Стань моим шрамом на теле

      Оксана аккуратно вставляет свечку в форме нуля в шоколадный торт рядом с двойкой и отставляет кондитерское изделие в сторону. Мимо трудящейся девушки с визгами и на полной скорости проносится Позов, больше напоминающий композицию из воздушных шаров и атласных лент. Он тормозит у входной двери, складывает на тумбу серебристое конфети и вручает шарики отцу Арсения — Сергею, по пути сворачивая в туалет. Татьяна понимающе смеётся с Димы и решает помочь Попову-старшему в декоре комнаты, чтобы хоть чем-то занять свободные руки. Оксана продолжает мельтешить где-то на заднем плане, убирая разбросанный мусор и яркие упаковки от украшений в целлофановый мешок, и напевать знакомый всем мотив песни группы «Чай вдвоём», что создаёт большую атмосферу праздника.       Лишь спустя час тщательной подготовки помещение становится готовым к приходу долгожданного гостя: окна по всему периметру и местами пол украшены теми самыми цветными шарами и лентами, с которыми так нелепо носился Дима, на бежевом диване стоят две большие подарочные коробки в упаковочной бумаге, мелкий декор, вроде хлопушек и серпантина, лежит для удобства под рукой Позова, а праздничный торт красиво стоит на столе и ждёт своего часа.       Все, присутствующие в квартире, слишком нервно перемещаются по пространству жилья и наровят исправить какой-нибудь недочёт, которого, к их счастью или сожалению, нет. Такое хаотичное и беспорядочное движение продолжается до тех пор, пока в замочной скважине не слышится шум. В этот момент все дружно замирают, но спустя мгновение принимают боевую готовность: Дима с хлопушками, Сергей у выключателя, Татьяна с тортом и с зажигалкой Оксана, судорожно пытающаяся зажечь свечи.       Дверь открывается и силуэт молодого парня, всплывающий в темноте квартиры, нажимает на выключатель. Свет лампы освещает прихожую и всех людей, находящихся в ней. Миг — все начинают визжать, к потолку взлетают разноцветные конфетти, а парень начинает ярко улыбаться под тёплые слова «С днем рождения!» от родителей и самых близких ему людей. В этот момент Арсений понимает, что безгранично счастлив. Или лучше сказать, что пока что безгранично счастлив? — Задувай свечи, сынок!       Голос мамы звучит тепло и звонко, улыбки, смех, крики друзей радуют, и Попова распаляет — он радуется тоже, ведь все, кто нужен, вот тут, рядом, близко, и разделяют этот важный для Арсения день с ним. Почти все.       Мысль раздается по подсознанию эхом и глушит, до крови в ушах, до боли на сердце, до мурашек по коже. Арсений в секунду мрачнеет и тонет, тонет все по той же причине. Одно только воспоминание, казалось бы, просто память о нем, а в сердце режет не просто — глубоко, так, что кричать хочется. Имя Антон ребра царапает и кости ломает, а вместе с ними и Арсения, чтоб наверняка. — Арсюх, ты чего? — вопрошает Дима, так как замечает резкое изменение в настроение друга. Он его, как книгу открытую, читает и догадывается, в чем (ком) проблема. В общем-то, других причин, обычно, и не бывает.       Даже близкие замечают, что Арсений гаснет, а он сам — нет. Он сейчас не здесь, он сейчас где-то в себе копается и старые раны в кровь раздирает. Года идут, все меняется, а Арсений — опять же, нет. Он старается традиций придерживаться и уже двенадцать лет подряд загоняется. Все, как всегда, — двадцатое марта, вечер и с детства побитый Попов. Детские травмы не прошли до сих пор и о себе напоминают каждый год, всегда безошибочно, всегда в один и тот же день, всегда без шанса на спасение и всегда насмерть. Арсений старательно выбирается из ямы, но никогда ее после себя не закапывает, поэтому потом каждый год в нее и падает. Таких, как Арсений, называют безнадежными, потому что они сами себя спасать не хотят и живут отголосками прошлого. Он ведь Антона забывать не хочет, а значит будет и дальше терпеть, наплевав на себя. — Все хорошо! — старается выглядеть уверенно, но Попов в себе уже не уверен давно, — Я просто вдруг осознал, что мне уже двадцать!       