***
— Картина - это не единственное, что я хотела тебе подарить, — говорит Эвридика. Сириус поворачивает голову и с насмешкой смотрит на неё. — Это я уже понял, — замечает он. Эвридика закатывает глаза и садится, спустив ноги с кровати. — Перестань. Она подходит к письменному столу у стены. После грандиозной уборки летом, выглядеть комнаты стали гораздо уютнее: по крайней мере, здесь больше не было слоя пыли толщиной в руку и гор мусора, но многие предметы и даже мебель с символикой Блэков все еще занимали своё место здесь. — Ух ты, — Эвридика внимательно рассматривает красивую резную шкатулку с вырезанными инициалами. — Старинная вещица. У Малфоев та… Сириус молча оттаскивает ее в сторону. Эвридика обиженно вскидывает глаза. — Ещё чуть-чуть, и она бы отгрызла тебе пальцы, — сдержанно поясняет Сириус. Эвридика переводит взгляд на шкатулку, из-под крышки которой струится чёрный едкий дым. — Почему ты ее не выбросишь? — чуть охрипшим голосом интересуется она. Сириус хмыкает. — Лилею надежду, что когда-нибудь внутрь решит заглянуть Кикимер. Она ведёт его за собой в ванную, и Сириус послушно следует чуть позади, внутренне улыбаясь. Девушка по-хозяйски открывает тяжёлую дверь и взмахом палочки зажигает старинные светильники. Опершись спиной о стену, он продолжает наблюдать. Бритву и лосьон Эвридика находит не сразу. Сперва Сириус с усмешкой наблюдает, как она безуспешно роется в шкафчиках над раковиной, прежде чем ей в голову приходит заглянуть вниз. — Ну и пылища у тебя тут, — она чихает. Сириус фыркает. — Уж простите, госпожа Селеста. Эльфа моего вы видели. — А самому прибрать? — она выпрямляется, сжимая в руках бритву и баночку с лосьоном. Пухлые губы Блэка снова изгибаются. — Зачем? Я и так прекрасно себя чувствую. — Знаешь, у меня никогда не было собственного домового эльфа, — говорит она. — Но если бы в моем доме была такая грязь… — она качает головой. — Есть повод сделать тебя своей женой, — Сириус смеётся. — По крайней мере, дома станет чище. Черт, Адамс, положи бритву, я же просто пошутил. — Ну уж нет, — она решительно подходит к нему. — Пока ты не станешь похожим на человека, второй части подарка не будет. — Ты что, решила устроить мне фотосессию? — он морщится. — Меня все равно никто не увидит. — Молчать, — она берет его за плечо и подводит к массивной резной раковине с краном в виде змеиной головы. — Сириус Блэк, бежавший из Азкабана массовый убийца, был утоплен в раковине материнского дома девушкой, по всем сведениям похороненной шестнадцать лет назад на одном из сельских кладбищ штата Техас, — с сарказмом замечает он, пока Эвридика старательно поливает водой его лицо. Услышав это, она ещё ниже вынуждает его склониться над раковиной. — Конечно, утоплю, — бормочет она. Затем, наконец, позволяет ему выпрямиться. — Ты давно вообще в зеркало смотрелся, бежавший из Азкабана массовый убийца? — М… не помню. Зато мне сейчас пришло в голову, что ты ведь тоже массовая убийца. Только из Азкабана не бежала… Ай, что ты делаешь? Эвридика жестом просит его замолчать. Выдавив на руку лосьон, она принимается осторожно распределять его по всему лицу Сириуса. Она аккуратно ведёт пальцами сперва по подбородку, затем по щекам и линии скул. У неё есть возможность во всех деталях рассмотреть его, и она смотрит, запрокинув голову. На залёгшую между бровями складку, ясно указывающую на множество бессонных ночей. На мешки под глазами, которые не чуть не меньше самого Блэка могут рассказать о той бесконечной, невыносимой боли, которую он вынужден носить в себе уже столько лет. «Красивый», — думает она отстранённо. «Несмотря на годы в Азкабане, несмотря на скитания. Все равно чертовски красивый. Наверное, такая красота даже с годами не исчезает». — Готов? — она заставляет себя отвести