«It is where my demons hide...»
«Здесь прячутся мои демоны.»
Никто не посмеет.
***
Небольшая тюремная камера, поглощает в себе звуки ударов, когда по скрипучей решетке раз за разом, смотрящий дубинкой постукивает. Смотрит на заключенных едко и презренно, когда те в ответку, его своим ядом из нецензурных слов окидывают. Как стая одичавших, бросаются к решетке, пытаясь от железных оков на своем теле избавится. Но каждый раз неудачу терпят, когда жесткие прутья на руках дальше, чем на метр отступить не дают. Животный гул тут же приглушенным становится, когда к самой последней из камер, трое мужчин в форме подходят. Самый главный чуть склоняется к решетке, пытаясь сквозь узкие щели живое движение разглядеть. В одиночной камере, как всегда намертво тихо. Ее обыватель гордо восседает у небольшого старенького стола, в благодатной тишине предаваясь разговору с самим собой. И так проводит день за днем, считая каждые пройденные минуты его унылого заключения. Тюремный надзиратель ехидной гримасой неслышно посмеивается, ровно три раза по железной двери ударяя. И этого хватило, чтобы того о своем визите оповести. Мужчина медленно голову свою в сторону отвлекающего звука отводит, недовольно проклиная того, кто его мирное одиночество посмел нарушить. - Заключенный двадцать три ноль восемь - грубым голосом произносит мужчина в форме, глазами издевательскими напротив стреляя - у вас посетитель. Серебристые наручники звонко свисают с запястий мужских, когда брюнет медленным шагом движется в сопровождении угрюмых работников, которые по четыре стороны окружают и без того, неопасного заключённого. Одним за другим, глазами своими каждую новую трещинку на старых стенах улавливает, подмечая, что старые все больше становятся. От бетонных стен до полуразрушенного потолка, все веет ледяным порывом, заставляя тело мужчины взбудоражено вздрогнуть, ибо ему неприятно, когда безжизненный холод, своими противными пальцами до кожи его прикасается. Дверь перед заключённым со скрипом открывается, запуская его внутрь небольшой комнатки, где в самом центе только один столик и два небольших стульчика прячутся. Глазами сразу за небольшое окно цепляется, которое совсем жадно поглощает в себе все лучики яркого солнца, позволяя им лишь еле уловимыми линиями вглубь серого помещения проходить. Мужские губы чуть ухмылкой вытягиваются, когда у окна замечает неподвижную темную фигуру, которая и вовсе не сочетается с этими дешманскими наборами цветов тюремного помещения. Пол длинного тренча, невесомо касается пыльного бетона, давая дорогой вещице, соприкоснутся с грязно нищенскими полами под ногами. Заключенный тяжело вздыхает и отводит взгляд обратно в центр комнатки, со звоном выдвигая деревянный стульчик, без всякого разрешения удобно устраивается на нем. Чувствует, как за спиной его внимательно следит чужая пара глаз, но пытается мысленно игнорировать сей факт, поскольку сейчас его не этот паренёк в военной фуражке интересует. - Рад, снова тебя видеть - остроумно выкидывает, с нотками веселья голос подавая - замечательная погодка для встречи, не так ли... Дорогой племянник? Шатен у окна все молчит, только своими широкими плечами хрустит, подбородок кверху задирая. Руки вглубь карман своих брюк опускает, расслабленно за горными пейзажами наблюдая. Там, за этими гниющими стенами, жизнь кажется куда более живой, она словно неустанно цветет с каждым мгновением времени все более яркие окрасы принимая. Но не здесь. Об этом месте такое не скажешь. В этой массе бетона жизнь давно руки стыдливо опустила, оставляя обитателей-тюремников, один на один со своими грехами и преступлениями. - Зачем ты связывался с моим юристом? - неожиданно произносит шатен, не скрывая своего раздражения и паршивого настроения в тоне. - Скажем так - второй деловито губы подтягивает, руками опираясь о скрипучую поверхность стола, неким затишьем в мыслях витает, когда наконец снова голос подает - по делам семейным, сам понимаешь - чуть с ухмылкой потягивает, острым прищуром следя за широкой спиной гостя. Мужской силуэт, черной тенью разворачивается, позволяя всем присутствующим наконец увидеть лицо главного. Тот, как и ожидалось, выделяется от всех своими аристократичными видами лица, как заслуженный обладатель голубых кровей, смотрит на заключенного мужчину своим зорким взглядом, оставляя того буквально ни с чем. Делает пару шагов от окна, бежевыми оксфордами по жалкому полу ступая. Громоздкой скалой возвышается над второй половиной дряхлого столика, не снимая взгляда с довольно заинтересованного им же мужчины. - Оставьте нас - холодно отдает приказ слегка растерянному смотрящему, который как видно, довольно серьезно запереживал, когда сам главный к нему обратился. - Не положено, Господин. - Я