Стань моим шрамом на теле

      Антон спешно натягивает чёрные джинсы, а затем поправляет такого же цвета пиджак, под которым надета белая рубашка, и обувается в белые кеды. Пару раз пшикает на себя любимый одеколон и покидает квартиру, попутно вызывая такси на адрес авиакомпании. Он выходит на улицу, где его уже ожидает машина, надевает наушники и ненадолго отключается от мира и происходящего в целом, спокойно засыпая и откидывая голову на боковое стекло автомобиля.       Жизнь Антона за последнее время течёт размеренно и слишком однообразно, так как ни с кем, кроме Серёжи, он не общается. Без присутствия Арсения в обычных буднях как-то скучно и тоскливо, но Шастун смиренно это терпит, посылая чувства и мысли далеко нахуй, чтобы свежие раны не болели. Он больше никому не названивает по сто раз на дню, не пишет десятки глупых сообщений и, как кажется ему самому, никому своим присутствием уже не мешает — Антон, должно быть, делает большие успехи. Им, вроде бы, теперь никто не пользуется, его, вероятнее всего, больше не задевает чей-то игнор и он, наверное, с этим всем справляется — гордо и мужественно. А ещё, помимо всех этих успехов, он бессовестно всем врёт: Серёже, коллегам, окружающим его людям и, что самое главное, самому себе. На душе чересчур гадко, будто кто-то поднасрал, и хочется отпиздить пару-тройку прохожих, чтоб жизнь, как и ему, мёдом не казалась, а лучше дать пизды самому Арсению, потому что он, наверное, даже на часть не догадывается, какую боль принёс своим поступком.       Мало того, что Попов начал ему сильно нравиться, так он ещё и был лучшим другом с детства, который Тошу понимал без слов, холил, лелеял и от всех невзгод собственной натурой огораживал, давая мальчику почувствовать себя полностью расслабленным и защищённым, как это, обычно, делал раньше папа. Попов всегда был рядом, когда нужен, и должен был быть рядом именно сейчас, потому что как-никогда необходим, но не может, ибо для собственной необходимости вырыл в чужой — родной — жизни яму под своим именем. По иронии судьбы, он разбил не только сердце Антона, но и, когда-то давно, маленького Тоши. Шастун не знает, куда подевался его «Алс», и что с ним случилось, не догадывается тоже, потому что от прежнего Арсения остались только чистые, как океан, почти синие, искренние глаза и нос кнопкой.       Жизнь, на самом деле, штука очень сложная: и пока кто-то ей наслаждается, кто-то с горечью смотрит на то, как их хрупкий мир, который строился годами из разных моментов и коротких происшествий, рушится и падает обломками к ногам, рассыпаясь мелкими осколками, пронизывающими до костей нежную кожу резкой болью. Разрушить эту систему всеселенского масштаба никому, к счастью или сожалению, не суждено — радость и горе существуют в равном балансе, потому что на каждое действие есть свое противодействие. Сначала жизнь наделяет тебя счастьем, а потом безжалостно его отнимает, оставляя ни с чем, и Антону это, как никому другому, хорошо знакомо.       Он с ранних лет какой-то бедовый. Сначала теряет отца, которого убили при нападении на организацию, потом такого необходимого друга, затем выросшую вместе с ним старую собаку, и в конечном счёте снова Арсения — от последнего неприятно дважды, потому что ушёл из его жизни он именно столько раз. Антону плохо хотя бы от того, что Попов мог бы заменить всех, но в итоге всем приходится заменять его — и это парадокс, а от всего остального ему просто обидно.       Такси останавливается у чёрного входа здания авиакомпании, в котором сейчас, кроме рабочего персонала, никого нет, потому что Павел Добровольский — владелец всей фирмы — решил устроить двенадцатого августа, в день военно-воздушных сил России, всем выходной и пригласил на что-то напоминающее корпоратив. Антон встаёт у привычной лавочки и плавно закуривает, дожидаясь дорогого друга, которого он решил позвать с собой, потому что Стас разрешил.       