Темно. Холодно. Больно. А еще нечем дышать. Ни сделать вдоха, ни выдохнуть. Голова так кружится. А боль? Это просто тупая, тяжелая тупая боль. И очень хочется спать. Вот только совсем не получается заснуть. Веки опущены. Их не поднять, они тяжелы. И все же надо постараться сделать один очень простой вдох. Но он невозможен. Будто все тело сковано по цепям, оно онемело.
Каэдэхара Казуха тонул в собственной вине, будто в океане боли. Со смертью друга он ощутил себя никчемным, пропащим человеком. Он вспоминал обо всем, что когда-либо делал, и обвинял себя в каждой мысли, которая когда-либо рождалась в его душе. Зачем? Почему? Он должен был остановить боевого товарища. Спасти, пока не стало поздно. Но он не справился.
Он винил себя в собственной слабости. В собственной легкомысленности. Ведь мог бы и успеть. Ах, как глупо все получилось! Как глупо! Какая бессмыслица! И вот теперь, когда все пути назад отрезаны, он беспомощен. Ему хотелось плакать. Но он не плакал. В голове было пусто. В ней было тихо, как в театре после окончания пьесы. Пусто и безмолвно. И в этой тишине временами, совсем рядом, раздавались звуки цепей. Лязг громкий. Противный.
Покинул собственную родину, оставил всех позади, отстранился. Попытался спасти себя, наивно понадеявшись, что справится. И вот он, потерпев кораблекрушение, начал тонуть, уходить все дальше на дно морское.
И пока где-то отдаленно доносились раскаты молнии и гром, Казуха утопал в бездне. Он больше ничего не ощущал — ни тела, ни мыслей. Только вдалеке тихо поскрипывали цепи и доносился запах соленой воды.
А потом все стихло. И тогда стало ясно, что он
мертв.
— Ну и ну. Кого мы тут нашли, капитан, посмотрите! — для него это донеслось как в тумане, оборвано.
— Отлично, приведите в норму и поставьте мне его на ноги.
— Так точно, капитан Бэй Доу!
Посети меня
В одиночестве моем!
Первый лист упал…
(Басё)