молчаливого сопротивления; сердце, которое набирает скорость и грозит выскочить из груди и поселиться в груди Чонопа, раз и навсегда. Как такое терпеть? — Детка, ты так возбужден. — проговаривает Ендже. Мун прикрывает глаза, это его «детка», смертельное оружие массового поражения. — Я отменяю твои чертовы занятия, не радуйся, затрахаю тебя так, что неделю сидеть не сможешь. Ендже верит. — Дикарь. Поглощенные похотью и возбуждением они не помнят, как добрались до квартиры Ендже. Лишь обрывки фраз «давай быстрее» от Ендже и «жми на газ», потом «охуеть мы ползем» и убивающее «если через минуту я не буду стонать под тобой, трахать тебя буду уже я». А кто такой Чоноп, чтобы отказывать в такой просьбе? Именно, никто. Постель холодная, секундная мысль проскальзывает в голове Ендже, прежде чем он забывает обо всем на свете, кроме горячих губ Чонопа. А Мун действительно сорвался с цепи. Беспорядочные поцелуи, требовательные движения рук, порванные тряпки, что минуту назад еще можно было назвать вещами. Он целует, будто целью стало сожрать его живьем. Мун огромным зверем нависает над Шрамированным, скалится и жадно присасывается к только что зацелованным губам. Ему мало. Словно крупица в бескрайнем океане, настолько его жажда велика. Целует дико, необузданно, страстно, до неприличности пошло с эгоистичностью собственника. Но то, как горячо отвечает Ендже, как льнет к этой грубости и жадности, сводит его с ума. В этом диком танце нет места нежности и прелюдиям, от такой безбашенной страсти его крошит до мельчайшей частицы, он не понимает, что с ним происходит, как такое вообще можно ощущать, как такое вообще можно выдержать? Как любовь может быть до такой степени больной? От затапливающих эмоций он кусает его за нижнюю губу, да так сильно, что струйка крови стекает по щеке вниз и теряется за ухом, омывая шрам. Мун с секунду смотрит на эту дорожку и затем, слизывает ее, слыша стон в ответ. — Моя кровавая луна. — шепчет Чоноп, вновь впиваясь в эти блядские губы. Чоноп широко разводит его ножки и устраивается на своем законном месте, давит на него тяжестью своего тела и видит, как Шрамированного кроет от этого. Чоноп двигает бедрами имитируя секс так резко и быстро, что спустя еще несколько таких толчков, Ендже кончает себе на живот и не успевает как следует отдышаться, как Мун слизывает его семя и берет в рот его член, который уже снова тверд. Ендже откидывает голову назад, сильнее сжимает простыни и раскрывает рот в немом крике, когда возбуждение снова бьет по голове. Чоноп жесток. Он словно безжалостный убийца, который высасывает душу таким извращенным способом. Но Ендже не жалуется, это его чертовски заводит. Эта грубость вперемешку со злобой и бесконтрольное желание которому нет конца. — Мун блять, я сейчас снова… — не договаривает Шрамированный как Чоноп выпускает его член и поднимается до уровня глаз. — Как ты меня назвал? — переполненным похотью голосом, спрашивает Чоноп. — Мун блять, я бы уже… — снова не договаривает, потому что его затыкают поцелуем, врываются языком внутрь и бешенно пожирают. — Из твоих губ это звучит слишком эротично, детка, я чуть не кончил. — на секунду прерываясь, сообщает Мун. — Я хочу, чтобы ты кончил в меня. — и приглашающе разводит ноги еще шире. Это любовь слишком больная. Ей нет конца. В какой-то момент, ему кажется, что она может даже убить его, если вдруг он потеряет контроль, затопит его и утянет вниз, на самое дно. — Что же ты со мной делаешь? — болезненно, словно разрываемый на куски сотнями ангелов. — Это не я. Это луна так с нами. — говорит Ендже. — Разве не ты говорил, что луна сегодня так прекрасна? — Я так люблю тебя, детка. Если бы ты увидел ее масштаб, ты бы испугался. — Я видел. — обнимая, — И больше не боюсь. — и смотря в глаза. — Я хочу ее, до последней капли. Я хочу испить ее до дна. Чоноп больше ничего не говорит. Слов не осталось, одни лишь эмоции и боль от того, как сильно любит. Он выдавливает крем для рук, размазывает по-своему, так давно изнывающему члену и медленно входит. — Ты все еще растянут. — слабо улыбается, когда встречается с глазами Шрамированного. — Твоими стараниями. — Не буду отрицать, детка. — самодовольная ухмылка даже начинает бесить, и кажется Ендже хотел сказать что-то еще, но громкий стон, который вырвался из его рта, помешал этому. Мун не медля, сразу перешел к размашистым и быстрым движениям, сразу же попадая по комочку нервов, которые доводили Ендже до потери сознания и возводили на самый пик наслаждения, выше Эвереста, выше облаков, к звездам и обратно. Ендже распят. Чоноп берет его без остановки, меняя позы, поворачивая