Приторный

Мы почти на границе Индонезии и Малайзии, а это значит, что нас ждёт распределение, некоторые останутся по продлённому контракту, кто-то отправится на паром до Таиланда. Мои друзья мчатся домой к давно заждавшимся матерям, я – не исключение. Мой старший, майор Пи’Наи, тоже отправляется в Таиланд, но сейчас он в стельку пьян, с помощью невнятной речи, просит, чтобы ему подлили ещё алкоголя и сыграли на гитаре его любимую песню про дивный город Бангкок и девушку школьницу. Я просто сидел в сторонке и ел остро-солёные сухари — закуска к алкоголю. Пытался не отключиться и донести себя, как интеллигентный солдат, до койки без приключений. Мне приспичило в туалет, хвала небесам, что поезд стоит, так бы я обделался прямо в коридоре, я придерживался тактики — тише едешь, дальше будешь, так как я был пьян. Дойдя до своей цели я принялся снимать штаны, в помещении не горели фонари, было очень темно, свет проникал лишь с ближайших окон от полумесяца. Я был так расслаблен, что почти впал в полудрём, облегчившись, я собирался уходить; но обернувшись, врезался во что-то впередистоящее, оно было достаточно упругое, что я ушиб нос, решив повторить попытку, меня кто-то схватил за плечи, побежали мурашки прямиком по позвоночнику, ноги слегка подкосились и резкий басистый голос привёл меня в чувство: — Вы собираетесь просто вламываться в чужие купе и писать на белые простыни, не неся никакой ответственности? Я был обескуражен, этот голос был мне знаком, это был писатель: — Не может быть, вы должно быть обманываете меня, — мой голос дрожал, хоть я и пытался показать свою уверенность, — в таком случае, вы, должно быть, глупец, раз живёте в сортире. — Вы, должно быть, удивлены, но моё купе прямо по соседству с туалетом, и кто здесь явный глупец – это вы, — писатель говорил это с долькой язвительности, он чувствовал неуверенность солдата и в какой-то момент даже счёл это милым, — давайте заключим пари, если вы, конечно, не боитесь поражения, раз вы так уверены, что не допустили ошибки. Как вы на это смотрите? Я был зол, но всё равно повёлся на его спор: — Конечно, господин писатель, вы думаете я настолько слеп? Я – солдат, моё зрение может сравниться лишь с орлиным. — Тогда вам придётся остаться здесь, чтобы на утро разобраться во всём. Вот только на двух верхних койках нет матрасов, а вторую нижнюю вы только что обоссали. Я не хочу делить койку с вами, но хочу утром убедить вас, что вы не правы, молодой солдат. От его слов я почти отрезвел, но мой характер считал, что сейчас главное – это всей ценой победить этого гадкого писателя: — Я готов на всё. Меня не смущает этот факт, сейчас на кону правда, — я услышал смешок писателя, — думаю, вы смущаетесь, вы пытаетесь показать ваше превосходство надо мной, а сами ведёте себя, как романтичная девица из сопливых театральных представлений. Он перебил меня уже более открытым смехом: — А вы милый, молодой солдат. Не переживайте, проходите на мою койку. Он повёл меня, всё ещё держа за плечи, я шёл задом и в какой-то момент упал на кровать, прямиком на мягкую подушку. Он лёг следом, прижав меня к стенке. Койка была довольно узкой, что я чувствовал его ноги на моих, также его лицо, что находилось достаточно близко к моему. Чтобы скрыть от писателя своё смущение, я отвернулся к стенке и закрыл глаза, услышав напоследок «добрых снов».