«Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно».
«Станьте солнцем, вас все и увидят».
Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание»
*** Сердце девушки, только что стучавшее так сладко, застыло и рухнуло вниз. Ева научилась различать оттенки холода в глазах наставника, и конкретно этот вырезал ожидаемо неутешительный приговор на подкорке её мозга. — Как… давно ты все понял? — пытаясь выйти из легкого ступора, поинтересовалась она, невольно опустив голову, чтобы справиться с контрастом эмоций. — Еще до того, как вошёл в зал. — любезно поделился Дарклинг с непередаваемой иронией в голосе, будто все происходящее весьма его забавляло. — Твой план был не так уж плох, но ты по-прежнему слишком невнимательна к деталям. Этим вечером ты всё больше меня разочаровываешь, Ева. Она не хотела признаваться даже самой себе, что последние слова больно её укололи. Вместо этого сработала защитная реакция — ирония на иронию, удар на удар: — Очень жаль. Или нет? Ведь ни в одном своде законов не написано, что я всегда обязана оправдывать чьи-то ожидания. — Ты предпочитаешь предавать в угоду своим? Лгать о преданности, глядя прямо в глаза, при этом еще и прося о доверии? — во вкрадчивой мягкости его голоса звенел не слышимый, но весьма ощутимый металл. — Я не солгала тогда ни единым словом. — Ева упрямо покачала головой. — Тогда я сразу сказала, что сделаю всё, дабы обезопасить Алину, вывести её из этой игры. Я не говорила, что отпущу это на самотëк. Даже если бы ты тогда дал мне слово — чего, естественно, не было — что не наденешь моей сестре Скверну на шею, я была бы ещë более наивной дурой, чем сейчас, если бы поверила. А с тем, что моя собственная жизнь в твоих руках, я постараюсь как-нибудь смириться — как минимум, это меньшее из зол. — Уверена? Представим даже, что Алина действительно скрылась и мне не удалось её поймать, — скептически ухмыльнулся генерал. — Ты действительно веришь, что я не смогу распорядиться твоей жизнью в моих руках так, чтобы ты не пожалела тысячу раз о своей героической жертве? — Если ты о пытках, пожизненном заключении в одиночной камере или каких-нибудь более изощренных наказаниях подобного толка, предполагающих существование хуже смерти, в качестве живого сосуда для сил света с ошейником… то, конечно, мне страшно, — не стала скрывать очевидного. — и вполне может быть, что я правда пожалею, но точно не сейчас, а тогда, когда, к счастью, уже ничего не смогу изменить. Что тут скажешь: прекрасное вознаграждение за то, что я осознанно осталась, догадываясь обо всех последствиях. Я почитала немного о свойствах усилителей Морозова в дневнике Санкт-Ильи, о возможной связи между убившим оленя и реципиентом, и если что стану твоим личным неприкаянным привидением, читающим душеспасительные лекции сутки напролет. Обычно Ева не отличалась особенной тягой к юмору, тем более черному и плосковатому, но он проявлялся у нее именно в те моменты, когда нужен был меньше всего. — Если Алину отыщет кто-нибудь из наших врагов, они найдут способ использовать её дар во вред Равке. Кроме того, на нее ведется полномасштабная охота, в том числе в криминальных структурах, и далеко не всем она нужна живой, как показало сегодняшнее покушение. Мертвой видеть её тебе предпочтительнее, чем в этом дворце? Прямо сейчас у тебя последняя возможность просто сказать мне, где Заклинательница Солнца, и детская выходка обойдется малой кровью. — красноречиво недоверчивый взгляд девушки Дарклинг будто даже не заметил. — Нет. — отбрасывая сомнения, твердо отказалась та. — Там у нее больше шансов жить нормально. А этот дворец, очевидно, не такой уж неприступный, раз сюда проникли четверо наемников, и трое из них ушли живыми-здоровыми. И без того острые скулы генерала едва заметно напряглись: безопасность Малого дворца была слишком важной темой. — Ты обрекаешь её на неизвестность, полную постоянного непредсказуемого риска, и при этом уверяешь, что так непременно будет лучше. Но ведь дело не в шансах твоей сестры на «нормальную жизнь», не так ли? — проходясь невесомым касанием по ткани черного кафтана с золотой вышивкой, усмехнулся Дарклинг. — Будь