К. Н. А. Х.

Брыжинская была очень интересной личностью. Человеком она была заметным, нетерпимым и скандальным. Была живой, подвижной, умной, говоря психологическим языком — не ригидной. Занятия вела в какой-то степени гениально, потому что и сама в определённом смысле была гением, хоть и непонятым, а нескончаемый послужной список превращал её в нерушимый авторитет. Весьма обычная женщина лет сорока-сорока пяти, но на вид заметно старше. Невысокая, а мне, долговязой и неуклюжей из-за роста, как у жирафа, и вовсе по плечо - стройная и ладная, как пламя свечи, в туфельках на низком каблучке, джинсовой юбке и блузке. Густые тёмные волосы по плечи, растрёпанные из-за ветра и дождя, голубые глаза и намертво отпечатавшийся на лице поцелуй усталости. Хоть она и была всегда резвой и активной, без проблем дискутировала, отвечала на вопросы, спорила и никогда не опаздывала, серые нижние веки с двумя глубокими морщинами от уголка глаза до яблочек и паутинка мелких и более витиеватых морщинок у внешнего, с тяжёлым нависшим мягким веком, выдавали в ней недосып, переработки и стресс. В её милом и пропорциональном лице с аккуратными и тонкими чертами это было плохо заметно, но как только женщина поворачивалась в профиль или ты оказывался к ней неприлично близко, то во власть взгляда впервые падали и впалость под глазами, и россыпь мелких родинок по щекам, и мягкий пушок на её розоватых щеках. Особенно это выдавал её взгляд. Далёкий. Этот взгляд «старика» из-под уставших век: спокойный и равнодушный, - был её визитной карточкой. Хотя это ни секунды не являлось проблемой, наоборот — виртуозным дополнением к её характеру — нетерпимому, извилистому и трудному. Это был парадокс природы, но при всем её виде, взгляде великого умом человека, впечатление она производила, как говорят в физике, равное по модулю, обратное по знаку. Удивительно было, как этот гений, заложенный у неё в крови, в ДНК, заставляющий сердце качать кровь со скоростью большей, чем летят самолёты, в мозг, снабжать его энергией для очередной порции вычислительных операций, которых кажется у неё в голове свершалось миллион за один «тик» секундной стрелки — они просто схлопывались, как мыльные пузырьки, и выдавали в миг ответ — может быть в теле и характере таком сложном и строптивом — она была в лёгкой степени врединой, в прямом смысле слова - сучкой, потому что складывалось ощущение, что делались все её гадости ради веселья или от скуки её большого ума. Никогда не слушала никаких оправданий, они были не интересны. Просить, плакать при Брыжинской было бесполезно — она указывала пальцем на дверь, и звучала одна единственная фраза: «Слюни за дверью». И даже несмотря на это ничего плохого о ней сказать было нельзя. Какая-то до дурного простая и лёгкая, понятная и одновременно запутанная. Мотивация её поступков была где-то на поверхности, но меня никогда не покидало ощущение, что где-то глубже, на уровне сознания, недоступного и невидимого мне, но доступного ей, кроется что-то особенное. Огромная харизма — титан характера, человек с личностью внутри, которая видна издалека — это была Брыжинская Татьяна Сергеевна. Такой она запомнилась всем со второго курса, когда оставила без стипендии пол потока, и такой она нас с Валей встретила на первой редактуре НИРа. Женя, бессменная подруга и неверный компаньон, ушмыгнула чудом к Мелёхину. — Батина Тая, Брагин Валентин и Григорьева Евгения, — Степанцова смотрела в бумажку. По итогу, во избежание распри было принято решение просто распределиться по списку, и каждый должен был просто подойти к куратору, чтобы узнать свой приговор. — Первые точно к Брыжинской, а Женя… Татьяна Сергеевна говорила два-три, если вы хотите втроём, то можно, я думаю… — Я к Сергею Викторовичу! — раньше, чем договорила Степанцова, воскликнула она, заставляя всех дёрнуться. — Хорошо, — не возражая и тут же меняя направление разговора, согласилась женщина, записывая. — Дружба дружбой, деньги врозь? — Тут больше подойдет «каждый свою задницу спасает сам», — фыркнул Валя, по лицу которого было понятно, что он понимает, но тем не менее осуждает поведение подруги. В помещении без номера, который ему заменяла лаконичная табличка с надписью «К. Н. А. Х», что расшифровывалось, как «Кафедра Неорганической Аналитической Химии», разворачивалась самая настоящая драма. — Это что за писульки вы мне принесли? Две недели у вас было на определение темы, и вы выбрали Это. Третий курс, а вы как дети малые, что ж не эквивалент-то взяли, в комиссии небось дураки сидят, как Я, запамятовали, что такое первичные стандарты тетраметрии, да? — с осуждением, будем откровенны, и брезгливостью, и насмешкой в голосе вещала женщина, К. Х. Н. Брыжинская Татьяна Сергеевна. Две минуты назад, когда мы зашли, она несколько секунд продолжала что-то тихонько писать, и ничто не предвещало бури. Накануне вечером нам обоим пришло сообщение в мэссенджере абсолютно одинакового содержания:

«Добрый вечер. Это Татьяна Сергеевна. Завтра после третьей пары я свободна, подойдите на редактуру НИРа на К.Н.А.Х. Доброй ночи.»

Сделав глоток чая, она обманчиво спокойно поставила стаканчик рядом с собой, потом с тихим кряхтением, не вставая со стула, наклонилась, достала с нижней полки наши бумажки, и, быстро и небрежно глянув в них, чуть придержав вдох напряжения в груди, перелистывая пальчиками, будто в последний раз убедилась, что присвоила этому звание «позорище», начала. — Это что? Ладно стандарты, а вторая?.. Ладно, вторая получше, но тоже так себе, до школьного доклада дотягивает… Гравиметрию проходят на втором курсе, так ещё и тема? Что это? — Брыжинская опустила глаза в бумаги, читая прищуренными глазами, быстро бегая по строчкам. — Тема интересная, не спо-орю, — в голосе сочился тягучий, как мёд, сарказм, особенно буква «о» в слове «спорю», аж скулы сводит от её яда, — но не для НИРа, — заканчивает со смешком. — НИР — это исследовательская работа, узка и понятная, а вы, вот как ни крути, не сожмёте всю гравиметрию в тридцать страниц. Болтовня из сырых яиц и кваса, — она бросила бумажки на край стола перед нами. Повисло неловкое молчание, в котором Татьяна Сергеевна смотрела на нас, мы с Валей на пол, и думали, как так вышло, что мы расходимся в списке под номерами пять и шесть, как раз те, которые попались по списку Брыжинской. И не побрезговала двоечниками, садистка! — Ну что? Сами догадаетесь или намекнуть? Есть вопросы?.. раз вопросов нет, то кыш, — после недолгого молчания заключила она, возвращаясь к чаю, — Через неделю жду с нормальными темами, а не с этой белибердой.