Говорит убедительно, так, что все смеются и верят, но ему самого себя не убедить — Арсений давно уже какой-то неуверенный. Он какой-то не такой — поломанный — везде, а в некоторых местах по нескольку раз подряд. Ему целым хочется быть, счастливым, но часть его сейчас в Воронеже. А может быть и не в Воронеже — он даже точно где не знает, поэтому об уверенности не мечтает и опять ломается. Сердце болезненно ноет, вспоминая. — Пошлите за стол, отпразднуем!       Они-то отпразднуют, но опять без него. У Арсения земля из-под ног уходит, и он, в который раз, падает. И снова не разбивается до конца, потому что любит боль, ведь он чёртов мазохист. ***       Арсений кричит громко, с надрывами, и сам своего крика пугается. Над ним нависает не менее напуганный Антон и трясет его за плечи. У него глаза бегают, мечутся по всему телу друга, и руки трясутся судорожно. Шастуну, кажется, ещё хуже, чем самому Арсению. — Ты плакал и кричал во сне, я очень испугался за тебя.       Попов каждому слову Антона верит, потому что видит, как тот дрожит и чуть ли не плачет сам. Арсений себя в этот момент мудаком чувствует, но не выдерживает и улыбается. Пытается благодарность выразить, сказать «спасибо» без слов, как в детстве, потому что Антон поймёт — он и есть то детство. — Что снилось?       Арсений хочет рассказать, но не может — ещё слишком рано. Он ему все свои переживания и чувства в красках распишет, просто не сейчас, а как-нибудь потом. Попов собирает всю волю в кулак и говорит первое, что в голову приходит. — Что маме плохо стало. — врет безбожно и не краснеет, — Она в последнее время часто на сердце жалуется, а я за неё волнуюсь очень. — тут уже не лжёт, потому что маме и правда часто становится плохо, — Я, наверное, накрутил себя, вот хрень всякая и снится. Сейчас все хорошо, так что не переживай.       Антон облегчённо выдыхает, неуверенно присаживается на край кровати, отодвигая от себя легкое летнее одеяло, и складывает руки в замок на коленях. Он утыкается в пол и не замечает заинтересованного, тёплого, взгляда Арсения на себе. Он не знает, что хочет сказать или сделать, просто пытается продлить хрупкий момент, насладиться им вдоволь. — Время всего три часа ночи, ты можешь ещё выспаться, поэтому попробуй уснуть. — вот момент и заканчивается, потому что больше Антон ничего придумать адекватного не может.       С этими словами Шастун поднимается с кровати и двигается в сторону двери, боясь обернуться, потому что если он это сделает, то ничем хорошим это не обернётся. Он обязательно что-нибудь спросит или скажет не так, или уйти не сможет, а им сейчас это не нужно. К тому же, им необходимо поспать и придти на работу с силами, а с проблемами они разберутся потом. — Останься, — как обухом по голове, и Антон тормозит с поднесенной к ручке двери рукой, но не разворачивается. Тело током прошибает, и он не в силах что-то ответить, — Пожалуйста…       Умоляющий тон отрезвляет, к Шастуну возвращаются двигательные способности, и он поворачивает голову. Арсений смотрит на него пронизывающе, одними глазами просит остаться, и Антон остаётся — это точка невозврата. Кто он такой, чтобы Арсению отказывать? Он подходит к пустой части кровати, осматривает, решаясь, и смотрит на Попова. — Точно?       Арсений кивает — Антон больше ничего не спрашивает и не сомневается. Он ложится рядом с ним не совсем близко, но и не так далеко, и тонет в глазах напротив. В Арсении всё спокойствие мира, морской штиль, тихая гавань, в нем — всё что Антону нужно для счастья. Он действует на него мгновенно, моментально успокаивая, заставляет забыть обо всем и просто жить. Шастун сравнивает Арсения с анестезией, что медленно растекается по венам, проникая слишком глубоко и слишком крепко. Арсений в свою очередь себя сравнивает с героином, что людей губит, и не ошибается, потому что Антон уже подсел и с иголки слезать не собирается — торчать будет до талого, до последнего вздоха и удара сердца.       Шастун в последний раз улыбается своему другу и медленно закрывает глаза. Сквозь пелену темноты он чувствует плавные, очень неуверенные движения, а затем чужое дыхание на ключицах. От удивления вперемешку с неожиданностью он распахивает глаза и замечает Арсения, подобравшегося совсем близко к его телу. Антон удивляется, а ещё Антон боится, сильно боится, но левую руку поднимает и осторожно кладет её на арсово плечо.       