Хаджимэ, по природе своей, попросту не умел принимать правду. Он продолжал своё жалкое представление до печального финала — финал заключался в осознании истины, режущей стеклом в горле, бьющей током по рукам, и приводящей к перевоплощению в напуганного, ревущего ребёнка.
Но недавнее событие привело к другому исходу. Вместо попыток вырваться из ужасного водоворота, затягивающее на дно, труженик-художник… Внезапно для самого себя… Просто сдался. Пусть он будет на дне морском медленно разлагаться, в самом деле, если так угодно воли случая.
И то, что его истинный — русал, и то, что у него позорно красуется нежный, белоснежный узор на спине — это его судьба, а не недоразумение. И лучше он постарается прижиться к новому течению в жизни, чем всё обернется безумным, заразительным страхом.
Этим он себя успокаивал, переодеваясь у себя в комнате. Это он себе и повторял, когда видел на пляжном берегу оголенные спины взрослых и молодых — их черные узоры вызывали тихую зависть с облегчением, что никто больше так не мучается, как он.
Белый, тонкий, воздушный и красивый узор на спине в виде летучей рыбки, смущал самого обладателя. Мало того, что белый узор всегда был в его представлении древнем мифом, ставшим сказкой моряков для своих дочерей — так ещё он испытывал растерянность от слов своего истинного.
«Ты так прекрасен, мой истинный. И я хочу расцеловать каждый сантиметр твоего узора.»
Прошло всего пять дней с их встречи — а чувств за это время было больше, чем за всю оставшуюся жизнь. Хаджимэ, пустым взглядом разглядывая потолок, обескуражено вздохнул. Черт. Ему приснился всё тот же сон, что и до этого, в котором Нагито показывает свою ладонь, покрытую черным узором. Силуэт узора в каждом сне был разным.
И этот пронзительный, смиренный взгляд одинокого русала… В них так и читалась мысль — я в том же положение, что и ты, человек.
«Это всего лишь сон.» — он громко выдохнул, радуясь, что находится не в той пещерке, а в своей уютной комнатке.
Надо отвлечься от сокрушительного удара судьбы, и сосредоточиться на последней возможности поступить в «Пик Надежды» этим летом.
Креативность и фантазия у Хинаты… Были, конечно же, но крайне малоразвитыми и не столь притягательные. А его соперники на творческом конкурсе — блистательные умы, способные руками сотворить ярчайшее чудо.
Как в этой ситуации выкрутиться? Не придти же показывать всем свою белую метку, неся на руках русала. Нужно заняться делом, а не убиваться с горя.
Полный решимости Хаджимэ, пытаясь проигнорировать волнующие мысли и тревоги от сновидений, вскочил с кровати и быстро переоделся, заняв голову размышлениями о том, что ему нужно сделать. Этот день он хочет прожить так, словно и нет все этой комический-романтической дичи, походившей на сюжет дешевого романчика за три евро по скидке.
Не нужен ему завтрак. Не нужно ему ленивое, приятное солнечное утро. Ему нужно одно — достичь целей. Трудиться и трудиться, бежать вслед за остальными, а не дальше становится полным неудачником по жизни.
«Какой сегодня день? — парень взял телефон с тумбочки — Вторник или среда?»
Ох. Среда. Летом время так странно течет…
Он застыл. Среда… Он что-то должен сделать в этот день, но забыл, сам же до этого запрятав ответ, и сейчас, недавно проснувшись, крутился, вертелся в собственной памяти, стараясь найти ответ.
Телефон упал на пол, и Хаджимэ тихо и раздосадованно зашипел, уронив голову на грудь.
«Я обещал ему!..»
Нагито в тот день попросил о новой встречи. Уставший, морально истощенный человек только буркнул ему о том, что согласен через пять дней, на том же береге, когда будет рассвет.
— Как здорово! — сказал тогда Комаеда, счастливо взглянув в небо — Наконец мои несчастные дни сочтены.
