была у меня ещё с детства такая черта. стоило мне увлечься каким-то делом, и я переставал замечать все остальное вокруг. — харуки мураками.
Так часто бывает. Люди приезжают в крупные города в поисках идеальной жизни, с целями непременно, обязательно реализовываться и осуществлять самые большие мечты, которые только могут быть. Чтобы в конечном итоге стать тем самым человеком, которым родители будут восхищаться, плакать от радости, чувствуя гордость за их ребёнка, который всё-таки смог. Всё-таки реализовал, воплотил в жизнь те самые мечты и потаённые желания, о которых когда-то даже думать было смешно и страшно одновременно. Каково же это — быть долгожданным ребёнком? Спросите первого встретившегося вам на пути прохожего, и ответ будет очевиден. Быть долгожданным ребёнком, к тому же в полной и любящей семье — это счастье, уготовленное далеко не каждому. Так ответит большинство, и вы вправе согласиться с этим. Когда он рождается, лаванда на полях зацветает уже во второй раз, несмотря на достаточно поздний период — октябрь, и на это съезжается посмотреть весь Прованс. По крайней мере, создаётся именно такое впечатление, когда в небольшой деревеньке, что находится в пригороде Ниццы, появляется на свет удивительный ребёнок, в глазах которого переливается морская синь Лазурного берега и отражается ярко-голубая гладь небосвода. Его колыбель чьи-то нежные руки заботливо украшают веточками едва распустившейся лаванды, очаровывающей своим чудесным запахом, от которого голову кружит и дурманит. Пока он сладко спит, убаюканный щебетом птиц, голоса едва различимо, лишь бы не разбудить дитя, шепчут на разный лад самые ласковые слова. Они все сходятся в одном: мальчик, что смешно дёргает носом, мирно посапывая, похож на ангела, сошедшего с небес и благословившего весь мир. Мать, с умилением наблюдающая за ним, утирает слёзы простым белым платком и разворачивается к мужу, улыбаясь счастливо: — Mon amour, его глаза... Они словно алмазы. Он дарит ей улыбку в ответ, притягивая к себе: — Я хочу, чтобы ты сама дала ему имя, дорогая. Они подходят к колыбели, держась за руки, а младенец, будто бы почувствовав близость родителей, просыпается. Он не начинает плакать, однако, а лишь распахивает глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, и смотрит, совсем ещё не понимая и не осознавая ничего вокруг. Его кожа бледная, щеки чуть тронуты нежным румянцем, а пухлые алые губки приоткрыты. — Гляди-ка, дорогая, как он похож на тебя. Женщина смеётся, пытаясь утихомирить свое трепещущее сердце, бьющееся в груди подобно канарейке в клетке. Она, будучи кореянкой по происхождению, ожидала того, что её сын будет почти полной её копией. — Тогда и имя ему нужно дать соответствующее, не так ли? Мужчина задумывается над её словами буквально на пару секунд, но быстро сдаётся, потому что противиться он не способен: — Всё, что только пожелаешь, mon trésor. Она нежно улыбается, глядя на спокойно лежащего младенца, который слегка причмокивает губами. — Чимин. Его будут звать Чимин. И она сделает всё возможное, чтобы жизнь её сына не была похожа на её собственную. Даже если ради этого придётся зайти непозволительно далеко.* * *
Так он и появляется на свет в обычной семье, что зарабатывает на жизнь фермерством и промыслом. Они владеют теми самыми завидными полями, лаванда на которых очень высоко ценится, и которые каждый приезжающий в их Богом забытое селенье уважающий себя богач пытается выкупить. Их семью, трудолюбивую и всегда готовую к упорной работе, честную и доброжелательную, безусловно уважают. Разумеется, Чимин помнит рассказы матери о трудностях, с которыми ей и отцу приходилось сталкиваться, будучи молодожёнами. Но всё же, эта чета хорошо известна хотя бы потому, что его, Чимина, отец — чистокровный француз, по любви женился на кореянке, несмотря на предубеждения и осуждения за спиной закостенелых староверов. И Чимин знает, как тяжело им давалась каждая, даже самая маленькая крупица этого самого уважения, которое приходилось буквально завоёвывать, чтобы сейчас выглядеть в глазах окружающих хотя бы приемлемо. И это, безусловно, колоссальный труд. Всё его детство проносится перед глазами, а воспоминания, словно по очереди, выстраиваются друг за другом в ряд и стремительно сменяются, летят куда-то, пока сердце вслед за ними летит в пропасть и щемит от глухой и невыносимой тоски. От неё не деться никуда. Чертовски больно взрослеть и понимать, что так, как было раньше, больше никогда не будет. Но ещё больнее, когда ты думаешь о детстве и совсем не чувствуешь, что хочешь вернуться обратно, повернуть время вспять, замедлить его ход и остаться навсегда в том моменте. Но вот в его руках старая фотоплёнка, и он начинает отматывать её назад — туда, где ещё беззаботно