Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Стоило открыть дверь, и в поле зрения попал красивый светло-голубой цвет, а саму девушку окружило тепло - может, не самое высокое, но вне всяких сомнений присущее человеку. Руки обхватили голову Вайолетт и немного повертели, а пульс застучал в ушах. Сердце билось как после пробежки: прямой признак волнения.       - Слава богу, вы правда..! С-слава богу...       Сорванный в рыданиях голос постепенно затухал в ее всхлипах. Пальцы перебирали волосы, ладонь прослеживала контуры лица Вайолетт. Словно в доказательство того, что она правда здесь. Снова и снова, даже когда звуки с ее губ перестали складываться в слова. Ее руки, ее объятия были наполнены силы, словно она уже никогда не отпустит ее вновь. Вайолетт держали так крепко, что было больно, но то давление не было попыткой ее задушить.       Просто бесконечно ласковые, сильные и болезненные объятия, полные заботы и желания защитить Вайолетт.       - П-прост-ти... п-прост-ти..!       - Все хорошо, все в порядке. Теперь все хорошо.       - Прости меня, п-прости...       - Все в порядке, все хорошо.       Тепло ее тело напомнило девушке о боли. Болели щеки, губы, руки, ноги - болело все, но самой большой болью отдавалось беспокойство в ее сердце. Обхватив руками спину МариН, она только и могла, что рыдая цепляться за нее и просить прощения. Лицо уже стало представлять собой распухшее месиво из запекшейся крови и слез.       Она так много хотела сказать. Почему Марин здесь, все ли в порядке дома, выгнили ли ее по вине Вайолетт? Чувство, будто нечто сдавило ей сердце. От одной лишь мысли об этом ее живот наполняло нечто черное, темное и тяжелое. Она хотела говорить, но слова не слетали с губ. Девушка не могла мыслить здраво.       Только и могла, что повторять как ей жаль, сколь недостойной она ощущала себя и все никак не могла перестать плакать. И каждый раз она была искренне рада руке, убеждавшей ее, что все хорошо.       Они обе рыдали как малые дети, пока силы и слезы не иссякли окончательно.

***

      Им было о чем поговорить. И тем не менее, для начала нужно было поесть, искупать и обработать ее раны. Пока горничная была занята всем этим, Вайолетт начала клевать носом и мгновенно заснула. Она, конечно, устала, но ключевую роль сыграло то, что здесь был не ее дом. Последние дни ее мучила бессонница, так что, должно быть, напряжение снял тот факт, что ей больше не предстояло находиться под одной крышей со своими врагами. Хотя каким бы высококлассным и уютным ни было жилье, дома в теории должно быть комфортнее чем в месте, где она оказалась впервые.       То, как она спала, завалившись на живот и так и не дотянувшись до подушки, казалось мирным, чего не скажешь о почти что бездыханном сне. Горничная достала для своей госпожи запасное одеяло, задремавшей прямо на постельном покрывале, тщательно укрыла ее с головы до плеч и заметила, как та свернулась калачиком даже под этой периной.       Широкая повязка наложена на обращенную к ней щеку. Кончики пальцев и ныне скрытая от нее нога окрасились белыми марлей и бинтами.       "... Все же стоило ему врезать".       Тогда она думала лишь о том, как нагнать Вайолетт, но все же следовало выйти только после того, как пару раз всадит в него кулак. В то время она и не думала о том, что Юлан так удобно окажется рядом, а потому ничего не могла поделать, но теперь, вспоминая об этом, горничная не могла избавиться от сожалений, о которых, честно говоря, жалеть не стоило. Ни одно из них нельзя было проглотить, и только ненависть к источнику всех бед продолжала расти.       ──Водитель машины, в которую по наставлению Сисуи Марин села, выйдя из дома, принадлежал дому Юлана.       Водитель, доставивший Марин с бегающими туда-сюда в растерянности и сомнениями глазами в этот отель, вскоре после этого вернулся в машину, так что горничная до сих пор не знала деталей. Однако в тот момент единственной надеждой Марин было лишь сообщение Юлана.       Мне нужно, чтобы вы ждали Вайолетт здесь ── то было единственным полученным ей сообщением, и потому Марин тут же занялась делами по комнате, дабы после приезда Вайолетт не терять времени зря. Нужно было как-то себя отвлечь, чтобы не сойти с ума. Ее так сильно затянуло в пучину тревог, что она едва сама не оставила надежду.       Каждая минута, каждая секунда казалась вечностью. Она молила никчемного бога: пожалуйста, прошу, пусть она вернется.       Просила, молила, чтобы Вайолетт осталась в живых.       И в результате Юлан вернул Вайолетт к ней. Благодаря ему она вновь смогла ощутить тепло своей госпожи.       - С возвращением... леди Вайолетт.       Сидя на просторной кровати, она провела пальцами по волосам, мерцавшем в тусклом свете. Мягкие волосы олицетворяли мягкое сердце Вайолетт. Текстура, подобная гладкому шелку, не всегда была такой приятной на ощупь. Бывали дни, когда она теряла влагу и почти увядала. Порой они были изранены ножницами в попытках укоротить. Вайолетт была прекраснее всех остальных, но дней, когда ее красота была не затуманена ничем, становилось все меньше и меньше.       - Теперь... все хорошо.       Теперь все будет хорошо. Как, почему, каким образом? Она ничего не знала, не располагала никакими гарантиями, но твердо знала, что теперь все будет как надо. Коли Вайолетт вернулась к ней, Марин было просто нечего бояться. Она не ведала о том, что собирался сделать Юлан, но это что-то явно было во имя спасения Вайолетт. В таком случае ей просто нужно следовать его плану. Марин нужен был способ защитить Вайолетт. Она была готова добровольно стать кем угодно, хоть пешкой, ради Юлана, обладающего силой защитить ее госпожу.       "Господин Сисуи... все ли с ним хорошо?"       Она беспокоилась лишь о том, что скинула весь оставшийся после них беспорядок на его плечи. Нет нужды беспокоиться о Сисуи, что был куда старше и опытнее ее самой. Пропажа Вайолетт наверняка вызвала в том доме большой переполох в смысле, противоположном беспокойству. Там слишком мало тех, кто был способен сдержать главу. Единственным, кому хватало сил бросить вызов главе семьи со свойственным ему безразличием, пожалуй, был только Сисуи.       Если закрыть глаза на положение, Сисуи, безусловно, брал над ним верх и умственно, и физически, но в данном случае победитель и проигравший определялись именно родом деятельности. Прежде всего, он был человеком слова.       "Надеюсь, он не удумал в самом деле его бить".       Говоря откровенно, она была бы только рада, набей он в самом деле ему личико. Она желала, чтобы главу семьи избили со всей силы, чтобы его лицо оказалось изуродовано - не силой женщин вроде Марин или Вайолетт, но кулаками силача вроде Сисуи. Вот только на деле она была против такого и пришедшего бы следом наказания шеф-повара.       - Завтра...       Все случится завтра. Что-то разрешится, что-то закончится, а что-то - начнется. Горничная надеялась, что все это определит будущее Вайолетт.       Когда мирно дремлющая Вайолетт очнется от своего сна.       Марин желала, чтобы в ее глазах светилось лишь счастье.