Портрет русала

      Нагито опешил. Нет, он ожидал чего угодно когда угодно — от смерти в одиночестве, до всеобщего потопа. Но не этого.       — Ты хочешь… — он ещё раз уточнил, словно ему сказали нечто безумное — Расчесать мои волосы?..       — Именно! — Хаджимэ активно закивал, улыбнувшись во весь рот — Какая красота будет!       Русал удивлённо моргал, с непониманием наблюдая, как подросток подбежал к рюкзаку и стал там что-то быстро перебирать, ища нечто необходимое для задумки. В голове не укладывалось, почему этот человек, обычно нервный, сомневающиеся и серьезный, сейчас как огненный червь*, извивающиеся в буйном танце от эйфории.       — Разве тебе не интересно, как у меня прошло собрание? — тихо слетает с губ бледного парня. Нет, он не злился или был оскорблен, скорее, просто не понимал ход мыслей Хинаты — тот так всполошился на прошлой их встречи, а сейчас радостнее ребенка играл в наивную затею. Это кардинально отличалось от того, что представлял себе Нагито в их встречу на этот раз — В прочем, я считаю, что ты правильно поступил, — мягче отметил он, заметив, как резко улыбка на лице Хаджимэ исчезла, и тот начал нервно покусывать нижнюю губу, а глаза забегали, как у кота, искавшего путь к побегу — отбросил плохое прошлого, сосредоточившись на надежде настоящего.       — Нет-нет, Нагито! — художник вернулся в прежнее, здоровое и сознательное состояние, когда его глаза смотрят беспристрастно и заманчиво благоразумно, так что оставил потертый рюкзак в покое, полностью отдав своё внимание истинному — Тебе действительно стоит рассказать, как всё прошло.       Нагито нахмурился, будто ему кто-то нагло рассказал всякий бред, отчего Хинате стало неловко и малость стыдно, хотя в чем его вина, он не понимал. Но на самом деле русал был недоволен только самим собой — вот уж что точно, а он, странный чудик с белоснежными волосами, имел дурное хобби — анализировать других, при этом задавая зачастую вопросы, нетактичные и подвергающие его опасности — и много раз был на краю гибели из-за этого дурного тона.       И сейчас загнал себя в ловушку, в тупик логической цепочки диалога. Он не желал говорить правды, ведь та крайне нелицеприятная, да и не стоило нагружать человека, полного забот своей юности, проблемами, далекими от него и его миропознания.       — Меня посчитали «пидором»! — внезапно громко выпрыгнули эти слова из глубин его горла, и он криво улыбнулся то ли с отвращение, то ли с безумным желанием быть навеселе. Хината аж вздрогунул от быстрой перемены в нем — Да и наша предводительница в очередной раз попросила меня не попадаться ей на глаза… — после Нагито выдохнул, расслабленно опустив плечи и поникнув уставшей от забот головой — Но раз я и ты живы, и здравствуем под закатным солнцем, всё остальное — не важно.       Художник поднял взгляд в небо. Действительно. Уже закат, и море, как огромный плед, наползало на берега и скалы далеко отсюда, далеко левее от места, где истинные находились. Птиц в небе не было — сбежали, предчувствуя, что скоро их должны заменить звезды, тысячами проколами иглы вися, даря холод своим равнодушным белым цветом и едва видимым светом.       — Тогда зачем я принес расческу, а? — расстроенно и недовольно спросил подросток себе под нос, почесав в затылке — Всё равно скоро уйду… Прости уж. — уже обратился он к русалу, улыбнувшись уголками рта — Я рад, что ты в порядке, и завтра приду сюда пораньше обычного. — последние слова прозвучали так, словно он хотел взбудоражить ожидание своего истинного, заставить того предвкушено думать о новом дне, в котором что-нибудь более интересное произойдет, чем разговор ни о чем.       — Спеши домой, мой милый. — нежно и влюбленно смотря, посоветовал он в ответ — Не тревожь других, кому ты дорог, как и мне.       — Да их не так уж много… — смущенно махнул рукой подросток, закинув рюкзак на плечо.       Он не знал, что эти слова заставили одного человека покачать головой. Они оба не знали, что за ними следили.       Да и сам следивший не знал, что будет дальше, после того, как докопался до правды. Так что поспешил незаметно и тихо уйти со своей точки обзора на двух истинных. Ему было достаточно того, что он расслышал и увидел.