Попов отдаётся ему целиком и полностью, прижимается сильней, льнет к руке и утыкается носом в грудь. Антона накрывает теплом с эффектом наркотиков, и он, как и Арсений, отдаётся ощущениям. Забывает о происходящем, о реальности и наслаждается близостью. Он чувствует, как быстро бьётся его сердце, как стучит в висках и как кончики пальцев покалывает. Антон Шастун расслабляется и четко понимает, что к друзьям такого точно не чувствуют — у друзей эффект другой, не как у этих арсовых наркотиков.       Антон Шастун пропадает окончательно. ***       Арсений в третий раз за свою жизнь просыпается в объятиях Антона: первый из них был в первом классе, когда он пол ночи успокаивал Шастуна и убеждал его, что животным свойственно умирать и его попугай счастлив на небесах; второй — в ночь после пьянки, а третий — буквально сейчас. И, как бы странно это не было, в антоновых руках он чувствует себя спокойно и защищённо. Из них вылезать не хочется, хочется зарыться поглубже и забить огромный такой хуй на работу. Но, видимо, Антон его мнение не разделяет, потому что слишком резко подскакивает на месте и хватает с прикроватной тумбы свой мобильный, смотря на дисплее время. — Фух, не проспали. Поднимайся бегом!       Шастун говорит это так громко и устрашающе, что Арсений, переживая за сохранность частей тела, мгновенно подлетает и встаёт столбом у кровати. Антон хмыкает и указывает рукой на ванну, чтобы его ночной гость смог принять душ и умыться. — В нижнем ящике одноразовые щётки есть, можешь оттуда взять. — Арсений разворачивается на Антона и сладко улыбается. — Небось из какого-нибудь отеля напиздил? — Шастун виновато поджимает губы и отворачивается, осматривая комнату и подмечая неплохой ремонт. Думает, что у себя дома стоит похожий сделать, и корчит мину, вспоминая, что это его квартира и ремонт в ней он недавно делал самостоятельно, — И почему я не удивлён…       Антон снова виновато поджимает губы, а вместе с ними и булки, и с позором отправляется на кухню, чтобы найти, как говорится, «че пожрать». В холодильнике, оказывается, не сильно густо: одно яйцо, пол пачки майонеза, несколько упаковок каких-то рыбных консервов, молоко, тухлое яблоко и три стеклянных банки жигулевского. Может Арсению пива предложить? А что, очень даже сытный, а главное полезный, завтрак на двоих — романтика, хули. — Помочь?       Антон сильно увлекается холодильником, что не замечает, как на кухню заходит Арсений. Сексуальный Арсений. Очень сексуальный Арсений. Он стоит в той же одежде, что и вчера, с его волос капает вода, а на лице играет улыбка. Шастун безбожно теряется и глазами хлопает. — Не думаю, — Антон прокашливается, потому что голос звучит как-то странно, будто не его вовсе, — Что ты сможешь мне помочь.       Фраза звучит до безумия абсурдно и двусмысленно, но Попов этого не замечает, или только делает вид, что не замечает, и подходит к Антону сзади вплотную. Антон нервно сглатывает, рвано выдыхает и отходит от греха подальше — если Арсений продолжит в том же духе, то он за себя не ручается. Попов, не обращая ни на что внимания, продолжает осматривать содержимое чужого холодильника и, по-видимому, успевает еще оценивать его: то удивлённо брови поднимает, то непонятную рожу куксит, то просто глядит с отвращением. Последняя реакция вводит Антона в жесткий ступор — это он на пиво так реагирует или на испорченное яблоко? Антон искренне надеется, что на яблоко, потому что пиво такого отношения к себе, определенно, не заслуживает. — У бомжей и то выбор продуктов получше будет, — Антон собирается возразить, ибо никто не смеет оскорблять его святыню святынь, но не успевает, — Но, даже из этого можно кое-что сделать. — И что, например? — Блины. — Антон хочет назвать Арсения долбоебом и сказать, что у них на это нет времени, но снова не успевает. С его мнением, по всей видимости, тут не считаются, — Надеюсь, мука-то у тебя есть?       