сказал, ждите за дверью. Минутная тишина нависла на стенах тюремного помещения, когда голос шатена на несколько ноток грубее и тверже стал. Работник беглыми глазами по комнате стреляет, осознавая, что противиться воле такому серьезному человеку смысла нет. Поэтому поспешно свои позиции сдает назад, голову смиренно к полу опуская. - Слушаюсь, Господин Ким. Звонкий скрип закрывающейся железяки оповещает двух мужчин о том, что теперь в помещении только они вдвоем остались. Гулкое безмолвие минутами протягивается над головами обоих, погружая их в гнетущую обстановку вокруг себя. - У тебя мало времени - серо шепчет Ким - советую не задерживать меня. - О, это несомненно. Больше, чем уверен, у тебя довольно гибкий график. Должно быть, положение главы клана, возлагает на твои плечи далеко немаленький груз. - Так ты об этом хотел поговорить? - лицо шатена в недовольной гримасе искривляется, когда собеседник, сидящий напротив тоненькими иголочками по струнам его терпения, проходится. - Ну же, Сокджин, убавь гнев в своем тоне - весьма расслабленно произносит старший мужчина, спокойно облокачиваясь о спинку неудобного стульчика - я просил о встречи с тобой, имея на то вескую причину. - И насколько же она веская, раз так настоятельно подавал запросы после первого... третьего... и даже десятого моего отказа? - Дайка подумать - хитро прищуривается тот, лицо по умному, искривляя - может настолько, что от нее могло бы зависеть дальнейшее будущее клана? В один миг, каждое незаметное очертание лица шатена принимает более суровый вид. Клеточки всего тела пронизываются неприятным холодом, заставляя все тело незыблемо погрузиться в напрягающее состояние. Шатен челюсти поджимает крепче и голову свою сердито кверху приподнимает. Одним взглядом выдает свое напряжение, давая сидящему напротив мужчине, довольно в улыбке вытянуться. - Ты давно не принадлежишь членству клана, тебя вычеркнули из семейного реестра, - сдавленным голосом произносит, все никак не снимая взгляда с уверенного мужчины - ты больше не имеешь права на свое мнение. Понимаешь? - Возможно мое мнение теперь не имеет весомости, но... Что сказать об остальной части клана? Их мнение теперь так же важно, как и прежде? Господин задумывается. Он умело уловил в голосе своего родственника нотки издевки, словно тот ходит по кругу, все никак не решившись рассказать о главном. Напрягается телом, когда в мыслях ловит себя на том, что возможно, этот старик знает куда больше, чем ему было бы положено. - Ты - Ким чуть паузой примачивает, перед тем как решиться вновь продолжить разговор с заключенным - тебе ведь что-то известно? Не так ли? Неожиданно комнату охватывает дьявольский смех, который раскатистым громом от одной стенки к другой эхом доходит. Мужчине видимо весело и задорно, однако на то, главный причины никакой и не нашел. Кулаки под столом еле сжимает, ибо терпение его уже на исходе. - О да - с большим удовольствием тянет тот, голос в прежний тон стараясь вернуть - я знаю куда больше, чем ты можешь себе представить. Знаешь ли - мужчина в секунды более сосредоточенным стал, руки в замок складывая на груди - после того, как меня окрестили предателем и ничтожно выперли из клана, закрыв в этих сырых стенах лет, так на десять, у меня появилось достаточно много времени для раздумий. С каждым днем все больше понимал, что в этой темнице гнить совсем не я должен был... Сокджин, мы же оба прекрасно понимаем, что я занимаю твое место. Место преступника и предателя И это ты. Молодой мужчина взглядом замирает на родственнике, и когда его лицо намертво в нелепом выражении застыло, всю злобу и раздражение его, выдавали руки. На смуглой коже синими тропинками вытянулись глубокие венки, с каждой новой секундой пульсируя все больше. Старший Ким на мгновение притих, замечая, как всколыхавший огонек гнева в темно-карих зрачках, в одночасье синим пламенем окрасился. В комнате глухим эхом раздается громкий звук падающего стола, когда Глава яростно перевернул его в гневе, острыми руками впился в нищенский ворот мужчины, силком потянув его к стене напротив. - Да кто ты такой! Ублюдок! - яро припечатывает тело старшего к бетонному покрытию, до посинения на своих костяшках смыкая грязную ткань в руках собственных - я должен был от тебя избавиться, еще когда было время, но нет! Подумал не трогать тебя, хотя теперь понимаю - крик переводит на скользкий шепот, когда лукавой ухмылкой вдруг произносит - ты должен был умереть. - Вот, именно поэтому - шепотом на шепот отвечая, задорно посмеивается старший, замечая в глазах напротив зарождающееся смятение - именно поэтому ты не ровня нам. Ты слишком опрометчив и нерешителен в то время, как твой брат обладает абсолютно всеми качествами истинного лидера. Тебе не быть