как ему хочется. Шрамированный словно пластилин, и Мун как профессионал, лепит из него все что ему вздумается. Ендже не помнит сколько раз кончил за это время. На улице уже стемнело, а он затраханный бесконечное количество раз, лежит под Чонопом, который изливается в него и устало падает в его объятья. — Ненасытное чудовище. — устало бормочет Ендже. — Самое вкусное лакомство. — не остается в долгу Мун. — Дикарь. — Шрамированный обнимает крепче и так и засыпает. Они проспали почти до обеда следующего дня, и кажется Чоноп привыкает к тому, что, проснувшись он находит свое сокровище на кухне, готовящего оладьи и пьющего ароматный кофе. Мун заходит в ванную, чтобы привести себя в более или менее божеский вид и смотрясь в зеркало, улыбается. Его тело полностью усыпано засосами, укусами, а на спине царапины, что красноречивее любых слов. Он не может перестать улыбаться. Он не может перестать быть настолько счастливым, что ничто другое вдруг перестало иметь значение. В его голове, они поженились, уехали далеко из этого города, купили дом, посадили цветы вокруг, завели собачек и жили долго и счастливо. Долго и счастливо? Как в сказках? Чоноп смеется с самого себя, потому что знает, что сделает лучше, чем в сказках. Мун умывается и спешит увидеть свое солнце, который пританцовывает под песню по радио и жарит яичницу. Он по привычке, обнимает его со спины, целует в область шеи и слышит, как Шрамированный тяжело дышит. Еще не отошел от вчерашнего и тело само собой реагирует на него. — Доброе утро. — шепчет. — Уже обед. — Мне все равно. — обнимает крепче. — Мне бы тоже было, если бы не экзамены. — вздыхает Ендже. — Тебе ли париться по этому поводу, детка, ты все еще первый в рейтинге. — напоминает Чоноп. — А ты пятый. — Вот видишь, нам ли гениям париться об экзаменах? — просовывая руки под футболку, говорит Мун. — А о чем нам стоит париться? — с игривой усмешкой, спрашивает Ендже. — В чем эти два гения пойдут на вечеринку в честь окончания экзаменов. — говорит Мун и Шрамированный тут же хмурится. — Я не пойду. — отрезает Ендже и отворачивается к подгорающей яичнице. — И не уговаривай. — Я не уговариваю, детка, я ставлю в известность. Ты пойдешь со мной. — Нет. — Пожалуйста Ендже, всего один раз, всего на пол часика, ну? — снова обнимая со спину, уговаривает Мун. — Я знаю, что ты никогда не ходишь на вечеринки, ты показал мне часть своей жизни, открылся мне, я хочу показать часть своей. Позволь мне стать к тебе ближе, пожалуйста? А? — он поворачивает все еще хмурого парня к себе лицом и берет его лицо в ладони. — Если тебе не понравится, мы сразу же уйдем, просто доверься мне, ладно? — он смотрит выжидающе, ждет с такой надеждой, что Шрамированный видимо, видит его волнение и вздыхает. — Сразу же уйдем, ты обещал! — раздраженно, произносит Ендже и снова отворачивается. — Ты не пожалеешь! — улыбается Чоноп. — Я обещаю, этот день станет самым запоминающимся из всех! — Не ори мне в ухо! — смеется Ендже и вскрикивает, когда наглые пальчики Муна начинают его щекотать. Шрамированный отталкивает Чонопа и убегает от него, Мун за ним. Так они бегают вокруг стола, пока Ендже чуть ли не падает, а Мун, как это бывает в сопливых подростковых дорамах, не ловит его и прижимает к себе. Чоноп резко целует, также жадно, как вчера. Правильно говорит Ендже, он просто ненасытное чудовище, но он не виноват, что Ендже такой вкусный. — Кхм, кхм… — кашель, со стороны двери заставляет обоих резко повернуть головы. Енгук осматривает обоих с ног до головы, закатывает глаза и идет выключать плиту, на которой яичница уже сгорела. Потом снова бросает на них взгляд: — Даже знать не хочу. — говорит и наливает себе чаю. — И тебе привет. — улыбается Чоноп. — Что такой злой? Недотрах? — смеется уже. — Я просто голоден. — Я и говорю — недотрах. — ухмыляется Мун. — Это у тебя недотрах! — бесится Енгук. — О нет, я насытился, и еда тут не причем, да детка? — целует в розовеющие щечки. Смущать Ендже так приятно, до коликов в животе. — Над вашими головами летают розовые пони и блюют радугой, ребята. Кончайте миловаться! — Енгук злится. — Кончали уже. — в голос ржет Чоноп, когда видит, как Енгук охренел от его слов. Мун и не знал, что Ендже может настолько покраснеть, как помидорка. Шрамированный не находит слов от возмущения и смущения и просто убегает в комнату. — Да, правильно Ендже, беги от него как можно быстрее. Извращенец! — уже обращается к Муну. — Куда бы он не убежал, я всегда догоню его, прикую к себе и не отпущу. — на миг серьезнеет Мун и уходит следом за Шрамированным. — Хватит строить из себя Мачомена! — кричит вслед Енгук.