Антон хочет ответить, что у него есть не только мука, но и входная дверь, через которую Попов легко может съебаться отсюда по тихой грусти, однако тактично молчит, подходит к подвесному шкафу над столешницей, доставая из него бумажную упаковку муки, и резко отдает её Арсению, толкая в грудь и слишком сладко улыбаясь. Попов, не замечая лица Антона, забирает продукт из его рук и принимается шурудить на незнакомой кухне. Шастуну, честное слово, кажется, что кухня ему все-таки знакома, ибо так быстро находить нужные предметы просто невозможно — Антон, например, не знает, где у него венчик, более того, он даже не знает, что тот у него есть. К Арсению появляются некоторые вопросы, но задавать их Шастун не будет, потому что не хочет выставлять себя дураком.       Антон, не понимая, чем себя занять, решает просто посидеть за столом, свесив ножки, и поебланить. Он смотрит на широкую спину мужчины, стоящего у плиты, на умелые руки, на мокрые после душа волосы и подскакивает, вспоминая, что он, вообще-то, ещё не помылся. Говорит Арсению что-то вроде: вернусь через десять минут, и скрывается в дверном проёме.       Когда он возвращается, на столе уже стоит тарелка со стопкой блинов, рядом с которой сидит жующий Попов. На столе дымится горячий кофе и зелёный чай. «Как в детстве» — думает Антон и присаживается рядом с брюнетом. Кухня с верху до низу наполнена уютом и теплом, что у Шастуна сердце заходится — он по маме соскучился. — Стоп, у меня что, есть варенье? — спрашивает Антон, замечая на столе банку домашнего малинового варенья. — Ну, вообще-то, да. Оно рядом с мукой стояло. Странно, что ты его все это время не замечал.       Шастун чувствует, как жёстко он обсирается, но ничего поделать с этим не может. Да и не собирается — пусть он и дурак, зато принимает себя таким, какой есть, и ни на что не жалуется. Арсению стоит с этим смириться, если он хочет продолжить общение. — Я тут что подумал, — издалека начинает Попов, замечая, что Антон готов его слушать, — Может быть, ты поможешь мне с выбором нового дизайна для коллекции и её повторным запуском? Твои идеи мне кажутся интересными, и я думаю, что ты со всем справишься. — блондин давится чаем на такое заявление, поднимает взгляд с блина на Арса и глупо открывает рот, — Что скажешь? — Мне очень нравится идея, но я боюсь налажать.       Антон и правда боится налажать, потому что все, к чему он прикасается, обычно идёт через жопу, а подводить и разочаровывать Арсения ему не хочется вдвойне — он это не вывезет. Одно дело портить все только на своём пути, другое — подставлять близких людей. — Зря ты сомневаешься, я вот в тебя верю. — улыбается, заражая улыбкой Антона. Шастун обезаружен и, кажется, настраивается на положительный лад. — Хорошо, я согласен, но с условием, что если что-то пойдёт не так, ты не перестанешь со мной разговаривать.       Арсений кивает, светит своей улыбкой и говорит такое обнадеживающее «хорошо», что Антон начинает верить не только в нло, но и в себя. Они жуют блины и выбирают удобную обоим дату, чтобы потом обсудить рабочие моменты и мелкие детали. — Я думаю, в эту субботу у меня можно будет собраться. Как раз, и у меня, и у тебя выходные будут. — Ну, значит, так и сделаем.       Попов убирает тарелку в раковину и уходит в комнату, чтобы забрать свой телефон и рубашку. Антон следует его примеру и покидает кухню, скрываясь в туалете за жизненно необходимыми делами.

***

      Всю неделю до субботы Арсений проводит за штурвалом гражданского судна и мотается из города в город, заебываясь в край. У него не хватает ни сил, ни времени на раздумья и скуку: он вечно бегает по поручениям Шеминова в качестве все того же рекламщика и покрывает матом весь белый свет. Он о выходных уже мечтает, потому что: а) он наконец-то отдохнёт, б) отвлечется от стабильной и однотипной работы, в) увидит, наконец, Антона. Последнее привлекает и радует больше всего, ибо он соскучился неимоверно и чуть ли не в каждом прохожем видит Шастуна, но всегда разочаровывается, потому что все не те. Кто-то слишком низкий, кто-то слишком широкий, у кого-то голос писклявый и противный, у кого-то волосы тёмные да ещё и не кудрявые, а у кого-то глаза не такие яркие и зелёные, как ему хотелось бы. В общем и целом, все они не Антон, и это бесит. Попов злится ещё сильней и срывается всё на тех же прохожих. Замкнутый круг, как говорится, не разрывается.       