Главой Ким Сокджином, спросишь почему? Ким не отвечает. Он перестал мыслить ровно с того момента, как в их диалоге проскользнуло имя его братца-выродка, от которого по телу, бурлящая волна эмоций с ног до головы проходится. Руками уже дрожать начинает, когда теряет контроль над гневом. - Один ты не сможешь противостоять воле клану. Поэтому я предлагаю тебе союз - уже без всяких шуток сменяет тон на более серьезный, смотря на племянника не более чем холодно - вытащи меня, а я стану для тебя опорой. - Ты! Гадкий змей, все еще никак не успокоишься? Я сын Главы, и я следующий Глава клана Ким, с тобой или же без тебя! - Тэхен был всегда на шаг впереди тебя, и даже сейчас, когда на кону инаугурация пятого Главы клана, ты ему проигрываешь. Надо же, подумай только, насколько велико влияние твоего братца, если ему удалось так постыдно выгнать из клана старшего члена рода. А зная, что не я один причастен к смерти Первой леди, чтобы он сделал? - Я. Не убивал. Мать. Я не убивал Я не убивал Убил... Джин чувствует, как к горлу подступает противный ком накопившихся эмоций, пытается раз за разом отдернуть головой в сторону, когда так надоедливо его начинают атаковывать противные для его разума мысли. - Ты слаб, тебе не выстоять в этой борьбе, Сокджин. - Закрой свой рот! Шатен с силой отшвыряет от себя тело родственника, заставляя того с грохотом свалиться в угол и без того маленькой комнатки. В груди воздуха все меньше становиться, когда он пытается потушить в себе удушающую бурю, которая, как кажется, вот-вот настигнет бедного мужчину. С силой зажимает скрипучие челюсти и делает шаг к лежащему на полу заключенному, но тут же останавливается, когда слышит за спиной звук дверной защелки. Отара полицейских молниеносно подлетает к «потерпевшему» в то время, как тот с гримасой клоуна на лице, ехидно улыбается Киму. Младший, не снимая с того взгляда, внимательно его до самой двери провожает, и по губам чужим читает. - Свидимся.***
Сумрачным отражением, нависая над телом немощной девушки, сонный спутник безжалостно когтями своими вцепляется в лебединую шею. Острыми концами стягивает сахарную кожу, не щадя бедную, оставляет на ней кровавые следы, давая новоиспеченным ранам кровавыми бутонами расцвести на невинном теле. Она каждой клеточкой своего тела чувствует Его касания. Видит перед собой лишь черную мглу, испуганно пытаясь вырваться из безжалостно удерживающих ее оков страшного сна. Неотрывно смотрит в глаза, в которых видит проекцию своего самого страшного и болезненного, который с неимоверной печалью в ответ касается ее своими до безумия леденящими руками. Она чувствует, что плачет, кроваво-алыми слезами оплакивает свой ночной ужас, когда царство черное в победном танце возносится вокруг. Ведет руками вдоль белоснежных простыней, тоненькими пальчиками стискивая ткань под собой. Совсем беспомощно остается один на один со своим ночным кошмаром, позволяя ему с каждым разом все больше и больше овладевать ее никчемным разумом. Шёпот демона ядовито кусается, тихим эхом раздаваясь в подсознании у перепуганной девушки. Его голос преследует ее, продолжая следовать за каждым ее неуверенным вздохом, словно темной тенью. Она чувствует этот шелест скрипящей под ногами листвы, знает, что он рядом. И убивает. Медленно обрывает тоненькие нити полотна ее жалкой жизни. И она умирает. Сквозь сон одинокую слезу пускает, которая плавной линией очерчивает изгиб острой скулы. Медленно катится по молочной коже, вниз с подбородка на девичью шею опускаясь. Нежно касается алых ран, превращая их из свежих в старые шрамы, которые теперь засохшими гвоздиками украсят невинно-неприкосновенное тело девичье. Нари постепенно тонет в садистских объятиях ее личного палача. Тысячами иголками протыкает свое бьющееся сердце, в надежде на то, что оно в одночасье замрет, прекратив и ее жалобное существование на этой грязной земле. Едва ли уловимым криком сдавливает горло, когда тело прорезает неимоверная боль, но сама, того не понимая, задыхается в сумрачной тишине. Ее слышит только он один. Тот самый черный Который поселился с обидой в девичьей душе. Тело в секунду пробивающей дрожью накрывает, когда маленькая резко глаза раскрывает. Рыжая копна волос неровными линиями с подрагивающих плеч свисает. И ей страшно. В груди становится тесно, словно та самая темнота кровавыми прикосновениями сжимает ее слабый орган. Девичьи губы слегка приоткрываются, пытаясь подать голос, но тот только приглушенным стоном из уст маленькой звучит. Судорожно пальцами хватается теплого покрывала, всеми силами пытаясь с горячей постели сползти. Силы ее тело словно предательски покинули, когда та, дрожащими ногами на прохладный пол ступает. На виски давит страшно ноющая боль, когда рыжеволосая понимает, что