sweet and warm (or not) drabbles and headcanons with adorable bsd boys and girls

Чуя никогда не был пустым, никогда не был один. С ним Арахабаки. Оно не следует за ним по пятам, нет нужды торопиться за убегающим от него владельцем, оно изначально было его спутником, было с ним, было частью его, было в нём. Его проклятье и благословение. Бог, заполняющий пустоту, как сладковатая, обжигающая алая жидкость заполняет дорогой стеклянный сосуд с этикеткой, излагающей насколько дорого его содержание. Существо, что не оставляет места спокойному, опустошающему чувству, такой приятной, лёгкой и безмятежной пустоте, такому человеческому ощущению. Эта сущность, обрекающая его на вечную заполненность, так тяготящую его. Такую неприятную, сковывающую заполненность, рисующую ярко выраженную границу между Накахарой и другими нормальными людьми. Чуя никогда не был одинок, у него всегда был он, такой же одинокий, как его хозяин и слуга. Но мужчина не желал даже обращаться к своему спутнику и предпочитал одиночество его компании. Настолько сильно было его чувство ненависти к вездесущему богу, что снизошёл до доброты и благородства, выбрав чудного ребёнка в качестве собственного храма. Но являются ли эти чувства такими же светлыми, какими видит и трактует их оно? Святилище его тёмное, маленькое, невзрачное, наполненное презрением к самому обитателю. Диалоги с сильнейшим существом всегда были длительны, немногословны, томительны. В крохотной комнате, среди четырёх давящих стен с тусклым, тёплым освещением каждый находил своё место. Бог всегда стоял в самом тёмном углу, самом отдалённом от света месте, смотрел внимательно, несколько надменно и высокомерно по отношению к арендодателю своего храма. Накахара смотрит с омерзением, он не понимает, почему вынужден быть с ним, быть его сосудом, он обменял бы десяток своих жизней на хотя бы половину обычной, наполненной людскими слабостями и проблемами. Жмётся ближе к свечению, но не в силах стать под прямые светлые лучи. Слишком обжигающ, горяч, пугающ и человечен свет старой раскалённой лампы. Кажется, она вот-вот перегорит от перенапряжения. Перегорит, оставит после себя лишь быстрорастворимое в холодном мраке тепло, и тогда в густой тьме он сольётся в одно единое безграничное и целое со своим проклятьем. Ах, как может быть губительна обычная темнота. Она пугает детей, они страшатся её, опасаются увидеть то, чего видеть не стоит. Но ведь Накахара не ребёнок, так почему же тело его дрожит, а ладони потеют, даже когда он видел уже много раз то, чего видеть не следовало? Накахару никогда не проклинали и не благословляли. О нет, никогда. Он изначально проклят и благословлён. Обречен на вечное содержание божественной сути в своих теле и душе. Обречён на вечное одиночество. Обречён на вечное нечеловеческое существование.