Антон в свою очередь ни на что не злится и не жалуется, выкладываясь на все двести из ста возможных. Он трудится в поте лица и успешно сдаёт первый, из двух необходимых, экзамен стажировки. Об этом он радостно сообщает Арсению в один из июльских вечеров, на что получает в ответ такое важное и ласковое «умница» и с новыми силами работает дальше. Он учит больше теории, штрудирует все сайты, что находит, и проходит через девять кругов ада, погружаясь в учебный процесс. Он старается ради возможности быть с Арсом ближе, даже когда тот улетает в очередной рейс куда-то далеко. Шастуна греет мысль о том, что скоро они вместе смогут летать на одном судне, путешествовать по разным городам и странам и проводить больше времени вдвоём. Ему есть, ради чего стараться, и он старается, разбивая в кровь руки по самые локти.       Антон все чаще ловит себя на мысли, что все реже видит в Арсении именно друга. Попов, скорее, привлекает его с другой стороны — больше, как партнёр. Вечерами Шастун вспоминает его красивые черты лица, обращая особое внимание на манящие губы, радуется абсолютно любым сообщениям от него и постоянно думает о нем, представляя рядом. Ему странно чувствовать симпатию к другу детства, но он эти сомнения засовывает куда поглубже.       Антон, кажется, помешался, а ещё Антон, кажется, по самые уши.       В субботу он поднимается утром слишком рано — пол восьмого уже во всю бодрствует — и сразу принимается за генеральную уборку во всей квартире. Моет везде полы и зеркала, протирает пыль на всех горизонтальных поверхностях и перебирает вещи в шкафах и на полках. Лимит, казалось неисчерпаемой, энергии заканчивается только на лестничной клетке, которую Антон, для чего-то, тоже решает вылизать, а вместо него приходит здравый смысл, и Шастун бросает глупую затею с подъездом, удивляясь своему энтузиазму и тупости. Он доделывает незначительные дела в уборке и блаженно валится на недавно выбитый диван. Тело неприятно ломит, но он проделанной работой доволен и ни о чем не сожалеет.       К одиннадцати часам дня квартира пахнет чистотой и чуть ли не блестит — Антон постарался на славу. Чем занять себя ещё восемь — девять часов он понятия не имеет, поэтому включает фоном первый сезон бумажного дома и садится за недавно написанные конспекты, повторяя теорию в сотый раз.       Время будто не идёт совсем, и Шастун мается от скуки: он листает примитивные каналы на телевизоре, переслушивает всю музыку из разных по категории плейлистов, удаляет лишние приложения с телефона, пытается уснуть на несколько часов и даже пролистывает старые детские фотоальбомы. Он, определённо, сходит с ума от безделья и ожидания.       Когда семь часов все-таки мучительно приближаются, он заказывает две средние пиццы на недавно полученные деньги и тоскливо плюхается, для разнообразия, в кресло, включая дурака онлайн. Спустя пол часа мучений и пинания хуев в дверь звонят, и Антон удивляется, потому что пиццу привезли слишком быстро. Он идёт к двери и, не смотря в глазок, распахивает её. Перед ним стоит никакой не курьер, а улыбающийся во все тридцать два Попов собственной персоной. Шастун счастливо улыбается в ответ и, не думая, набрасывается с долгожданными объятиями. Арсений обнимает его крепко и долго, не отпуская, а Антон в его руках растворяется без остатка. — Скучал пиздец. И Антону большего не нужно.       Спустя несколько минут они нехотя разрывают приятную близость и неспеша направляются в просторную гостиную. Антон располагается на засиженом за сегодня диване, и Арсений плюхается рядом с ним, осматривая знакомую комнату. — Тут как-то слишком чисто. — брюнет делает правильное умозаключение, из-за чего Шастун старается принять максимально непринуждённую позу, закидывая ногу на ногу и складывая на них сложенные в замок руки. Он выглядит до абсурда глупо, но не сдаётся и делает вид, что все так и должно быть. — Тебе кажется… — Антон звучит неубедительно, но брюнет согласно пожимает плечами, не намереваясь продолжать спор, и Шастун слазит с очка, на котором напряжённо сидел.       