В кабинете Дамблдора полумрак. В одном из кресел сидит Эвридика, уронив голову на руки. Альбус Дамблдор, невозмутимый и задумчивый, глядит на неё сквозь свои очки-половинки.
— Не надо, Селеста, — он протягивает руку, поглаживая девушку по рассыпавшимся по столу длинным волосам. — Увы, жизнь такова, что не всегда удаётся поступать так, как считаешь правильным, не причинив боли другому. Уверен, муж твоей сестры чувствовал тяжелейшую вину все эти годы, а иначе он бы ни за что не согласился так просто принять смерть. Большинство людей, видишь ли, боятся смерти, и до последнего цепляются за жизнь. Тебе ли не знать? — он переводит на неё пытливый взгляд. Девушка кивает, чуть помедлив.
— Да. Они все. Все боялись, — хрипло говорит она, поднимая голову. Он кивает.
— Вот видишь. Джонатан оказался просто на редкость неглупым человеком. Рассуждая философски, что такое смерть? Логическое завершение жизни. А если исходить из того, что наступить она может от какого-нибудь, казалось бы,
безобидного камушка в мочевом пузыре, не лучше ли умереть за идею? За близких, за принципы? Джонатан поступил мудро: он умер за совесть, Селеста. И, что немаловажно, сделал это добровольно. Насколько это было возможно, по крайней мере. Ты просто помогла ему. Облегчила его страдания.
— А вы боитесь умереть, мистер Дамблдор? — вдруг спрашивает она. Он задумчиво переводит взгляд куда-то в сторону, на висящие по стенам портреты.
— Хороший вопрос. Наверное, отчасти мне не хотелось бы умирать, ведь это лишит меня стольких приятных вещей, — он смеётся. — Например, моих любимых засахаренных ананасов, книг, учеников Хогвартса, которые мне как дети, в конце концов. Но, прожив какое-то время, я понял одну вещь: когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет. Возможно, это мой шанс наконец прославиться, — он подмигивает ей. Эвридика выдавливает улыбку.
— Я знаю, что это глупо, — наконец говорит она. — Быть убийцей стольких людей, и так переживать из-за одного… я просто, — она закрывает глаза. — Я помню их свадьбу… помню, как помогала Дионе надевать фату, расчёсывала ей волосы. Как она была счастлива рядом с ним. Когда у них родилась дочь, он так трепетно о ней заботился. Я не знаю, почему так, почему он вообще оказался втянутым в эту историю с одним из Пожирателей, он ведь всегда был таким тихим и неконфликтным.
— Так бывает, — Дамблдор качает головой. — Пойми, Селеста, в произошедшем нет твоей вины. Ни в том, что случилось шестнадцать лет назад, ни в том, что случилось сейчас. И чем скорее ты это поймёшь, тем скорее тебе станет легче, — он пожимает плечами.
Они молчат. В кабинете тихо, слышно лишь потрескивание хрупких серебряных приборов, установленных на маленьких столиках. Спустя минуту Эвридика, наконец, размыкает губы.
— Я хотела сказать, мистер Дамблдор, что я ухожу с площади Гриммо. Я не намерена больше там оставаться на ночь, лучше будет окончательно перебраться к Малфоям.
— Но ты не можешь жить там постоянно, — он склоняет голову на бок. Эвридика пожимает плечами.
— Если понадобится, я могу снять комнату в «Дырявом котле».
— Могу я узнать причину такого… хм… неожиданного бегства?
Эвридика кивает, чуть помедлив.
— Наши отношения с Сириусом Блэком, — она морщится. — Оставляют желать лучшего. Он не доверяет мне и считает, что я сливаю данные Темному лорду, но это не столь важно. По большому счёту его мнение - это всего лишь его мнение. На днях Темный лорд высказал одну мысль, которая мне очень не понравилась, — она резко выдыхает, окончательно выпрямившись. — Зачем-то ему нужно, чтобы я и Сириус Блэк нашли общий язык. Вернее, — она снова морщится. — Он хочет, чтобы…
— Чтобы ты стала интересна Сириусу, как женщина, — спокойно заканчивает за неё Дамблдор. Она вздрагивает, кивая.
— Именно. Не понимаю, зачем ему это понадобилось.
— А я, кажется, понимаю, — задумчиво говорит Дамблдор. — Причём, очень хорошо понимаю.
— Тогда объясните, — она складывает руки вместе и переплетает пальцы между собой. Дамблдор внимательно следит за ее руками, сдвинув брови.
— Все просто, Селеста. Если у Сириуса появятся чувства к тебе, ты станешь рычагом, при помощи которого Вол-де-Морт сможет влиять на него. А как ты думаешь, на кого, в свою очередь, можно будет влиять при помощи Сириуса.
— На Гарри, — глаза Эвридики широко распахиваются. Дамблдор удовлетворенно кивает.
— Вот именно. Вол-де-Морт никогда не любил слишком сложные стратегии. Но ведь не зря же говорят, что все гениальное - просто, здесь я, увы, вынужден отдать ему должное.