честна хотя бы с собой, Ева: все то время, пока Алина находилась здесь, ты спала и видела, как бы самой надеть этот кафтан, выйти со мной к этой пышной толпе и показать ту силу, что ты так долго скрывала. Что ж, сегодня у тебя, отчасти, есть такая возможность. Пусть сияет Солнечная Святая, пока её безвестная сестра-проливная где-то пропадает, забытая всеми своими немногими приятелями. Наслаждайся. Ничто не ранит нас больнее, чем кинжал острых слов с ядовитой каплей правды на острие. Заклинательница Луны не могла не признать, что Дарклинг прав в этом замечании, но как же… перекручено, исковеркано. А потому — не только ранит, но и злит. — Боюсь, ты преувеличиваешь мое честолюбие и недооцениваешь любовь к сестре. Я никогда не мечтала в прямом смысле занять место Алины, потому что мы обе достойны большего, чем роли безвольного оружия. Да будет вам известно, мой суверенный: конкретно эта толпа ряженых дворян меня не прельщает, я бы выступала лишь для гришей, за которых и вы столько крови отдали; а хваленый кафтан не слишком-то хорош. Крой некрасивый, размер не совсем мой и узоры слишком плотные. Поэтому, если всё же когда-нибудь поймете, что желание спасти сестру не делает меня врагом народа, и вам вдруг понадобится скромная Заклинательница Луны, то потешьте мое черное, завистливое сердце: подберите публику получше и закажите кафтан посимпатичнее, с аккуратной серебряной вышивкой, пожалуйста. Секунду разглядывая с каким-то усталым любопытством отчаянно храбрящуюся Еву, чье показное хладнокровие и язвительность держались на последнем слове, Дарклинг открыл злополучную дверь, разрывая полумрак гостиной шумом зала, после чего многообещающе произнес: — Сейчас отправляйся на прием, гости ждут свою Святую. А после, если к тому времени мы не найдем Алину, тебя ждет небольшой сюрприз. Посмотрим, научилась ли ты хоть немного нести ответственность за необдуманные действия. *** Весь званый ужин, последовавший за балом, Ева просидела как на ножах. Дворяне и гриши пытались втянуть ее в светские разговоры, то и дело сменяли друг друга роскошные блюда королевской кухни, но Заклинательница отвечала в основном односложно, с натянутой улыбкой, и кусок ей в горло не лез. Всеобщее благоговейное внимание неприятно липло к коже. «Побег продуман хорошо, шанс на то, что Алину незаметно выведут из города, довольно высок, а вот дальше… — вились в голове беспокойные мысли, — Что если я впрямь недооценила уровень опасности, которая ей грозит вне дворца? Вроде бы приняла все возможные меры, но ведь сама знаю, что тихо сидеть где-то долго она не будет, полезет в пекло — причинять добро и наносить справедливость, и вот тогда… " Вновь Дарклинг во многом прав: несмотря на то, что план вроде бы удался, обдумать и взвесить все возможные последствия Ева попросту не успела. Судьба сестры в этом смысле тревожила ее больше всего, но и слова о «сюрпризе» после приема не способствовали обретению спокойствия. Какие только предположения не лезли в голову… и это, разумеется, тоже было своеобразной пыткой. Когда по окончанию приема Заклинательница как замороженная попрощалась со всеми гостями и направилась к себе в сопровождении стражи, вдруг появился Давид, которого она, кстати, не видела на приеме. Умный и симпатичный молодой фабрикатор в фиолетовом кафтане, с которым Ева раньше с удовольствием общалась, поддерживая отстраненно-приятельские отношения в рамках отчужденности гришийских орденов, выглядел еще более растрепанным и задумчивым, чем обычно. — Дарклинг велел отвести тебя в темницы, — сказал Костюк одновременно ей и ее страже. — А почему об этом докладываешь именно ты? — немного удивилась Ева. Она знала, что талантливый прочник входит в круг приближенных к Дарклингу гришей, но с нынешней ситуацией его участие как-то не вязалось. — Просто я хочу хоть немного понять, что тут происходит, — он как-то странно покосился на нее, ускоряя шаг, дабы чуть отойти от стражи, и, склонившись, шепотом поинтересовался: — Зачем ты это сделала, Ева? Девушка даже немного сбилась с шага от неожиданности. За время приема никто из знакомых гришей так и не узнал ее. Давид