***

      Хината спал глубоким, мягким и в то же время колким сном. Будто что-то с искрами бегало блохой по его мозгу, импульсом будоража сознание. Ему снились далекие, не ясные образы и чувства — русалы и русалки, акварельные кисти, давно почившие родители и подруга-геймерша, что-то не радостно крича ему в лицо, но он не мог расслышать, и чувствовал, что почему-то улыбается — либо только в своем сне, либо и в реальности тоже. С каждым витком смены образов и неопределенных, смазанных лиц, ощущение давления и дискомфорта в геометрической прогрессии росло.       И в самом конце, как на кончике волоска или нитки, ему привиделось безумное, раскромсаное лицо Нагито, и эти серые завитки в его глазах, похожие на панцирь улиток. Кровь на его лице и хорный смех сильнее всего вбились в глаза и уши.       Он не понимал, что проснулся и истошно орал минуту-другую в потолок. Собственный крик казался чужим и приглушенно непонятным. Внизу, на первом этаже, послышались громкие и быстрые шаги дяди, но парень провалился в сон так же внезапно, как и заорал.       Художника колотил до мурашек жар.

***

      Хаджимэ был недоволен и доволен тем, что его дядя — труженник не меньше, чем он сам. Недоволен, потому что времени проводили мало, отчего зарождалась между ними отчужденность. Доволен, потому что был волен делать всё, что его душе угодно.       Как и сейчас. Парню наказали постельный режим и никакого напряжения, например, четырехчасовое марафоном рисование, или не дай бог прогулка опять к морскому берегу. Но, конечно, Хаджимэ, которому не в первой игнорировать болезнь, прямо било желание пойти к истинному. Сильнее, чем жара ночью.       Им же чуть ли не с младенчества, с детского сада* вбивали в голову — найдя истинного, ты обязан ему, и только ему принадлежать, а вашу любовь необходимо лелеять. Что на этот счет у русалок, парень не знал, но наперекор вбитым убеждением он идти не мог, хоть и считая, что это его собственные.       Он медленно, в полуобморочном состоянии собирал рюкзак. Закинул скетчбук, пенал с карандашами, деньги, и конечно же, расческу. Он не сдержал улыбки, подумав, что Нагито, скорее всего, будет приятно быть с рассеченными, ухоженными волосами. Он хотел доказать и убедить того в том, что в этих белых, мертвецких завитых локонах больше красоты, чем во всем живом.       Даже если эта красота повергла его в несчастья.       «Как-то жарко… — подумал Хаджимэ, присев на кровать — Может, надеть что по-свободней? У меня же вроде была майка на размер побольше…»       Парень стал рыться в шкафу, ища белую майку и заодно решив сходить сегодня в широких синих штанах.       «Ну вот… — рассматривал себя в отражении зеркала парень — Я теперь похож на мускулинную девушку. Может, Нагито понравится мой новый прикид. Стоп… — он покраснел — Не о том думаю…»       Выходя из дома, он немножко пошатывался — видимо организм переутомился от повышения температуры тела и кошмарных сновидений.       Подняв взгляд в сторону краешка города, он заметил, как кто-то шел в сторону его дома, что удивляло — кому вообще понадобиться придти сюда, за пределами города, к этому дому, больше напоминавшему недомаяк? Хината недоверчиво вгляделся в силуэт — маленькая, квадратная и в то же время тонкая фигурка, как у игрушки.       Парень не знал, что делать — самому подойти, или так и стоять? Может, это турист, и он решил посмотреть, что за пределами скучно-богатого города? Но нет, неровной походкой, медленной и рывками, фигурка шла к дому.       За достаточно короткий срок, незнакомец всё-таки подошел к Хинате поближе, что тот смог его разглядеть. И, если до этого было просто удивление, то сейчас — ступор и ощущение, словно он попал в глупую сказку-притчу.       