Фрагменты нашей маленькой жизни

      Он помнит, как все начинается между ними: с одной улыбки, взгляда, касания. Ибо кашляет, горло снова болит, и, когда приходится читать свою реплику, он давится воздухом, не в силах сдержать приступ. Легкое похлопывание по спине отсчитывает последние секунды его жизни «до», потому что потом он поднимает взгляд и начинается это «после», сплошь состоящее из Сяо Чжаня.              Ван Ибо не жалуется. Никогда и ни за что не пожалуется, не попросит отмотать время назад, чтобы что-то исправить. Как можно, когда Сяо Чжань оказывается тем самым островком спокойствия в его жизни, стоящим на рубеже и не дающим Ван Ибо сорваться? Как можно, когда красочная и без того реальность вдруг приобретает иные оттенки, более глубокие и чувственные, от которых у него сердце не на месте и сбитое дыхание? Как можно, когда появляется любовь?              Все начинается с одной улыбки, да. Приветливой, вежливой, ничего пока не значащей, но настолько искренней, что не улыбнуться в ответ — целое преступление. Ван Ибо не дурак и не преступник, чтобы нарушать законы пока еще дружбы, улыбаясь в ответ так открыто, не сразу правда, а пару минут спустя, когда напряжение между ними ослабевает настолько, что Ибо выкидывает первую шуточку. Еще безобидную, присматриваясь.              Сяо Чжань смотрит на него в ответ, и в его взгляде Ван Ибо читает достаточно, чтобы через пару дней начать подразнивать и ловить легкие тумаки за свою наглость.              — Чжань-гэ, — отсмеявшись, Ибо плюхается в один из стульев, дожидаясь, пока стафф закончит приготовление к съемке очередной сцены. Он прикрывается рукавом, прыская, когда Сяо Чжань, путаясь в подоле ханьфу, чуть было не валится на него. — Неужели я настолько красив, что ноги не держат тебя?              — Конечно, — поправляя одежду, Сяо Чжань садится в кресло напротив, — лао Ван такой неотразимый, что слепит ярче солнца. Устоять перед ним просто невозможно.              Все эти перепалки между ними, поддразнивания, встречи наедине в номере кого-то одного, рушат возведенные Ван Ибо стены, превращая их в месиво, будто бы сошедший оползень после ливневых дождей — такая же катастрофа, меняющая привычный уклад жизни.              Стоит Сяо Чжаню посмотреть на него, сказать что-то или сделать, — неважно что и как, коснуться или же показать какой-то неприличный жест, — а Ван Ибо рассыпается, словно карточный домик, что он собирает вечерами в номере уже который день.              И порой это невыносимо. Ибо даже как-то однажды говорит:              — Собери меня обратно, Чжань-гэ.              Но в ответ получает только непонимающий взгляд и наглую улыбку, сопровождающуюся тут же тычком в бок. Ван Ибо вздыхает, понимая, что никто его не соберет обратно. А если такое и произойдет, то прежним он уже точно не будет.              Так и случается. Проходит время, много времени, и Ван Ибо действительно собирают обратно. Новый он себе нравится куда больше, чем прежний: теперь у него есть цель, теперь его сердце бьется в унисон с другим, сильное и смелое, пойманное в чужие ладони так крепко, что нельзя вернуть.              Хочет ли Ван Ибо этого? Определенно нет.              Они с Сяо Чжанем счастливы, их жизнь насыщенная настолько, что иногда даже не верится, что это происходит с ними: съемки и многочисленные перелеты, совместные выходные, поездки за город или же к родителям, планирование будущего — скучать уж точно не приходится.              Как и грустить.              — Эй, бао, где ты витаешь?              