внимательный, но сама формулировка вопроса предполагает, что ему известны какие-то подробности произошедшего. Без надобности делиться оными никто бы не стал, а значит, прочники подключены к поискам, но каким образом?.. Тут Еву пронзила догадка, от которой, кажется, все внутренности завязались морским узлом. Примерно года два назад она слышала о трудоемком эксперименте, разрабатываемом фабрикаторами вместе с корпориалами. Подробностей она не знала, но вроде как они планировали создать особый сплав с добавлением человеческой крови, который помогал бы определять местонахождение человека. Прочники и без того могли искать людей подобным образом, настраиваясь на материалы и имея в руках образец искомого, но на гораздо более ограниченных расстояниях, чем предполагал эксперимент. Ева не знала, насколько удачными были те опыты, но выбросить из головы внезапную догадку уже не могла. Отпуская Алину в дорогу, она велела ей снять все украшения, полученные в Малом дворце, чтобы в пути не напали обычные охотники за наживой, но, опять же, вполне могла упустить какую-нибудь мелочь. А что касаемо самой Евы… Дарклинг знал, что она в зале еще до того, как вернулся туда. Могло ли это быть связано? Может ли и на ней оказаться предмет из такого сплава? Не обращая внимания на вопросительный взгляд Давида, Ева по пути осматривала себя на предмет подходящих металлических предметов. Нашивки на кафтане, пара колец — все это делалось для Алины и на Еву указывать не могло. Вдруг девушка резко остановилась, будто запнулась на пустом месте, и прижала руку чуть выше груди, у отворотов воротника. На этом месте, только с внутренней стороны кафтана она, отправляясь на любое задание, крепила брошь, когда-то подаренную ей наставником — солнце в затмении, его символ. Это было опасным капризом, ведь ненадежно спрятанный символ с головой выдавал, кому она служит, однако девушка позволяла себе эту маленькую слабость, приятно поглаживающую самолюбие и чувство собственной значимости, чего греха таить. Отдавая Алине свой кафтан проливных, снять брошь, которая стала ей почти талисманом удачи, Ева, конечно, не забыла. Распахнув несколько пуговиц на глазах недоумевающих мужчин, Ева отцепила брошь, и, демонстрируя ее Давиду, спросила, внимательно глядя в глаза прочника: — Дарклинг узнал обо мне с помощью этого? Ты ему рассказал, верно? Эта брошь — из того особого «поискового» сплава? Была у этого приятного парня одна милая, но порой мешающая ему особенность: он совершенно не умел ни врать, ни умалчивать, когда спрашивал кто-то из своих, обитателей Малого дворца. Вот и сейчас он так красноречиво отвел глаза, что Ева сразу поняла: угадала. И совершенно не представляла, как к этому относиться. — А моя сестра? На ней было что-то подобное? Что именно? — тут же взвилась Заклинательница. — Пойдем, Дарклинг ждет тебя. — Костюк вовремя отвернулся и зашагал быстрее. «Если я всё же не сняла с нее украшение с этим сплавом… То это полный провал» — подавляющей приступ легкой паники Еве ничего не оставалось, как поторопиться за провожатым. *** В темницах было темно и прохладно — о комфорте узников никто не заботился. Еве уже доводилось бывать здесь, и она даже присутствовала при допросах государственных преступников, поэтому знала, что нет палачей хуже специально обученных сердцебитов. Зная и чувствуя каждый нерв в человеческом теле, они без единого ранения могли вызывать такую невыносимую боль, что любой мать родную выдаст, и при этом солгать в присутствии сильного сердцебита не представлялось возможным. Тьма клубилась по углам камеры, и будто высеченная из черного камня фигура генерала Киригана казалась частью этого срывающегося с цепей мрака. Чуть поодаль сидела на стуле какая-то узница со связанными руками, чьего лица пока не было видно, а рядом с ней стоял Иван, готовый выполнить любой приказ господина. — Можешь считать, что мы на очередном занятии, Ева. — даже не обернувшись к вошедшей ученице, сказал Дарклинг. — Надеюсь, на этот раз ты усвоишь этот урок, хотя раньше то, что за твои проступки расплачивались другие, тебя волновало мало. Видимо, не хватало