К. Н. А. Х.

Костяшки пальцев отбарабанили в дверь уверенный, в приказном тоне марш. По крайней мере Григорьева, ещё лёжа в кровати и допивая чай, поняла, что за дверью кто-то, кому перечить нельзя, поэтому хоть и не торопясь, но всё-таки поднялась с кровати, шаркая тапками к двери. С наступающего месяца у третьего курса химиков ввели новую дисциплину — переформированный ОПОП дал свои плоды, и честь вести досталось Брыжинской Татьяне Сергеевне, уже сидевшей в аудитории, по старой привычке, за пятнадцать минут до занятия. Она проницательным взглядом мониторила каждого входившего, невольно отмечая, что при каждом новом звуке болтовни или одиноких шагов, у неё внутри что-то ёкало, и, хоть она даже про себя этого не говорила, но в каждом новоприбывшем она хотела видеть Батину. Это «тридцать три несчастья» в прошлую субботу уехало домой с Григорьевой Женей с наказом от женщины беречь себя. Подобного от Таисии не ожидалось, да и она стояла, как огретая мешком, качаясь из стороны в сторону, прозрачная, как приведение, поэтому приказ получила Женька. Шило на мыло получилось, но выбирать особо не приходилось — Таню это злило, но сделать особо ничего было нельзя. Командир Брыжинская хоть и не имела таких полномочий, но всё-таки отдала его, рассмешив медсестру. — Кто там? — Глазок не в холостую висит, Григорьева. Я там! — Раздалось гнусаво из-за двери уверенным тоном. — Кто «я»? — ленно проворачивая ключ спросила она у пустоты недовольно и, открыв дверь, с зевком тут же механически громко захлопнула, мгновенно трезвея ото сна. — Я, конечно, не писаная красавица, но не до такой же степени, тебе тоже будет много лет и тоже будешь страшненькой! — Да нет… вы не так поняли… — начала мямлить девушка, снова открывая дверь дрожащими руками, пару раз запутавшись в цепочке. — А что вы… откуда вы тут… Ой… Перед ней, с сумкой в руке и пакетом из магазина во всей красе стояла Брыжинская в своём хорошеньком синем пальто с клетчатым шарфом, глядя на неё суровым взглядом потемневших от серьёзности глаз из-под толстых роговых очков, припущенных на кончик носа. Брутальности виду добавлял огромный синяк на носу, раскинувшийся и на нижние веки фиолетовой дымкой. — Красиво, правда? Мне тоже нравится, — низким равнодушным голосом произносит она, входя. — А вы чего тут?.. — Да вот приехала узнать, почему студентки не приехали на пару к своему любимому преподавателю. — А кто это вам сказал, что вы любимая у нас? — Женька наблюдала за женщиной с глуповатой улыбкой, иногда прихлёбывая чая, который держала в руках. Слабо верилось, что женщина пришла сюда по правде, как будто в шутку что ли. — Да, это я погорячилась, — в голосе появились нотки скептицизма. Ей, Брыжинской Татьяне Сергеевне, преподавателю К.Н.А.Х. очень шла серьезность, и она была строга во всем, но Тане, миловидной женщине, она была не к лицу, потому что старила на пару лет. Морщинки становились глубже, лицо темнее, а взгляд равнодушнее и безжизненнее. Лицо у неё становилось темным и грубым, старым. Как у советских статуй, побитых временем, многолетними дождями, грозами и морозами в каком-нибудь ветхом дворе, который в свое время был людным и весёлым, а сейчас у подножия монумента куряки-студенты обсуждают пары, мужики с темнотой приходят с пивом, а по утрам мимоходом ходят мамочки с колясками и люди с собачками. И никто не смотрит в лицо статуи, потому что камень потрескался, покрылся мхом и плесенью, но взгляд, как и лет пятьдесят назад суров и равнодушен - безжизненен. — Да кто вам такое сказал! Да я вам знаете как рада! — переполошилась девушка, отставляя собственный бокал, с которым стояла. — Пошлите чай пить, я вам сахара положу четыре… Пять ложек! — Точно убить меня хочешь… — театрально вздохнула женщина, — Я так диабетиком стану, Григорьева!.. Где подружка-то твоя? — Окончив с любезностями, будто только и ожидая подходящего момента для этого вопроса, произносит женщина, незаметно для самой себя смягчая голос. Женя не посмела улыбнуться, но внутри от подмеченной детали разлилось тепло. — Спит. — Спит? — изумилась женщина, поднимая наручные часики к лицу. — Четвертый час дня. — Ей больничный дали на три дня, вот она и использует его по назначению, — хихикнула девушка, ловя на себе суровый взгляд Татьяны. — Сказали давление, пусть валяется. У нас тут теперь кардиодиспансер. — Так, ладно… А ты, кстати, почему на паре не была? — вдруг вспомнила женщина, по-лисьи