и совершенно прекрасно. Вот ему недавно исполнилось четыре года: он шаловливо и счастливо смеётся с такой чистой и ничем-никем неиспорченной искренностью, с которой и могут это делать только маленькие дети, ещё не познавшие все «прелести» этого волшебного мира, которые только впереди. Этот волшебный мир для них соткан пёстрыми нитями из яркой радуги на небе и мокрой щекочущей ступни травы после проливного дождя. Из ласкающего слух пения птиц, прилетающих ближе к морю в вечных поисках тепла. Из маминых добрых сказок на ночь и невесомых поцелуев в лоб, когда ты уже проваливаешься в свой беззаботный и чудесный сон, чтобы на утро снова проснуться и улыбнуться солнцу в ответ. Он убегает босиком от мамы, что смотрит ему вслед и глубоко вздыхает, так и не заставив ребёнка надеть ботиночки. Лето в самом разгаре: в полдень солнце палит нещадно, поэтому вся деревня только к вечеру выдвигается на поля собирать зацветающую лаванду, сладкий и терпкий запах которой пропитал, клеймил здешний воздух. Чимин впускает его в лёгкие так глубоко, как только может, пытаясь надышаться вдоволь. Не проходит и нескольких секунд, прежде чем он неловко спотыкается о собственные ноги и падает на затвердевшую, даже немного потрескавшуюся от долгой и мучительной засухи землю. Поэтому сейчас дела на ферме идут не совсем хорошо — урожай скудный, но французы не были бы французами, если бы не пытались оградить себя от суровых реалий этого мира с немного наивной и чуть легкомысленной верой в лучшее. Однако, порой именно эта вера и спасает. Мама позади ахает и что-то кричит с испугом в голосе, но Чимин не обращает внимания, поднимаясь и отряхивая испачканные ладошки, возвращая на лицо улыбку. На коленках остаются ссадины, больно немного, но плакать, показывая слабость, не хочется совсем. Он не успевает сделать и пары шагов, когда его всё-таки догоняет мама, тут же ловко поднимая на руки и целуя в лоб. — Ох, mon ange, ты не расшибся? Ангел. Всю сознательную жизнь она называла его именно так. Он хочет сказать, что всё в порядке, хочет вырваться и побежать дальше, пытаясь угнаться со всех ног вслед за заходящим за горизонт краснеющим солнцем, но мама уносит его домой, причитая и чуть ли не плача. Чимин плохо помнит все те слова, что мама говорила ему в тот день, но одну фразу он запомнил на всю жизнь точно, пронёс через все годы вместе с собой и сохранил в своей памяти. — Mon ange… — она невесомо поглаживает его по взлохмаченным пушистым и забавно торчащим во все стороны волосам, пока он, сморённый очередным быстро пролетевшим днём, устало закрывает глаза и зевает, лёжа в своей кроватке. — Чимин. Я хочу для тебя лучшей жизни, малыш. В этот момент по-летнему тёплый, но сильный дождь дарит изголодавшейся по обильной влаге земле свои первые капли, знаменуя своим приходом конец засухи. Французы торжествуют, закатывая целую неделю гуляний в честь того, что урожай спасён. А дождь крупными каплями барабанит в окно, и это почему-то лишь успокаивает и заставляет уснуть самым сладким и крепким сном. Любовь к дождю, очевидно, останется у него навсегда. Так вот она какая, лучшая жизнь: Чимин, прислушиваясь, как гулкий ритм отбивают колёса железнодорожного состава, чувствует, как в горле образуется неприятный ком из горьких сожалений, который он тщетно пытается проглотить. Вот ему уже шесть: звезды, точно фонарики, зажигаются одна за другой в ночном чистом небе, а мама поёт нежно и немного печально какую-то красивую песню на своём родном языке, который Чимину кажется слишком сложным и непонятным. Она аккуратно расчёсывает деревянным гребнем с заострёнными зубцами его тёмные, шелковистые и слегка отросшие волосы, что вьются на концах, пока он, глядя в зеркало напротив, строит сам себе смешные гримасы и болтает ножками, сидя на кровати. — Чимин, ange, перестань паясничать и держи голову ровнее, иначе будет больно. — она на секунду прекращает петь, делая замечание ребёнку. Он обиженно дует щеки, но всё-таки выполняет мамину просьбу, закрывая глаза и прислушиваясь к песенке, которая снова начинает плавно литься и журчать, словно ручеёк у дальних полей, куда он в тайне от родителей убежал сегодня днём вместе с соседским мальчишкой. В тот момент он почувствовал такое небывалое удовольствие от свободы, услышал своё громко колотящееся от восторга сердце, и, увы, он больше не может держать это в себе ни минуты. Поделиться с мамой кажется самым лучшим вариантом из всех возможных, которые сейчас занимают мысли ребёнка. — Maman! Чимин сам не замечает, как восклицает слишком громко, снова прерывая мамину песенку. Почему-то это совсем не важно сейчас. — Да, милый? — Я принёс тебе подарок! Женщина смотрит на немного помятый полевой цветок, аккуратно и трепетно вложенный в её ладонь маленькими и чуть