Парни, пропуская прелюдии, сразу принимаются за обсуждение важных дел и будущей концепции для линейки вещей Арса, что им предстоит запустить в оборот повторно. Они сразу отметают примитивные идеи, наподобие: тайдая, огромных рисунков во всю ткань и массивного диайвай декора. Сходятся на мнении, что самым ходовым товаром будут футболки, и берут это предложение в качестве основы, отбрасывая другие предложения на второй план. А в качестве стиля выбирают минимализм и для некой особенности, отличающей их бренд от остальных, решают делать каждый тип футболок с каким-нибудь каламбуром или другой прикольной смешнявкой. Арсений предлагает оптимальные варианты запуска линейки, знакомые агентства, и Антон с ним не спорит, потому что в этом, если честно, не разбирается совсем, и уже через пол часа мозгового штурма они получают готовый план действий.       В дверь начинают громко звонить, по всей видимости, специально зажимая звонок, и Шастун, бросая раздражённое «Бляяяя, пиццу привезли, пойду открою», уходит в коридор. Он открывает дверь, снова не смотря в глазок, — а кому он нахуй нужен, правильно? — и смачно бросает ёмкое «блять», что означает: я обескуражен и крайне поражён увиденному. — Это не пицца, — Антон озвучивает свои мысли и смотрит на не менее пораженного Серёжу, что держит в руках две бутылки красного полусладкого. — Сам догадался или кто помог? — Матвиенко бросает фразу, привычно усмехается и бесцеремонно проходит в комнату, перед этим сбрасывая кроссовки в разные стороны на половину коридора, — У меня пиздец! — Серёжа замечает гостя, — Здрасте.       Матвиенко глупо хлопает глазами, понимая, кто сидит перед ним, и не знает, куда себя деть, потому что не был готов к подобному — у Антона редко бывают гости. Арсений, видимо, тоже не ожидал увидеть с Антоном кого-то еще, поэтому просто смотрел в ответ. Пока парни смотрят друг на друга, Шастун тем временем глядит на них обоих, переводя взгляд с одного на другого, а затем наоборот. Картина маслом: «три долбоеба в питерской двушке». — Ээээ, — начинает Антон, — Знакомься, Серёжа, это Арс — мой друг. Арс, это Серёга — тоже мой друг. Как-то так, вроде. — Приятно познакомиться, — на эти слова Матвиенко кивает, пожимает протянутую руку и присаживается в кресло рядом с диваном, предварительно поставив обе бутылки на стеклянный стол, — Что за пиздец-то?       Серёжа мученически трёт виски и собирается с мыслями. Парни терпеливо ждут и редко переглядываются между собой. Ситуация получилась максимально глупой, но Арсения это ни чуть не смущает, и он чувствует себя вполне комфортно в такой обстановке и компании. — Я не хотел вас отвлекать, не знал, что у Антохи кто-то есть, — Серёжа решает быстро исправиться, пока остальные не поняли, и добавляет: — Дома. — Шастун, не замечая двусмысленности фразы, смотрит на Арсения, и когда тот спокойно машет рукой, мол, ничего страшного, пусть остаётся, тоже согласно кивает, подтверждая позицию друга. — Все нормально, это не так важно сейчас. Серый, ты меня пугаешь. Что у тебя случилось? — Я влюбился.       Попов улыбается, радуясь за нового знакомого, а Шастун выкатывает шары и молча стоит. В таком же молчании он разворачивается, покидает комнату и возвращается с тремя бокалами в руках. Он ставит их на стол, открывает первую бутылку и наливает красную жидкость до середины. Арсений, ничего не понимая, следит за происходящим, а Серёжа губы поджимает раздосадованно. Антон ничего не говорит и двигает стаканы ко всем присутствующим, выпрямляясь. Парни продолжают сидеть на месте, а Антон драматично стоять рядом с ними — немая сцена набирает трагические обороты. — Сначала выпьем, — все поднимают бокалы с поверхности, и когда Попов собирается чокнуться с Матвиенко, Антон строго добавляет: — Не чокаясь.       Вечер начинает все больше напоминать поминки, и Арсений запутывается в своих догадках окончательно. Парни допивают содержимое и ставят ёмкости на стол, после чего Антон все-таки присаживается и продолжает своё сольное выступление. — В кого? — В Топольницкую. — Ты в этом уверен? — Более чем.       Шастун, снова ничего не говоря, наполняет бокалы, повторяет коронное «не чокаясь» и выпивает вино залпом, что делают и все остальные. Арсений от непонимания ситуации готов волосы на голове рвать и на стены лезть, лишь бы разобраться уже. — Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит или нет? — не выдерживает Попов. — Серёжа у нас влюбляется редко, но, как говорится, метко. За всю его жизнь это третий раз. Предыдущие два закончились слишком трагично, и после каждого из них я месяцами его в порядок приводил, так что это больше проблема, чем радость. — Матвиенко поджимает губы, кивая, и оба парня его понимают и искренне сочувствуют.       