щуря глаза. — Ой, а что вы стоите на пороге то! — переполошилась девушка, хватая пальто женщины за края, помогая снять, как лакей, — проходите скорее. — Ты мне зубы не заговаривай, они от этого тупее не станут. А вот ты, прогуляв пару, имеешь все шансы! — нравоучительно заключила она, позволяя девушке за собой поухаживать, сразу после этого беря пакет, с которым пришла. — …Чего подружка твоя любит-то? Я не оригинальна, взяла апельсины… — А у Туськи на апельсины аллергия… — Неуверенно произносит она, следуя хвостиком за женщиной, уверенно идущей на кухню. — Но вы не расстраивайтесь, я очень люблю. Не пропадут. — Так… — Впервые в жизни Григорьева отметила в голосе самой ненавистной преподавательницы нотки печали и разочарования то ли в себе, то ли в ситуации, которую она создала, — тебе приятного аппетита, — уверенно водружает пакет в руки девчонки, хмуря брови, — партийное задание тебе — дуй в магазин, возьми то, чего Тая любит. Карта есть? — Не-е, я это… Не. Не надо. Взятка получается. — За что? — голос заметно упал оскорблённо. — Чтоб ты на пары ходила? До чего докатились кандидаты наук в твоём понимании, что мы жизнью обиженные, нищие? — Ну не нищие точно, раз деньги раздаёте, — кричит девушка уже из прихожей со смехом. Женщина поднимает взгляд от сумки, в которой рылась, и, опомнившись, дергается с места. Чуть не улизнула, лисица. — А ну-ка, стоять, бояться! — вылетает в прихожую, останавливая девушку грозным взглядом. — Лекцию разрешу не отрабатывать. Привязана к номеру карта? — Да. — Все, отпускаю с миром, — махнув рукой, будто благословляя, чуть морщит лицо недовольно, а Женька, сложив руки в молитву, кланяется, выскакивая наружу. Женщина, уже топая в кухню, уткнулась носом в телефон, уверенно нажимая «Перевести 1000р.» Не только потому, что ей хотелось, чтобы Григорьева взяла того, что нужно и была не ограничена в сумме, но и потому, что она не какой-то там «жизнью обиженный доцент»! Она кандидат наук и может себе такое позволить! Что она, зря все эти корочки кровью отрабатывала, они не спроста красные. Грозно топнув ногой, будто подтвердив слова, только что прозвучавшие в голове, она кивнула сама себе. Брыжинская шла тихо, как тень, по квартире, заглядывая в приоткрытые двери. Это было настоящее логово двух студенток — на кухне гора немытой посуды, в холодильнике мышь повесилась — один кефир и остатки вареной через одно место овсяной каши на плите — видимо тщетные попытки похудеть, несколько газировок и сухой лимон, в комнате с диваном, где видимо жила Евгения, было все прямо так, как вокруг этой взбалмошной девчонки — все разбросано и не по делу — сумка из универа даже не разобранная, на столе ни намёка на учёбу, одни зарядники торчат и электронная сигарета. В ванной все завалено женскими штучками из разряда «эксперименты» или «поверили рекламе», потому что так много масок для волос там было, некуда девать, хоть картошку на них жарь. А вот и спальня — дверь приоткрыта, оттуда веет прохлада, и льется холодный вечерний свет, плавно переходящий в полумрак на улице. Приоткрыв дверь, женщина заглянула, прикусывая губу от напряжения, и осмотрелась. Она себе в этой жизни много позволяла, но прямо сейчас понимала, что вседозволенность будет не к месту. Все было как будто неживое, тут явно не шла бурная жизнь последние пару дней. Единственно, что тут было из реальности — зарядник с телефоном, неспешно мигающим зелёным светом откуда-то из-под кровати. Таю было не заметить проще простого — она спала в гнёздышке из одеяла и подушки, с пунцовыми щеками и разбросанными волосами. Под глазом фингал, на коленке синяк, на растянутой футболке жёлтое пятно. Усмехнувшись, женщина прикрыла окно. Стоя сверху, сложив руки на груди. Любуйся на эту Алёну, как из сказки, и любуйся — жаль закон о совращении малолетних против… В кармане брякнул телефон. Женщина, поправляя очки, вытащила, ворча под нос, и с тихим клацаньем, открывала мессенджер. С незнакомого номера пришло сообщение, но аватарка с котом сказала всё за хозяйку. «А можно я себе на сдачу возьму?»

«Не наглей!» «Можно.» Следом отправила она, снова выключая телефон.

Её любование длилось уже неприлично долго, поэтому женщина, гонимая пожаром совести в груди, вышла, шагая к кухне. Не будить же её в самом деле. Хотя собственно, зачем она пришла? — Так, пора разгребать эти авгиевы конюшни… — произнесла она, засучив рукава своей шелковой блузки.