наглядности. Чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, Ева подошла ближе к узнице, и едва подавила тяжелый вздох, когда узнала ее. Это была одна из двух девушек, которые сегодня помогали ей и Алине, сердцебитка Даша, стоявшая на карауле у покоев Евы и оглушившая напарника. Она должна была помочь Алине выбраться из дворца, а после сбежать самой… — Вторая, прочница Яна, найдена мертвой вместе с одним из двух солдатов-отказников, доложивших о нахождении стада Морозова, — между тем невозмутимо продолжал Дарклинг. — А судьба этой девушки, которая, чтобы выиграть время для твоей сестры, беззастенчиво убивала своих собратьев, сегодня в твоих руках, Ева. Скажи, куда направилась Алина, и Дарью не придется пытать. Ева в ужасе похолодела. Даша не знала, куда именно направилась Алина, могла только выдать участие Багры во всем этом, но сама мысль, что помогавшая Еве девушка будет так мучиться из-за нее… «Сама я делала вещи и похуже. А Дашу все равно теперь ждет смерть: предателей Дарклинг не щадит, если они ему больше не могут быть полезны» — подумала Ева и, усилием воли отрываясь от обреченных, режущих душу глаз Даши, обернулась к Дарклингу. — Если это и есть те самые «последствия необдуманных действий», то я к ним готова. Не вы ли говорили мне о допустимых жертвах на пути к цели? К тому же, я никого не неволила, эти девушки сделали свой осознанный выбор. — Звучит как попытка полководца постфактум снять с себя ответственность за действия солдат, — Дарклинг не верил ее твердому равнодушию, и был прав. — Посмотрим. Ты в любой момент можешь прервать пытку, если все же передумаешь. Иван, начинай. Следующие тридцать минут шел жестокий допрос. Дарья — девушка стойкая и сердцебит неплохой, поэтому воздействовать на нее было сложнее, но и она в конце концов сломалась. Дарклинг с каменным лицом задавал ей вопросы, выслушивая все, что Даше было известно о произошедшем, в том числе о роли Багры. Еве оставалось только молча наблюдать за страданиями молодой сердцебитки, стискивая зубы до боли и впиваясь ногтями в ладони. У нее совершенно не получалось оставаться безучастным наблюдателем, как это бывало, когда она сама приводила преступников на допрос, напротив — каждый крик невидимым ножом проходился по коже. Ноги подкашивались, руки мелко тряслись — казалось, еще немного, и замершая статуей Ева сама заплачет кровавыми слезами. Когда было выяснено все, что Даша могла поведать, Дарклинг не подарил ей быструю смерть от рук сердцебита, нет: он отпустил Ивана, и, собрав клубящуюся по углам тьму, направил ее на несчастную. При этом его не интересовал животный ужас, отразившийся на лице жертвы — обрывая ее жизнь, он смотрел прямо в глаза своей ученицы. Когда тьма развеялась, Ева, не в силах смотреть на тело девушки, изломанной куклой лежащее на стуле, устало прикрыла отяжелевшие веки. Все внутри жгло огнём и в то же время застыло; бесновалась неведомая боль и холодило бессилие. Ева видела уже множество смертей, но эта что-то сломила в ней, как последняя соломинка, переломившая хребет, образуя в груди дыру, природу которой разум пока не способен был понять. — Что… ждет Багру? — собственный тихий, замогильный голос показался чужим. — Я пока не решил, — отстраненно, будто размышляя о пустяке, ответил Дарклинг, — Многое будет зависеть от того, как ты себя поведешь теперь. Урок усвоен? — Усвоен. Ева знала, с кем имеет дело, нередко ненавидела и себя, и наставника за свою нерушимую к нему привязанность, тяжелыми цепями обвившую душу, и за то, что искренне разделяет почти все его идеи и начинания. Ненавидела за то, что добровольно наступала себе на горло, ломала себя и других, забывая о собственной юности, забывая во тьме о том, что есть и свет. Но сейчас не было сил даже на эту бессмысленную, всегда проходящую ненависть, за мимолетность которой, пожалуй, ей стоит по-настоящему устыдиться. Проводив генерала пустым, потерянным взглядом, Ева инстинктивно провела ладонями по лицу, и только теперь заметила, что плачет. Не обращая внимания на ожидающую ее стражу, все же смогла повернуться к телу Даши и, тихо опустившись на колени, впервые за много лет с молитвой обратилась к Святым.