искусство эмпатии

Быть матерью-одиночкой дерьмово — быть матерью-одиночкой в России дерьмово вдвойне. «Женщиной в принципе быть не особо круто», — думала Юля, поплотнее усаживая тёмные очки на голове. Ролик про день рождения канала она выложила ещё вчера, вчера же смонтировала подкаст с Разумовским, но выкладывать два видео подряд не очень практично, поэтому… Мама: Мы с Лизочкой погуляли, покушали мороженое, в общем, баланс прогулок восстановили. За тобой мультики и мармеладки) … день с Лизой. Вредности в виде разнообразных конфет Юля заказала ещё утром, осталось лишь добраться до квартиры мамы — это квест, но вместо зомби и скелетов настоящие люди. Юля к этому привыкла — экстрим, хоть какие-то острые ощущения в бесконечном водовороте одинаковых дней… «В жопу такой экстрим», — подумала зло и провернула ключ в замке зажигания. Это началось ещё до того, как Лиза появилась на свет — и показалось очевидным и единственно верным вариантом. Ладно, возможно, не слишком очевидным, конечно, но… Юля насмотрелась на пренебрежение к другим женщинам, насмотрелась на ненависть к беременным и уже родившим, насмотрелась на многое дерьмо — и решила и дальше держать себя на определённом расстоянии с аудиторией. Так сложилось в обществе, и, как бы Юля не ненавидела стереотипы, она зависима от этого общества — и «образ» сильной и независимой просто более рабочий в этой сфере, чем «образ» Юли настоящей — всё ещё сильной и независимой, но по стечению обстоятельств ставшей матерью. Нельзя давать слабину и показывать, что ты кого-то любишь. И можно было бы просто напрямую сказать, расставив границы, мол, да, родила, да, мать, но меняет это ровным счётом ничего — грозно, железно, надев строгий костюм. Юля нынешняя бы так и сделала. Юля из прошлого, разбитая и жизнью протащенная голой по асфальту, хотя бы не сбросилась с моста. Живот прятать было не так уж и сложно, даже на восьмом месяце, — из-за строения Юлиного организма, как сказала геникологиня, — другая совершенно, всё ещё пожилая, но платная клиника есть платная клиника. Но токсикоз мучал, и мучал нещадно. Мама, Пчёлкина Ирина Витальевна, стала главной помощницей и опорой во всём. Юля даже сейчас, спустя года, чувствует по отношению к ней бесконечную благодарность. Но даже учитывая все эти сокрытия и шпионские припадки, профессиональная деятельность потерпела изменения. Самое главное из них — увольнение из издательства. Живот маленький и его не видно на камере, но коллеги-то не слепые! Юля, впрочем, действительно называет это декретом — не оплачиваемым, но суть не в этом. Канал на Ютубе был и до этого, а Юля просто решила год поработать из дома, на себя, чуть уменьшив временной промежуток между видеороликами — две недели вместо месяца. Планировала, впрочем, действительно вернуться потом в издательство и воспринимала свою интернет деятельность как возможность заработать копеечку на оплату счетов — садиться маме на шею хотелось по минимуму. Но Россия-матушка решила иначе. Выйдя из информационного вакуума, который Юля возвела вокруг себя на время родов и первую послеродовую неделю — больную, чудовищно больную и сложную — Пчёлкина вдруг обнаружила, что в мире изменилось чуть больше, чем лишь её семейное положение. Дочку назвала Лизой — как назвать то, что стало твориться в стране, она не знала. Вскрылось огромное количество самых разношёрстных преступлений — и на горечь от полученных во время двадцатичасовых родов травм наложилась ещё и горечь от того, что она, Пчёлкина Юлия, никакого отношения к этому не имеет. Юля старалась жить по правилам, которые сама для себя установила — гуляла с Лизой бабушка, в это свободное время отдых — и отдых даже почти случался. Удавалось во второй месяц даже душ принимать чаще, чем два раза в неделю. Но призвание есть призвание — к моменту, когда малышке исполнилось три месяца, Юля перестала чувствовать себя живой — живой по-настоящему, полноценно и ярко. Во время беременности пришлось частично прекратить деятельность, и Юля двадцатипятилетняя ошибочно надеялась, что это очень временно. «Ошибочно» стоит не зря. Именно после третьего месяца