***
Хаджимэ был взмокший, взгляд серьезный, и от нетерпения он стучал пальцем об стол — вот что видела перед собой Чиаки, взбодрившись от легкого удивления. — Я тут, Хината… — решив-таки спокойно объявить о себе, а не ждать, когда он выйдет из транса, она наклонилась к нему, и прибавила — О чем ты хотел поговорить? — А!.. — парень, широко раскрыв глаза, обернулся на девушку, и на одном дыхание выдал — Чиаки, я хотел поздравить тебя с поступлением в «Пик Надежды»! — его взгляд метался, не зная, за что зацепиться, чтобы успокоить себя — Да… Чиаки добродушно улыбнулась, положив ладонь на голову парня, и медленно приглаживая его волосы. — Ты тоже молодец, что смог сдержать слезы тогда. Хаджимэ, почувствовав, как ростки страха и копья тревоги оседают в море бессознательного, оставляя заснеженное спокойствие на водной глади разумности, только молча кивнул, когда девушка убрала руку и оценивающе посмотрела на его общий вид. Царапин и синяков нет? Нет. Глаза покраснели от недосыпания или от слез? Тоже нет. Цвет кожи здоровый? Вес внешне соотвествует норме? Он говорит вразумительно? На всё — да. Значит, можно не врубать режим скорой-прескорой помощи, а только подождать, что же её друг скажет. И присев напротив того, взяв в руки меню, она наигранно скучающе рассказала: — Спасибо за поздравление, но «Пик Надежды» оказался скучнее на экскурсии для поступивших… — это была ложь, но девушка очень не хотела, чтобы в Хинате зародилась злобная зависть — и хоть она понимала, что это маловероятно, собственное беспокойство подталкивало к таким решениям в словах — Надеюсь курс гейм-дизайна будет лучше. — Я ещё не выбрал, что нарисовать на творческий конкурс… — осевшим ломким голосом поделился художник — Но я позвал тебя не только поздравить… Он не успел договорить, как к ним подошла молоденькая официантка, спрашивая заказ. Повезло, что к ним так быстро подошли, ибо кафе, в котором они встретились, было всегда местом под туристов, о чем говорили цены и своебразный диалект работавших здесь. В меню были практически все известные на весь мир сладости Италии — тирамису, бискотти, амаретти — да закуски из других стран Европы, как например сэндвичи. Ничего особенного, казалось бы, но в этом уголке было своё особое настроение, вызывавшее желание прикоснутся к звездам — с потолка висели игрушечные звездочки и ракеты дорогущей фирмы игрушек «Доктор Стоун». — Я так хочу спать, Хаджимэ, ты не против, если я посплю?.. Он не успевает ответить, как Чиаки всё равно кладет голову на стол, и начинает тихо сопеть, уткнувшись носом в руку. Милейшая картина. Сколько лет они дружат? Число уже перевалило за пять. Нанами как была сонливым фанатом игр, так и осталась. Хоть что-то в жизни недоделанного художника было постоянным — зевание и нежные улыбки будущего гейм-дизайнера, мягким и добрым внешне, но волей и характером стойким, если узнать поближе. Заказ пришлось ждать долго. Парень как можно тише охал от мыслей про проблемы Нагито, чтобы не потревожить сон Нанами, при том, что он прекрасно знал, как трудно её пробудить — вокруг суетились муравьями официанты и посетители, ленивыми стрекозами улетая прочь, разобравшись с десертами, а она спит, подобно коту в теплые ночи августа. Наконец им приносят заказанное, и Чиаки быстро очнулась, словно и не спала вовсе. — Так о чем ты хотел поговорить, Хаджимэ? — она смотрит на него с готовностью слушать, ковыряя маленькой вилочкой кусочек тирамису — Если это не про «Пик Надежды», и не про творческий конкурс — то что тебя тревожит сильнее этого? А она, как обычно, быстро раскусила его — очень уж хорошо видит насквозь того, как быстро построенный наспех уровень в крэш бандикуте. Он пылал желанием ей всё рассказать — да не мог. Если бы он курил травку, и то ей бы рассказал, или даже готов был звонить ей в первую очередь, если пришлось бы прятать труп. Ей сойдет многое с рук — и он бы не почувствовал и стружки обиды или злости от предательства, но если она сейчас рассмеется ему в лицо от слов «у меня истинный — русал», то