— Эта стратегия обречена, — Эвридика пожимает плечами. — Блэк меня ненавидит, к тому же я мало похожа на женщину, умеющую соблазнять. Если Темному лорду действительно нужны какие-то рычаги давления на Поттера, он их найдёт и без моей помощи.
— Безусловно, — Дамблдор кивает, соглашаясь с ней, но почему ты считаешь, что Сириус питает к тебе ненависть? Бедняга слишком долго пробыл взаперти, к тому же он и в школьные свои годы отличался подчас весьма и весьма провокационными высказываниями. В душе он гораздо мягче и ранимее, чем может показаться на первый взгляд.
— Может быть, — она равнодушно дёргает плечом. — Но я просто хочу уйти. Мне и без того слишком многое приходится брать на себя, а выслушивать всякий раз оскорбления в свой адрес - не самое приятное.
Дамблдор молча глядит на неё, и, судя по выражению лица, в голове у него явно зреет какая-то мысль. Он кивает.
— Хорошо. В конце концов, ты взрослый человек и имеешь право жить там, где тебе заблагорассудится. Но… я бы хотел попробовать помочь тебе, Селеста.
Она вопросительно смотрит на него. Дамблдор едва заметно улыбается.
— У меня есть одно средство, — он резко встаёт и, подойдя к шкафу, что-то снимает с одной из полок. Затем вновь возвращается к столу, в его руках - неглубокий каменный сосуд, по краю которого вырезаны руны. Он ставит его на стол и Эвридика отшатывается, в неосознанном порыве выставляя перед собой руки.
— Судя по твоей реакции, тебе известно, что это такое, — с удовлетворением заключает он.
— Да, — тихо говорит она. — Сев мне как-то рассказывал. Это ведь омут памяти, верно?
— Совершенно верно, — подтверждает Дамблдор. — Северус уже однажды воспользовался моим советом и прошёл через то, что я хочу предложить тебе.
— Нет, — она мотает головой. — Я не смогу… не смогу пережить это заново.
— Ты переживаешь это каждый день, — он вдруг резко склоняется над ней, заглядывая в лицо. — Каждый день ты думаешь о том, что случилось в тот день и кого ещё тебе предстоит покарать за это. Каждую ночь тебе снятся твои близкие, и ты не можешь забыть, Селеста. А иначе ты бы здесь не сидела.
Она молчит. Дамблдор выпрямляется и берет ее руку в свою, вздыхает.
— Пойми, Селеста, человеческая память похожа на чувствительную фотопленку, и мы всю жизнь только и делаем, что стараемся стереть запечатлевшееся на ней. Но человек не может двигаться вперёд, если его душу разъедает боль воспоминаний.
— Вы считаете, что если я заново пройду через весь тот ад, мне станет легче?
— Да. Потому что памяти свойственно подделывать воспоминания. Это сито, которое пропускает и предает забвению некоторые вещи, которые могли бы рассказать нам очень многое о прошлом, настоящем и, порой, даже о будущем. Поверь моему опыту. Я предлагаю тебе пройти через это, руководствуясь в первую очередь им. А я не понаслышке знаю, что такое терять близких. И… — тут его голос делается совсем тихим. — Всю жизнь ощущать себя виновным в их смерти.
Она выдыхает и опускает глаза. А затем кивает, украдкой стирая с лица слёзы тыльной стороной ладони. Дамблдор ободряюще улыбается ей и придвигает омут памяти ближе.
— Тогда бери. Думаю, лучше делать это наедине с собой. Только, — он переводит на неё серьезный взгляд. — У меня есть одно условие - сделай это на площади Гриммо. Ни в «Дырявом котле» и не у Малфоев. Думаю, ты прекрасно понимаешь, почему.
Она кивает. Поднимается с места, обходит стол, чтобы взять омут памяти. Дамблдор протягивает ей пустую чернильницу.
— Это портал. Воспользуйся, незачем идти с таким артефактом через весь замок и его окрестности до Хогсмида. Удачи тебе, Селеста. Удачи, — он касается ее плеча. Эвридика дёргает головой, на ее щеках все еще видны влажные дорожки слез.
— Благодарю.
Она берет одной рукой чашу, другой же дотрагивается до заколдованной чернильницы. Вспышка, и она исчезает.
Дамблдор подходит к столу, достаёт из него перо и кусок пергамента. Обмакивает перо в чернильницу и быстро пишет что-то, едва заметно улыбаясь. Сворачивает пергамент и, подойдя к насесту Фоукса, привязывает свиток к его лапе. Использовать феникса в качестве почтовой птицы, конечно, дело неблагодарное, но когда от скорости доставки зависит сразу несколько Судеб, приходится идти на крайние меры.
— Площадь Гриммо, — говорит он, обращаясь к Фоуксу. — И поторопись.
Выпустив феникса в окно, он создаёт говорящего патронуса.
— Северус, вы нужны мне через минуту в моем кабинете.