Уже десять утра. Сколько времени прошло с восхода солнца? Как минимум — четыре часа, максимум — пять-шесть. Это много, так ведь? Этого достаточно, чтобы морское создание разочаровалось в человеке? Этого достаточно, чтобы он уплыл куда подальше в глубины вод, решив наплевать на свою судьбу?
Ведь так?..
Забывающий всё подрядят художник вышел из дома, неразборчиво бросая слова о том, что ему нужно спешить. Но только в доме всё равно некому его остановить — дядя, как обычно, ушел рано утром на работу, оставив на столе кратенькую записку о том, что парню запрещено ходить к берегу, ведь чудо, что тот смог выжить после недавнего ужаса в море.
Хината бежал во всю прыть, благо был хорошо вынослив. Весь вспотевший, взмокший, с напуганными глазами, он всем своим существом устремился туда, к тому месту, слыша только своё сбитое дыхание и четкие, громкие удары сердца. Часто он мог упасть, подскользнувшись на каменистом пути, или пробегая через поля мокрой от росы трав, и тихо восклицая, не останавливаясь, но продолжал и продолжал, готовый хоть в море, если понадобиться, прыгнуть.
Но в городе силы стали покидать его. То останавливаясь, то продолжая бег, он ловил на себе косые взгляды прохожих, слышал привычный гогот окружающей обстановки — детей, взрослых, мотор машин, фразы продавцов и покупателей, иностранные словечки туристов и ругань пьянчуг.
Знакомый, привычный путь к любимому берегу теперь выглядел для него по-другому, с новой стороны, беся парня тем, как же извилиста дорога, и как длинна она.
Он обессиленно присел на скамейку, тяжело дыша. В голове кружились в вальсе мысли об обещании, а в глазах потемнело. Почему он так дорожит обещанием русалу? Почему вообще согласился на новую встречу? Что будет дальше?
Что, если ему придется отказаться от обычной жизни? Искусства? Своего дяди, привычных пейзажей за окном?
Оставшиеся путь Хината не бежал, а быстро шел, смотря четко вперед. Волнения ни к чему. Есть вероятность, что Нагито, его истинный, сам предложит им разойтись — не может быть такого, чтобы русал и человек были бы счастливы вместе, даже если они истинные.
«Пожалуйста, лишь бы так и было!»
***
Нагито то всплывал к морской глади, чтобы посмотреть на берег, и увидев, что никого там нет, спускаясь в глубины вод, зарывался в песчаное дно, чертя пальцем непонятные, придуманные им силуэты. Его охватила грусть, отчего он со скучающим видом творил глупости.
Надежда, которую он бережно хранил в своем сердце, как в клетке, сейчас немедленно требовала расцвести, мучаясь в ожидании. Это очередное испытание, посланное свыше, которое русал обязан пройти, и никак иначе. Он не допустит проигрыша отчаянью.
«Это испытание для нас обоих.» — Комаэда повторил эту мысль самому себе за сегодня, наверно, раз в сотый.
Он с нежностью и любовью встречал закаты и рассветы этих дней ожидания, благодаря за встречу с его истинным. Плавая над песчаным дном, он будто прощался с морем — но куда он уйдет? Ног же у него нет. Однако, он почему-то решил, что не будет лишним посетить все пристанища одинокой поры его жизни.
А теперь его раздражал факт того, что он так слезливо рассматривал всё вокруг себя, словно в рай собирается улететь. Словно любил эти места. Но это ложь, сладкая и густая, которой он мысленно покрывал то, что приносило моральную боль.
Мимо русала проплыла стайка бычковых рыбок, землянистый окрас которых нравился ему, но сейчас их появление вызвало саднящие сентиментальные чувства по давним-давним дням. По тем дням, когда он ещё не страдал от одиночества и ожидания несчастий. В мыслях — радость, на детском личике была простая улыбка, и он не ведал жестокости мира и других разумных тварей.
А теперь он умеет улыбаться или загадочно, или опечалено. Не будь он таким красавцем, его бы посчитали омерзительным, когда он разрешал себе улыбнуться. А для него даже такое действие иногда было тяжким решением. Он же не более, чем мусор, которому суждено до конца существования плестись хвостиком за другими.