Перед ним возник неизвестный доселе парень. На вид, будто тому лет шесть — светлые, очень коротко постриженные ежиком волосы, шрам под большой губой, и ямочки на щеках. Но при этом лицо у него — суровое, того гляди, убьет одним лишь взглядом, да и несмотря на крайне невысокий рост, хилым его не назовешь. Да к тому же, что выдавало в нем несуразно серьезного и мрачного человека, на нем была непривычная для детей одежда — сшитый явно на заказ черный костюм, притом не офисный, золотые кольца на костлявых коротких пальцах и лакированные, блестящие на свету туфли с синим оттенком.       Он сжимал плечо правой рукой и тяжело дышал. Взгляд у него был уставшим, словно эта вся ситуация для него будничная рутина.       Молчание. И только неровное дыхание незнакомца.       — Зайти можно, а?       Тон такой, как если бы он отдавал приказ, но при этом как и вежливая просьба. Нет, даже не так — словно он по привычки приказывал, но старался подать это как жест джентльмена.       — У вас… Что… — Хината неуверенно указал пальцем на плечо — Р-рана?       Тот шумно вздохнул, закрыв глаза и схмурив брови.       — Ага. — выговорил он, качнув головой — Ты, э, — он обернулся к городу — поспеши давай. Пока нас не заметили. Но если не хочешь — не в пускай.       — Но вы ранены… — пробормотал в ответ парень, рассматривая плечо — П-проходите…       Хината дал незнакомцу пройти в дом, ошарашенно смотря то на него, то туда, к городу. Никого и не было на горизонте — а всё равно ощущение, что сейчас в дом ворвутся, билось мячом по стенкам черепушки.       Хозяин дома молча про себя, смирившись, отметил, как незаметно пролетело время, и как неожиданно он оказался пить чай с подозрительным парнем на кухне. Пиджак тот снял, умудрился отыскать аптечку в этом хаосе (оба труженика, конечно, не убирались толком нигде) иперевязать рану.       А что, собственно, происходит?       — Я… — незваный гость поставил кружку перед собой, согревая руки об неё, что не имело смысла, ибо сейчас — лето, жара и страдания от палящего солнца, а он, казалось, чувствовал лишь зимний холод. Голос был спокоен, а взгляд равнодушен — В передрягу попал. Вот и всё.       Пауза. Лицо у художника было со самым глупым и непонимающем-смиренным выражением. Он коротко хмыкнул, глотнул чай, и где-то промелькнула мысль — а почему, блин, я тоже пью чай, я же не хочу?!       — Передряга — произнес он так, словно слышал это слово в первый раз — средь бела дня?       Ещё пауза. Как в театре или в кино, когда нужно дать зрителю либо обхохотаться, либо всплакнуть, либо и то и то от тупости автора.       — А то. — приподнял брови незнакомец, глупо оскалившись — А хули мне, сыну мафии?       — А. — кивнул Хаджимэ, улыбнувшись в ответ — Сложно, наверно?       — А то.       Сын мафии. В его доме. А его истинный — русал. А узорчик на спине — белый. И горячка иногда о себе напоминала, током сеча, как плетью, в затылок.       Ха.       Ха.       Ха.       А потом ударило осознание.       — За вами же была погоня?! — вскочил Хаджимэ, что аж в глазах потемнело. Ему действительно стоило лечь в кроватку лечиться, а не в новые приключения впутываться — Вам нужно спрятаться!       — Нет! — грубо отрезал сын мафиози, и встал — Я, Фуюхико Кузурю, поклялся гражданских не втягивать — он сложил руки на груди и по-детски вздернул верхнюю губу, что было похоже на оскал — Мне только нужно было рану обработать. — на этот раз спокойно объяснился он, и уверенно произнес — Тебя не убьют, если я им попадусь хоть, блять, на пороге твоего дома. Им бы только с героином* ебаться, уебки. — тот взглянул в чай, что-то рассудительно раскладывая по полкам своей памяти — Тупые должники без мозгов, умрут мразями.       Последнее слово он произнес… Грустно и сочувственно, нахмурившись.       Ну нет. Хаджимэ не позволит появиться трупу на пороге дома. Особенно когда этот ещё не-труп пьет чаек, надув губки, как младенец.       