К. Н. А. Х.

Слюнявым характером я никогда не отличалась, наоборот — бросалась, как кошка разбираться с обидчиками. В этот раз всё так получилось просто потому, что было задето что-то личное, личная симпатия, что сдержать эмоции было невозможно. Я же не дурочка какая-то, а у Брыжинской теперь есть все основания, чтобы так обо мне подумать. И я злилась. Злилась больше всего на Брагина, потому что это было его поганых рук дело. Фотографию, а точнее её некогда получателя, я опознала сразу. Ещё на первом курсе мы с ним встречались. Перспективный, харизматичный, интересный, тогда, да и сейчас, он был самым завидным парнем потока. И достался он когда-то мне, может быть даже потому, что мой соревновательный дух взял верх над рассудком — хотелось быть лучше него во всём, и как водится в страстной борьбе двух умов, выиграли гормоны — после защиты курсовых работ по неорганической химии, где мы оба с блеском получили пять, перед этим хорошенько закидав друг друга вопросами и яростно парируя каждый, он сел со мной. А дальше как у Есенина — пьянка, взгляд, искра и первый раз, как следствие… Расстались мы быстро, в конце третьего семестра. Бурный роман, который по итогу оказался не лучше любого бульварного, над которыми охают и ахают пятнадцатилетки, а женщины постарше краснеют и отводят взгляд, распался так же бурно — ссоры, скандалы, зависть и ревность. Брагин был избалован жизнью — Все двери перед ним были открыты настежь из-за папочки, заведующего лабораторией в научном институте и букета выигранных олимпиад. Его честолюбие и нарциссизм просто не позволили ему делить со мной место на пьедестале. И даже несмотря на то, что мы расстались, соревнование у нас продолжалось. Попадание с Брыжинской только усугубило дело. Поймать его не стоило больших трудов — на парковке его машину можно было найти с лёгкостью — тем более что я её знала очень хорошо, особенно заднее сидение. Внутри все передергивает от брезгливости. Мерзость, и я там была, фу. Я шла быстро, от уверенных шагов наплаканные низким серым небом лужи брызгались, разлетаясь, цель — дебил в пальто, ковыряющий замок машины. — Брагин, — два шага, шлепок наотмашь. Руки весь день чесались, я пока шла, уже не терпелось, думала лопну от гнева. Но сейчас всё на своих местах. В руках приятное облегчение, хоть кровь так задористо бежит по венам, я б и второй раз влепила, даже с удовольствием, а негодование в глазах Вали. — Батина! — Стоит, потирая кожу подбородка и щеки, а я, как бешеная кошка, смотрю на него сверху вниз, хвала росту, могу себе позволить. — Неприятно?! Хочешь добавлю? — Рычу сквозь зубы. — Ты афигел, бестолочь? — А что? По-моему очень даже, — хихикнул он. — Действительно. Ты зачем Брыжинской мою фотку подсунул? Тебе деть её некуда? Подсказать или боишься ладошки волосатые будут? — Успокойся, душа моя, — наглая кошачья морда лыбилась, посмеиваясь. Ох, наградил же бог терпением, лучше б не дотерпела, прибила его ещё тогда и дело с концом. — Души у тебя нет, мы год как расстались. Ничего не хочешь мне сказать? — он пожал плечами, кривя непонимающе губы. — Если тебе так невмоготу, что это я тебя бросила, мог бы так и сказать, я не гордая, соврала бы всем. — Если бы дело в тебе было. — Нарциссизм — это заболевание, ты знал? Лечится! Но с трудом. Расскажи о нём обязательно своему психиатру, очень советую обзавестись, говорят после этого совесть просыпается, — не унималась я, стреляя молниями из глаз в его сторону. — Спокойнее, Батина. Или ты так из-за Брыжинской бесишься. А то, когда ты мне это скидывала, таких извержений эмоций не было. Мой гнев достиг пика. Биология! Кровь вскипела, руки дрогнули, и уже в следующую секунду были в ходу, но… на всю парковку раздался тихий взвизг, острая боль пронзила запястье — Крепкая мужская рука схватила мою кисть налету, сжимая, в паре миллиметров от своего лица. Так сильно схватил, аж слёзы брызнули из глаз. — Пусти, мне больно, — чуть взвизгнув, огрызнулась я. — А я… — Что тут происходит? — низкий строгий голос прорвал пелену спора, заставляя нас обоих повернуться. Внезапно пришло осознание, что мы стоим на пустынной, одинокой парковке на заднем дворе, голоса наши отдаются эхом от серых стен кампуса. Уже темнеет, то самое неприятное время осеннего вечера, когда чувствуется безысходность и мерзость этого мира - свинцовое, аспидное небо висит низко над землёй. Антенны и шпили царапают низкое полотно небосвода, ползущее над головами со скрипом, и давящее на макушки своей осенней гадкой тяжестью и плотностью, и из получающихся дырок иногда проливается мелкий мерзкий дождик, который мы даже не чувствовали из-за жара спора. Теперь же по ушам ударила будничная тишина, в которой на нас смотрели холодные, как северное небо, серые глаза, чуть