пристальный взгляд от его лица, вооружившись бритвой. Сириус лениво открывает глаза. — Считаешь, зарезать будет гуманнее, чем утопить? — Проверим. Спустя пять минут она откладывает бритву в сторону и, поочерёдно касаясь то одной, то другой его щеки, оглядывает получившийся результат. Сириус с интересом наблюдает за ее действиями, на его губах играет лёгкая улыбка. — По-моему, ничего, — наконец выносит она вердикт собственной проделанной работе. — По крайней мере выглядит лучше чем то, что было раньше. — А мои волосы? — интересуется он. Девушка сперва хмурится, а затем достаёт волшебную палочку. В ее руках появляются большие ножницы, которыми она кровожадно щёлкает. — Хочешь, чтобы я и с ними что-нибудь сделала? — Хочу. Волосы Сириуса пахнут чем-то чарующим и далёким. Шафраном, кардамоном и корицей. И чем-то ещё, присущим только ему, запахом роскоши и богатства, который оказался не в состоянии искоренить даже Азкабан. Эвридика знает, что их странные отношения — плод страшного и случайного стечения обстоятельств. Не будь Темного лорда, убийства ее семьи и двенадцати лет Азкабана, не будь Ордена феникса… их встреча вряд ли бы состоялась когда-нибудь. А даже если бы и состоялась, едва ли Блэк обратил бы на неё внимание. Дьявольски красивый сорвиголова из древней чистокровной семьи и дочь простых фермеров. Что может быть между ними общего. — О чем ты думаешь? — вдруг спрашивает он. Эвридика вздрагивает, ножницы щёлкают в опасной близости от уха Сириуса. — Не о чем, — бормочет она. — Это я уже понял, — он озабочено ощупывает ухо. — Советую подумать о моей безопасности. Эвридика вздыхает. Знал бы он, что об этом и только об этом она думала почти всю неделю. С волосами все получается ещё быстрее, чем с лицом. Она оставляет их длинными, вспоминая фото, где он в юности. Кладёт ножницы на раковину и разворачивает Сириуса лицом к зеркалу. — Ну что? Как тебе? — волнуясь, спрашивает она. Сириус выглядит непривычно серьёзным. Он хмурится, и она делает глубокий вдох, уже готовясь оправдываться, как вдруг он произносит: — Вот уж не думал, Адамс, что из тебя может выйти такой изумительный цирюльник. Обещай, что когда я умру, моим внешним видом будешь заниматься ты и только ты. Хочу быть таким же неотразимым, лёжа в гробу. — Идиот, — она выдыхает. Блэк смеётся, запрокинув голову. В этот момент он до боли похож на себя прежнего. — Я пошутил, Адамс. Бояться надо не смерти, а пустой жизни. Такой, как у меня сейчас, например. — И ты боишься? — она внимательно смотрит на него. Он, чуть помедлив, пожимает плечами. — Наверное «страх» – это не самое подходящее слово. Мне жаль. Жаль, потому что, как сказал однажды один небезызвестный писатель: «Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали». До Азкабана мне казалось, что вся жизнь впереди и, конечно, у меня были девушки. Их было много, они приходили и уходили, слетаясь, как мотыльки на огонь. Но это не было любовью… ни разу в жизни не было, — он морщится. — Ну а про путешествия и говорить нечего. Ты и сама все знаешь и видишь. Порой я ненавижу этот дом настолько, что мне хочется плюнуть на все запреты, на здравый смысл и уйти. Снова скитаться, потому что лучше уж так, чем эта мнимая свобода, которая страшнее любой тюрьмы. Все, что я могу, это пить. Чувствовать себя бесполезным куском дерьма и снова пить, и так по кругу. Единственное, что удерживает меня пока, это Гарри. Она долго смотрит на него, а затем встряхивает головой, словно отгоняя сомнения. Взмахом палочки убирает в шкаф под раковиной бритву с лосьоном, а после выходит из комнаты. Сириус идёт за ней, они спускаются на первый этаж и выходят в холл. Остановившись у двери, она сглатывает и достаёт из кармана мантии что-то серебристое и невесомое. В другой её руке зажато два флакона с