Что уж поделать — художник старался быть эмпатичным (или пытался в этом себя убедить), да и ещё мораль, добро и зло были для него вещами простыми, что ли. Сам он себя героем или рыцарем справедливости, готовый хоть стать богом нового мира, не считал и им не был, но зачатки для помешаности вокруг этой темы, всё-таки, какие-то да и были.       — Я… — пересохших от волнения голосом и опустив взгляд, заговорил он — Я вам не позволю им попасть в руки! — на удивленный взгляд Фуюхико, готовый грозно что-то прикрикнуть, он сразу же ответил — Даже если вы плохой человек, я не позволю.       Сын мафиози раскрыл рот. От возмущения? Скорее всего, так.       — Что за чушь ты несешь?! — он поднял руку, оттопырив указательный палец — Я не хочу помощи от гребанного гражданского! — а потом, стушевавшись, ещё выкрикнул — Да ещё и от странной пацанки!       На этот раз от возмущения раскрыл рот Хаджимэ.       — Я парень!       Фуюхико, казалось, устал от непонятного разговора, развернулся и подошел к окну. Чуть отодвинув марлевую шторку, он выглянул, прижавшись в упор к оконном стеклу и смотря в сторону, откуда он сам пришел.       Теперь сюда, его тропой, тоже кто-то шел. Две маленькие, но наводящие ужас точки, словно стервятники высоко в небе, кружа над полуживым обедом.       Раз.       — Я готов принять смерть или пытки достойно. — отлипнув от окна, процедил он сквозь зубы.       Два.       — Единственная причина, почему я тогда сбежал — это потому что заражение кровью не так ахуенно, как если бы они мне просто в голову стрельнули, а? — он хмыкнул и пожал плечами. Голос подрагивал всё равно — этими, возможно последними в своей жизни словами, он пытался себя успокоить. Гордость не позволяла паниковать, да и он на самом деле всегда был готов к такому исходу — Я упал в грязную лужу и так рассердился, блять! — он издал сдавленный смешок — Я знал, что тут есть здание, но не знал, живет тут кто-нибудь, или нет… — попытавшись как можно тише вздохнуть, и продолжая сверлить взглядом те две точки, с каждой секундой спешившие по его душу, он тихо проговорил — Надеялся, что в доме никого…       Три!!!       Не успев обернуться и недовольно воскликнуть о том, какие нарики всё-таки тупые объебаны, он получил удар по голове.       Художник тяжело дышал, а руки тряслись. Блять, блять, просто ахуеть.       …Навряд ли он вообще мог убить его толстенной поваренной книгой — а руки тряслись так, будто он убийца в «Имя Розы»*, не иначе. Сложно сказать, какими чувствами или эмоциями он руководился — здесь была и человеческая привычка спешить, и холодный, распланированный расчет.       — Так, это… — парень закрыл глаза рукой, как будто это его стукнули — Надо спрятать, пока не пришли…       Но в противоположность своим же словам, он в первую очередь побежал на кухню прятать пиджак, а в аптечку закинул неиспользованные бинты и склянку йода, и снова быстро забросил затею — побежал запереть входную дверь на ключ, чтобы не произошел внезапный визит доброжелательных не званных гостей, но на пути, в коридоре, подскользнулся, упал, но всё равно вскочил, ни о чем не думая, подбежал и щелкнул задвижкой. Что им руководило? Логика или страх? Страх порождал логику, а логика порождала страх, и каждое его решение и действия были на автомате, потому что мозг решил, что это говно осознанно не перетерпишь.       Вернувшись обратно, он трясущиеся руками открыл дверцу кладовки на полу кухни, встал и застыл.       