Серёжа появляется из-за угла ровно в назначенное время и подходит к уже докурившему Шастуну, здороваясь. Они, решив много не розглагольствовать, направляются внутрь здания. В стенах авиакомпании почти ничего со спонтанным выходным не изменилось: так же снуют работники, слышен общий гул и приглушенная музыка — из необычного только то, что нет вечно недовольных пассажиров. Парни вальяжно движутся в сторону стола с напитками и тормозят, когда доходят до своей цели. Они мирно болтают, не обращая ни на кого внимания, до тех пор пока одного из них не окликают. — Антон! — звучит где-то из-за спины знакомый голос, и парень неспешно поворачивается, пытаясь определить человека звавшего его. Когда он находит в толпе весёлого Диму, идущего бок о бок с Оксаной, улыбается тепло, потому что увидеть их тут не ожидал, но тем не менее очень им рад. — Привет! — парни охотно здороваются, Антон обнимает Суркову, нежно обхватывая двумя руками, и зовет к себе жестом правой руки Матвиенко, — Знакомьтесь, — указывая на подошедшего друга, произносит Шастун, — Это мой друг Серёжа, а это, — показывая уже на своих знакомых, продолжает, — Оксана и Дима.       Серёжа, поздоровавшись с Позовым, начинает диалог с Сурковой, и пока они общаются, Дима решает поговорить с Антоном наедине о том, о чем хотел поинтересоваться уже давно. Они быстро выпивают по бокалу шампанского, и мужчина аккуратно начинает: — Антон, а как там Арсений?       В эту секунду Шастун моментально мрачнеет, снова и снова прокручивая в голове события прошедших двух недель, и тяжело вздыхает, потому что неприятно до скрежета зубов. Он считает мысленно до десяти, чтобы на Диму не сорваться, потому что тот не виноват, да и портить впечатление не хочется, и суёт руки в карманы, сжимая кулаки и отвлекаясь от шума в мыслях. — Я не знаю, Дим, сам у него и спроси, он, наверняка, тоже где-то здесь. — Позов его не понимает и только брови свои хмурит. — Вы с ним что, поругались? — Да, но говорить об этом я не хочу, извини, можешь у него спросить, вдруг расскажет. — Антон глупо и наивно верит в то, что, все-таки, не расскажет, ибо он не хочет, чтобы кто-то еще знал, что им бесплатно и так легко воспользовались, удовлетворив свои потребности. — Хорошо, я тебя понял, ну тогда, до встречи? — Ага! — бросает напоследок Антон, не разворачиваясь, и уходит в сторону уборной. Дима тоскливо смотрит ему вслед и поджимает губы: он Попова хорошо знает, и что тот натворил ему неизвестно.       Антон влетает в туалет ураганом и тормозит только тогда, когда добирается до раковины. Он всматривается в своё отражение и хмуро сводит светлые брови к переносице — то, что он видит, ему очень не нравится. Из зеркала на него смотрит высокая, худая фигура, лишь отдаленно напоминающая человека, с пустым взглядом и безэмоциональным выражением лица, и это до чёртиков пугает. Шастун не на шутку за себя боится, потому что таким мёртвым он себя ещё не видел никогда. Где всегда радостный мелочам, позитивный и черезчур живой парень, Антон, где он?       Быстро умывшись ледяной водой, парень не спеша выходит из уборной и ищет взглядом своего друга, но натыкается, как назло, совсем не на него. В него упираются пристальные, глубокие, словно океан, глаза, в которых эмоции ураганом вертятся и наружу выбраться пытаются. Антон смотрит в ответ, взяв всю мужественность в кулак, и лишь руки предательски дрожат, напоминая о слабости. Он глядит в них с обожанием и тоской, хотя должен был с неприязнью и ненавистью. Он хотел бы показать всю свою обиду и боль, лежащую грузом в лёгких, но не показывает, ведь глаза, смотрящие прямо в глаза напротив, — самое честное, что есть у человека, их не обманешь, и Антон, вероятнее всего, никого больше не обманывает, потому что глубоко внутри уже давно простил, просто мозг, к счастью, сдаться не дает. А вот сердце глупо просит Арсения, и тому для того, чтобы все наладить, стоит сделать сейчас хоть что-нибудь в сторону Шастуна, и тот сразу посыпется, но Арсений ничего не делает, и стены самообладания Антона стремительно укрепляются — мозг берет свое. Шастун в этой игре остаётся победителем, не неся серьёзных потерь, хотя, абсолютно точно, хотел бы с крахом проиграть.       