Летом две тысячи восемнадцатого Ван Ибо понимает сразу несколько вещей: первая — Сяо Чжань чертовски красивый, а вторая — ему конец.
От Сяо Чжаня не сбежать, не скрыться. Он похож на экзотическую птицу: прикоснуться тянет настолько сильно, что сердце дрожит и не хватает дыхания. Только вот всякий раз протягивая руку, Ван Ибо не может дотянуться — Сяо Чжань умело от него ускользает, прикрываясь тихим и четким, полным категоричности «Работа». У Ибо от его тона, взгляда и жестов рушится привычный мир.
Невыносимо. Ему не спастись.
Жара в Хэндяне изнурительная, убивает напрочь, делая каждый день съемок просто невыносимым. Они прячутся под навесами, зонтами, носят с собой то и дело карманные вентиляторы, но для Ибо подобное — еще большая пытка: они нисколько не спасают, и кажется, что сжигающий его изнутри жар имеет другую природу.
Воздух плавится, заставляя то и дело прикладываться к бутылке с прохладным чаем — не своей, конечно, и когда он в очередной раз тянется к стоящей на столике емкости, то ловит пристальный взгляд напротив.
Становится в разы жарче.
— Чжань-гэ, — Ибо кривит губы в улыбке-усмешке, приподнимает руку и салютует, словно приглашая разделить тост. Сяо Чжань, прищурившись, журит его пальцем, но ничего не говорит. Ибо делает глоток, тихо стонет, когда несколько капель прохладного чая попадают на подбородок, и кричит что есть силы: — Спасибо, Чжань-гэ!
Сяо Чжань закатывает глаза.
«Дурной мальчишка», — читает в его взгляде Ибо, ожидая, пока ассистент поправит ему макияж. Он снова ухмыляется, делает неприличный жест рукой, тем самым втягивая Сяо Чжаня, буквально сидящего в метре от него, в их привычную игру.
— Чжань-гэ.
— Бо-ди, — снисходительно отзывается Сяо Чжань, и со стороны слышатся смешки — для стаффа их поведение уже привычно. Никто не удивлен.
— Чжань-гэ, — чуть настойчиво и громче. — Чжань-гэ!
Сяо Чжань откидывается на стуле, рассматривая его из-под ресниц, и поддразнивает:
— Бо-ди, — тонкие губы изгибаются в улыбке. У Ибо, если честно, перехватывает дыхание, потому что следом он слышит: —
Бо-ди.
Интонация другая, чувственнее, и от нее у Ибо предательские мурашки по телу. Ему не холодно, нет, все еще жарко, душно и — тяжело.
На секунду прикрыв глаза, Ибо медленно выдыхает. Сяо Чжань зовет его, дразнится, откровенно провоцируя, Ибо даже что-то отвечает, все еще слыша то самое «Бо-ди». Внизу живота тяжелеет, голову чуть ведет, словно бы Ибо выпил несколько бокалов вина, что предлагали вчера на ужине.
Уж лучше он был пьян, думается ему, стоит открыть глаза и оказаться под очередной атакой чужой насмешки — взгляд Сяо Чжаня забирается ему прямо в самое нутро, вынимая сердце.
Сглотнув, приходится переключить внимание, потому что уже
невозможно: кажется, что еще чуть-чуть, и Ибо просто умрет от охватившего его возбуждения.
Ассистент, закончив, отходит. Ибо подтаскивает стул ближе к Сяо Чжаню и усаживается рядом, пихая его в плечо. У них перерыв, в руках у Сяо Чжаня сценарий, но он больше обмахивается им, используя как веер, чем повторяет реплики.
— Куда делся твой незаменимый друг? — спрашивает Ибо, чуть хрипло. Он садится так, что задевает коленкой ногу Сяо Чжаня, а потом и вовсе, осмелев от собственной наглости, задирает подол ханьфу, оголяя коленки.
Сяо Чжань склоняет голову на бок и прикрывает лицо сценарием. Буквально на секунду, но этого достаточно, чтобы Ибо смог понять —
тот посмотрел.
— Батарейки сели. А знаешь почему? — наклонившись вперед, приблизившись настолько близко, что ханьфу его касается оголенной кожи, чуть раздразнивая, Сяо Чжань доверительно шепчет: — Слишком жарко, Бо-ди.
Когда он отстраняется, Ибо кажется, что по одному из почти сошедших синяков проходятся пальцами — кожу уж точно покалывает, а щеки отчего-то горят. Хорошо, что на нем слой макияжа, иначе было бы видно. Хотя судя по тому, что следом на губах Сяо Чжаня расплывается лукавая улыбка, реакцию все же скрыть не удается. Не то чтобы Ибо старался, конечно.
— Но ничего, — говорит Сяо Чжань. — Ночью станет прохладнее.
Почему-то в его словах Ибо слышит откровенный намек.
****
На ужине он садится как можно дальше. Сам не понимает, зачем делает это, если все равно минуту спустя Сяо Чжань оказывается напротив него и вытягивает ноги под столом. При этом его ступня касается голени Ибо будто бы случайно.
Проходится выше до самого колена, затем возвращается вниз — медленно, чуть прижимая пальцы к оголенной коже. Ибо прикрывает глаза, прикусывая язык: слова рвутся наружу, как и тихие, едва слышные полувздохи. Низ живота привычно тянет слабым возбуждением, Ибо сводит ноги и чуть ерзает, пытаясь унять его, но делает только хуже.
Сяо Чжань продолжает, будто издевается над ним. А Ибо позволяет ему это. Потому что, черт возьми, ему нравится. И он хочет, чтобы Сяо Чжань продолжал.
Он перестает есть. В горле пересыхает. Ибо тянется к кружке, что принес Сяо Чжань, почти выпивает залпом половину, но выплевывает обратно, нисколько не заботясь о том, как это выглядит со стороны.
Горло дерет, в уголках глаз появляются слезы. Ибо морщится.
— Что это? — спрашивает он у Сяо Чжаня, спокойно поедающего свою порцию лапши.
— Вино.
Он не спрашивает, откуда оно взялось на съемочной площадке, — знает, что у кого-то из руководства был повод, что-то вроде юбилея или что-то такое, Ибо не вдавался в подробности.
— Нам нельзя пить алкоголь во время работы.
— Меня угостили, — Сяо Чжань пожимает плечами. — Никто же не знает, что я не собираюсь его пить.
Ибо выдыхает. Хочется ответить что-то дерзкое, что-то достойное, но вместо этого он молчит. Аппетит пропадает, и он, быстро убрав на поднос остатки еды, встает. Точнее, пытается это сделать: Сяо Чжань зажимает между своих ступней его ногу, лишая возможности двигаться.
Чертовы длинные ноги Сяо Чжаня.
Он прикусывает язык, дабы не сказать это вслух. Лишь одними губами шепчет «Что?», тут же слыша:
— Прогуляемся?
Сяо Чжань продолжает есть, а Ибо вдруг понимает, что у него нет выбора. Тело будто становится не его, подчиняясь чужой воле: кивнув, он шепчет тихое «подожду снаружи» и уходит, чувствуя спиной чужой взгляд.
Ему точно конец.
****
Если утром в гримерке на него странно смотрит лаоши, то он ничего не говорит. Лишь равнодушным взглядом окидывает комнату, подставляя лицо, стараясь не думать о явных следах ночной прогулки на собственной шее.