***
Портал приносит Эвридику прямо в прихожую штаба Ордена феникса и ей все же удаётся устоять на ногах, схватившись за первую попавшуюся под руку вещь. Ею оказывается злополучная подставка для зонтов в виде ноги тролля, которая, конечно же, падает, портьеры разъезжаются в стороны и вопль миссис Блэк оглашает дом.
— Грязнокровки! Позор дома моих предков! Пошли вон отсюда, мерзкие отребья!
Тяжёлые шаги по направлению к прихожей. Эвридика быстро прошмыгивает мимо сердитого, как черт, Блэка и скрывается на лестнице, прижимая к груди омут памяти. Страх в душе смешивается с непонятной и отчаянной решимостью и, боясь вот-вот утратить ее, она спешит к себе в комнату, спотыкаясь.
В спальне она ставит омут памяти на письменный стол и, затаив дыхание, подносит палочку к виску. Закрывает глаза. Извлекать воспоминания она умеет, этому учил ее Сев на их уроках окклюменции. Стряхивает нити воспоминаний в чашу, странная жидкость, больше смахивающая на нечто газообразное, начинает рябить. Она всматривается в содержимое, сердце отчаянно бьется, и вдруг через окно ее комнаты внутрь влетает серебряная лань. Зависнув прямо перед адресатом, патронус Северуса произносит его хрипловатым голосом:
— Адамс, нам срочно надо встретиться. Я говорю срочно, потому что это действительно срочно, а иначе я бы не стал посылать патронуса. Через минуту я жду тебя на нашем месте, ты поняла? Через минуту, Адамс. Минута - это шестьдесят секунд.
Сказав это, патронус исчезает, а раздражённая Эвридика с чувством ударяет кулаком о стол. Омут памяти подскакивает, но, к счастью, не падает. Она хватает чашу и суёт ее в шкаф, не придумав ничего лучше. В конце концов, кому придёт в голову копаться в ее вещах? Домовой эльф слишком глуп, а мистер Блэк явно считает это выше своего благородного достоинства.
И она выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Но Эвридика ошибалась.
В тот момент, когда Эвридика получает послание от Снейпа, на стол перед Сириусом опускается Фоукс. Изумлённый, мужчина все же отвязывает свиток пергамента от лапы феникса и, развернув, читает выведенные косым почерком Дамблдора строки.
«Дорогой Сириус, знаю, что написанное мной вызовет у тебя множество вопросов, но я очень прошу тебя до поры до времени оставить их при себе и тогда ты сам все поймёшь.
По моим подсчётам, совсем скоро ЭВридика должна будет покинуть штаб по одному срочному делу. Как только ты убедишься в том, что она ушла, поднимись в спальню, в которой она поселилась и найди там омут памяти — ты видел его у меня в кабинете, поэтому проблем с этим у тебя не должно возникнуть».
На этом письмо обрывалось. Сириус сперва в недоумении взирает на странное послание от Дамблдора, хмурясь. Ну найдёт он омут памяти в спальне у Эвридики, а дальше-то что? Доложить Дамблдору, что он там? Но ведь, судя по написанному, он и без того в курсе.
Где-то в отдалении он слышит торопливые шаги вниз по лестнице. Затем пауза, хлопок входной двери. Ушла.
Сириус опускает глаза на стол. Перед ним лежит ещё одно письмо: от Гарри. С тех пор, как он получил его, Сириус успел перечитать написанное крестником уже раз сто, и всякий раз его сердце щемяще замирало в груди. Он так отвык, чтобы в нем кто-то нуждался, интересовался его делами, просил совета. Конечно, с Ремусом они по-прежнему были друзьями, но тот надолго пропадал, работая агентом среди оборотней, и виделись, как и списывались, они совсем нечасто.
«Дорогой Нюхалз!
Надеюсь, что ты здоров; первая неделя здесь была ужасной, и я рад, что она кончилась.
У нас новый преподаватель защиты от Темных искусств, профессор Амбридж. Она почти такая же милая, как твоя мамочка. А пишу тебе потому, что то, про что писал тебе прошлым летом, опять случилось вчера вечером, когда я отбывал наказание у Амбридж.
Скучаем по нашему самому большому другу, надеемся, что он скоро вернется. Пожалуйста, ответь поскорее.
Всего хорошего.
Гарри».
На сегодня у них с Гарри назначена встреча в камине Гриффиндорской гостиной. Сириус бросает взгляд на часы — время ещё есть. Вздохнув, он встаёт и, все еще не понимая, чего своим странным письмом пытался добиться от него Дамблдор, идёт к выходу из кухни.
***
В спальне Эвридики он оглядывается по сторонам, в обозримом пространстве омута памяти нет. Впрочем, он знает, где стоит искать, к тому же из-за неплотно закрытой дверцы шкафа льётся странное мерцание.