Другие русалки и русалы улыбаются высокомерно и очарованно, совсем не так, как он. Они громкие, шумные, обаятельно мерзкие, и в то же время безобразно благородные. Им не суждено судорожно восхищаться сбывшийся надежде, чему горько усмехался Нагито.
От рожденной в недрах груди злости он всплыл над гладью воды в очередной раз, не надеясь увидеть на берегу своего истинного, а скорее чтобы успокоиться. Он глубоко дышал, ещё не до конца уняв танцевавшее пламя эмоций.
Но потом он широко улыбнулся. Неприятно и одержимо. Но на то была причина — по берегу метался силуэт
его Хинаты, который он возжег в своей памяти.
***
Хаджимэ ошеломленно смотрел, разинув рот, как русал чуть ли не полз по песчаному берегу к нему, волоча длинный хвост за собой.
— Как и ожидалось от истинного! Мой прекрасный художник, я…
Не успел он восторженно договорить, как вдруг Хината с серьезным лицом молча взял его на руки.
Длинный хвост свисал чуть ли не до берега, но парень, игнорируя тяжесть, тихо и беспокойно сказал:
— Тебе же опасно находится под палящим солнцем. Да и вдруг нас услышат или увидят, так что будь осторожен, понятно?
Нагито не знал, покраснел ли он, и было ли видно, что он задыхается от наплывшего счастья исполненных надежд, так что неровным, вдохновенным голосом ответил:
— Ах, извини… Я должен впредь помнить о том, что я принадлежу морю, а ты — земле. Прости мою… Глупость, Хината.
Он поднял радостный взгляд на своего человека, которого вот уже давно как любил, с того самого дня, как впервые того увидел — нервного и серьезного, кричавший, что не знает, как передать красоту моря. А теперь русал знает, что тот ему истинный в этом огромном мире.
Но лицо Хинаты серьезное, хладнокровное и безразличное. В них нет надежды.
Он медленно, словно русал был фарфоровой куклой, аккуратно опускает его на береговую линию, и волны хвост оказался полностью в воде.
Комаэда, понимая, что таится в голове художника, с болезненно улыбкой произносит:
— Я уродливый мусор, знаю. Да ещё и не человек. Но мы можем быть счастливыми.
Хината смотрит под ноги. Он так хочет сейчас зарыдать, потому что долго прятался от комков чувств, не давая им и места в своей
обычной жизни. Но сейчас он у моря, и его собеседник — не совсем уж
обычный юноша, что по поведению, что и по виду.
— Расскажи мне… О себе. О других… — он нервно сглотнул, и горячие слезы всё же брызнули, но он их смахнул как можно быстрее — Тебе подобных. Прошу.
Нагито сейчас был зол на самого себя. Как он только посмел увидеть в своем прекрасном истинном черты
её злодейств?
— Я — обычный русал. Давно уже лишенный семьи. — сухим и мрачным голосом начал юноша, смотря на ракушку, закопанную в песке — Меня приютила стая, именующая себя отчаянными. — с каждым словом, тон Нагито становился всё грубее и грубее, и было понятно, как трудно ему это рассказывать — Всем данным мне сердцем их ненавижу, а они меня попросту презирают.
Повисло тяжелое молчание. Теперь Хината был полностью уверен — нет, Нагито не предложит им разойтись. Да и сам он не мог это предложить прекрасному юноше, решивший любить своего истинного — потому что неожиданно в груди защемило.
Нет. Художник не откажется от своей нормальной жизни. Он просто сделает русала её частью.
— А я… А я ненавижу горький кофе. — выпалил он дрожащим от волнения голосом, лишь бы разорвать гнетущую картину. Нагито отвлекся от воспоминаний, и взглянул на парня — И день, когда моя мать умерла. И…
Прекрасный юноша и не знал, почему тот момент ему больше всего запомнился. Почему он так ярко помнил до конца своей жизни, как его истинный с легкой улыбкой предложил:
— Давай поговорим… Обо всем.
