Стань моим шрамом на теле

      Арсения кроет пиздец — Антон у него из головы даже покурить не выходит, потому что поселился там слишком глубоко. У Арсения все об одном да потому, и голова кругом идет. Он думает о парне постоянно: когда смотрит в зеркало — Антон всегда оказывается за его спиной, когда лежит дома в своей кровати — чувствует прятное, призрачное тепло рядом со своим телом, даже когда спит — видит сон с участием Шастуна, вспоминая некоторые детали прошлого, и бесится неимоверно, потому что того рядом нет. Попов помешался, и с ума сходит семимильными шагами, спускаясь прямо в пропасть, что имеет имя собственное. Пытается забыть, отпустить, не думать, успокоиться, и каждый божий раз жёстко проебывается. Антон рядом с ним постоянно, пускай и образно, но это раздражает до скрежета зубов, потому что Арсений знатно заебался уже, честное слово. Он хочет жить спокойно, тихо, не будоража свой мозг ежесекундно одними и теми же мыслями, да не получается — имя Антон в груди эхом отдаётся и ребра ломает.       Антон рядом утром, днем, вечером и ночью, иногда даже реально рядом, и Арсения коробит вдвойне. Шастун резко заполняет все свободное пространство как в голове, так и в члене, потому что тот с недавних пор колом стоит двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Стоит и падать не хочет, даже если все мысли в старых бабках, пережёванной еде и мёртвых собаках.       Дрочить на Шастуна он начинает следующим днем после того, как утром возвращается с мини попойки на крыше. Арсений, уже у себя дома, возбуждается от постельной сцены в фильме и сразу достает все принадлежности для плотских утех, потому что может себе позволить. Сначала дрочит медленно, отключаясь от мира, а потом, почему-то, резко вспоминает сонного Антона, и внизу живота слишком сладко тянет, что сопротивляться смысла нет. Рука за доли секунды набирает космическую скорость, и буквально через минуту парень ярко кончает в кулак, представляя себя школьником в пубертантный период. Арсений старается не думать о том, что произошло, потому что что было — то, как говорится, прошло, и списывает бурную реакцию организма на недавнее очарование ночными видами Питера и чуть-чуть видами Антона. Обе личности в голове Попова, посовещавшись, решают отнести случившееся к чистой случайности и ставят на этой теме табу — последующие, слишком уж частые, разы не рассматривают вовсе, откидывая их в папку «посмотреть как-нибудь потом (читать, как: никогда)», и принимают действительное за должное.       Арсений твёрдо для себя решает, что это шалят гормоны, и ему бы простого, человеческого — потрахаться, и с кем уже даже неважно. Затем он очень долго всё повторно обдумывает, взвешивая все «за» и «против», и приходит к выводу, что все-таки важно. Он отлично понимает одно, когда открывает Америку: если трахнуть, допустим, столб, то эрекция на Шастуна не пройдёт, что очень, кстати, жаль. С этими мыслями он пытается ужиться, но получается, к великому сожалению, только зарыться, да поглубже.       О симпатии или, не дай бог, влюблённости в парня даже не задумывается — он шесть лет назад любил уже и ему этого достаточно. Ту интригу он относит к юношеской травме — это как детская, только намного серьёзнее, ну вы понимаете — и старается о ней не вспоминать, даже если речь идёт о его смерти, а к виску приставлен пистолет. Девушка, с которой Попов встречался, поступила крайне мерзко и недопустимо: выкинула всю огромную коллекцию комиксов Marvel, заявляя, что ему пора повзрослеть и не заниматься хуйней в свои двадцать два — Арсений, как его и попросили, ничем таким заниматься не стал. Он просто собрал все её монатки и выставил их за дверь, а вместе с ними и квартиру на продажу. Елизавета ушла из его жизни быстро, а вот шрамы после её ухода остались — утрата коллекции до сих пор снится ему в кошмарах. После того случая Попов не влюбляется, потому что так за свое сердце спокойнее, геморроя меньше, а ещё человека подходящего нет, ответственность слишком большая, да и некогда ему, плюс звезды что-то не сходятся и… ещё тысяча причин «почему», которые оспорить никому не удастся, хоть убейся.       