Парень гордо отворачивается и садится на ближайший диван, пытаясь в голове заглушить громкое: «он ничего не сделал», чтобы неприятно не было. Мрачнеет, ждет непонятно чего и пугается, когда к нему подсаживается Матвиенко с двумя стеклянными бокалами, в которых до середины налит крепкий, багровый коньяк дорогой марки. — Антон, забей на него, а. Он ещё поймёт, что поступил хуево, не переживай.       Серёжа смотрит на него внимательно, с поддержкой и помощь свою предлагает безмолвно, как только друзья умеют, — Антон такую дружбу знает и ценит, хоть в самом близком он и разочаровался, а потому кивает коротко, улыбаясь и в верные глаза с тоской заглядывая. Он неосознанно начинает осматривать зал, в котором полно народу, но замечает лишь одно и самое важное: Арсению тоже не весело. Попов стоит в компании с Шеминовым и Добровольским и смотрит в свой фужер, бесполезно гоняя жидкость по посуде. Лицо его максимально расстроенное и напряжённое, губы поджаты, а левая рука то и дело постукивает нервно по бедру — Арсений тоже не в восторге от случившегося или, как минимум, от происходящего. Шастун отворачивается от него и начинает непринужденную беседу с другом, чтоб отвлечься, чтоб не болело. — Как тебе тут вообще? — Серёжа мгновенно веселеет, улыбается, показывая верхний ряд ровных белых зубов, и тянется бокалом для того, чтобы чокнуться. Парни неспеша делают по одному глотку, после чего окончательно расслабляются и наблюдают за веселящимися людьми. — Да неплохо, вроде. Мне тут особенно понравилось в… — Матвиенко не успевает продолжить свою речь, потому что на телефон Антона приходит громкое оповещение, и парень рукой показывает, что нужно ответить. — Секундочку.       Шастун достает из кармана телефон и, нажав на кнопку питания, напрягается, потому что видит сообщение от своей тёти, которая часто гостит у его мамы. Елена Викторовна никогда раньше ему ничего не писала, и это пугает не хуже угрозы ядерной войны, потому что мало ли что. Внутри быстро нарастает чувство тревоги, а в ушах начинает нехило звенеть, поэтому Антон открывает смс трясущимися от страха руками и, прочитав текст, замирает. Сообщение гласит одно емкое: «Тоша, мама.», и Шастуна подгибает моментально. Одного упоминания про Майю ему хватает, чтобы рывком сорваться с места и побежать к выходу, не оборачиваясь по сторонам и не отвлекаясь.       Сзади слышится громкое Сережино: «Антон! Ты куда?», но Антон не отвечает, не обращает внимания, потому что это сейчас ему не важно, ему важно знать, что с мамой все хорошо, что она жива и полностью здорова. Пульс зашкаливает, в висках стучит, а в венах кровь, кажется, стынет — Шастун чувствует тревогу и страх не напрасно. Он точно знает, что что-то случилось, поэтому несётся со скоростью света, громко захлопнув входную дверь.       Никто в зале такого сумбурного ухода парня не замечает, и все продолжают веселиться. Но в понятиях «никто» и «все» есть весомое исключение, причём не одно, а целых два. Арсений в ту же секунду, когда Антон скрывается за порогом здания, мчится к Серёже, плюнув на то, что ведёт диалог с начальством, и с беспокойством в глазах принимается его допрашивать. — Серёжа, куда Антон так сорвался?       Оба выглядят обеспокоенно и неспокойно, потому что волнуются тоже оба. Попов дышит через раз то ли от бега, то ли от накрывающей тело паники — Матвиенко же мечется глазами по стенам помещения и ищет в них ответы на интересующие вопросы, но не находит, ибо стены ему в этом не помощники, определённо. Они стоят столбами и ртами ловят густой воздух, что от напряжения, кажется, раскалился в несколько раз и теперь лёгкие острым ножом изнутри режет, оставляя после себя лишь шрамы. — Я не знаю, Арс. — отпустив глаза, ответил Матвиенко, — Он мне ничего не сказал. — Понял.       Парни, не промолвив ни слова и не попрощавшись, расходятся в разные стороны, чтобы переварить случившееся. Им обоим есть, о чем подумать, и они обязательно этим займутся, только поодиночке и где-нибудь в другом месте, ибо атмосфера на этом мероприятии крайне неподходящая и к себе не распологающая. В воздухе витает напряжение, страх и нагнетающая пустота, что давит неимоверно.