Как-то внезапно стало стыдно брать сына мафиози, ведь тот такой на вид хрупкий, как кукла из полимерной глины — возьмешь на руки полюбоваться, а он в ответ откроет глаза и плюнет в рожу. Хаджимэ стоял, как вкопанный, забыв — а ради чего он это всё устроил? Он же вроде собирался сходить к Нагито… Волосы расчесать, мило поболтать…       И всё-таки аккуратно уложив бедного паренька на ступеньки кладовки, он медленно закрыл дверцу, накрыл ту ковром, постоял минуты две, и неожиданно для себя спросил вслух:       — Может, на ключ закрыть?.. А то мало ли…       На этот раз уже закрыв кладовку на замок для своего душевного спокойствия (благо, ключ от него был в связке ключей, висевшей над столом), он поспешил посмотреть в окно. Не видать никого…       «Быть может, они свернули? — Хината криво улыбнулся собственной наивности — Да нет, точно придут спросить…»       Послышались стуки в в дверь. Громкие, басистые и злобные. Парень чуть не упал на пол от волнения.       — М-может если н-не открывать, ат-ат-отстанут? — шепотом промямлил Хината, посинев от ужаса.       Приглушенно он услышал хриплый, скрежещущий голосище:       — Не откроете, через окно войдем!       Собрав остатки воли в кулак, парень подошел к двери, смотря в одну точку — на щеколду. Он похолодел от напряжения, а организм требовал пойти уже наконец-то в кровать.       — Сейчас… — от волнения голос звучал ниже, чем обычно.       Через желание орать, он-таки открыл дверь, и свет сразу же ударил в глаза. Перед ним было два мужика — на вид обоим было лет сорок или пятьдесят, один рыжий с золотыми, выпирающими зубами, с нездоровой щуплостью всех частей тела, второй — шатен с недовольным, грубым лицом и массивным телом.       Первым заговорил шатен, слабо улыбнувшись и указав на что-то сзади парня:       — Это что, сударыня? — он поддался вперед, к лицу парня. Тон у него был угрожающе-вежливым, словно он всегда и со всеми обходился спокойно и с гордостью интеллектуала — Объясните, не то мой дрожащий друг — он кивком указал на рыжего — вас забьет до смерти.       У «сударыни» задрожала губа, и обернувшись, он увидел на полу…       Размазанный след крови. Не так много, как могло вообще быть. А всё равно было, как на холсте.       У хозяина дома было многострадальное лицо, как при предсмертной агонии. И всё-таки сделав выражение лица менее страдальческим, он обернулся к двум мужикам, неровно улыбнулся и сказал:       — М-месячные внезапно начались…       Мозг сам сгенерировал ответ, не удосужившись пропустить через фильтр «логика», и уж тем более не спрашивая, хочет ли сам парень притвориться «сударыней».       Господи, он потом свою белую майку расцелует до дыр.       Мужики неуверенно переглянулись, с долей отвращения, блуждавшей по лицу, и шатен, повернувшись к хозяину дома, промычал:       — Вы уберите это, сударыня, нахуй, потом впустите к нам на кухню и дайте лучшего алкоголя. — Хината не сдержался, и удивленно поднял бровь — Ну должен же у вас быть алкоголь, взрослые же тут живут! — шатен ударил кулаком в грудь — Нам это, позвонить кое-кому нужно…       — А если ты, малявка, — первый, рыжий, схватил Хинату за руку, грозно заулыбавшись, и парень мог поклясться, что ещё никогда так сильно не жалел в своей жизни, что родился на этот свет — лишишься!..       — Ат-та-та! — вмешался спокойно второй, покачав головой — Лука, не пугай даму. — он благодушно улыбнулся — Ну упустили мальца, что же поделать? Сейчас позвоним боссу, выпьем чего-нибудь крепонького, — он махнул рукой в строну города — даму обцелуем в грудь и уйдем…       Хината тупо закивал, мол, верно-верно, отпусти мою руку только!       — …Ладно, Джованни, — неудовлетворенно протянул Лука, резко отпуская запястье Хаджимэ — но я ничего тебе, мудила, не обещаю.       Больше ничего не сказав, они прошмыгнули в дом, с хихиканьем обходя размазанное пятно крови на полу. Хаджимэ, уже переживший львиную долю адреналина и жгучего желание упасть замертво на пол, внезапно, успокоился. Просто его нервная система не выдерживала.       «Итак… — он глубоко вздохнул, пытаясь рационально разобраться в ситуации — Можно вызвать полицию, но сначала дам им алкоголь, и под видом того, что мне плохо, схожу в туалет и оттуда напишу всем знакомым позвонить в полицию…»       Взяв половую тряпку, которая всегда валялась под обувью в прихожей, он начал оттирать пятно — всё равно, что тряпка сухая, как и на следы крови, он скорее это делал для вида. Из кухни раздался бархатно-сиплый голос шатена:       — Неси скорее нам этилового яда, сударыня!       Хината тут же бросил уборку коридора и зашагал на кухню. Он аж остолбенел, поняв, что не убрал две чашки чая, а аптечка так и стояла на столе, но, кажется, мужчинам было всё равно, и те вальяжно расселись, чувствуя себя главными в доме, да ещё и с личной служанкой.       — Алкоголь под столом… — специально тихо произнес парень, неуверенно наклонившись под стол — Вам что? Виски или вино?       — Виски давай, и по-шустрее. — сразу ответил рыжий.       Хината достал бутыль, сбегал за двумя стеклянными стопками и налил обоим. Они молчали — Джованни сидел и умиротворенно прикрыл глаза, а Лука презрительно сверлил его взглядом.       — Звякни уже боссу, а, — рыжий взял и отпил, потом обратился к парню — А ты, шлюшка, сходи примерь что-то по-горячее.       — Нет-нет, и ещё раз нет, — всё так же умиротворенна прикрывая глаза, остановил второй — нечего подозрительной персоне уходить. Да и сударыне подходит и так.       Хаджимэ прикусил язык, лишь бы не завопить на них матом.       — К слову, — шатен раскрыл глаза, и выпучил их на «сударыню», отчего она на месте подскочила — Почему тут две, блять, чашки?       Тон голос отличался от того, что был раньше, и даже тот первый вопрос, что он тогда задал про пятно крови, звучал менее устрашающе.       — С отцом… Пила… — сглотнул художник, пряча глаза и прижав бутылку к груди — Убрать не успела…       — Ладно, насрать. — ответил за Джованни рыжий, не обернувшись — Я сейчас позвоню Альберту, он всегда отвечает на звонки. А ты пока поразвлечься с «сударынэй».       — Лучше я позвоню, — второй улыбнулся, отбирая виски у парня, тоже даже не обернувшись на того — ему я намного приятней.       — Как хочешь, — буркнул рыжий, в последний раз отпил и повернулся к Хаджимэ — а теперь веди меня развлекать, малышка.       — Постойте…       Если сейчас раскроют, что сударыня, так-то, парень, то всплывет наружу и всё остальное — а может они от злости его убьют или изнасилуют, кто же знает, что у этих монстров на уме. Фуюхико был прав — умрут мразями, и это уже безоговорочный факт.       — Тупой мальчишка меня взбесил, — процедил сквозь зубы рыжий — пытался меня остановить от горячей француженки…       — К-какой ещё мальчишка? — притворился непонимающим Хаджимэ.       — А это уже не твоё дело. — тот улыбнулся, притягивая его к себе, отчего парень сильнее побледнел.       А потом из кармана штанов выпал ключ.       Шатен сразу встал, отключил телефон, подошел и подобрал ключ. Посмотрел что на рыжего, что на «сударыню».       Он оскалился, крутя ключ между пальцами.       — Что это за маленькая прелесть?       — Ключ… — парень недоумевал — ведь что подозрительного в ключе?       — Это понятно. — кивнул шатен, почему-то мягко улыбнувшись — А от чего он?       Лука, недовольно что-то буркнув себе под нос, отпустил Хаджимэ, и парень тут же, как лань, отскочил от обоих на короткое расстояние.       Он удивленно смотрел на ключ, словно сам не знал, что тот открывал, да и соврать срочно нужно было. Поэтому со смешанными эмоциями на лице, он ляпнул:       — Я должна вернуть его… Подруге.       Неожиданно тишину нарушил рингтон. Лука, кажется, совсем разочаровался в своей затеи поразвлечься с «малышкой», перевалил всем телом через стол и взял телефон. Опять что-то буркнув, подал старенький кнопочный агрегат Джованни.       