вокруг ее окружает лишь пустая темнота, она накрывает ее с головы до ног ядовитой чернотой, заставляя от недостатка воздуха истошно скулить бедную. Ночь тихим полотном нависла на стенах девичьей комнаты, в свои родные, зазывая самых страшных и жутких. И они призраками-воспоминаниями возвышаются над маленьким телом, громкими визгами проносятся вокруг, опаляя испуганную девушку смертельно прохладными прикосновениями. Со всех сторон окружают беспомощную, погружая ее в омут безликих страданий, горячими касаниями обжигают девичью кожу, придавая ее боли и истязаниям. «Нари? Дочка беги отсюда. Скорее» Нари поддается чувствам, когда до сознания голос родной доходит. Он острыми копьями впечатывается в душу бедной, заставляя ее от бессилия вздрогнуть. Она маленькая больше не терпит, выпускает слезы на волю, как только материнский голос эхом проскальзывает у самого уха. И даже если пройдет вечность, Она будет помнить. Дрожит, как в диком припадке, судорожно зажимает голову руками и не может перестать кричать. Не поддается своим утешениям, только лишь становясь все более уязвимой для нападок темных видений. Девичий визг истошным воплем раздается, когда маленькая обессиленно на скрипучую поверхность падает. Колени побитые ближе к себе подтягивает, холодными объятиями пытаясь себя родную уберечь. «Солнце мое уходи. Ты должна выжить» Рыжеволосая словно вновь чувствует теплые руки на щеке своей. Тает от прикосновений, и безвольно утопает в них, теряясь во времени, пытается покрепче материнскую ладонь сжать своей детской. Сама движется навстречу к родному теплу, сквозь жгучие тернии на пути пробираясь. Просит не покидать ее, с каждым разом все понимая, что расстояние между ними великими километрами протягивается. Но мир рушится Когда в оковах лютого холода вновь оказывается. Тяжелые всхлипы, вероломно из девичьей груди выбиваются, сквозь учащенное дыхание перерастают в новую волну страданий и боли. Бедная в истерике мучает себя, сквозь ужасные мучения пытается потопить в себе зарождающееся цунами, что бы так, никчёмно в нем же и не захлебнуться. Ей слишком страшно. Она боится оказаться простой безжизненной оболочкой, поглощённой в окружающей ее ядовитой мгле. Трусливо боится принять видения за реальность, когда поголовно окажется в океане незаслуженно пролитой крови, в последние секунды жизни успев вдохнуть лишь земной воздух с нотками пороха, парящего вокруг. И когда последние капли жизни стремительно уходят из под ног, она обессиленно расправляет руки. Желания бороться за то, что ей давно не принадлежит и вовсе исчезло. Она просто устала. Чувствует на своем теле чужие прикосновения, принимает их за ложные поцелуи матушки костлявой. Хочет посмотреть в глаза той, которая за ней в этот мир пришла, но терпит неудачу, когда та, к груди своей ее прижимая, нежно убаюкивает. Маленькая успокаиваясь, Засыпает в объятиях ледяных... И теперь ей не страшно.Страх перед смертью не настолько силен,
как страх перед жизнью.
***
Длинное черное платье аккуратными линиями скользит по темной плите, когда его хозяйка медленно с одной ноги на другую переступая, подходит к священному алтарю, над которым, величавой тенью свисает божественное полотно, с изображением самого подлинного святого духа. Небесное создание смотрит с огромной высоты на смертную простолюдинку, и даже когда та покорно голову опускает, не снимает с нее своего презрительного взгляда. До ушей доносится громкая мелодия бьющихся колоколов, с каждым новым ударом заставляя отцов церкви головы прислужливо склонять. Использование колокольного звона уходит с корнями в далекое прошлое, оно неистово хранит в себе целые эпохи прошедших столетий, на веки унося с собой жизни своих несчастных и скорбящих. Своим громоздким биением позволяет на мгновение в сердцах людских, голосом божьим эхом раздаться. Пока те будут без умысла злого верить в то, что этот чарующий звон поможет избавить их жалкие души от нечистой силы. И она верит. Будет до конца жизни у бога просить прощение, Ибо сама этим злом и является. Три удара. Она насчитала ровно три громких ударов колоколов, губами, не переставая молитвенные слова произносить. Руки у груди сжимая, просит великого и милостивого услышать мольбы его слуги покорного. Просит отчистить их умы от силы злой, наставив ближних своих на путь истинный и верный. Но просит не за себя. Перед глазами мутная пелена предстает, когда та по окончанию молитвы широко их раскрывает. Слезы непослушно скатываются по морщинистой коже, оставляя после себя еле уловимый для чужого взора след. Дрожащими движениями сводит пять пальцев в одну точку, слегка касаясь лба. И крестится ровно три раза. - Помилуй и сохрани - томным шёпотом произносит, сдавленно голос внутри себя подавляя. Чон