***

      Арсений звонит Антону тем же вечером, но ответа, как такового, не получает ни тогда, ни в следующие разы, коих было больше полтинника точно. Антон так же игнорирует сообщения, приходящие с номера Попова, и запрещает Матвиенко что-либо брюнету о нем рассказывать. Арсений террорезирует Серёжу всеми возможными методами, но во все, как один, разы получает заебавшее его в край «я ничего не знаю.» Арсений не дурак и понимает: Матвиенко не рассказывает, просто потому что так попросил Антон. Он, помимо всего этого, и Антона понимает, ведь не каждый после подобного захочет иметь дело с мудаком, а Попов таким и является, и терпеливо ждет. Арсений не дурак и понимает — проебался, проебался по всем фронтам и серьёзно. Что ни встреча с Шастуном, то очередная оплошность, мешающаяся обоим, и это раздражает до скулящего сердца и тугого узла где-то под ним.       Арсений долго ждёт и курит часто, много и медленно привыкая, потому что сам не справляется: ни с собой, ни с чувствами, ни с зависимостью — и не важно, про Антона это или про сигареты, ибо и то и другое безжалостно губит его последние надежды на спокойствие. Шастун в мыслях уже поселился и уходить не хочет даже под предлогом безжалостной расплаты, подвергая здравый рассудок брюнета под большие такие сомнения. Голова от предложений пухнет уже, а ответами на хотя бы один из них даже не пахнет — Арсений сам в себе тонет.       Антон не отвечает через день, не отвечает через два, и через неделю не отвечает тоже — Арсений продолжает жить в неведении и рыть себе могилу из-за кипящих, словно вода в кастрюле на плите, чувств. Он уже не понимает, чего хочет больше: чтобы Антон просто вернулся или чтобы вернулся, но упал прямиком в его объятия со всеми объяснениями и ответами на тысячу и одну загадку. Попов сильно скучает, волнуется и уже даже не скрывает этого, пытаясь безуспешно разобраться в собственных чувствах, коих много, что слишком для Арсения.       Арсений Попов не привык о ком-то беспокоиться, не привык так часто о ком-то думать, не привык ощущать внутри так много эмоций, да и просто не привык. У Арсения на лбу уже можно писать это самое «не привык», чтобы люди сразу понимали — ждать от него чего-то адекватного и своевременного бесполезно, потому что он явно пропащий и пропавший. Он теряется во времени, пространстве, чувствах и, кажется, в трех соснах тоже. К Антону хочется, но, как говорится, не можется, хотя бы по десяти причинам из ста. Где его искать, что говорить, как поступать и с чем в итоге уходить — Арсений не знает и думает, что не знает теперь вообще ничего.       Утро Попова начинается с бесполезного просмотра новых сообщений или, «о боже мой, пожалуйста», пропущенных звонков. День продолжается привычными мыслями с вопросами: «Где?», «Как?» и «Почему?», не несущими за собой никакой пользы. А ночь заканчивается болезненными воспоминаниями о проведённых вместе моментах и счастливом совместном детстве. Арсений каждые сутки бегает по кругу, наступая себе же на пятки и спотыкаясь, но останавливаться не собирается или, просто напросто, не может, ведь Антон уже до последней капли в нем.       Арсению от неизвестности крышу сносит и уносит далеко, что найти её — равносильно повторить все двенадцать подвигов Геракла, о которых Антон, как иронично, не знает. Попов питается, спит, разговаривает и летает в рейсы на автомате, что с каждым последующим днем становится все больше и больше похожим на програмированного робота. Дима ему подбадривающе пишет: «Живёшь, как в сказке, — ни пизды, ни ласки», но Арсений на это даже не улыбается, понимая, что неимение влагалища его не расстраивает вовсе, а вот второе бьёт по ребрам и солнечному сплетению почти смертельно.       