чем-то густым. — Сириус, — тихо произносит она. — Знаешь, а ведь именно с этим и связано то, что я хотела подарить тебе. Я уже говорила, что долго думала и… картина - это пустяки. Ведь я знаю, чего бы тебе хотелось больше всего. Свободы. Хотя бы чуть-чуть. Хотя бы сегодня. И… — она отчаянно смотрит на серебристое нечто. — Это мантия-невидимка Грюма и оборотное зелье. Я взяла их, потому что… потому что хотела, чтобы этот день действительно был особенным для тебя. Но я пойму, если ты откажешься. Это риск. И если об этом узнают… — она прикрывает глаза. — В лучшем случае мы разозлим Орден. В худшем - ты вновь окажешься в Азкабане. — Свобода, говоришь… — тянет он. На его губах появляется улыбка, а в полуночно-синих глазах пляшут дьявольские искорки. — Цена за безопасность – это скучная жизнь. Цена за свободу – это всегда риск. Поэтому давай сюда своё зелье. Она протягивает ему флакон. Сириус откупоривает крышку и задумчиво глядит на зеленоватое содержимое. Затем, прикрыв глаза, делает глоток. Несколько томительных секунд, и вот на его месте уже стоит мужчина средних лет со светлыми волосами и аккуратной бородкой. — Что, никого симпатичнее не было? — интересуется он, оглядывая в зеркале своё новое отражение. Эвридика закатывает глаза.***
Сперва было страшно. И ей, и ему тоже. Когда столько месяцев безвылазно сидишь дома, наполненные голосами и звуками жизни улицы начинают вызывать страх, да и ей, он знал, было что терять. Но она держалась, не подавала виду, только слишком уж часто оборачивалась, словно боялась заметить слежку. Сперва они отправились на побережье Амальфи. Эвридика сразу предупредила, что в начале ноября делать там особенно нечего, но ей все равно очень хотелось показать ему это место, потому что, до возвращения Темного лорда, она прожила около двух лет совсем неподалёку. Потом был Гейрангер-фьорд — витиеватая лента яркой сине-зелёной воды обрамлена грядой высоких заснеженных гор, увешанных каскадами водопадов. Впрочем, на желание Сириуса побывать на ее родине, в Техасе, девушка ответила отказом, но в качестве компромисса перенесла их в долину Йосемити, расположенную в Калифорнии. Сириус не возражал. Его охватывало странное чувство, от которого кружилась голова и сбивалось дыхание. Чувство, как будто он очень долгое время был мёртв, а затем вдруг ожил и теперь дышал, дышал и все никак не мог надышаться. Елисейские поля стали последним пунктом их назначения. Смеркалось, но небо оставалось необычайно чистым. — Люблю это место, — Эвридика улыбается, глядя на светловолосого мужчину рядом, под личиной которого и скрывался Сириус. — Только представь, когда-то здесь были сплошь болота, любимое место охоты королей Франции. Веком позже, правда, болота были осушены, после чего здесь и проложили зону для прогулок от сада Тюильри. Спустя какое-то время ее укрепили и сделали улицу для проезда конных экипажей. — Судя по всему, ты часто здесь бываешь, — насмешливо замечает он. Эвридика кивает. — Теперь уже не так часто. Но да, я уже говорила, что люблю это место. Елисейские поля условно делятся на две части: парковую и торговую. Эвридика идет туда, где больше людей: она знает, что в толпе гораздо легче затеряться. Даже несмотря на то, что выглядят они совершенно обычно, она — миловидная женщина с каштановыми волосами, он — типичный клерк, её не отпускает беспокойство. — Я знаю здесь одно место, — на ходу говорит она. — Такого капучино ты не найдёшь даже в Италии. Они как раз проходят мимо маггловского магазина со сверкающей вывеской, когда Сириус вдруг хватает ее за рукав. — Селеста, стой, — почему-то очень хрипло произносит он. Она замирает, обернувшись. — Я откручу твою голову, если ещё раз назовёшь меня этим именем, — зло бросает она. — Что случилось? Он быстро оглядывается