Минджу дается с неимоверным трудом каждый поход в церковь. Заходя в эти священные стены, она понимает, что таким как она, места здесь нет. Она уже давно потеряла право молить Всевышнего о своей судьбе. Бесповоротно. Теперь уже никогда не сможет уверенно в глаза посмотреть великому богу, ибо за спиной ее уж слишком много грехов утаено. И даже если душой она чиста была когда-то, то со временем демоны окружающие ее, заставили без малейшего шанса потонуть в черном омуте своих черных деяний. И она считает, что заслуживает. Даже если на руках собственных, никогда чужой крови не проливала, то перед богом неизбежно при встрече падет. Ибо слишком грязной жизнью она прожила свои никчемные годы. Та, что воспитала демона Не имеет права на милость перед богом. Но когда черный омут оковывает всю душу матери Главы, что-то светлое заставляет ее опомниться, требует из всех своих сил противиться судьбе, поскольку в ее руках все еще остается жизнь, той маленькой девочки, за будущее которой, она заручилась давно в своем темном прошлом. И ради нее она все еще стоит. Здесь. Перед богом. И это единственное, что Чон в состоянии сделать маленькой. Как бы не старалась, но все ее усилия вытянуть Нари из этой гниющей бездны оказались просто провальными. Внутри девочки все живое с каждым вдохом выбивается, оставляя после себя лишь пустующую черноту. И маленькая медленно погибает. Поминутно теряет все надежды на жизнь, поддаваясь темному влиянию вокруг себя. Утончёнными пальчиками поправляет слегка спустившийся платок на голове, перед тем, как в последний раз сделать поклон перед священным алтарем. Медленно оборачивается, шаг за шагом, приближаясь к выходу церкви, у которого, первую леди уже во всю сторожат люди клана. Госпожа незамедлительно подходит к машине и садится в салон. Как только водитель получает одобрение женщины, сразу заводит черный автомобиль и медленно покидает территорию католической церкви. Три представительских мерседесов сворачивают на главную дорогу, держа путь обратно в Чоновский особняк. Минджу неотрывно следит за стремительно пролетающим у самого носа пейзажем, который, как ей показалось, совсем быстро с высокоэтажных офисных небоскребов, сменился на зеленые опушки леса, который так уютно и по родному согрел беспокойную душу родную. Современный мегаполис гармонично сочетается с большой зеленой, являясь самой, что ни на есть настоящей проекцией гармонии утаенного прошлого и наступившего будущего. Природа глаз радует, когда того желает уставшая плоть. Медленно стягивает с головы черный, совсем легкий на вид платочек, когда на горизонте замечает виднеющуюся верхушку особняка своего. Настолько, видно, в мыслях теряется, что сама не заметила, как время стремительно быстро проскользнуло мимо нее. Чон тяжело вздыхает, когда автомобиль заезжая на территорию дома, останавливается у большого торца здания. Кивает приветствующему ее дворецкому, направляясь без лишних слов на третий этаж особняка. И чувствует, что с каждым шагом сердце сжимается натиском, как в груди начинает до боли щемить. Боль усиливается, когда та все ближе к заветной двери приближается, словно чувствуя внутри себя смятение и тревогу. Чон глазами замечает Пака, который, как видно, потерянными глазами в темную пустоту перед собой глядит. Стоит около женской спальни, верно оберегая ее хозяйку. - Госпожа Чон... - шепотом проговаривает блондин, когда рядом с ним останавливается женщина, быстро приходит в себя, делая поклон - вы можете проходить, доктор Кан уже внутри. Женщина кивает молодому человеку, и слегка задерживает свое внимание на его внешнем виде. Растрепанный вид, уже виднеющееся темные мешки под глазами, и конечно же растерянный взгляд. Ей жалко парня. Пак терзает себя совсем ненужными мыслями, изводит и мучает свое тело, покорно посвящая всего себя заботой о Мин. Отрывает свой жалобный взгляд от телохранителя и дергает ручку двери на себя, открывая вид на всю обстановку внутри девичьей спальни. Внутри царствует покойная тишина, и настолько глухая, что все тело неприятно покрывается промозглым холодом. Комната еле освещается светом, тому препятствуют плотно задвинутые шторы у окна, оставляя солнечные лучи одиноко по ту сторону стены. Видит мужчину в белом халате, который слегка нависая над кроватью, невесомо касается пальцами, девичьей кожи. Но за место ожидаемых слов для женщины, лишь тяжело вздыхает, устало прикрывая веки. У той внутри все сгорает, она еле удерживается на ногах, пытается не заплакать, когда ловит на себе этот взгляд доктора. Тот удивленно застывает на женщине, по виду сразу теряясь, когда невооруженным взглядом видит испуг в глазах первой леди. Молчит, когда та подходит к женской кровати, в которой она видит Мин. Слишком молчаливую и безжизненную