Он корит себя за каждый проёб и молится на то, что Антон сжалится над ним, спустится до его уровня, подберёт и поможет со всем справиться. Научит быть таким же солнечным, хорошим и необычным, чтоб не только у него дыхание при виде Антона спирало, но и у того тоже, чтоб они элементарно на равных были. Он спит и видит, что Шастун думает, мечтает о нем, и на долю не догадывается, что так, на самом деле, происходит уже давно, просто Антон тоже не дурак, и ничего не показывает, а все внутри держит. *       Антон выбегает из здания с такой скоростью, на какую его ноги и дыхание вообще способны, бежит, попутно набирая номер тёти, оббегает препятствия, иногда врезается в столбы по пути и молится всем богам, хоть и не верит в них, на самый благоприятный исход из всех возможных. Елена Викторовна, услышавшая его просьбы, берет трубку сразу и отвечает дрожащим голосом, нагоняя страх, что до костей пробирает. Шастун из неё все подробности буквально выпытывает, допрашивает о случившемся, словно следователь, и резко тормозит, узнавая, наконец, что произошло. Звон в ушах усиливается, кислород в лёгких стремительно заканчивается, а ноги так предательски перестают слушаться, и Антон падает — и коленями на асфальт и в бездонную пропасть. «Майя в реанимации.» «Сердечный приступ.» «Состояние ухудшается.»       С каждой произнесенной фразой Шастун теряет частичку жизни и самообладания. Он быстро встаёт с колен, не отряхиваясь, и бежит прямиком до своей квартиры все четыре километра, потому что так быстрее, потому что так все зависит только от него, а не от посторонних факторов. Он влетает в помещение, судорожно собирает в рюкзак паспорт, ключи от Воронежского дома, небольшие накопления и зарядку от телефона. Вызывает такси до Пулково и во время ожидания расхаживает по квартире, то и дело проверяя телефон на наличие сообщений от тёти, потому что она обещала написать, если что-то произойдёт серьёзное. Антон боится так, как, наверное, не боялся ещё никогда: мама - единственное, что у него осталось. Она его поддержка, его опора и просто самый родной человек, который, в отличие от некоторых, не бросит и не предаст, оставляя на произвол судьбы. Майя — тот свет в окошке, тот лучик солнца, то спасение, и она должна жить, потому что она — пламя для Антона, что угаснуть не должно, оно должно светить и подсказывать путь, а не покидать.       Он запрыгивает в автомобиль и истерично просит водителя ехать максимально быстро, заверяя, что заплатит за все больше необходимого. Мужчина за рулём соглашается и несётся до аэропорта так, что уже через двадцать минут они оказываются на месте. Шастун торопливо благодарит, сует в руки мятыми купюрами десять тысяч и бежит к зданию, расталкивая людей, встречающихся на пути. Он слышит ругательства в свою сторону, но не обращает на них ни малейшего внимания, потому что усиленно глаза сосредотачивает на авиакассах. — Ближайший через час, посадка скоро начнётся, ожидайте.       Антону везёт, он радуется неимоверно, потому что урывает последний билет в бизнесклассе и не жалеет ни копейки, потраченной за последний час. Он ходит из стороны в сторону и звонит ещё раз Елене, но она сообщает, что прогнозы врачей, увы, не улучшаются — состояние мамы все так же остаётся нестабильным. Он благодарит всех, о ком вспоминает, что все складывается для него более или менее нормально, если не считать маму, и не находит себе места, ибо место его сейчас рядом с Майей, а не в пустом Питере.       В самолёте сидит, словно на иголках, ведь поторопить судно не может, и старается думать о чем-то нейтральном, что получше болезней, но, в итоге, загоняет себя ещё сильнее, потому что все начинает сходиться к Арсению. Антон мечется между двух огней, и в каждом из них сгорает дотла — проблемы валятся одна за одной, и он в них глупо путается, истощая организм и добивая нервную систему, что голова болеть начинает моментально. За два часа полёта изводится весь, и в очередном такси чуть ли головой о спинку водительского сиденья не бьётся, потому что сделать ничего опять не может.       Родной Воронеж встречает непривычным холодом, напоминает о проблемах с двойной силой и стягивает живот очередным приступом волнения. Привычные пейзажи крошат осколки воспоминаний в мельчайшие части, и Антон от потока мыслей теряется.       