В шкафу действительно обнаруживается искомый предмет. Пожевав губами, Сириус берет чашу и переносят на письменный стол, размышляя, что делать с этим дальше. Внимание его привлекает рябь, пробегающая по поверхности содержимого сосуда. Он склоняет голову и, всмотревшись, видит там не слишком просторную, но довольно мило обставленную комнату, более всего смахивающую на гостиную. Диван, несколько кресел, камин у стены. В одном из кресел сидит человек, кажется, это девушка, на полу он видит маленького ребёнка с игрушкой в руках.
«Это же ее воспоминания», — вдруг понимает он. Сердце совершает в груди стремительный прыжок. Это его шанс. Шанс узнать, как все было на самом деле и правда ли все то, о чем она рассказывает.
Поддавшись порыву, Сириус окунает руку в клубящуюся, словно пар, неведомую жидкость.
***
Стремительное падение, и вот он уже стоит посреди гостиной, рядом с потертым креслом. Теперь оно пустует, девушка же, которую до этого он видел сидящей, стоит в проходе. Он подходит ближе.
— Ты точно не хочешь с нами? — со стороны коридора к девушке подходит среднего роста мужчина. У него смуглая кожа и каштановые, кое-где уже посеребрённые сединой волосы, Сириус узнаёт в нем человека с фотографии.
— Нет, — девушка машет головой. Райан Медина вздыхает.
— Я бы тоже с удовольствием остался, — он понижает голос до шепота. — Терпеть не могу все эти семейные праздники с кучей родственников.
— Пап, но это же твои родственники, — она смеётся. Мужчина кивает.
— Если бы это были родственники Аурании, я бы умер еще на свадьбе. Впрочем, я бы вряд ли до неё вообще дожил, — говорит он.
— Райан, — за его спиной появляется миссис Медина. Ее большие светлые глаза как будто излучают солнечный свет, и Сириус на секунду даже теряет нить разговора, заворожённый ее взглядом. — Сколько можно тебя ждать? Мы с Дионой уже полчаса как собраны.
— Уже иду, дорогая, — он страдальчески морщится и, развернувшись, идёт в сторону прихожей. К Селесте подходит ее старшая сестра, облачённая в неброское, но очень подходящее к ее золотистой коже и каштановым волосам платье. Рядом с ней, сунув в рот палец, стоит маленькая девочка с такими же, как у матери, обворожительными кудряшками.
— Смотри, — Диона вздыхает, убирая со лба волосы. — Она слегка приболела, но никакие отвары я ей пока не даю, все не настолько серьезно. Сейчас как раз время спать, поэтому проследи, чтобы…
— Я не пойду спать, — капризно заявляет девочка. Диона вздыхает.
— Пойдёшь, Сеарра. И вытащи изо рта палец, сколько можно тебе говорить?
Сеарра обиженно надувает губы и опускает руку. Диона подталкивает ее к сестре.
— Веди себя хорошо, — строго замечает Аурания. — Если будешь слушаться Селесту, дедушка возьмёт тебя с собой в Остен в следующий раз. Покатаешься на аттракционах.
Сеарра вздыхает. Диона и Аурания уходят, и вскоре дверь в прихожей хлопает. Селеста оборачивается, и Сириус вздрагивает. Конечно, он видел ее на фото, такую, какой она предстала перед ним сейчас, но выцветшие изображения не в состоянии передать и половины.
«А глаза такие же, как и у ее матери», — думает он с грустью, вспоминая нынешнюю Эвридику с ее пустотой во взгляде и шрамом на щеке. Здесь у неё ещё нет шрама. Здесь она — просто семнадцатилетняя девчонка, только-только окончившая школу. Миловидная и смешливая. Сложно представить, что спустя каких-то полтора десятка лет она будет хлестать бренди на его кухни, а позже рыдать в ванной, признаваясь ему в убийствах.
— Идем, уложу тебя спать, — со вздохом говорит она, обернувшись к племяннице. Сеарра вновь надувает губы и капризно косится.
— А ты где будешь?
— Здесь, — Селеста пожимает плечами.
— Я не хочу в комнату. Мне там страшно одной, — огромные, жемчужного цвета глаза Сеарры наполняются слезами. Сириус усмехается: он почти уверен, что перед ним великая актриса. Могла бы быть. Ему постоянно приходится напоминать себе, что это последние часы семьи Медина, настолько все кажется спокойным и не предвещающим беды.
— Я не смогу быть там, у меня книги, — Селеста машет рукой в сторону огромной стопки, возвышающейся возле кресла. — Ладно, — наконец говорит она. — Ложись на диване.
Хоть и без удовольствия, Сеарра все же укладывается на диван. Селеста накрывает ее пледом и девочка требует:
— Хочу колыбельную. Мама всегда поёт мне колыбельную, если я не могу заснуть. И бабушка тоже.
Селеста страдальчески закатывает глаза. Садится рядом на круглый пуф и, вздохнув, принимается напевать вполголоса:
— Лавандово-голубой, тили-дили,
Лавандово-зеленый,
Если я король, тили-дили,
Ты будешь королевой.