Арсений решает к Антону, как минимум, подкатить, а, как максимум, затащить в постель и жёстко выебать, ну или попросить жёстко выебать себя, там уж как пойдёт. Он намерен действовать опрометчиво и быстро, пока смелость есть, поэтому, собираясь с духом, берет свои парадные, счастливые трусы и идёт в душ с надеждой — хорошо хоть не с Елизаветой — на прекрасный секс. Попову желательно бы что бы он был не последним, а то мало ли, вдруг Антон его энтузиазма не разделит и пропишет между глаз, быть может, и между ног, что не очень прикольно. В душе (читайте, как хотите) Арсений молится, все же, на благоприятный исход событий. *       Антон Шастун не сталкер, не больной и абсолютно точно не любит Попова по-настоящему — так, интерес на пару месяцев, не больше. А ещё Антон Шастун, помимо этого, пидор и бессовестно пиздит, проще говоря, он — пидор-пиздабол, потому что его нехило так кроет. Цунами, что он недавно назвал Арсением, превышает отметку в шесть баллов и бьет наотмашь, снося на своём пути хрупкие стены самообладания, построенные Шастуном из слез и страданий. Оно действует наверняка — ничего и никого не жалеет, губит и рушит то, что строилось годами. Антон старался себя контролировать, старался держаться от всего этого подальше, пытался спастись, но в итоге сдался. Силы бороться закончились, а вот на отрицание, в первое время, — нет, и Антон сдался дважды.       Антон Шастун наивно и по-детски влюблен. Ему от чувств, что глубоко внутри сидят, кто-то тело на куски разрывает и сердце до боли сжимает. Он, спустя время и, наверное, рукава, в этом себе открыто признается и мечтает ночами об Арсении, таком свободном и близком, а лучше вообще своём. Думает, вспоминает и грезит, потому что хочет, потому что может.       У него такого никогда не было и, скорее всего, больше не будет, потому что Арсений пиздец одним словом. Он во всем слишком: слишком красивый, слишком умный, слишком хороший, слишком недоступный и слишком родной. Антону плохо и обидно до жопы, ему бы сказать Попову: «У меня сердце без тебя не бьётся, может, вылечишь его?», да не может, потому что «если» в два раза больше чем «слишком». Шастун сомневается по поводу и без в каждом своём действии — а вдруг Арсений его не поймёт, что тогда? Тогда Антону лопату в руки и белые тапочки на ноги, и вперёд копать яму, чтоб потом в нее же и зарыться, потому что он банально не переживёт.       Он хочет быть ближе, хочет сделать какой-нибудь первый шаг, но боится до чёртиков облажаться, потому что его с Арсением связывает очень многое, и если что-то вдруг пойдёт не так, то они друг друга потеряют — а Шастуну это нужно меньше всего на свете. И если бы перед Антоном встал выбор между любым видом общения с Поповым и сохранностью всего человечества, он, не задумываясь, выбрал бы первое, ведь эта чаша весов значительно перевешивает вторую, где находится все остальное. Он влюблен, и это никакая не проблема.       Ему нравится думать о Попове во время привычных действий, нравится вспоминать его черты лица, характер, манеры поведения, нравится просто знать, что тот жив и может дышать полной грудью. От этих мыслей на душе спокойно и тихо, ведь Шастун, абсолютно точно, в своих чувствах уверен, как никогда раньше — то, что происходит с ним сейчас, бывает только раз в жизни и больше не случается, что бы не произошло. Любовь — она на всю жизнь, она — одна.       Антон обязательно будет действовать, будет, но как только ему выпадет шанс, луна войдет в созвездие скорпиона и рак на горе свистнет — не раньше. Однако, судьба, видимо, с ним играет злую шутку и, определённо, его слышит, потому что воскресным днем в дверь кто-то начинает сильно долбиться, отвлекая от размышлений, и Шастун от чего-то уверен, что пришёл именно Арсений. Так, по классике жанра, и случается, и через пару мгновений Антон в упор смотрит на Арсения, Арсений на Антона, между ними проходит искра и, как говорится, буря с безумием.       