Когда ребята принимаются тщательно и заинтересованно обсуждать детали Сережиной влюбленности, в дверь звонят снова. Антон нехотя сбрасывает со своих ног диванную подушку и медленно поднимается с места на пол. — Может, пиццу наконец-то привезли.       Он подходит к дверному проёму, — опять не смотрит в глазок — поворачивает замок дважды и распахивает дверь, чуть ли не сбивая стоящего за ней высокого молодого парня в спортивном костюме, который, говоря к слову, стоит без какой-либо сумки. — Вы верите в бога?       Шастун громко захлопывает дверь прямо перед носом ночного гостя, не желая ничего дальше слушать и тем более на что-то отвечать, и бьется пару раз головой о ближайший косяк. Выпустив пар, он почти спокойно возвращается к друзьям, что бурно обсуждают Топольницкую. — А пицца где? — В пизде. — А приходил тогда кто? — Хуй в пальто.       Антон раздражённо пинает горшок, в котором разрастается крупное денежное дерево, из-за этого парни косо смотрят на него, и как только он садится прямо на пол, в дверь в который раз за сегодня звонят. Снова. Антон про себя медленно считает до десяти, пытаясь успокоиться, а затем резко подскакивает на ноги. — Не квартира, а проходной двор, блять!       Шастун срывается с места за секунду и буквально бежит в прихожую. Он сносит бёдрами две тумбы, с размаху открывает дверь, не смотря в глазок уже принципиально, и орёт, что есть силы: — Я не верю в бога, идите нахуй!       Курьер, что держит в руках две пиццы, от страха подпрыгивает на месте, отдает дрожащими руками картонные коробки, пищит что-то похожее на извините, берет ноги в руки и убегает, кажется, перепрыгивая весь пролёт одним разом. Антон охуевше смотрит ему вслед, а затем виновато чешет лоб свободной рукой — неловко получилось, однако. Он возвращается в комнату с позором и пиццей. — Братан, мне кажется, тебе нужно расслабиться и отвлечься, ты слишком напряжён. — Шастун кивает, потому что, вообще-то, согласен с Серёгой, — Пошлите на крыше посидим какой-нибудь? — парни задумываются. — Погнали, и побыстрей, а то Антон начнёт убивать, если кто-нибудь ещё раз в дверь позвонит.       Все со всем согласны, всех всё устраивает. Они, по очереди, из горла допивают оставшееся вино, вторую бутылку убирают Шастуну в рюкзак, туда же кладут клетчатый плед, проверяют наличие телефонов в карманах, хватают лежащие на диване тёплые пиццы и выходят из комнаты теперь уже всем составом, а не в лице Антона.       Шастун закрывает дверь, трясет головой, выбрасывая ненужное сегодня раздражение, и запрыгивает к друзьям в лифт. Они спускаются на первый этаж, выходят из подъезда и направляются в сторону пятиэтажек, что находятся не очень далеко от его новостройки. Дома выглядят старо, но тем не менее довольно привлекательно. Светло-оранжевые или ярко-коричневые стены, интересные, замысловатые фасады, винтажные оконные рамы и знаменитые парадные — это душа северной столицы России. Арсений этот город любит всем сердцем и ни капли не жалеет, что переехал из Сарагосы именно сюда. Антон тоже не жалеет, потому что тут он встретил Арса.       Минут через пятнадцать ходьбы они подходят к одному из домов, и Матвиенко достает из кармана связку ключей. Парни удивляются, но ничего не говорят, и следуют за другом в парадную. Изнутри здание выглядит ещё привлекательней, потому что явно хранит в себе какую-то интересную историю. Они поднимаются на пятый этаж и проходят в открытую Серёгой дверь, попадая на крышу.       