По посёлку несётся, не оглядываясь, потому что от видов мурашки и дрожь по телу бегут, собирает всех знакомых по пути и к нужному зданию приближается полностью выжатым, словно лимон.       В больницу врывается ураганом и сразу бежит к палате по лестнице, перепрыгивая пролёты, и у нужной его тормозят медсестры, говорят клишированное и необнадеживающие: «присядьте и ждите». Антон (не)терпеливо ждет, как ему и велели, и прикидывает в голове всевозможные варианты исхода событий, ни один из которых не оказывается положительным. Его отвлекает пришедшая Елена Викторовна и отдает в руки стакан с горячим кофе, присаживаясь рядом и поглаживая парня по плечу: — Тош, все наладится, вот увидишь.       Шастун слабо улыбается и кивает, но её словам ни капли не верит, потому что в этом плане абсолютный реалист. Он привык надумывать хорошее, надеяться, видеть то, чего на самом деле нет, однако к таким серьёзным вещам это не относится, потому что в такие моменты важно быть готовым ко всему, чтобы потом легче принять и смириться было, если что случится.       Он три дня подряд сидит у палаты ровно столько, сколько ему позволяют врачи, в конечном счёте буквально выпроваживая его на выход из больницы и запирая дверь на замок, и ночами идёт в пустой дом. Ждёт каких-то изменений или новостей и взахлёб плачет, когда узнает, что мама начинает идти на поправку. Как только к ней разрешают зайти, тихо врывается в помещение и падает мешком у койки, где лежит ещё слабая мама. Снова рыдает, миллион раз повторяет, что безмерно любит, целует холодные руки и ластится к её телу, словно кот. Майя начинает плакать тоже, обнимает сына и шепчет на ушко ласково, что всегда будет рядом — Антон ей верит и на слове ловит.       Все часы приёма сидит рядом, гладит светлые волосы, поправляет сбившееся одеяло, наблюдает за улучшениями и обо всем сразу сообщает Серёже. Решительно сбрасывает арсовы звонки, полностью игнорирует его сообщения и все свободное время посвящает заботе о любимой матери, отдавая на это все силы. Берет на себя все домашние дела, стирает мамины вещи, кормит курей и собаку и покупает женщине килограммами разные, полезные фрукты и овощи.       До последнего не хочет уезжать, хоть и начальство уже наседает, усердно противится, говорит, что ещё рано и можно чуть попозже, но под строгим «Антон!», поднимая белый флаг, сдаётся и начинает неторопливо собирать вещи, растягивать момент отъезда. Обещает, что приедет сразу, как только выпадет возможность, клянётся, что все обязательно будет хорошо, уверяет, что на работе со всем разберется, и под каждым словом подписывается чуть ли не кровью. Целует на прощание мать в щеку, долго обнимает, смотрит в родные глаза и с болью в сердце идёт на посадку.       В Питер приезжает полностью пустым, будто всю энергию до последней капли безжалостно выкачали, медленно вливается в городскую суету и строго по нескольку раз в день пишет или звонит Майе, интересуясь её самочувствием. На всякий случай уточняет все у тёти Лены, успокаивается, когда та подтверждает мамины слова, и всячески избегает встреч с Арсением, потому что к этому, определённо, ещё не готов.       Лишними мыслями себя старается не грузить, плохое откидывает в чёрный ящик и берет в себя только положительные эмоции, отвлекаясь от проблем работой и компанией Матвиенко. Они проводят вместе все свободное время, разговаривают ни о чем, не затрагивают неприятные для Антона темы и пытаются разнообразить обычные будни. Ходят на экскурсии, посещают дорогие бары, исследуют новые рестораны и кафе, смотрят фильмы в кинотеатрах и даже идут на концерт современной музыки. За всеми этими занятиями Шастун не успевает элементарно накрутить себя, что идёт ему на руку, и живёт он почти спокойно — подводят только бессонные ночи, когда мысли так или иначе затрагивают его предмет воздыхания. В такие моменты Антон обычно прокручивает важные сердцу моменты и задыхается от режущей боли где-то в горле. Утыкается в подушку, пытаясь унять волнение и жгучую обиду, ворочается по всей кровати, но, в целом, со всем постепенно справляется, пускай и с горем пополам.