Попов на пороге, почему-то мнется, и стоит, словно не родной, думая о чем-то важном и своем. Он переступает порог, наклоняется к кедам, чтобы их развязать и разуться, но быстро бросает эту затею, поднимаясь и смотря на Шастуна очень серьёзным лицом, нагоняющим общую — для тараканов в голове Антона, точно — панику и всеселенский ужас, что коленки непроизвольно подгибаются, наровясь повалить парня с ног. Шастун такого не хочет, потому что Арсений, не дай бог, подумает, что это от его неземной красоты, и зазвездится в край. Не то что бы Попов не ахуенный — это ведь всем известный факт, просто говорить ему об этом Антон боится. — Потрахаемся? — Шастуну кажется, что он находится где-то во вселенной своего прекрасного сна, потому что наяву такого быть, абсолютно точно, не может. Он ещё раз переспрашивает, не веря происходящему, и боится, что ему, все-таки, это кажется, — Может, переспим?       У Арсения лицо не меняется — как было серьёзным, так и осталось, а у Антона мина выражает не меньше пятидесяти эмоций за раз, потому что, ну, вы слышали вообще, что он предлагает? Шастун хочет переспросить ещё раз, но тормозит, понимая, что примут его за конча или торчка, и что хуже, он не знает. Антон мечется от: захлопнуть дверь к хуям, чтобы их дружба не полетела в тартарары, и наброситься на него с поцелуями первым, потому очень, вообще-то, хочется Арсения себе и в себе, причём давно, ведь неделя — тоже срок. Из двух вариантов он выбирает, отключая голову, второй и резко впивается в розовые губы напротив.       Все происходит слишком быстро и неожиданно для обоих, но спустя пару мгновений они уже жмутся друг к другу, соприкасаясь всеми частями тела, запутываясь в чужих волосах и медленно сходя с ума. Арсений сразу охотно отвечает, толкается бёдрами в горячее тело, щупает все, до чего может достать, и наслаждается каждым касанием губ, каждым вздохом и реакцией, что Шастун непроизвольно понимает: Арсений последние две минуты не шутил. Антон в арсовых руках поддатливый, внимательный, отзывчивый и Попова ведёт прямо в сторону пропасти, что он про себя называет Тошей. Они исследуют языками каждый миллиметр полости рта, кусают раскрасневшиеся от поцелуев губы и иногда бьются зубами от переполняющих чувств, забывая себя контролировать и иногда тормозить.       Арсений толкается пахом увереннее, и Антон, рыча, как зверь, тянет брюнета по коридору в сторону спальни, где, на удивление, он недавно прибрался. Тот еле успевает разуться, но послушно идёт за другом (?), стаскивая по пути обувь и снося своей пятой точкой какое-то барахло на тумбе в прихожей. Попов уже хочет его взять до скрежета зубов, до поломанных пальцев и до хруста костей, потому что Антон необычный и его просто хочется. Он всегда найдёт о чем поговорить, сможет в любой момент удачно пошутить, часто несёт чушь несусветную и никогда, абсолютно никогда, не ставит чёртовы точки в конце сообщений, раздражая Арсения, — он такой привычный, но, при этом, всегда разный. Антон просто не такой, как все остальные — факт.       Они врываются в комнату ураганом, громко хлопают дверью и резко валятся на кровать, продолжая непрерывно целоваться. Арсений лежит прямо на Антоне, зажимая своим телом, беспорядочно шарит руками и вызывает из чужих уст приятный стон. Шастун в долгу не остаётся и кладет свои руки на круглый зад, с удовольствием его сжимая. Брюнет из-за напора отрывается от желанных губ и дышит куда-то в шею, понимая, что держаться становится невозможным и ему бы уже поскорее да поглубже. — У тебя есть… — договорить ему не даёт умелая рука, что смело переместилась с пятой точки на пах. Антон давит на готовый к бою член, трет его через два слоя ткани и стонет от своих же