и, ничего не говоря больше, тянет ее к сверкающим дверям. У Эвридики глаза лезут на лоб. — Ты что? — она озирается по сторонам. — Немедленно отпусти меня, слышишь? — Отпущу, если ты хоть раз в жизни сделаешь то, о чем я тебя прошу, Адамс, — он вновь тянет ее к дверям. Эвридика цепляется за его руку, на них с удивлением смотрит прохожие. — Это же маггловский магазин, — она делает последнюю попытку отрезвить его. — К тому же очень дорогой. У нас просто не хватит денег, чтобы… Устав, по всей видимости, ее слушать, Сириус распахивает двери и втягивает девушку внутрь. Спустя двадцать минут из магазина выходят двое: шатенка в струящемся атласном платье без рукавов и с палантином поверх, рядом с ней - элегантно одетый светловолосый мужчина с уверенной улыбкой. — Что ты творишь, Сириус? — шепотом спрашивает Эвридика, ощущая одновременно восторг и ужас. Он усмехается. — Это мой день рождения, Селеста, — он смотрит на неё с вызовом. — И я хочу, чтобы все прошло именно так, как будто я не сидел двенадцать лет в Азкабане и меня не ищут авроры по всему миру, а ты не работаешь на Темного лорда и твою семью не убила банда Пожирателей. Давай просто сделаем вид, что мы другие. Что мы нормальные. Не отравленные этой заразой под названием «Вол-де-Морт», хорошо? Ей хочется сказать, что это глупо. Потому что он действительно отсидел двенадцать лет в Азкабане и его действительно ищут авроры по всему миру, а она работает на Темного лорда и ее семья мертва, уже долгих шестнадцать лет мертва. Но она опускает голову и прикусывает губу. В конце концов, она сама вытащила его из дома и перенесла сюда. Глупо сожалеть о том, что уже сделано. Когда они поднимаются на смотровую площадку Триумфальной арки, у обоих захватывает дух. С высоты сорока девяти метров открывается панорамный вид на Елисейские поля, особенно впечатляющий как раз вечером, когда все вокруг озарено сказочной иллюминацией. Словно зачарованная, Эвридика смотрит вниз, замерев и затаив дыхание. — Красиво, правда? — подошедший сзади Сириус обнимает ее за плечи. Она кивает. — Никогда сюда не поднималась, — честно говорит она. Переводит на него взгляд и вздрагивает. Светловолосый маггл исчез, перед ней стоит Сириус. Действие её зелья закончилось ещё несколько минут назад, но это не так страшно. В конце концов, она не в розыске, а на смотровой площадке совсем пусто, чтобы кто-то мог заметить эту странную метаморфозу. Она тянется рукой к карману мантии, только вот мантии нет, и кармана тоже. Есть платье из струящегося атласа. — Оборотное зелье, — она принимается обшаривать его карманы, стараясь игнорировать насмешку в темно-синих глазах. На неё словно смотрит сама полночь, такая же тихая и бездонная. — Прекрати, — он легко отстраняет ее. — Здесь все равно в ближайшее время никто не появится. Я поставил магглоотталкивающие чары. Их, конечно, на долго едва ли хватит, но минут пятнадцать у нас с тобой есть, — он зарывается пальцами в ее волосы и заглядывает прямо в глаза, склонившись к самому лицу. — У нас с тобой, понимаешь? Не у тех магглов, внешностью которых мы прикрывались весь день. И не у Эвридики Адамс и Сириуса Блэка под мантией-невидимкой. А просто у нас. Глаза напротив становятся светлыми-светлыми, и Сириус чувствует, как все его существо охватывает восторг. Пусть лишь на жалкие мгновения, но лёд из ее взгляда исчезает, становясь светом, таким пронзительным и ярким, что на него больно смотреть. Ее выдох касается его губ. Он медленно вдыхает воздух, который только что был ею. Воздух, который напитывал ее легкие, ее кровь, раскрашивал жизнью ее глаза. Девушка поднимает дрожащую руку и касается его волос. Сириус закрывает глаза, и перед мысленным взором проносится вся его жизнь до неё, все то, что раньше казалось таким существенным и важным.