он не уверен, что не ударит её по лицу. Уж много напряжение было в кистях его рук, и единственный способ от него избавиться — бить, крушить и ломать, вспоминая поникший вид Нагито. — Я помню, что с детства ты очень хорошо разбиралась в мифологии… — издалека начал он, так сильно жестикулируя, что чуть не вмазался рукой в свой десерт — И в славянской, и в скандинавской… Скажи, — он аж подлался вперед, всё-таки придавив грудью свой заказ, словно его и не было на столе всё это время — могут ли русалки стать людьми? Чиаки опустила взгляд сожаления — он означал, что она волнуется и огорчена навалившиемся странностям друга. У него такие лихарадочно горящие глаза, упаси боже его спросить, зачем ему такая информация и всё ли с ним хорошо, а то всё кафе зальется его нервным смехом, как парами яда. — Н-нет?.. — он осел на место, не замечая пятно десерта на майке — Это точно?.. — Есть, так-то, правда я не знаю, к какой мифологии это можно отнести… — выдавливая слог за слог, Нанами перевела взгляд с юбки на свой тирамису, поделенный ею на кубики — Это уже местечковые легенды, крайне малоизвестные и узконаправленные, но… — Но? — Хаджимэ был готов взорваться на месте, и он сильно стал расчесывать шею, что со стороны пугало — Скажи, что есть. Нанами сводит брови. Ей не нравится эта бешенная горячка друга, переходившая все границы разумного. — У тебя что, истинный — русалка? Молчание. Будничный шум всё равно продолжал мелодией вливаться в их уши. Хаджимэ прикусил язык до крови. — Нет. Кажется, у него сердце ёкнуло, отчего он машинально приложил обе ладони к груди, как и делает любой человек, почувствовав боль в определенном месте. — Это для творческого конкурса?.. — голос Нанами стал совсем уж тонким от волнения, она готова была вскочить и басом закричать вызывать скорую — Хочешь нарисовать маслом, как русалка превращается в человека?.. — Ну… Черт. Точно. Теперь весь паззл собран в картинку. Всё сложилось, как ноты на нотах, являясь единицами музыки, как нитки на нитках, создавая ткань. Как удобно распределила судьба, аж страшно до скрежета зубов. — Расскажи, пожалуйста, о чем ты не договорила. — уже спокойно выдал он с легкой улыбкой, в точь в точь как у его истинного, и взяв салфетку, стал оттирать пятно сладкого на рубашке — Да, ты угадала — я хочу создать портрет русала.***
Нагито знал — все смотрят на него, как на падающего большие ожидания ребенка. Белые волосы, нездоровый безумный взгляд во имя надежды и тоска в каждой черте лица — что поделать, он будто создан для пучины отчаянья, которая по мнению племени рано или поздно завладеет бунтарем. Это возраст такой. Так, глупости бурлящих, как бульон в кастрюле, гормонов, все через это проходили, а потом, вкусив плодов отчаянья, поняли что к чему. И он поймет — ведь ради этого его и отобрали от когтистых лап смерти, а пока он заслуживает только презрения. Прежде чем кто-нибудь скажет первое слово и начнется собрание, всегда проходившее в одной и в той же огромной пещере, куда проникал лунный свет, окрашивая стены в бледные лимонные оттенки, нужно показать свои ладони. У многих уже были метки — а кто-то содрал кожу, где был узор, отказываясь от своего истинного раз и навсегда. Все расположились кто как — одни в воде, другие сидели на холодном камне. У Комаэды не бьется сердце — он не чувствует этот орган, ставший будто камнем скалы, и оттого переставший отсчитывать стуком каждую секунду некогда спасенной жизни, но он совершенно равнодушно поднимает руку, вытянув её как можно выше. Раздаются тихие возгласы и перешептывания. — Да, мой истинный — человек, занятый своими мирскими делами, не желающий видеться со мной, и мне так дерьмово от этого… — натужно и пискливо промямлил русал, выжимая из себя соки не искренних слез — Я не стану отрицать, что надежда на счастье с ним у меня гаснет… — Пиздишь враки, как дышишь. Ну конечно. Уж эту особу не проводешь, как не старайся. До боли умна, хотя та и не совсем осознает этого в полной мере, и смотрит на него со своего высокого ложбища, как