Мин. Та лишь намертво приковавшись телом к белой постели, не спешит подавать хоть каких-то признаков жизни. И только едва ли ее подымающаяся грудь, свидетельствует о приглушенном дыхании рыжеволосой, пока та, бессознательно потопает в царстве жизни и смерти. - Это не заканчивается с вчерашнего вечера, она должна уже очнуться. Доктор Кан... Почему? - Госпожа Чон, мы сделали все возможное, когда она очнётся, это лишь вопрос времени... Но - голос мужчины предательски дрожит, когда тот неуверенно пытается слово за словом протянуть - боюсь мы пришли к самому началу... - Что вы имеете ввиду? - перепугано произносит Чон, все еще не решаясь посмотреть в глаза доктору. - Панические атаки... Младшая госпожа вновь претерпевает приступы сильной тревоги, которые сопровождаются интенсивными припадками. Возможно... Болезнь снова проявила себя на уровне высокого эмоционального сбоя - доктор держит на руках одно из медицинских заключений, между строк которого он ясно понимает, что жизнь маленькой больше, чем просто под угрозой - госпожа Чон - тихо опускает бумагу на тумбочку, навязчивыми глазами переводя на женщину - к сожалению, младшая госпожа нуждается в медицинской реабилитации... - Исключено - наотрез отвечает, словом лишь пресекая и мысль об подобном, смотрит на доктора уже упорно и без всякого смятения в глазах - Мин не дозволено покидать особняк. Это против правил. - Но вы же сами понимаете, что в стенах этого дома ей никто не поможет. Первая леди Чон - требовательно произносит мужчина, своим не тихим голосом, заставляя ту застыть вмиг - она умирает. Здесь. Именно это место и является причиной ее недуга, разве вы не отдаете себе отчет в том, что своими же руками губите жизнь невинной девочки? - Но именно в стенах этого особняка она в безопасности! - в непривычно высоком тоне для себя выдает Чон, заметно повышает голос и тут же замолкает. Брюнетка испуганно переводит взгляд чуть ниже от себя, проверяя маленькую Мин. Тут же спокойно выдыхает, когда понимает, что рыжеволосую своим криком не потревожила. Та все так же упокоено молчит, все еще не приходя в себя. Чон очень тяжело. Прямо сейчас. Лучше бы не смотрела на это бледное личико, на котором даже можно по одному пересчитать все венки синие, которые так жутко украшают каждую частичку девичьей внешности. Лучше бы не смотрела. Чувствует себя настоящим извергом. - Пока Мин Нариэлла находится под крылом этого дома - дрожащим голосом шепчет, тихо, да так, словно боится вновь нарушить покой, который темной тучей навис над головой ее маленькой, долго думая продолжает - она будет жить. Только так... - голос предательски дрогает, когда госпожа еле сдерживает подступающие к глазам слезы - только так, я могу ее защитить.***
Темный лес густыми зарослями тянется вдоль бушующей реки. Ее неспокойные волны дерзко и яро ударяются об огромные камнепады, оттачивая их концы по самое лезвие. Сквозь высокие верхушки старых деревьев виднеется небесный купол, на котором, уже торопливо садится красный подсолнух, украшающий небосвод ярко-пламенным окрасом. И когда все переменяется в кровавые оттенки, душа черная с величием растягивается по всему утробию земли, припеваючи наслаждаясь желанными картинами вокруг. Звук зажигалки прерывает гробовую тишину, опаляя своим огнем конец новой сигары. Брюнет затяжкой долгой вдыхает табачный аромат, чувствуя, как пряный запах оковывает все его затекшее тело, давая предпосылки к зачаткам новых крупиц жизни, внутри, уже как предполагалось, издавна гниющего организма. Так же расслабленно расправляет грудь, выпуская с губ темный сгусток дыма, который скользкими линиями параллельно ветру растворяется в одно мгновение. Брюнет неотрывно следит за парочкой людей у самого берега, во главе которых возвышается красноволосый Чон. Тот цепким взглядом провожает своего подчиненного, который тяжелыми движениями, тащит по грязной земле большой мешок, плотно завернутый в чёрный мусорный пакет. И когда у ног Чона указывается этот самый завертыш, двое мужчин быстро начинают его распаковывать, до тех пор, пока рыжему не открывается вид на симпатичное женское личико, которое, к сожалению, уже потеряло все окрасы бывалой жизни. Тот склоняет голову в бок, дабы лучи яркого солнца не мешали поближе рассмотреть труп девушки, и одной ногой поддевает тело, концами своих лофер надавливая на плечи уже молчаливой мулатки. Смешно ему внезапно стало от того, что теперь уже, она никогда и слова не сможет промолвить. Делай что хочешь, труп останется трупом. И в этом вся суть никчемной жизни. Ее жизни. Вот так постыдно прожить жизнь дешевой проститутки, а затем умереть от рук своего насильника. Это участь слабых. Сильные Убивают слабых Как она. - Ладно, кончайте с этим делом - тут же меняясь в