нахмуренные брови, взгляд орлицы — Брыжинская стояла в паре метров от нас, сжимая в руке сумку. Молчала, ждала объяснений, и, господи, что это был за взгляд, страшнее любой ругани. Я знала её, знала, что она ни за что не будет возмущаться и мутить воду просто так, чувствовала чем-то женским внутри, она даже ругаться не будет, просто потому что это не в её правилах. Но Брагин не знал её, он её боялся, типичная черта таких людей как он — отсутствие эмпатии и анализа состояния собеседника — видно по лицу, которое пытается сохранить серьёзность, уверенность, непоколебимость, но где-то на поверхности его взгляда показалось смятение. Он боялся Её, потому что она знает все. Все на свете... — Это он, Татьяна Сергеевна, — спокойно сказала я. Я не собиралась взывать к её помощи, не хотела, чтобы она ворвалась в спор, встала против него, нет, я просто обозначила факт — вот этот мерзавец, знайте, что он такой. Несмотря на то, что она просила не говорить этого, всё было нормально, хотя я на секунду вздрогнула - меня по спине железным прутом ударила мысль о том, что я её разочаровала, не исполнив просьбу. Подумает ли она обо мне плохо? Что я не слушаю её, что мне всё равно? Имеет полные основания. Смотрю на неё - спокойный взгляд, внимание, мягкость, кажется, всё хорошо. Она понимает что мне важно было это. — Отпусти её, — спокойно сказала она, кивая взглядом на мою кисть, и как по волшебству, он послушался, нехотя отпуская. — Объяснишься или так пойдешь? — таким же тихим и спокойным тоном, как будто она задавала вопросы на экзамене, без издёвки, напора, упрёка, ровно и мирно сказала она, перецепляя сумку в другую руку. Я повернулась на Валю, наблюдая за реакцией, но он поступил не лучше, чем поступал всегда. — Да пошли вы… — осмотрел он нас обеих, фыркнув, и сел в машину за спиной. Лицо у него было недовольное, он ни разу больше не посмотрел ни на меня, ни на неё, только, покопавшись, наконец завелся и, выдавив педаль газа, выехал с привычным свистом шин. Я повернулась на Брыжинскую, которая стояла там, глядя на часы. Её как будто эта ситуация не сильно впечатлила, она больше волновалась за рабочее время, которое уже начало утекать. — Спасибо, — кивнула я, привлекая её внимание. — Рада помочь, — стоит напротив, опустив руки расслаблено по швам. Неловко как-то, но не ей. Она знает, что делает. — Сильно болит? — Поднимаю руку, глядя на покрасневшее место и, осмотрев его, качаю отрицательно головой. Вру. — Напугалась? — снова отрицательно качаю головой. В этот раз честно. Ей богу, я готова была с ним подраться, какое «напугалась»? Брыжинская, видимо, почувствовав мой настрой, улыбнулась, снова глядя на часы. — Вы торопитесь? — Заседание через двадцать минут, — смотрю на корпус, возвышающийся в вечерней жутковатой мгле, снова на неё. Бедный человек, сегодня её не должно было быть в университете. Да и какое заседание? Время восьмой час вечера. — Издеваются что ли, время-то уже… — И не говори, — вздыхает, поднимая глаза на здание, доставая телефон, звякнувший в кармане. — В последнее время совсем с ума посходили: новый ОПОП, программу перепишите, олимпиаду перенесли за октябрь, а теперь ещё и это… Завтра похоже за золотым руном пойдём! — с измождённым энтузиазмом в голосе шутит, читая какие-то сообщения в телефоне. — Ну ладно… Мне… пора. Увидимся, — еле отрываясь от телефона, говорит она, уже начиная переставлять ноги в сторону ВУЗа. — Татьяна Сергеевна. Она вздрагивает, отрывая взгляд от телефона. Господи, что за чудо-человек: я её задерживаю, отвлекаю от телефона, а она смотрит на меня внимательным и добрым взглядом широко и доверчиво распахнутых глаз, чутко слушая, хоть и немного растерянно, из-за того, что секунду назад была всецело погружена в чтение. — Да, что такое? — Может я могу вам помочь? Вы мне, я — вам? Стоит, растерянно вникая в смысл моих слов. Ещё не до конца вышла из транса переписки, но, как только загадочный эфир, несущий информацию к её мозгу, достигает цели, она вдруг расплывается в улыбке. — Тай, там скучно… да и поздно уже. — Я могу «пока метро ходит», — повторяю её знаменитую цитату с улыбкой, получая в ответ её. Напомню, никакого метро в нашем городе нет, а само выражение в моменты, когда она нас выгоняла с такими словами с пар, обозначало: «бегите, пока не поздно» или, что более применимо к Брыжинской «пока я добрая». — Ну раз ходит, идём. Найдём тебе занятие на вечер. Растянувшись в улыбке, быстро подбегаю к ней, чтобы не задерживать, и иду, как с мамой, топая сзади и весело хихикая про себя. Если бы я знала в тот момент, что всезнающая Брыжинская слышит это и улыбается, то сгорела бы со стыда, но она только шла, опустив развеселённое мной лицо в пол, глядя на ступеньки под ногами, по которым она резво взбегала.