Лес ковром ему листья стелет, Клены факелами пылают.
(Айре и Саруман «Король Трандуил»)
Ловко захватив пальцами пучок свежей, не пожухлой зелени, потянул вверх, но трава, ещё мокрая от росы, выскользнула и оставила в ладони только свежий терпкий запах. Так благоухал покой. Война ушла с земель родных, бескрайних, и в зелёный дом, расправив крылья, возвратились птицы, теперь немолчным гомоном своим и сердце радовавшие, и спать мешавшие. Птиц было много, и в них не стреляли — таков был его, Владыки, приказ: «Щадить. Беречь. Любить», а создания поднебесные, обнаглев от свободы, совсем перестали бояться эльфов. Вот и сейчас сойка, склонив голову набок, смотрела на Короля черными озорными бусинками глаз. Кивнув ей небрежно, он осторожно переступил через крохотный ручей, вылезший наверх после недавних дождей, и вновь наклонился к покрытому мхом холмику черничника. В этом году, уже поспевшая, но еще не сорванная, ягода висела на кустах обильно, клонилась и в одно мгновение испачкала пальцы. От кочки, от зеленых листьев ягодных тянуло влагой, и так пахла свобода. Когда Тьма окутала земли на долгие столетия, за невинные тростинки-стебельки Трандуил болел сердцем более остальных. Длинными душными ночами, покидая Чертоги, он шёл вглубь леса, где, как надеялся, ещё тверда была его власть, и там, распростершись на земле, широко раскинув руки в стороны, чаровал. Но только без толку уходила сила, пропадали чары, отступая под напором Зла, и целители жаловались, что ещё только начинавшая набирать сок гемсильмения — самая стойкая к морозам и капризам погоды трава — почернела и зачахла на корню. Как раненный зверь, метался великий таур по переходам дворца, не находя покоя, а в пальцах, рассыпаясь, отвращая от себя, чахла и гнила сорняк-трава, цветы на тонких ножках, неспособные ни расцвесть, ни удержать голову, ни дать потомство. Сейчас гемсильмения цепко держала Владыку за ногу, опутавшись вокруг щиколотки, и где-то возле уха немолчно жужжал жук. Сверху солнце, уже поднявшееся, сушило последние капли-самоцветы росы, и, наклонясь, Трандуил смахнул с толстого листа одну из них, подмигнул порозовевшему цветку, одарившему в ответ пьянящим запахом багульника. Рвал осторожно, стараясь причинить меньше боли цветам, но Лес и сам был рад отдать такую малость — вечно цветущую и отцветающую зелень — своему Владыке. В руку ложились дикии лилии и диковинно маленькие незабудки; яблоня под ноги роняла цветы, кивала белыми головками крапива. Охапку перевязав стеблем все той же гемсильмении, стыдливо отчего-то спрятал букет на груди и пошёл прочь от солнечных полян, от щекочущих нос ароматов. Небрежно опустились цветы, ещё хранящие тепло и помнящие свет солнечный, на камень в подножье гордой статуи, и в гулкой усыпальнице запахло сладковатой горечью и ускользающей свежестью. Так под каменными сводами витала вечность.