на придавленную гусеничку. Джунко Эношима была предводителем племени с самого его дня основания. Никто не мог сказать, сколько ей лет — ходили слухи, что ей так и вовсе давно за четыреста лет, якобы проклятье не дает ей умереть. Что ж, эта теория крайне живучая среди других племен и убедительная для самого Нагито — русалочка настрадалась скукой, вот теперь других мучает со своим «отчаянье классно, отчаянье круто, кто так не думает — тот уебок!». Объемные локоны светлых, колоритно бананового цвета волос, и коралловый хвост, длинной в два раза превышающий норму — за одну уж её красоту готовы идти вслед за ней. Но было в ней что-то жутко уродское — надменный взгляд нездоровых глаз, боевой шрам на лбу, и игривая улыбка, как у пьяного маньяка. — Я не в силах понять твоего недоверия, Джунко. — Нагито поджал губы, сдерживая глухие и гулкие пули ненависти — Разве ты не видишь, как мне плохо? — Вижу, что тебе, пидорку чертову, нравится быть королевой драмы… — она закатила глаза, растягивая каждый слог, и ловя с этого свой определенный кайф — Очень дешевой. Сколько и чем тебе заплатить? — она изогнула бровь, хохотнув — Хочешь мою грудь пожмякать? — Я хочу! — послышался жалобный тоненький женский голосочек — Пожалуйста… — Я серьезен донельзя. — немигающе пялясь на Эношиму, прикрикнул Комаэда, подавая знак — мол, прикройте свои ротики, и не смейте ни одного слова произносить — Будь я счастлив с человеком, то не явился на собрание под оком нашего благородного Отца. — Наш общий Отец — мудила хренов, это во-первых, белобрысик — свирепо и сдавленно прыснула предводительница, что аж слюнала брызгнула из её рта — Оплодотворил нашех Мамочек и съебался на небеса, ввергнув их в свирепые бездны отчаянья. — она покачала головой, тоскливо подведя итог — Именно поэтому отчаянье — единственное, что мы должны испытывать, ибо рождены из него. — в пещере было так тихо, даже волны перестали биться об каменные глыбы, давая русалу с белоснежными волосами обдумать сказанное психопаткой. Никто, и уж тем более он сам, не собирался спорить с той правдой, произнесенной устами Джунко — всё так и было. И вот как раз эту часть он так и не поведал свему истинному. Молчание имела право прервать только сама предводительница лично, что она и сделала, гордо подняв голову — А во-вторых, мне плевать, врешь ты или нет, любви между человеком и русалу не бывать, так что можешь спокойно валить в чертов закат, — тут она перешла на рычанье — и не приходи, пока твоя срань про надежду не сдохнет, как твоё сраное племя. — Оно не сраное! — сорвался на крик Нагито. Пусть оскорбляет его до изнеможения, пусть злясь обрызгает его слюной с кончика хвоста до головы, но упомянать родное племя он ей не дозволит — Оно было гуманным! И не собиралось приносить в жертву лунорожденных! — Именно поэтому племя Законослужителей вас уничтожило. — она наклонила голову, с иронией улыбнувшись — А сейчас нам этих психов придется крепко так уебать. — Что это значит? — не понимая, вопросил Комаэда, оглядываясь на других — Новая война? Почему? Взгляды других были суровы и непроницаемы. Кажется, они решили не отвечать ему, а только перешептовались между собой, мол, когда будет первое нападение? Что известно о местоположении врага? — Увы и ах, но да, — нехотя начала Джунко, драматично вздыхая — со смертью их прошлого лидера произошли существенные изменения. Теперь они собираются на людей наброситься, и первое место для атаки — рыбный край. — при этих словах Нагито вздрог. Он знал, как называлось людьми это место. Джунко же, не заметив короткой перемены в его лице, закусила губу, имечтатетельно раскаялась в своих страстях — При всей моей любви к хаосу и беспорядку, и желанию устроить миру кошмар наяву, я не могу дозволить им такого, так что все племена объединяются против них. А тебе, — она указала длинным пальцем на него — лучше держатся подальше, последний из племени Лунодержащих. Ты там бесполезней речных пиявок. Нагито смотрит на неё исподлобья. Плевать на войну, ему важен лишь Хаджимэ.