закончились наработанные из дома материалы. Они были совсем безобидные, точно не в духе скандальной Юлии Пчёлкиной, но интернет не заметил — люди были заняты своими делами и решением проблем. Но ситуация не улучшалась, и эти же люди со временем привыкли жить как на пороховой бочке, и вот тогда полезли вопросы — тогда же Юля задолбалась в край. Мама восприняла это с явным сомнением, но перечить не стала, потому что состояние дочери видела. И тогда Юля взялась за первое своё серьёзное расследование из дома. Это было невероятно. Эмоции, страсть. Юля шерстила самые разные части интернет-пространства в перерывах между сменой подгузников, и через меньше чем месяц на канале Юлии Пчёлкиной вышло видео о том, как работает сексуальное рабство на данный момент. Это был успех — невероятный и крышесносный. Переведённые интервью жертв, которые смогли спастись, информация о «крышевании» насильников самими порно-сайтами. Аудитория была в шоке и восторге одновременно — шок закономерен, восторг, если порассуждать, тоже — распространение этой новости важно, это большая проблема. С этого самого ролика начался период, если говорить аналогиями, «маниакальной» фазы — Юля это сравнение своей деятельности с биполярным расстройством ненавидит, но так точно, что аж зубы скрипят. Период «я обожаю жизнь» продлился полтора года. За это время Юля успела отпраздновать первый день рождения дочери, привыкнуть к болезненной процедуре сцеживания грудного молока, отметить два миллиона на канале и выложить на этот же канал больше тридцати роликов — несомненно важных и нужных, но все они были за гранью — и совсем не с той стороны, которую всё имеют ввиду, когда используют это словосочетание. Но в один момент разгон перемахнул черту — и общество смогло увидеть ту Юлию, которую они знали до этого. Ролик об имуществе губернатора вызвал очень сильное «волнение» общества. Юля почувствовала себя тогда так хорошо, как не чувствовала, наверное, уже года три. Она научилась жить с дочкой, научилась выделять время для неё, научилась существовать в постоянном состоянии концентрации — и это понадобилось ей и после переломного момента, того самого, когда закончился условно говоря «маниакальный» период. На тот момент видеоролику было два дня — около сотни тысяч лайков, несколько миллионов просмотров… Юля радовалась, руки сами тянулись к ноутбуку, но она решила дать себе отдых. Мама, Ирина Витальевна, к тому моменту стала уже полноценной второй родительницей, но Юля старалась всё же оставить бабушку бабушкой, к тому же… совместный отдых с дочкой, — и отдых для самой бабушки, — чудесно ведь. Но перед этим Лизу надо было забрать из одного дома и в целости и сохранности доставить во второй. *** Очки, перцовка, зонт и карточка. Дорога до мамы Юли осталась позади, небо окрасилось в светло-светло-синий. Ирина, улыбнувшись, чмокнула сначала внучку, потом дочку, и помахала на прощание, когда Юля уже вышла в парадную. Малышка на руках счастливо жалась к Юле, обхватив руками за шею. С детского сиденья доносилось посапывание. Зонт было решено оставить в машине, карточка покоилась в кармане пальто, рядом с ней перцовка. Очки легли на нос, Юля огляделась. Осень, уже потемнело. Ключи от машины упали в карман джинсов. Лиза спала. Юля аккуратно вынула дочь из сидения, примастила её, придерживая, около груди и накрыла пальто — за то время, что она была у бабушки, похолодало немного, но вся одежда осталась дома. Машина пиликнула, оповещая о том, что кнопочка сработала даже сквозь плотную ткань. Шаг, шаг, шаг. Ключи от домофона нашлись во втором кармане джинсов. Юля потянула за ручку и тут же попала в ещё большую темноту. Выдохнула и закрыла дверь — привычка… Ухо опалило горячее, прокуренное будто дыхание, хрипящее. К горлу прижали нож. — Юлька, боишься? — смеясь спросил мужчина. Юля сглотнула, покрепче прижала дочь к груди и скользнула рукой в карман пальто. — О, кто это там у тебя? Ребенок? — он был явно выше, поэтому смог заглянуть за плечо без проблем. Юля облизнула губы и, воспользовавшись его явным удивлением и секундной заминкой, резко согнула руку в локте. Струя