действий, ибо силы на пределе, — Презервативы и… — он снова запинается, чувствуя, как медленно растегивается ширинка, и учащается сердцебиение, — Смазка, потому что я… — поцелуи в шею его окончательно распаляют, и Арсений уже не может и слова связать, потому что ему хорошо, что пиздец и башню сносит. Он хочет одного, и это одно лежит под ним, вытворяя удивительные вещи. — Ща, — Антон резво спихивает с себя Попова и на больших скоростях летит к комоду, доставая из него упаковку презервативов и использованную наполовину смазку. От последнего Арсений выгибает бровь, не понимая, какого хуя вообще происходит и зачем Антону лубрикант для анального секса. Не просто же хуй дрочить, правильно? — А чего ты так смотришь, думаешь натурал бы так быстро согласился на секс с мужиком?       Шастун стоит у кровати и внимательно изучает Арсения, запоминая его в этот момент, откладывая в закромах памяти, который без стеснения лежит на простыни и широко раздвигает ноги. Дышат оба с перерывами, потому что то, что происходит в данный момент времени, пару месяцев назад бы не уложилось в голове. Никто и подумать не мог, что их дружба перерастет в это и они будут на трезвую трахаться среди белого дня в квартире одного из них, а сейчас все происходит в реальности, и от этого Земля, кажется, начинает вращаться в другую сторону. Им дышать от этого тяжело, не то что думать, поэтому о будущем как-нибудь потом. — Я действовал наверняка. — Антон тепло усмехается, и внутри брюнета что-то медленно плавится, заставляя сердце биться чаще, — И я хотел не спросить у тебя про наличие этих предметов, а сообщить, что у меня все это есть с собой, потому что я понадеялся, но мысли как-то перепутались, и я сказал то, что сказал. — Продолжим беседовать или приступим уже к делу? — Шастун делает вопросительное лицо и ждёт ответа, но вместо него получает вызывающую улыбку, и понимает все без лишних слов: уже пора.       Антон крадется к нему, как кошка, и медленно забирается поверх бёдер, чувствуя чужую эрекцию, он от удовольствия глаза закатывает и простынь со всей силы в кулак сжимает. Арсений скалится и обрывисто вздыхает, хватает блондина чуть ниже бёдер и резко переворачивает того на спину. Он, не медля, спешно стягивает его футболку, путаясь в куске ткани, и принимается к изучению молодого, ещё не тронутого им, тела. Антон красивый: немного худой, но, тем не менее, с рельефным телом, ярко выраженными косыми мышцами живота и прессом, со светлой, почти мраморной, кожей и еле заметной полосочкой волос под пупком, — он своим горячим видом разума решает. А ещё он красивый не только, потому что природа наградила, но еще и потому что лежит совершенно открытый и доверчивый. Антон Арсения притягивает, полностью в себя поглощает, словно пески зыбучие, и шанса на спасение не даёт, от того Попова и мутит — он ведь уже в Антоне весь и одним разом точно не обойдётся. Он, словно зависимый, будет искать Шастуна в других и совершенно точно знать, что не найдёт, потому что таких, как он, больше нет и не будет — в его жизни уж точно.       Арсений целует каждый участок тела, что попадается ему на глаза, лижет, кусает соски и лезет рукой под серые спортивки Антона. Его член крепко стоит, истекая естественной смазкой, и явно просит внимания, поэтому Попов, без доли сомнений, начинает плавно надрачивать, попутно оставляя засосы. Шастун в его руках плавится весь, мечется, куда от приятных касаний уйти не знает и стонет сладко-сладко. Руки бессовестно блуждают под футболкой, и Антон, негодуя, решает Арсения немного раздеть и стягивает с него лёгкую футболку. Тянет брюнета за волосы на себя и целует мокро. Попов рычит и отрывается от распухшихся губ, хватается за край штанов, резко стягивает их и наклоняется к паху. Сначала он неглубоко берет в рот, посасывая головку, и помогает себе правой рукой, что аккуратно перемещается от ствола к яичкам, а затем расслабляет горло и насаживается на всю