Сириус молча слушает. На удивление, поёт она неплохо, даже практически не фальшивит. Когда-то Сириуса учили играть на фортепиано приглашённые матерью учителя: это было обязательным в их семье. Конечно, пианист из Сириуса не вышел, после того, как он подложил в сумку учительницы мышь, она отказалась обучать его дальше, но какие-то зачатки музыкального образования в нем шевелились до сих пор.
— Я люблю танцевать, тили-дили,
Я люблю петь,
Если я королева, тили-дили,
Ты будешь моим королем.
Допев, Селеста встает и пересаживается в своё окружённое книгами кресло. Но стоит ей раскрыть одну из них и углубиться в чтение, раздаётся голос Сеарры:
— Лесси, я не могу заснуть.
— А ты попытайся.
— Не хочу.
— И что ты предлагаешь? — она смотрит на племянницу, продолжая держать книгу на коленях. Сеарра садится на диване и вздыхает.
— Давай скажем маме, что я спала, а на самом деле я спать не буду. Мы с дедушкой так уже делали, — сообщает она. Селеста фыркает.
— Если твоя мама и бабушка узнают об этом, нас с дедушкой, чего доброго, из дому выгонят, — бурчит она. Сеарра, видимо решив, что разрешение получено и можно не спать, встаёт и подходит к комоду. В одном из выдвижных ящиков оказываются игрушки, которые она бросает на ковёр.
— Убирать будешь сама, — спокойно говорит Селеста, время от времени поглядывающая на племянницу поверх книги. Девочка беззаботно улыбается и усаживается на пол.
Вспышка.
— Поиграй со мной, — Сеарра обиженно оттопыривает губу, глядя на Селесту, которая читает, подперев голову рукой.
— Поиграй пока сама.
— Но я не хочу сама, я хочу с тобой. Мама сказала тебе за мной присматривать.
— Я не могу сейчас поиграть с тобой, Сеарра, — Селеста вздыхает. — Мне нужно готовиться к экзамену.
— А что такое экзамен?
— Узнаешь, когда вырастешь.
— А я хочу сейчас.
Сириус усмехается. С таким ребёнком, как Сеарра, подготовка к экзамену — просто утопия.
— Смотри. Твоя мама работает целителем. Но для того, чтобы работать им, ей нужно было сдать экзамен. Показать, что она умеет лечить, понимаешь?
Сеарра кивает с серьезным видом.
— А я хочу работать аврором, — продолжает Селеста. — И для того, чтобы мне разрешили им работать, меня тоже должны проверить.
Сириус Горько усмехается. Какая ирония. Мечтала быть аврором, а стала Пожирателем смерти.
— А что делает аврор?
— Спасает людей от злых волшебников.
— Я тоже хочу быть аврором, — с мечтательным видом Сеарра вскакивает, вооружившись игрушечной волшебной палочкой. Сириус помнит, что когда-то такая была и у Гарри. — Защищайся, злой волшебник! Я спасу всех тех, кого ты обидел!
Окно брызнуло осколками. Зеленый луч, пущенный с улицы, ударяет девочку прямо в лицо и Сириус видит, как она падает. По инерции, забыв, что это воспоминание, он бросается к ней и даже успевает выставить руки, чтобы подхватить, но тело Сеарры проходит сквозь его пальцы, будто это мираж. Он бессильно опускает их, наблюдая за тем, как Селеста трясёт тело племянницы, словно в горячке повторяя «Нет… нет… нет»…
Шаги в коридоре. Дверь падает, сорванная с петель мощным ударом, в маленькую комнатку вваливаются четверо в масках.
— А где все? — удивлённо спрашивает грубый мужской голос. — Сказали, их должно быть пятеро.
— Ушли, видимо, — сдержано отвечает второй. Он подходит к Селесте и, ухватив ее за длинные светлые волосы, вздёргивает вверх. — Имя?
Она молчит. Сириус видит, что лицо Селесты залито смертельной бледностью, но глаза у нее сухие. Пожиратель в маске ещё раз встряхивает ее.
— Имя, я сказал! Живо!
— Да это не она, Фрэнсис… у той и волосы другого цвета, и старше она.
Мужчина, названный Фрэнсисом, какое-то время молча разглядывает девушку. Затем неохотно кивает.
— Ты прав, — наконец говорит он. — Вероятно, это ее сестра. Ты сестра женушки Картера? — обращается он к Селесте, снова встряхнув ее. Но Селеста молчит.
— У неё шок, — произносит женский голос. Сириус вздрагивает, в первый момент ему кажется, что это голос его кузины, которая, он знает, тоже участвовала в этой операции, но нет.
— Шок или нет, но дочку Картеру хоронить уже придётся, — Фрэнсис кивает в сторону тела маленькой Сеарры. Сердце Сириуса обливается кровью, когда он невольно переводит взгляд в ту сторону.
— Приказа убивать дочку нам не давали, — робко замечает какой-то мужчина, все это время молчавший. Сириус не может видеть выражение лица Фрэнсиса через маску, но он почему-то уверен, что тот грустно усмехается.