попала ровно в глаз. Сердце, кажется, начало биться только после того, как Юля захлопнула за собой входную дверь. Один замок, второй, ключи. Из подъезда слышался кашель и голос, второй, совсем не тот, не прокуренный: — «Ромыч, бля, ты идиот, ты уебан, Ромыч. Фотки, сука, нормально надо было смотреть, тогда бы не удивился». — Фотки… — на лице расцвела истеричная улыбка. Юля сползла по двери на коврик и посильнее прижала малышку к груди. Та, на удивление, не растряслась даже бегом с первого на третий. Голова пульсировала, надо было вставать. Ноги тряслись мелко, руки не уступали, но Юля чувствовала, что не уронит Лизу даже если ей эти самые руки отрежут. С ней же, прижав к груди, доковыляла до ванной комнаты. Свет ударил в глаза, Юли прищурилась и прошла вглубь, к зеркалу. На шее красовалась мелкая рана, неглубокая, но пару капель скатились к вороту футболки и растеклись неровными пятнами у самого края. Юля поджала губы, уложила малышку на стиральную машину и, скинув пальто прямо на пол, стянула белую тряпку с себя, оставшись в одном спортивном топе. Уже через мгновение она украсила своим светом мусорное ведро на кухне. В груди о рёбра билось сердце. *** Это произвело большее впечатление, чем, наверное, должно было — Юля подвергалась за свою карьеру таким нападкам не один и не два раза… Лиза. Пчёлкина-старшая не планировала этого ребёнка, но дочка в этом совсем не виновата — и Юля решила, что, если уж так сложилось, она вырастит из неё хорошего человека — в любви и тепле. В тот день этот её план мог перестать иметь смысл. Так продалась одна квартира и купилась другая — в лучшем районе, чем было раньше, с системой охраны и человеком на посту — у него даже оружие есть. И за это «лучшее» пришлось заплатить сполна, Юля буквально недавно закрыла ипотеку. Со временем Юля привыкла к новому месторасположению, привыкла к тонировке на задних окнах. Единственное, к чему она не привыкла даже спустя столько лет — это то, что интернет действительно увидел те фотографии, которые Ромыч не рассмотрел… и ещё несколько десятков других снимков. И на всех Юля с Лизой. Юля, вцепившись короткими ногтями в собственное бедро, в тот вечер, когда впервые увидела фото такого рода, решила, что это ничего не значит. Она всё ещё журналистка в первую очередь, пусть делают с этим знанием всё что хотят. И интернет сделал — решил, что мужа прятать легко, а вот ребёнка не то чтобы. А Юля продолжила довольствоваться малым — в этот раз даже крохотным. Вспомнила о рубрике, которую забросила в тот момент, когда устроилась на официальную работу, решила одну из комнат в квартире отдать под «студию», сама сделала ремонт, продолжила растить дочь, научилась очень аккуратно и тонко, в разговоре с гостями подкаста, затрагивать важные темы, оставаясь при этом блогершой, не становясь скандальной журналисткой. Со временем привыкла к новой дороге до маминого дома. К слову, студия прямо в доме, учитывая Юлино положение, только на первый взгляд кажется чем-то глупым — Лиза тихая, да и… Юля любит постоянство и рационально тратить время, — а ещё любит адекватных людей. Если попытаться отследить закономерность, станет ясно, что те немногие «противные» выпуски были записаны в нескольких питерских студиях — контакты остались ещё со студенчества, впрочем, даже без этого подобное место найти легко, — с той же вывеской, но за другим столом. *** Машина мягко остановилась около парадной. Юля подцепила рюкзак с соседнего места, забросила ключ в карман и, не доставая руки, заблокировала машину. Открыла дверь, взбежала по лестнице на второй этаж, разделась с замком самостоятельно, своими ключами. На глаза первым же делом попались ботинки Лизы. Юля слабо улыбнулась, скинула обувь, щёлкнула замком. Радостей в жизни не особо много, но дочь… Лиза определенно входит в их число — и Юля определенно любит её. Любит несмотря ни на что, потому что она не виновата в том, что её отец долбоёб, — и, возможно, говорить так о своём выборе мерзко и неправильно, но Юля лишь спустя года может рассказать о звоночках, за которые должна была бы зацепиться, но была тогда слишком влюблена.