Ибо моргает: Сяо Чжань зарывается ему в волосы пальцами, притягивая ближе, целует в висок и тихо-тихо шепчет пошлости, от которых покалывает кончики пальцев. Ван Ибо сглатывает, понимая, что слишком увлекся воспоминаниями, и теперь ему придется поплатиться за это: Сяо Чжань настойчиво выцеловывает круги у него на шее, а руками забирается под футболку.              — Чжань-гэ, — прикрыв глаза, Ибо кладет свои ладони поверх его, пытаясь остановить. — Мы же смотрим фильм.              По телу расходится приятное чувство, грозящееся превратиться в отголоски страсти. Ему хорошо и спокойно, жарко немного, потому что Сяо Чжань забирается руками выше по груди, пощипывает бока и дразнит легкими прикосновениями, срывая с его губ невольный стон. Перед глазами мутнеет, Ибо выдавливает из себя еще одну попытку к сопротивлению, но капитулирует, стоит Сяо Чжаню прикусить кожу чуть выше ключиц.              Словно электрический разряд, возбуждение пронзает всего Ибо, он переворачивается, заставляя Сяо Чжаня улечься сверху. Фильм забывается, звуки заглушаются, когда Ибо притягивает к себе Сяо Чжаня и целует, глубоко и чувственно, распаляясь от его ласк.              Так происходит постоянно, стоит Сяо Чжаню только прикоснуться или посмотреть, и барьеры в сознании Ибо истлевают, словно крошечные угольки, порождая внутри него целый пожар. Огонь разгорается неторопливо, охватывая сначала низ живота, а потом все тело, превращая всего Ван Ибо в комок чувственности и лишая любой здравой мысли, кроме одной-единственной, звучащей в голове знакомым именем.              Сяо Чжань.              Больше ничего не остается. Никого. Только Сяо Чжань и его губы, руки, тело, вжимающее Ван Ибо в себя и заставляющее трепетать. Дарующее наслаждение, от которого хочется иногда умереть, потому что сдерживать в себе потоки чистой эйфории практически невозможно, и она рвется наружу, к Сяо Чжаню, чтобы слиться с ним в единое целое.              И они делят его одно на двоих. Сильное и мощное, едва контролируемое. Тонут в нем оба, выныривая из него с абсолютно довольными лицами и счастливыми улыбками на губах.              Запомнить бы.              Ван Ибо — помнит.              Целуя Сяо Чжаня, занимаясь с ним любовью, смеясь и шутя, ссорясь, беседуя, засыпая и просыпаясь — помнит. В его памяти на каждый момент существуют свои крохотные ячейки, в которых хранятся фрагменты их маленькой жизни, иногда чередуясь, а иногда — нет. Неважно на самом деле, как они откладываются в памяти, важно совершенно другое: они есть.              Есть и будут еще много-много дней.              — Чжань-гэ, — прервавшись на мгновение, он ловит взгляд чужих глаз. Дыхание сбитое, хриплое, а глаза напротив горят неистовым пламенем, обещая многое. Ибо сглатывает, переводит дыхание и целует Сяо Чжаня в уголок губ, тихо шепча: — Поедем отдохнуть? Только море, песок, ты и я.              Сяо Чжань, уже успевший стянуть с него футболку и расстегнуть штаны, заторможено кивает, облизывая припухшие губы. Ибо облизывает свои тоже, ощущая фантомный вкус чужих, цепляет футболку Сяо Чжаня и снимает ее, голодным взглядом прикипая к чужой груди.              — Мы поговорим об этом позже, — целуя его под ключицами, проговаривает Сяо Чжань.              Ван Ибо лишь сдавленно охает и соглашается, зарываясь пальцами в темные пряди его волос и прикрывая глаза, ощущая, как уплывает сознание, словно пойманное волнами того самого дожидающегося их моря. Оно уносит Ван Ибо дальше, к краю чистого удовольствия, где уже точно нет никаких границ и препятствий.              Никого, кроме них.                     

****

             На море они все же едут. Как только они разбираются с графиками, выходными, перенося их и подстраивая расписание друг друга таким образом, чтобы можно было выделить целую неделю.              Это оказывается самая лучшая неделя в их жизни.