длину. Шастун удивлённо ахает, цепляется за лежащее рядом покрывало и гортанно стонет. Арсений смотрит на него из-под опущенных ресниц и улыбается прямо с членом во рту. Он продолжает свои манипуляции ещё пару минут, после чего переходит от детородного органа к яичкам, с каждым движением языка спускаясь все ниже и ниже к анусу. Он долго вылизывает Антона изнутри, неглубоко проникая языком, и уже собирается открыть баночку с лубрикантом, но его тормозит, потому что его останавливает Шастун. — Нет. — от этих слов Попова клинит, он не понимает, что сделал не так и что вдруг случилось с распаленным Антоном, — Так не пойдёт. — Арсений давится собственной слюной, которая стекает по подбородку, — То, что ты заявился ко мне с этим предложением, еще не означает, что ебать, из нас двоих, будешь именно ты. Я считаю, что чья квартира — тот и сверху!       Арсения клинит дважды: он глупо хлопает ресницами, осознавая, что ему только что сказали, и ахуевает, ибо, с хуя ли? Но возразить и хоть слово — да и не только слово — вставить ему не дают и резко тянут на себя. У Попова в голове случается переворот, — хорошо, что не дворцовый — от которого ему, почему-то, очень приятно. Он вдруг понимает, что возбуждается, когда кто-то им властвует, и полностью расслабляется, доверившись Шастуну. Антон стягивает с него джинсы и уверенно переворачивает на живот, ставя в коленно-локтевую и широко раздвигая чужие ноги. Он мягко оглаживает обе круглые половинки, а затем открывает лубрикант, набирая немного на ладонь и интенсивно растирая обеими руками, чтобы согреть, размазывает по напряженному входу и плавно вставляет один палец. Арсений под ним угрем извивается и тихо поскуливает. Он четко даёт понять, что одного пальца уже маловато, и Антон вставляет второй, а за ним, почти сразу, и третий, хорошо растягивая. Когда Попов полностью готов к проникновению чего-то крупнее пальцев, он шелестит фольгой от презерватива, что раскатывает по крупному члену, снова набирает смазку, повторно распределяет по напряженному входу, а затем и по собственному органу, и мягко входит на половину. Арсений затихает на мгновение, но потом, слишком ласково для дружеского секса, произносит: — Продолжай. И побыстрее, пожалуйста.       Шастун теряет голову, и начинает размашистыми движениями толкаться в узкий проход. Они оба несинхронно стонут, набирая быстрый темп, и, кажется, теряются во времени и пространстве. Попов не замечает, когда Антон начинает ему быстро дрочить, не помнит, как срывает голос от приятных прикосновений к простате, как сам кончает, и не соображает, когда Шастун, последний раз толкнувшись, падает рядом на кровать. Арсений ещё несколько минут приходит в себя, считая, что секса лучше у него еще не было, и хриплым голосом произносит: — Э, спасибо? — скорее спрашивает, чем утверждает, но Антон и бровью не ведёт. — Обращайся, дружище, всегда рад помочь.       Блондин отвечает обессиленно и зарывается лицом в подушку, Попов решает, что сейчас торопиться ему некуда и ложится рядом. Антон привычно закидывает на него свою руку и тянет ближе к себе, чтобы почувствовать ещё разгоряченным телом такое необходимое тепло. Арсений не сопротивляется и льнет, что есть силы. — Знаешь, — вдруг начинает Шастун, от чего брюнет вопросительно поднимает голову с подушки, — Как говорил мой дед, был бы хуй — жопа найдётся. — Попов не знает, плакать ему или смеяться, потому что парень напротив говорит подобную хуйню с серьёзным лицом не первый раз, и как реагировать на это, никто из них ещё не разобрался. — Он серьёзно так говорил? — Нет. — разумеется, что нет, это ведь Антон Шастун — король бредятины и чуши несусветной, и ожидать большего от него не стоит, — Давай-ка лучше спать.       Сразу после этих слов он закрывает глаза, будто вообще ничего не говорил, и впадает в дремоту. Арсений мимолетно улыбается этой картине и, пристроившись очень рядом, следует шастову примеру, быстро засыпая.