***

      Сегодня у Антона последний экзамен по стажировке на бортинженера, и если он его сдаст, то уже через несколько дней отправится в своей первый полет в качестве члена экипажа авиационного судна, что не может не радовать. С самого утра парень повторяет необходимую теорию, по дороге на работу проговаривает все определения, давно заученные наизусть, а перед экзаменационной комнатой сдувается и думает, что от волнения все забыл и сдать не сможет. Он старается себя успокоить, считает про себя до ста, не до десяти, как привык, не собираясь с мыслями, и входит в помещение очень медленно, стараясь не выдать трясущиеся руки и потные от великого страха ладошки.       Шастун до последних минут пишет работу и покидает комнату только тогда, когда его за плечи тащит к выходу экзаменатор. Все тридцать минут до оглашения результатов он сидит, словно на иголках, и чуть ли не подпрыгивает от того, что видит, как открывается нужная ему дверь. Из неё выходит статная женщина в строгом дорогом костюме, здоровается со всеми и оглашает комиссионные заключения. Она называет первые человек пять, которые проверку не прошли, и называет фамилию Шастун строго, что у Антона ноги подгибаются. Парень на положительный результат не рассчитывает и цепенеет весь, когда его слышит — все-таки прошел. Он своим ушам не верит, крутит глупо головой по сторонам, а затем улыбается светло во все зубы, потому что понимает: справился, и все труды не прошли напрасно.       Из примерно двадцати человек Антон оказывается единственным, кто к работе готов, поэтому он счастьем буквально светится, горит энтузиазмом весь. Он решает пойти к Кате, своему главному куратору, и похвастаться ей обо всем, но сильно удивляется, потому что та говорит, что уже все знает. Знает, кстати, не только она, но и весь рабочий персонал авиакомпании, который спешит Шастуна поздравить с повышением, наставить на путь верный и дать пару «дельных» советов. Антон вежливо всем отвечает, хоть больше половины в лицо даже не знает, благодарит и соглашается на всученый в руки бокал шампанского — в честь успеха же можно и на работе.       Спустя час, так называемого, проставления парня, наконец, отпускают, и он счастливый принимается заканчивать свою смену. На небе сегодня ни облачка, погода радует, но кто же знал, что все может мгновенно поменяться, а небо неожиданно затянуться тучами? Одна из них, кстати, сейчас движется прямиком в сторону Антона, заставляя того, непроизвольно сжаться. Шастун не знает куда себя деть, он пытается убежать, но люди в очереди на посадку этого сделать не дают. Он хочет притвориться, что просто не замечает присутствия Арсения, но и этого сделать не удаётся — Попов решительно берет блондина за руку, кивает второму агенту по сопровождению, чтобы он сам за всем проследил, и тащит парня в сторону комнаты для отдыха, где сейчас, к великому сожалению, никого нет.       Антон пытается сопротивляться, но как ему это делать, если Арсений слишком решительный, слишком горячий, слишком властный, да и вообще просто «слишком». Попов шанса на сопротивление не даёт, а потому блондин идёт следом, ведь сейчас ведомый — он. Они попадают в каморку, и Арсений предусмотрительно закрывает дверь, — благо, не на ключ — садится на диванчик и кивает головой парню, чтобы сел тоже. Шастун долго думает, все не решаясь, но в итоге сдаётся, присаживается напротив и складывает руки на груди грозно, величественно. Напряжение в воздухе растёт с космической скоростью, и им бы сделать что-нибудь с этим, разрядить обстановку, да не делают ничего и продолжают в упор смотреть друг на друга, плавясь от нарастающей злости в чужих глазах. — Антон… — начинает было