К. Н. А. Х.

Я топала по лестнице за ней следом, взглядом считая ступеньки, сначала они весело бежали под ногами, потом поочерёдно меняли друг друга, а потом… Жизнь странная штука — минуту назад взрывался от радости, а тут вдруг… — Тая… ты что? — слышу удивлённый голос Брыжинской на две ступеньки вверх, и не могу себе простить то, что сейчас происходит. Глаза давят слёзы, и я, не зная куда их деть, проливаю горячими ручьями, застилающими взор. И всё это при Татьяне Сергеевне, которая сейчас смотрит на меня изумлённым и растерянным взглядом. Я даже не знаю, что именно меня так расстроило — то, что она теперь в курсе всех моих похождений и детских выходок, то, что теперь Брагин не просто бывший, а охамевший в конец козлина, от которого можно ждать чего угодно, или то, что сейчас, я стою перед ней и реву, выглядя как последняя дурочка. Не заметить такое, конечно, было бы сложно, а скрыть хоть что-то от Брыжинской — это надо ещё суметь, пройти в слезах за ней следом и не быть раскрытой невозможно. Всё так разом свалилось. Мимолётное счастье, кружившее голову, растворилось в один миг, оставляя за собой безнадёжность и загнанность, от которой так хотелось плакать. Ну и перемены настроения, не хуже любой беременной. Ещё и это! У Брыжинской теперь миллион поводов подумать обо мне как угодно — одни эти слёзы на ровном месте чего стоят! — …Если это из-за Брагина, то ты мне эту гадость брось, — брезгливо произносит она, опуская взгляд в сумку, куда вдруг полетели перчатки и выключенный телефон, в котором она сидела всю дорогу, беспрестанно отвечая на звонки или сообщения, сыпавшиеся, такое ощущение, как град в шторм — со всех сторон, быстро, много и беспощадно, разрывая Татьяну Сергеевну, как дети маму. Туда — сюда, обратно — во все стороны и сразу. — Я бы поняла, если б ты из-за кого-нибудь приличного слезы лила, а это, ну прости меня, стыдно, — говорит тоном, будто это так очевидно, как на лекциях говорила общеизвестные истины, подтверждённые сто раз ста трудами — сомнений нет и быть не может — вот тут то же самое. Как всегда, с лёгкой усмешкой и снисходительностью, но не без нотки внимательности. Ей не всё равно, никогда не все равно. Вот это обычная Татьяна Сергеевна, ей богу, даже сердце радуется смотреть, жалко, что сейчас мне почему-то не до этого. — Давай, не реви. Иди домой, отдохни. — Нет! — вдруг воскликнула я, сама для себя неожиданно. Напугала Брыжинскую, она аж вздрогнула, ещё шире открывая удивлённые глаза, которые тут же снова сузились, как у кошки, нахмурившись. — Что значит «нет»? — грозно отвесила она, не теряя своего самообладания. — Я тебе подружка, пререкаться? — Я же вам обещала, надо… — вытирая слёзы, которые почему-то ещё сильнее начали течь, говорю я, глядя ей в глаза. Обычно боялась, думала, она меня убьёт одним взглядом, но сейчас, ей богу, быть выгнанной в такой момент — хуже смерти. — Надо… — Задумчиво произносит она, покачивая головой. Покусывает губы, как всегда, когда думает, глядя пустым взглядом перед собой, — да, обещания надо держать… — согласилась она внезапно. Смотрю на неё большущими глазами. Честное слово, если бы на меня кто так смотрел, я бы с ума сошла — какая-то нездоровая и маниакальная жажда была в этом взгляде, посмотришь, точно поймёшь, что с головой плохо, но Брыжинская ответила пониманием. Ни взглядом, ни словом не намекнула ни на что, что я могла бы себе придумать даже без повода, только улыбнулась устало, потирая кончиками пальцев лоб. Неужели я её врасплох застала? — У тебя завтра пары-то есть? Отрицательно качаю головой, как стыдливый ребёнок прижимая подбородок к груди. Только бы поверила… — Тогда вот что, — стоит, руки расслаблено по швам, а глаза гуляют по полу, — …Я сегодня даже поесть не успела с этим заседанием, придумаешь что-нибудь? Внутри всё заливает теплый свет, который, кажется, сейчас попрёт изо всех дыр, можно ли было бы придумать задание лучше? Энергично киваю, наскоро вытирая слёзы, которые уже как будто сами начали сохнуть, как морские брызги сохнут на раскалённой гальке — раз, и всё сухо. И улыбка до ушей, хоть завязочки пришей. Эмоциональные кувыркалки в чистом виде, и как её это только не пугает? — Хорошо. Я тогда напишу, как закончу… В сумке телефон снова звякнул, на что Брыжинская, как собака Павлова, снова вошла в привычный режим, срываясь по первому зову начальства. — Всё, мне пора. Справишься? — Уже набегу говорит она, начиная переставлять ноги по лестнице, и получив согласие, которое уже слышала очень вскользь откуда-то из тумана окружающего её мира, поверх какого-то чата в телефоне, в который она занырнула с головой, кивнув, двинулась наверх, растворяя стук каблуков в пустоте вечернего корпуса.

***

— Говоря про еду… — слегка запинаясь от неожиданности ситуации тихо говорила Брыжинская, — Я имела в виду не совсем это… — Сглотнула она удивление, стоя на пороге кафе.