лице проговаривает, брезгливо ногой отталкивая тело от себя. Трое мужчин незамедлительно берутся за приказ, замуровывая тело обратно в толще слоев. Совместными усилиями поднимают девичье тельце, в одно движение скидывая его с обрыва прямо в воду. Волны реки которой, тут же в своих объятиях подхватывают усопшую, унося ее стремительно вниз по течению, пытаясь как можно скорее скрыться от надменной пары глаз того черного, который неотрывно с самого начала за ними следит. Чонгук неимоверно спокоен, и держит свое без эмоциональное лицо даже в тот момент, когда тело беспомощной девушки летит в глубокую пропасть, откуда обратного пути, увы, уже не бывает. В душе нет ни капельки сожаления, ему нисколечко не жалко. Его черный внутри только победно скалится, с наслаждением наблюдая за тем, как очередной раб ему услуживший, отправляется в мир мертвых и усопших. Теперь уже, безлико возвышаясь над темными красотами листвы, Чон, как ни в чем не бывало, одну за другой делает очередную затяжку едкого дыма, ибо подобное для него является обычным делом. Внутри брюнета еще остался неприятный осадок, после той самой ночи, которая для молоденькой куртизанки, стала роковой. Чону неимоверно мерзко вспоминается каждый момент того вечера, его бесят образы, которая память не умолкая воспроизводит в его сознании, раз за разом. Он кажется себе слабым, ибо противиться им не в состоянии. Он ненавидит и ту мулатку, которая сыграла с ним злую шутку, обернувшуюся для нее, тяжелой смертью. Чон хочет избавиться от вчерашних воспоминаний так же стремительно быстро, как отправил ее на покой в глубину реки Хан. В последний раз с затяжкой вдохнув табак, Чонгук ловко выбрасывает из рук еще горящую сигару себе под ноги, и медленно давит ее носком своих фирменных туфель. Остатки потухающей вещицы темным пеплом рассыпаются по скрипящей желтой листвой вокруг, опаляя нежные концы горячими прикосновениями. Несколько минут стоит в полной тишине, оставляя братца и своих людей в молчаливом затишье, которое, на тот момент никто не смел прерывать, послушно ожидая дальнейших приказов от своего вожака. Тот лениво потягивает плечами, издавая характерный для костей хруст, и вновь переводит взгляд на идущего впереди Хосока, который к слову, с некой ухмылкой поглядывает на своего сородича. Главный понимает, что время подводит их к тому, ради чего, собственно, они и приехали. Медленно разворачивается назад, расслабленным шагом ступая в сторону, где вероломные крики о помощи с каждым приближением становятся все громче и громче. Уверенно глядит вперед себя, где у высоких ив стоит большая кучка мужчин, которые завидев главного тут же расступаются, открывая вид на все происходящее в центре. Нога черноволосого замирает в одно движение, когда у самого носка его обуви, кропотливо растекается темная лужица крови. Та вперемешку с грязью, обходит по краям мужские туфли, продолжая свой путь дальше, окрашивая спавшие листья в алые оттенки. Впереди него лежит страдалец, на котором, как видно, и живого места не осталось. Он ломит голос с каждым новым криком, когда опаленными железными прутьями ему прорезают собственную плоть. Они не смертельны, но тем не менее не безобидны. Взрослый мужчина, не умолкая молит о спасении, и даже когда над головой его возвышается горящий конец орудия убийства, испуганно мечется из стороны в сторону, жалобно смотря на своих карателей. И как только между мужчиной и этим горящим прутом остаются какие-то жалкие несколько сантиметров, рука Главы неспешно зависает в воздухе, приковывая к себе все чужие пары глаз. Мужчина исполняющий самосуд над своим невольником тут же замирает с орудием в руках. Смотрит на испуганного хищно и прицелено, как недовольный койот с диким влечением оттягивает себя от желанной пиши, и покорно своему хозяину отходит в сторону, отбрасывая горячую вещицу в далекие заросли. Трое амбалов отходят в стороны, когда Чонгук неторопливо подходит к узнику, который истерзанным полутрупом лежит обессиленно на прохладной земле. Присаживается рядом, пытаясь как можно побольше рассмотреть изнеможенное лицо его противника. Пытается для начала удостовериться в том, что некогда бывалый товарищ, еще жив. И не смотря на его бездействие, тот сам пытается вытянуть из себя хоть какую-то крупицу воли, благодаря чему у него удается слегка двинуть рукой, кончиками окровавленных пальцев, касаясь черной ткани штанов брюнета. - Жизнь тебя изрядно потрепала, директор Пэ - с издевкой произносит Чон, отчасти замечая, что слова его, возможно, пока что не особо быстро доходят до сознания мужчины. Тот от бессилия качается из стороны в сторону, размыкая тяжелые веки, пытается с трудом разобрать темный образ мужчины, который видит перед собой. Невольно поддаётся ужасным