Арсений, но Шастун его перебивает, потому что слушать дальше не хочет. — А что Антон? Что Антон? — парень в мгновение вспыхивает, в венах кровь тут же закипает, тело ломит, а под рёбрами неприятно колотит. Антона ломает изнутри, но он вида не показывает и, что есть силы, держится, — впервые ради себя, а не ради кого-то, — Мне неважно уже, Арсений! Не-важ-но, слышишь? Говорить что-то нужно было раньше, а не сейчас, и уходить тогда тоже не нужно было! Не будь ты таким козлом тогда, — выделяя последнее слово, возмущается, что есть силы, парень, — возможно, сейчас все было бы по-другому!       Шастун кричит с надрывами, дрожащим голосом и за своими действиями уже не следит: машет руками, толкает грубо Арсения и заламывает свои пальцы до характерного хруста. Кричит, потому что держать в себе больше не может, кричит, потому что ждал, что брюнет решится намного раньше, кричит, потому что это все, как и Попов, для него чересчур слишком. Арсения очень много для одной, пускай и пустой, души, его очень перебор, очень до краёв.       Антон Шастун не робот — он ждать, терпеть и все прощать никому не обязан и обязан не будет. У него собственных чувств много и эмоций предостаточно, чтобы их легко можно было ранить, и Арсений, зная об этом, бесчеловечно ранит. Ранит так безжалостно, так грубо и сильно, что Антон дышит из последних сил и поломанные кости судорожно вправляет. Он себя грушей для битья чувствует, что колотят, не жалея, и каждый божий день свои саднящие увечия считает, коих сосчитать-то невозможно физически.       Арсений его слушает и каждое изменение в голосе улавливает, в себя впитывает, чтобы потом в голове несколько раз повторить и понять, каким жестоким бывает и как людей ломает. Слушает и точно знает: Антон такого не заслуживает, а потому Попов себя изнутри сжирает, за каждый синяк на душе парня извиняясь. Не надеется, но верит, что когда-нибудь, его все-таки, простят и, может быть, даже поймут. Поймут, что Арсений тоже поломанный в пяти местах, несколько сотен раз разбитый и по-другому просто не может, не умеет, потому что не научили, потому что не показали, как нужно, как должно быть и как правильно. — Антон, забери хотя бы кольцо. — Попов протягивает ладонь, тая в себе последние надежды, на которой лежит серебряное украшение, и ждёт, что его возьмут, но Антон не берет. Смотрит на кольцо с болью, сжимает грубо край толстовки, поджимает пухлые губы, но в руки ничего не берет.       Поднимает взгляд, встречается с синими омутами, в которых отчаяние волнами плещется, и резко в сторону глаза отводит. Мнется пару минут, решаясь на что-то, и тихо, словно боится, произносит: — Оставь себе, оно мне больше не нужно. — уходит, оставляя после себя не только украшение, но и звенящую в венах пустоту.       Антон расстаётся с кольцом, потому что оно напрямую связано с Арсением, а связаным с ним он больше быть не хочет, потому и идёт на крайние меры. Решает свою жизнь перевернуть и начать с малого: прошлое должно оставаться на своём месте — в прошлом — и в настоящее не лезть. У Шастуна целая жизнь впереди и потрясений множество, так зачем ему на чем-то зацикливаться? Пора уже все отпустить и жить так, как захочетя, а не так, как сложится.       Арсений бездвижно стоит в центре комнаты и переваривает случившееся, заглушая быстрое биение сердца. Его решение полностью принимает и больше вмешиваться в личное пространство Антона не собирается, потому что портить жизнь того не хочет. Со своей участью покорно смиряется и за все глупые поступки себя, как привык, безжалостно винит.       Аромат Антона медленно растворяется по комнате, и через пару минут, как и сам парень, исчезает бесследно.