— Брось, Стив. После того, как мы отсюда уйдём, в живых вряд ли кто-то останется.
От простоты этой фразы Сириуса бросает в жар. Если бы это было не воспоминание, если бы он мог сделать хоть что-то. Возможно, тогда родители Селесты и ее сестра могли остаться в живых. Но он не может ничего. Только наблюдать, как их всех убьют, одного за одним.
— Где Белла и Уэйн?
— Патрулируют. Скоро должны вернуться ее родители и сестра, — сухо отвечает Фрэнсис.
— А что с ней будем делать? — проходит какое-то время, прежде чем голос одного из них нарушает тишину. Пожиратель кивает в сторону Селесты, которая продолжает стоять рядом с Фрэнсисом, безучастно глядя в стену.
— Хороший вопрос. Эй ты, — Фрэнсис трясёт ее за плечо. Селеста не реагирует. Он разворачивает ее лицом к себе и пристально смотрит ей прямо в глаза. — Хочешь, чтобы я тебя убил, куколка?
Молчание. Тогда он резко толкает ее и, не устояв, Селеста падает на колени.
— Сейчас ты у меня заговоришь, — бормочет он, направляя на неё палочку. —
Crucio!
Крик девушки заполняет тесную комнату, Сириус видит, что даже некоторые из Пожирателей отшатываются, явно не находя в открывшемся зрелище ничего привлекательного. Сириус падает на колени рядом с ней, но его руки проходят сквозь ее тело, как проходили до этого сквозь тело Сеарры.
Вспышка.
Селеста лежит на полу, из ее носа идёт кровь, капилляры в глазах полопались и теперь они кажутся красными, как у оборотней в момент превращения. Пожиратели куда-то исчезли, из прихожей слышится крик, а затем звук падающего на пол тела.
Селеста садится. Она прерывисто дышит, затем переводит взгляд на тело племянницы. Его Пожиратели не тронули. Кое-как поднявшись на ноги, она снимает с дивана плед и укрывает им девочку. Выходит из комнаты, и Сириус спешит за ней на крики.
То, что он видит дальше, больше походит на кровавую бойню. Первым они убили отца Селесты: он заходил в дом первым и получил убивающее заклятье прямо в лицо. Аурания Медина сражалась сразу с тремя Пожирателями в масках, и Сириус с благоговением наблюдал за тем, как ее палочка мелькает в воздухе, больше похожая на росчерк молнии из-за непрерывно сыпавшихся из неё заклятий.
Но хуже всего пришлось Дионе. Сразу четверо Пожирателей оттеснили ее в одну из комнат и применили заклинание, о котором Сириус до этого даже не слышал. Оно чем-то смахивало на довольно популярное во времена его учебы в Хогвартсе
Sectumsempra, но гораздо хуже. Руки, которыми она закрывала лицо, словно кромсали чем-то большим и страшно острым, кровь хлестала во все стороны и теперь Сириус в полной мере осознал, что имела в виду Эвридика, когда говорила ему о том, что кровь была везде. Дикие крики Дионы звенели у него в ушах и Сириусу казалось, что он сходит с ума.
Выносить это, не имея возможности вмешаться, было мучительно. В какой-то момент его сознание словно выставило защитный барьер, отгораживая его от происходящего вокруг. Но он все равно видел, как Селеста бросилась на помощь сперва матери, а затем сестре, и как один из Пожирателей ранил ее, из-за чего, как он уже знал, на ее щеке в последствии на всю жизнь останется тот самый шрам.
Вспышка.
Он стоит во дворе, рядом с Селестой, сжимающей в руке волшебную палочку. Он изо всех сил старается на неё не смотреть — одежда девушки залита кровью, на лице и руках порезы.
—
Incendio.
Пламя разгоралось быстро. Уже через несколько минут одна из стен рушится, погребая под обломками тела, так и оставшиеся внутри. Сириус же ощущал себя настолько вымотанным и глубоко шокированным увиденным, что даже не сразу чувствует, как кто-то касается его плеча. Оборачивается. За спиной стоит Эвридика. На ее лице — бесконечная усталость.
— Нам пора. Больше нам здесь делать нечего.
— Давно ты тут? — выдавливает он. Она задумчиво кивает.
— Достаточно давно для того, чтобы увидеть все.
Она берет его за руку и тянет наверх. Снова ощущение падения, и вот он уже стоит на полу ее спальни, в своём собственном доме на площади Гриммо. Его мутит. Зажимая руками рот, он падает на колени и его выворачивает, Эвридика же, с невозмутимым видом убрав в шкаф омут памяти, взирает на него сверху вниз. Дождавшись, пока спазмы прекратятся, она одним взмахом палочки убирает лужу и протягивает руку, помогая ему встать.
— Я… это… это ад, — срывающимся шепотом говорит он. Сириусу кажется, что запах крови до сих пор стоит у него в носу. — Прости.
