Фрагменты нашей маленькой жизни

      Когда они ругаются, разрываются бомбы тишины. Без хлопка или какого-то конкретного звука. Просто бац! — и вокруг них чистый вакуум, обдает холодным ветром, словно пощечинами.              В сети часто пишут — предполагают — как именно они должны ссориться — громко, обязательно с взаимными упреками и срывая голос. Ибо читает ему порой некоторые посты в вэйбо и комментарии к ним, посмеиваясь, и Сяо Чжань хохочет вместе с ним, игнорируя слабый укол боли где-то под ребрами. Ван Ибо шутит — у него отвратительное чувство юмора, как и смех, к слову, — а бомба детонирует.              Сяо Чжань честно не знает, что после таких ссор сохраняет любовь между ними. Заставляет склеиваться осколки их сердец, потому что чудится, что все они потеряны в боли, причиненной друг другу.              Порой его мучают мысли, что исход предрешен, и нет смысла продолжать делать вид, что между ними все нормально. Не с их жизнью, полной перелетов, изнуряющего графика, находящейся под прицелами камер и общественности, держаться за отношения, которые больше онлайн или же на расстоянии, чем вживую. Сколько дней, недель, месяцев они могут не видеть друг друга, не касаться, не целовать или же не заниматься любовью?              Ответ прост: много.              Сяо Чжань не помышляет о том, что, когда они ссорятся — молча, прожигая друг друга упрямыми взглядами, — каждый из них умирает. Выпускает все, что держит внутри, распадается на атомы, сгорая в эпицентре взрыва. Безвозвратно.              А в этот раз это даже не назовешь ссорой. Потому что причина дурацкая, не причина даже, так, — пустяк, но слова бьют с такой силой, что обоим кажется, будто бы это пулеметная очередь.              Сяо Чжань думает: да пошел ты, Ван Ибо; Ван Ибо же — говорит. Тихо, размеренно, почти неслышно, озвучивает мысли Сяо Чжаня, и его речь, полная горечи, опять остается в Сяо Чжане, в каждой его клетке, и рвет на части.              Бесконечно. Это может продолжаться бесконечно, слово за словом, взгляд за взглядом, до тех пор, пока они не устанут. Но даже тогда они найдут способ ранить друг друга, Сяо Чжань уверен, они оба — те еще засранцы, как Вселенная терпит их и позволяет им любить друг друга. Может, она ставит эксперимент, когда сводит абсолютно разных людей?              Ни у Сяо Чжаня, ни у Ван Ибо нет ответа.              — Ибо, — устало вздыхает Сяо Чжань, прерывая очередной монолог. Тишина горит адским пламенем, сжигает кислород, а Ван Ибо замолкает. Наконец-то. — Доброй ночи.              В глазах Ван Ибо чистое непонимание. Рот смешно округляется, на лице глупое выражение, он пару раз моргает и переспрашивает. Сяо Чжаню нисколько не трудно повторить.              — И все? — как-то надрывно, глухо, совсем беспомощно. Ибо нервно одергивает рукава рубашки, натягивая их до самых кончиков пальцев, кусает свои пухлые губы и смотрит.              Сяо Чжань молится: не смотри на меня так, не смотри на меня.              Прикрыв глаза и выдохнув, он кивает. Они оба знают, что ничего хорошего дальше не случится: Сяо Чжань либо уйдет спать в соседнюю комнату, либо вовсе предпочтет уехать к себе.              И Ван Ибо не будет его останавливать. Потому что знает: им обоим надо остыть, им обоим надо переварить, им надо…              К черту. Почему это вообще с ними происходит?..              — Чжань-гэ, — у Ибо глаза блестят, он подсаживается ближе и кладет свою руку рядом с бедром Сяо Чжаня. Пальцы нервно постукивают по диванной обивке. — Мы…              — Это всего лишь деталька Лего, — перебивает он. Качает головой, хмыкает, устало откидываясь на спинку дивана. — Дурацкая деталька Лего, Ван Ибо.              Тишина догорает синим пламенем. На обратной стороне век Сяо Чжаня выгравированы последние два часа, будто бы фильм ужасов, так ненавистный Ибо, крутится: кадр за кадром проворачиваются сцены, слышатся слова, которые он может повторить без запинки. Удивительно, как он вообще что-то слышит.              — Прости, — но в голосе никакого раскаяния. Ван Ибо знает, что не виноват. Сяо Чжань знает об этом тоже. Просто так сложились обстоятельства. — В следующий раз буду аккуратнее.              Если бы кто-то сейчас наблюдал за ними, то сразу бы сказал: ну же, Сяо Чжань, видишь, Ибо и правда сожалеет, видишь, он идет на первый шаг и пытается прощупать почву, дабы помириться. Видишь?              Да, тогда бы ответил Сяо Чжань, вижу.              А потом его затопило бы сожаление. Вот как сейчас — сильными волнами, похожими на цунами. Он видит себя на берегу, его сшибает волна, валит на песок, и имя этой волны — Ван Ибо.              Ван Ибо.              Он захлебывается соленой водой, сучит руками, пытаясь подняться, но только разбрасывает песок вокруг себя, поднимая ворох брызг.              Не спастись, да?              Не спастись.              — Мы взрослые люди, — слабый вдох раздается сбоку, а потом смешок. Сяо Чжань чувствует внутри так много — и боль, и разочарование, и усталость, и чертово сожаление, от которого не скрыться, как бы он ни старался. Положив руку на бедро, он только говорит: — Справимся.              Несколько минут они сидят в тишине. Она в осколках разорвавшейся бомбы, мутная, густая, оседает во рту невысказанным извинением.              «Прости, — сидит внутри и тихо скребет душу. — Прости, я такой дурак. Ты не виноват, что я устал, что дурацкий инцидент с репутацией так бьет по мне. По нам. Ибо, прости».              Но он молчит.              Какая-то дешевая драма, если честно. Очередная костюмированная дорама, в которой они оба снимаются. Реальность приобретает образ дракона, сильного и устрашающего, из его лап не выбраться — хватка настолько крепкая, что даже не вдохнуть толком; они справятся.              Должны. Зря что ли Вселенная дает им шансы?              Сяо Чжань знает: не зря.              — Иди сюда, — в конец говорит он, распахивая объятья. Ибо смотрит на него недоверчиво, сжимает пальцы, царапая короткими ногтями обивку, а Сяо Чжань закатывает глаза: — Ну же.              Ибо щурится:              — И что дальше? — но приближается. — Мы снова поругаемся?              — Нигде не вижу разбросанных деталек, — пытается отшутиться Сяо Чжань. Ибо выдыхает, поджимает губы, и Сяо Чжань не находит ничего лучше, как щелкнуть его по носу.              — Чжань-гэ!              Они оба смеются. Едва слышно, немного нервно, но постепенно напряжение между ними сдувается, словно проткнутый иглой воздушный шар. Ибо обнимает Сяо Чжаня в ответ, и становится жарко. Нежность просыпается внутри, словно маленький зверек, урчит, когда Ибо проводит по загривку Сяо Чжаня пальцами, а сам трется щекой о его щеку, шепча:              — Все равно люблю тебя.              — Даже когда мы ссоримся?              — Особенно после.              Вместо ответа Сяо Чжань целует его. Бережно берет лицо в ладони, оглаживает мягкие щеки подушечками больших пальцев, чуть оттягивая, и касается губ. Робко, совсем невесомо, будто бы бабочка вспорхнула. Ибо подается вперед всем своим телом, обхватывает Сяо Чжаня всеми руками и ногами, словно коала, не углубляя поцелуй.              Они целуются так по-детски, просто прикасаясь губами, несколько минут. А в мыслях у обоих:              — Любить тебя — словно взойти на Тибет: никогда не поймешь, сорвешься или нет.       — Хочу прожить еще сто жизней и вернуть каждую. Знаешь почему?       — В сердце у тебя не только любовь, но еще и совесть. Спасибо.              — Чжань-гэ, — отрываются они друг от друга. Ибо щурится и улыбается мягко. — Пошли спать?              Такими они могут быть только наедине друг с другом. Ведь порознь кажется, что тишина не перестает взрываться, детонируя с каждым вдохом.