ощущениям, когда расплывчатая картина начинает принимать более точные очертания произошедшего. Вмиг забывает о своей боли, путая реальность с вымышленном миром, ибо перед собой видит того самого, который обликом темного дьявола возвышается над ним. Хочет что-то сказать. Но только хило шепчет губами тихо, выпуская из переломанной груди невольные всхлипы. Пэ уверен. Перед ним демон. Иначе он не скажет, поскольку чувствует, как с каждой секундой умирает. - Пожалуйста... - едва ли различимо для человеческого слуха шепчет - не... - Не убивайте? - вмиг щурится Чон, уточняет, тут же вытягивает уголки губ в пытливой ухмылке, замечая в глазах напротив огоньки зарождающегося страха - знаешь... - все ниже склоняется над телом директора, и шепчет пробивающе жутко, словно голосом дьявола врезается в душу обычного смертного - я буду казаться слишком уж никчемно, если проявлю милость по отношению к змее, подобной тебе. Не сочтешь ли это за дерзость? Пэ только стыдливо прикрывает тяжелые веки. Он понимает, что слишком самонадеянно было думать, что Чон Чонгук помилует его в этот раз. И он ведь знал на что идет, когда ставил на кон абсолютно всю свою жизнь, разворачиваясь к главе клана спиной предателя. И теперь выхода нет. Сколько бы не шел против воли судьбы, та все равно коварно подловила его лапами самого настоящего зверя, который теперь, гладит на него сверху вниз, и жадно ждет, пока его кровь не прольётся под ногами собственными. - Ты - Чонгук яро хватает Пэ за затылок, в своих пальцах зажимая мужские волосы, не смотря на состояние пленного с силой оттягивает голову кверху, заставляя того не переломанных конечностях приподняться с земли, открытые раны все больше растягиваются, продолжая кровоточить куда более сильными темпами, черный невесомо склоняется над ухом мужчины и шепчет ядовито - должен был знать, что однажды предавшие меня дважды не выживают. И Чон в ответ ощущает животную дрожь, которая никчёмно предательски накрыла тело чужое. Пытливое мычание прорезает чуткий слух Главы, что заставляет его посмотреть в пару глаз напротив, и видит. Его глаза. Они кажется, стеклянно заблестели от еще большего страха, и он заметен в его взгляде настолько сильно, что уже контролировать его не в состоянии. Ничего не может с собой поделать, поэтому только моляще стонет, выбивая из груди, как казалось, уже последние запасы набранного в легких воздуха. Пэ не хочет умирать. Он яро цепляется за каждое мгновение ещё не ушедшей из его сердца жизни, пытается как можно больше промычать, но терпит одну неудачу за другой. Теперь уже слишком слаб. Чёрный внутри главного яро метит на кровавое тело у ног, неровным дыханием скалится, лишь бы поскорее покончить с этим никчёмным. Больше всего в жизни не любит он теплые разговоры со своими жертвами. Он не в силах ожидать, поэтому молит хозяина о кровавом продолжении. И тот слушает. - Мне от тебя ничего не нужно - рычит Чон, брезгливо отталкивает обратно немощное тело от себя, поднимаясь на ноги, делает шаг назад и не забывает в последний раз окинуть цепким глубоким взглядом лежащего под ним предателя - поэтому я избавлю тебя от жизни, куда быстрее, чем мог бы. И когда приходит время, одним лишь кивком приводит в движение своих подчинённых, которые в тотчас же берутся за выполнения приказа. Подхватывают бедняка быстро, под обе руки, заставляя его с силой сесть на колени перед брюнетом. Тот от бессилия качается из стороны в сторону, не в состоянии противиться, послушно поддаётся каждой манипуляции. Чувствует, как к виску подставляют ледяной конец дробовика, быстро осознавая, что это, возможно, последние секунды покидающей его жизни. Впереди видит уходящие спины людей клана, во главе которых следует Чон Чонгук. И перед тем, как тот поспешит покинуть кровавое место, изо всех сил выдавливает из себя голос, пытаясь как можно громче произнести: - Это был не я... - скрипучими вздохами сопровождает еле слышное подобие голоса, замечая, как на слова его реагирует красноволосый Чон - это был Ким... И это были его последние слова перед тем, как всю опушку леса оглушил стремительно быстротечный выстрел из вражеского оружия. Хосок глазами намертво приковывается к уже бездыханному телу некогда живого мужчины. Секундами несколькими обдумывает происходящее, и только потом переводит взгляд на своего брата. Чонгук на месте замер. Стоит спиной к своим людям, все ещё не спешит подавать хоть каких-то признаков движений. На лице ярко выраженное смятение, и не больше. От сказанного он, мягко говоря, в легком удивлении застывает, просто хочет скинуть все на мимолетное мгновение, лишь бы не верить в то, что только что услышал. Но это будет обманом, ибо на деле он точно разобрал каждое произнесённое предателем слово. И даже самое последнее.