***

      Антон просыпается вечером в постели один, чуть позже замечая, что не только в постели, но и в квартире в целом. Арсений ушёл, забрав с собой вещи и, кажется, свой аромат тоже. В помещении без него непривычно пусто и одиноко, Шастуну кажется, что его обокрали, причём не буквально, а метафорически — в сердце ещё более пусто, чем в питерской двушке. На душе будто тяжелый груз лежит, и Антону такое не нравится от слова совсем, потому что это не к добру, он знает наверняка. О присутствии тут Арсения и недавнем сексе с ним свидетельствуют лишь смазка на кровати, использованный презерватив на полу да следы от обуви в прихожей. На Антона пустота давит, и все его розовые мечты о каком-то продолжении их общения, если не разбиваются вдребезги, то, определённо, трещат по швам. Он отчётливо понимает — для Попова это столько не значит, сколько для него, и он им просто воспользовался.       Разовая акция Попова его в восторг не приводит — она только все усугубляет. Шастуну от всей ситуации тошно, потому что не такого он хотел. Ему нужно было тепло рядом, искренняя забота и понимающий человек, на которого всегда можно положиться, а не унижение и разочарование в том, кто для тебя является идеалом. В каком-нибудь уголке земли сейчас точно гремит гром, сверкают молнии и начинается шторм, потому что Антон злится, злится и на Арсения, и на себя в частности. Он не должен был этого допускать, не должен был пускать его, но допустил, разрушая надежду и хрупкие взаимоотношения.       Дни блондина летят отчаянно и одиноко. С каждым заходом солнца его возмущение и обида растут в геометрической прогрессии. Он срывается на прохожих, кроет их матом, пинает лежащие на полу вещи и, когда совсем ломает, кричит в подушку, на которой всегда спал Арсений, чтоб обиднее было вдвойне. Его начинает раздражать все, что движется, а все, что не движется, он двигает собственноручно и злится уже на это, убивая последние нервные клетки. Однако никогда не опускает руки и не сдаётся, чего бы ему это не стоило.       Шастун пытается все исправить, наплевав на собственные чувства и забив на недавний инцидент: звонит на выученный наизусть номер каждый день, стучится в квартиру на знакомом адресе, пишет десятки сообщений с попыткой разобраться и в лепёшку разбивается, лишь бы чего-нибудь добиться, но получает банальное и ровное ничего. Последнее «Арс, давай просто все обсудим и решим, и, если понадобится, больше вообще не будем никогда это вспоминать, только, пожалуйста, ответь…», написанное четыре дня назад, остаётся неотвеченым, и Антон перестаёт пытаться спасти то, за что должны бороться двое, потому что он, вообще-то, не каменный и унижаться постоянно не может. У него есть какая-никакая гордость, он живой человек, способный чувствовать боль, обиду и разочарование, он так же умеет забивать хуй и показывать свое безразличие. Если Арсению это не нужно, то Антону и подавно, потому что игра в одни ворота — это не игра вовсе, а бессмысленная трата времени, которое, к сожалению, не бесконечно и летит слишком быстро, чтобы убивать его впустую.       Попову, на самом деле, ничуть не лучше, чем Антону. Он каждый раз сжимает кулаки до побеления костяшек, когда видит на экране входящий звонок от одного абонента, каждый раз с болью читает любое, пришедшее от Шастуна, сообщение, и каждый раз с чувством огромной вины его игнорирует. Арсений знает одно — он мудак, но пусть он лучше будет таким в глазах Антона, чем человеком, что даёт надежды, оправдать которые не может. А ещё Арсений точно знает второе — что своим поступком он эту надежду, как раз-таки, дал и сразу слился, боясь ответственности.       Он думает о Шастуне днем, в обед, ночью, корит себя за содеянное, пытается отвлечься, выкинуть его образ и все мысли о нем из головы, и всегда проебывается. Настойчивую мысль о влюбленности, что вихрем проносится в подсознании каждый час, он так и не рассматривает в должной мере, потому что дико боится. Боится признаться, привязаться, привыкнуть, раствориться в человеке полностью, а потом остаться ни с чем и у разбитого корыта. Ему бы встать гордо, собрав всю силу в кулак, произнести вслух: «мне, блять, нравится Антон Шастун!», и дело с концом, да он не может, потому что не привык к такому. Это все слишком ново, слишком непривычно и вводит в ступор. Арсений другого выхода, кроме как продолжить игнорировать Шастуна и оборвать с ним связи, не видит, поэтому свою игру продолжает, терзая и себя, и его заодно.       За две недели они встречаются друг с другом лишь однажды, когда Антона ставят сопровождающим к судну Арсения — они пересекаются взглядами и быстро отводят глаза, чтобы себя ещё больше не разбивать. Попов смотрел виновато, ему очень хотелось сорваться с места, подбежать и извиниться, загребая в крепкие объятия, а Антон с режущей горло тоской и непониманием, чем он заслужил такое отношение к себе и что сделал не так.       Эта встреча меняет многое и переворачивает всё с ног на голову: теперь бегают не от Шастуна, а бегает он. Желания видеться и что-то обсуждать больше нет, вместо него появляется отвращение, сжимающее ребра. И если теперь Арсений решится на разговор, то на него не согласится уже Антон, потому что он натерпелся достаточно и больше не собирается точно.