Ночной город с высоты выглядит до безумия красиво: в соседних домах горят окна, редкие машины медленно передвигаются по дорогам, а фонари и яркие неоновые вывески мягко освещают улицы. Живописность момента захватывает всех без исключения, заставляя, смотреть вокруг с восхищением. — Как тут красиво, — поражается Антон, а все завораженно кивают, не отрывая глаз от сложившегося пейзажа — они пьяны не только от вина, но и от вида. Вокруг тишина и спокойствие. Такие удивительные дни хочется записывать на видео и пересматривать каждый раз, когда тебе плохо или чего-то не хватает, чтобы душу отвести и успокоиться, наслаждаясь тёплыми воспоминаниями. — Какое небо…       Попов всматривается в каждую деталь, пытается запомнить все до мельчайших подробностей, сохранить в памяти этот день и его атмосферу. Арсений любуется городом, а Антон любуется Арсением, и сердце бъется через раз. Он не знает, что его восхищает больше — удивительный вид или удивительный Арсений. — Уронит?       Антон брякает это, не подумав, и надеется, что не испортил Арсению момент, потому что это самое последнее из того, что он хотел бы сделать. Поцеловать Попова — да, обнять его и провести так всю ночь — да, поднасрать и изгадить атмосферу — нет. Однозначное и уверенное нет. — Дурак? — Арсений делает небольшую паузу, и Антон проваливается, думая, что все-таки накосячил жёстко, — Тут, вообще-то, ночь на ладони.       Антон расслабляется и выдыхает. Момент не испорчен, Попов не злится и продолжает его тупость, а значит, не всё потеряно и у Антона есть все шансы не опозориться, что очень даже спорно — он ведь чемпион мира по позору. — Ну не знаю, как тебе, а мне кажется, что нас не догонят. Усек? — Усек — ухмыляется. — Харе голубиться, бухать пошлите лучше, — Антон боялся, что своей глупостью испортит момент, но бояться нужно было не себя, а встревающего куда не надо Матвиенко, который сделал работу Шастуна куда лучше.       Парни тяжко вздыхают, подходят к Серёже, что открывает бутылку, и садятся рядом с ним на плед. И если Антон с Арсением пьют понемногу, делая за вечер по два — три глотка, то Матвиенко допивает все содержимое в одиночку и к часу ночи набухивается в хлам бутылкой красного полусладкого. Парни всячески пытаются за ним уследить, но получается, если честно, не очень: Серёжа разбивает лоб, разбивает телефон и успевает скинуть с крыши кусок черепицы. Матвиенко в срочном порядке решают отвести домой и уложить спать, пока он ещё чего не натворил. Они тащат его до квартиры Антона, еле разувают и волочат по полу, собирая его телом все углы из возможных. В два часа Серёга уже храпит в обнимку с диванной подушкой, а парни пьют на кухне чай — как по-старчески. — Отличный сегодня день, — медленно тянет Арсений, смакуя слова и пробуя их на вкус, и остаётся довольным. Довольным всем, и даже пьянющим Серёжей.       Попов серьёзно уходит в себя, перебирая все события ближайших двух месяцев, и понимает одно: Антон принёс в его дни счастье. С появлением этого человека в его жизни изменилось абсолютно все. Он улыбается прохожим, берет от моментов все, радуется любым мелочам и проводит свободное время не в одиночестве, а с друзьями, которых у него не было уже давно. Пусть друзья и не новые, если не брать в расчёт Матвиеныча, зато самые лучшие, понимающие и родные. Он проводит рабочие, а точнее все возможные, дни с Шастом, переписывается вечерами с Позовым, а по выходным созванивается с Оксаной, и все идёт своим чередом и так, как нужно. Арсений возвращается в тот ритм жизни, в каком жил до потери памяти, и ни о чем не жалеет. Ему нравится чувствовать себя живым, свободным и защищённым, потому что он, наконец-то, не один. Раньше он не хотел вспоминать прошлое, а сейчас делает все для того, чтобы это случилось. Он хочет помнить все, в особенности, про Антона, потому что это является частью его настоящего и будущего. — Пожалуй, соглашусь. — спустя минуту тишины произносит Шастун, выводя Арсения из размышлений. Попов в ответ улыбается, смотрит на него тепло и светит. — Пошли спать, а…       Антон ничего не отвечает, улыбается тоже и кивает. Они поднимаются из-за стола и направляются в комнату, периодически скромно переглядываясь. От них веет теплом и трепетом, и от этого крышу сносит обоим. Они даже не обсуждают, где будет спать Попов, а просто идут в комнату, расправляют кровать и ложатся неприлично близко. Антон закидывает свою руку на талию брюнета и утыкается лбом ему в грудь, мягко шепча: — Сладких снов. — Доброй ночи.       Парни, восхищенные сегодняшним вечером, мирно засыпают, посапывая, и не догадываются, что Матвиенко в соседней комнате укрывается целлофановым пакетом, в котором недавно принёс вино.