Она кивает. Слишком невозмутимо для человека, только что второй раз в жизни побывавшего в собственном персональном аду.
— Знаю. Со мной было то же, — с печалью говорит она. — После того, как я подожгла дом, аппарировала в Остен. Учитывая мое состояние на тот момент это просто чудо, что меня не расщепило и не размазало в процессе. Сняла комнату в каком-то прокуренном баре на задворках города, местечко из тех, где окровавленная одежда постояльцев никогда не вызывает вопросов.
Она замолкает. Подходит к окну, открывая его настежь.
— Я слабо помню, что было дальше. Несколько дней я просто лежала на полу и единственное, чего мне хотелось, это умереть. Кажется, я резала себе руки чем-то, но я этого не помню. Только шрамы остались, — она демонстрирует ему испещрённые глубокими шрамами запястье. — Но смерть надо мной не сжалилась. И тогда я решила, что все равно найду способ, но сперва убью их. Всех, кто тогда был в моем доме.
Сириус молча смотрит на то, как она рассказывает все это, скрестив на груди руки и оперевшись спиной о подоконник. Он не понимает, как можно сохранять такое спокойствие после увиденного. Так страдать после убийства мужа Дионы, и совершенно никак не реагировать на зрелище убийства всей своей семьи?
— А как тебя в Пожиратели занесло? — хрипло спрашивает он. Она усмехается.
— Это все Грюм с Дамблдором. Во время первого убийство я попалась: министерские засекли тёмную магию и отправили по следам авроров. Грюма с напарником. Мне просто повезло, что Аластор пожалел меня. Он и сам терял близких из-за Пожирателей, поэтому не стал арестовывать. Отвёл к Дамблдору и меня сделали агентом.
— После всего…
— Да. После всего. Я занималась тем, что находила предателей, тех, кто по каким-то причинам передумал служить Темному лорду и сбежал. Среди них несколько раз попадались старые знакомые и та жестокость, с которой я с ними расправлялась, не оставила Темного лорда равнодушным. Он и сейчас убеждён, что она вызвана моей преданностью ему. А на самом деле я просто убиваю тех, кто когда-то убил моих близких и сломал жизнь мне, — она вздыхает. — И, знаешь, я и правда ненавижу предателей. Потому что нельзя сперва выжечь на коже чёрную метку, пытать женщин и убивать детей, а потом вдруг передумать и стать правильным. Лучше уж до конца оставаться зверем, но быть преданным своим принципам, чем вот так.
— А почему Адамс?
Вопрос звучит нескладно, но она, как не странно, понимает о чем речь.
— От Адамидис. Фамилия моей матери.
Долгое время они молчат. Сириус не знает, что сказать, Эвридика погружена в свои мысли. Наконец он решается. Делает шаг к ней и произносит:
— Прости меня.
— За что? — она изумленно поднимает голову.
— За все. За то, что я называл тебя предательницей и не верил. Я… я был просто… — он замолкает. Она кивает, усмехнувшись.
— Не стоит. Я все понимаю.
— Знаешь, — говорит он. — Не могу отделаться от мысли, что если бы на месте твоей племянницы был Гарри, а на твоём - я, я бы поступил точно также.
Внезапно он вспоминает и хлопает себя по лбу.
— Черт… я же обещал встретиться с ним сегодня…
Он бросается в коридор, панически пытаясь прикинуть, сколько сейчас времени. Эвридика выбегает вслед за ним из комнаты.
— Подожди! — он слышет сзади ее торопливые шаги вниз по лестнице. — Тебе нельзя выходить из дома. В «Пророке» вышла статья о том, что министерство знает о твоём нахождении в Лондоне…
Они почти одновременно оказываются в кухне. Сириус оборачивается, одновременно с этим ища взглядом циферблат настенных часов. До полуночи оставалось ровно три минуты.
— Объясни, — она останавливается в проходе. Сириус вздыхает. — Ты договорился встретиться с Гарри? Сейчас?
— Да, ровно в полночь. Но мне не нужно никуда идти, я просто воспользуюсь частичным перемещением при помощи летучего пороха, — обьясняет он.
— Хочешь напугать племянника? — с иронией интересуется она. — Вы похожи на призрака, мистер Блэк.
— Чувствую себя соответствующе. Словно только что вернулся из царства мертвых, — тихо говорит он. Эвридика улыбается.
— Главное, не оборачиваться.
— Что?
— Ну, как в легенде про Орфея и Эвридику. У Орфея был шанс вывести Эвридику из царства мертвых, но лишь при условии, что он не будет оборачиваться в течении всего пути. Не слышал разве? Греческая легенда, довольно известная к тому же.
— Если под царством мертвых понимать твоё воспоминание, то условие я выполнил. Я ведь даже не знал, что ты все это время была рядом.
— Ну вот. Поэтому мы оба здесь, — она смеётся. — Ты вывел Эвридику из царства мертвых. Справился лучше, чем сам Орфей.
— Ты поэтому такая веселая? — он переводит на неё сумрачный взгляд. Она пожимает плечами.