Шатен отложил ключ на стол, и ответил на звонок с самым довольным лицом на свете.       Отчего? Ни рыжий, ни художник не знал.       А потом в одно легкое мгновение оно сменилось на немой ужас.       — Как… Это… Так?..       Рыжий раздраженно рявкнул:       — Да что там?       Шатен отключил звонок, поджал губы в безумном рассуждении, процесс которой отражался в его глазах.       — Босс и все остальные мертвы… Кроме Альберта.       Оба, подобно роботаи, зашагали к входной двери. Походка была неровная и неуверенная, но быстрая.       Первым вышел рыжий, распахнув дверь нараспашку, и, кажется, побежав в сторону города, наплевав на напарника.       Напарник же, шатен, внезапно остановился у открытой двери, обернулся, и громко фыркнул:       — Повезло тебе, парень. Если ты действительно спрятал мальчишку, то тебе крупно повезло, что мы уходим.       Хаджимэ так и стоял пять минут на кухне. И только один вопрос отражался на его лице:       Так тот знал?

***

      Нагито долго и недружелюбно сверлил взглядом причину его взбунтовавшихся чувств. Которые он припрятал давным-давно, но сейчас они вырывались с желанием хохотать.       А он молчал, раздраженный в уголках злых глаз, чуть прищуренных. А на губах плясало желание мрачно ухмыльнуться.       Микан, русалка с коротким и слабым на вид фиолетовым хвостом, смотрела куда-то в сторону. Странная личность, которая на первый взгляд — самое опущенное существо всего мира, а на деле — терроризирующая племена и род людской слуга своей обожаемой Джунко Эношимы. Она вдруг улыбнулась, восторженно закатив глаза. Видимо, вспомнила о любви всей своей жизни.       Рядом с ними даже не проплывали рыбы, всё живое морского дна пряталось в кораллах, под камнями и в небольших пещерках. То ли стыдно было за существование таких отбросов, как Микан и Нагито, травящие своими восторженными идеями хуже, чем весь пластик в мировом океане, то ли страшно стало от их напряженного диалога, который вот-вот должен был начаться.       Зеленное, моховое свечение было вокруг них из-за водорослей и других морских растений. Было мягко и приятно вот так сидеть — но да какой толк во всей этой красоте и разнообразии природы, когда они оба думали о вещах куда возвышенней самой жизни?       О надежде и отчаянье.       — Моя прекрасная приказала мне навести хаоса среди людей. — русалка прекратила улыбаться, робко сказав с нежностью в голосе по отношению к предводительнице — Нагито, ты ведь понимаешь, почему? — ей пришлось всё-таки взглянуть на него, и в её глазах, как на дне колодца, играл сарказм и насмешка, которые она прятала под личиной милого поведения — чтобы доставить тебе и твоему истинному проблем.       — Здорово. — только и выдал Комаэда, и лицо его было как у статуи. Неживое, на ощупь тверже камня, но ударишь с ноги от злости по нему — и белым треском разломается на множество кусочков, что будут над тобой насмехаться в своей безграничной красоте. Он никогда не даст увидеть себя таким своему Хинате Хаджимэ, наивно полагавшим, что его истинный — просто малость странный одиночка — А теперь скажи, — он медленно закрыл глаза, желая погрузить разум во тьму, в которой легче принимать сложные решения и мириться с болью прошлого — что вам от нас надо.       — Отчаянья. — Микан пожала плечами, и сразу же, чуть ли не плача, добавила — Я честно не знаю, что произошло с Джунко…       — В плане?       — Как только ты ушел, она начала орать… — у русалки от воспоминаний дрогнули плечи — А потом сказала, что может скоро умереть.       — А что насчет войны? — так и не открыв глаза, перевел тему Нагито. Ему честно было всё равно на судьбу предводительницы — он даже не обрадовался, что та, кто внесла ужас в его жизнь, возможно, действительно права насчет своей скорой судьбы.       — Пока не ясно. — не заинтересовано сказала русалка, дрожа от волнения за Эношиму.       Повисла пауза. Что-то очень ужасное тучами спешило занять собой всё небо.       — Нагито, — девушка серьезно на него посмотрела со слезами на глазах — ты и твой истинный принесут нам всем горе. Как в той самой легенде. — она еле сдерживалась, чтобы не начать кричать и вырывать волосы на голове. Она бы не смогла ответить, что она испытывает — счастье, что познает отчаянья в полной мере, или же злость, оттого, что будет страдать её Джунко.       Нагито злорадно хохотнул.       — Мне нет до этого дела. К тому же, об этой легенде знаем только ты да я, и то тебе просто повезло из-за меня. Микан не выдерживала страшного осознания — если легенда сбудется, то это не то, что хочет Джунко. А она, русалка с стеснительным характером, не в силах что-то поменять. Это и есть отчаянье. — …Ладно. — ей стало на всё плевать до обиды в сердце — Своё я сделала. Убила каких-то мужиков. Подумай над той легендой и что ты можешь сделать, Нагито. Тихий смех раздался в ответ. — Намекаешь на превращение в человека, девчонка?!       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-      ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-      ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-      ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-      ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-      ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-      ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА       ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА

***

      Фуюхико сверлил взглядом художника. Тот дрожащими пальцами зарисовывал портрет сына мафиози, чувствуя, как на него постоянно оборачиваются взглянуть.       Чересчур простой, обычный во всех смыслах внешний вид и одежда, благоразумное, но чуть напуганное лицо — он не выглядит как тот, кто может сидеть за одним столиком с мафией в дорогущем ресторане, где что не еда — так причина продать почку и стать счастливой свиньей, обжираясь всем из меню.       — У тебя хороший дядя, парень. — неожиданно первым заговорил Кузурю каим-то деловым тоном — Так долго передо мной извинялся за всё.       — Спасибо… — неуверенно бросил в ответ художник — И-и простите за всё за сегодня, я…       — Прости то, прости это, бля, — парень откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу — сказал же, ты меня спас, хотя за ебучую книжку я тебе ещё припомню. - это что, была угроза? Нет, скорее, обещание.       Хината закончил портрет и положил его перед собой, решим ещё раз оглядеться — вокруг уже глубокая ночь, сияют теплые лампы и местами неоновые подсветки. Шум знати, объедающиеся крабами и вливая себя литрами шампанское. Они сидели на улице, и холодный ветер обдувал всё ещё горячий лоб — температура хоть и спала, но здоров он ещё не был.       Он знал, что ночная лихорадка — это то, что случается с каждым после появления узора, но у него, похоже, симптоматика началась чуть позже. О ночном жаре знал только дядя — но догадался ли он, что на самом деле?       — Ты рили крутой, чел, — Фуюхико искренне заулыбался, показывая, как ему комфортно рядом с художником - и потому можешь ко мне обращаться за помощью!       Хината улыбнулся в ответ, однако в груди неприятно жгло - придя на тот берег, где он с Нагито обычно и встречался, в три часа дня, едва отбившись от Фуюхико с благодарностью, а от дяди с волнением, он прождал часа три, но его истинный так и не появился.       Обиделся? Что-то приключилось? Дело племени отчаянья?       Парень не знал, но таскал с собой везде расческу. Улыбался новому другу, написал давней подруге, что всё хорошо, и просто был рад, что его не застрелили в его же собственном доме, а жар пропал.       Однако... Когда же он сможет нарисовать портрет?..