— Да. Дамблдор сказал мне, когда давал воспользоваться омутом, что наша память похожа на сито, которое отсеивает порой те воспоминания, которые могут предопределить наше будущее, прошлое и настоящее. Теперь я знаю, что делаю все правильно. И что они там, — она делает неопределенный взмах рукой. — Верят в меня. И ждут. И совсем скоро я воссоединюсь с ними и нас уже никто и никогда не сможет разлучить. Не думай, что мне не больно, — взглянув повторно в его глаза, она качает головой. — Я живу с этой болью уже шестнадцать лет. И она навсегда со мной.
Он кивает. Смотрит на часы — пора. Подходит к камину, зачерпывает немного пороха, оборачивается к Эвридике.
— Если кто-то вдруг притащится сюда в такое время из наших, дёргай меня за ногу, ладно? Учти, если узнают о том, что я высовывался… и не важно куда, из дома или из камина, влетит нам обоим. Мне за вылазку, тебе за то, что ты ее допустила.
Эвридика усмехается и кивает. Сириус бросает порох в огонь и, встав перед камином на колени, суёт голову в пламя.
— Я уж подумал, вы уйдёте спать раньше, чем остальные разойдутся, — он не может сдержать улыбку, завидев крестника. — Каждый час заглядывал.
Они разговаривают довольно долго: сперва о статье в «Пророке», о которой минут пять назад упоминала Эвридика, затем про шрам Гарри и про нового профессора защиты от темных искусств. Под конец, правда, беседа все же омрачается.
— Малфой в поезде как-то странно выразился и, похоже, догадался, что это ты. А его отец был на станции, знаешь, Люциус Малфой. Так что ты тут лучше не появляйся. Если Малфой опять тебя узнает… — Гарри замолкает, осекшись. Сириус вздыхает.
— Ладно, ладно, понял. Я просто думал, вам захочется повидаться…
— Да, только не хочется, чтобы тебя опять упрятали в Азкабан! — восклицает крестник.
Сириус молча смотрит из огня на Гарри. Перед глазами вновь встают картинки из воспоминания Эвридики: всполох зелёного света и падающее тело маленькой девочки. Потом почему-то перед мысленным взором появляется лицо Джеймса.
— Ты меньше похож на отца, чем я думал, — произносит он медленно. — Отец радовался бы риску.
— Слушай…
Сириус чувствует, как внутри внезапно наступает полное опустошение. Он чувствует, как затекли колени — шутка ли, столько времени простоять на каменном полу без движения. Он перебивает Гарри, даже не дослушав.
— Мне, пожалуй, пора. Слышу, Кикимер спускается по лестнице, — на ходу придумывает он оправдание. — Значит, когда снова соберусь к вам в камин, сообщить тебе время? Если для тебя это не слишком рискованно.
Бросив это, он вытаскивает из камина голову и встаёт на ноги, ощущая боль в затёкших ногах. На его лице явно все написано, потому что сидящая за столом Эвридика негромко интересуется:
— Что-то случилось?
— Нет, — отвечает он. — Просто идиотская привычка сравнивать Гарри с его отцом. Мы были друзьями с детства. Когда он умер, у меня было чувство, что я лишился родного брата.
Она кивает. Встаёт и подходит к нему. Запрокидывает голову, пытаясь словить его взгляд.
— Мне жаль.
Словно находясь в прострации, Сириус протягивает руку, касаясь её щеки. Кожа у Эвридики тёплая и гладкая, он ведёт пальцем по её щеке, очерчивая линию шрама. Теперь он знает, где и при каких обстоятельствах она его получила.
Что-то происходит с ними обоими. Склонившись, он целует её, и она отвечает, подавшись вперёд. Сириус закрывает глаза, но через несколько секунд открывает их, и встречается с ней взглядом. Его прошибает разряд электрического тока. Больно. Больно и так сладостно одновременно.
Невероятным усилием воли он все же отстраняется. Пытается успокоить дыхание, но ничего не выходит, он говорит срывающимся голосом:
— Это не правильно… мы не должны…
— Тебя это ни к чему не обязывает.
Он закрывает глаза и окончательно отпускает все, что с трудом, но все же сдерживало его минутой ранее. Приличия, нормы, Орден, в конце концов. Какая, к черту, разница, что могут подумать или сказать другие. Это его дом. И Эвридика тоже его. Пусть даже на какие-то жалкие часы.
Её кожа и волосы пахнут миндалем и ещё чем-то горьким. Сириус снова закрывает глаза, зарываясь пальцами в длинные светлые волосы девушки. А в голове, вопреки всем попыткам отгородиться от воспоминаний, все ещё звучит та самая колыбельная, шестнадцать лет назад вполголоса напеваемая Селестой в гостиной её, пока ещё не сожжённого, дома.
— Лавандово-зеленый, тили-дили,
Лавандово-голубой,
Если ты меня любишь, тили-дили,
Я буду любить тебя.