пухлыми пальчиками, и всё могло бы закончиться хорошо с улыбкой на губах, вот только… Внезапно она вздрагивает всем телом, переводя взгляд на ребёнка — он улыбается так ярко, что даже щурится, теребя пальцами край ночной сорочки в волнении и не сразу замечая не совсем ожидаемую реакцию мамы. — Чимин? — Да, maman? — Откуда ты принёс его? Улыбка становится шире, на щеках от этого появляются забавные небольшие ямочки, пока он поднимает взгляд на маму, словно распаляясь и стараясь не потерять и не упустить ни единой детали своего рассказа. — С дальних полей на окраине! Там так красиво, очень красиво! Там ещё есть маленький ручеёк! Мы с Уиллом были там и… Он наконец замечает: что-то не так, и на пару мгновений улыбка с лица уходит, стирается, оставляя после себя лишь выражение неуверенности и полного непонимания. — Maman? — А? Да, Чимини, очень красивый цветочек! Я даже потеряла дар речи, ange! Она обнимает вновь расслабившегося ребёнка; за его спиной нежный цветок в руке небрежно и бесшумно сминается, а стебель и вовсе переламывается пополам. — Доброй ночи, ange. Она не произносит больше ничего: тушит свечу и выходит из комнаты, оставляя его одного довольно улыбаться и сидеть на кровати, поджав под себя ноги. Звёзды всё также ярко светят в окно, и он пытается пересчитать их, но быстро засыпает под гнётом невероятно ярких впечатлений. На следующее утро он выходит поиграть во двор, но Уилл не спешит подходить к нему, смотря обиженно и даже как-то… Разочарованно? Как и остальные ребята, которые резко отводят глаза, а потом и вовсе отворачиваются от него, как только Чимин переводит взгляд на них. Он быстро сжимает и разжимает маленькие кулачки, пытаясь не дать волю слезам, тяжело и прерывисто дыша. Ему так больно и обидно внутри от непонимания. Что произошло? Почему с ним никто не хочет больше дружить? Что он сделал не так? Он стоит так, ссутулившись и вмиг забывая о правильной осанке, которой его старательно учат. Мама зовёт его пить чай, и он резко распахивает глаза, чувствуя почти пролившиеся предательские слёзы на подрагивающих ресницах. Никто не должен знать. Его руки трясутся, но он натягивает на лицо самую яркую улыбку, на которую только способен. Эту улыбку любят все, ей восхищаются. И плевать, что она немного перекошенная и совсем не искренняя. Но он постарается сделать так, чтобы все поверили. Он сильный мальчик, и ронять драгоценные слёзы, ради которых все тут готовы ползать за ним на коленях, утирая, лишь бы утешить дитя, он не станет. Никто не должен знать.* * *
Когда ему исполняется восемь, в Ницце проходит ежегодная праздничная ярмарка в честь обожаемого всеми дня летнего солнцестояния. Мама прихорашивается уже около часа, стоя у резного трюмо и пытаясь убрать длинные густые волосы в замысловатую прическу, при этом попутно собирая самого Чимина. Его привычная грубоватая рубашка с оторванной на месте воротника пуговицей заменяется шелковой нарядной блузкой, дальше следуют задранные высоко наверх шорты на неодинаковых по длине подтяжках. Вместе это смотрится довольно странно, учитывая потрепанные временем ботинки на шнурках, но ему откровенно плевать на свой внешний вид, в отличии от мамы, наверное. Она подаёт ему старую соломенную шляпу — Чимин видит на ней вплетенные и перевязанные простой белой лентой длинные стебли лаванды, идущие вокруг по теперь незаметному шву. Смотрится это невероятно нежно и гармонично, особенно в сочетании с его белоснежной блузкой и небесными, светящимися от предвкушения глазами. Мама довольно улыбается; стоящая позади престарелая тётушка, которая с младенчества была приставлена к Чимину в качестве няни, тоже не может удержать восхищенного вздоха. — Мальчик-то распускается, словно роза в саду. — шепчет она, всплёскивая руками. Мама дарит в ответ женщине одну из своих наиболее ослепительных улыбок. — Ах, да. Наш ангел подрастает и хорошеет с каждым днём. Говоря это, она поправляет своё единственное выходное платье. Чимин этого разговора не слышит — слишком увлечён и обрадован той мыслью, что он впервые едет в Ниццу — город богачей, курортов и вечных праздников. Они отправляются туда на телеге, запряжённой одной единственной кобылкой. Ехать им — порядка нескольких часов, и всё это время мальчик вынужден выслушивать бесконечно тянущиеся друг за другом мамины наставления, которые явно не закончатся на одних только «от меня ни на шаг», «веди себя как порядочный мальчик» и «с посторонними не говори». Чимин скучающе подпирает ладошкой щёку и еле слышно вздыхает, чтобы мама не услышала, но даже это не может омрачить его прекрасного настроения в этот удивительный день. Город встречает их со всей своей роскошью и атмосферой праздника в виде разноцветных ленточек по всем углам, красочно разодетых людей на улицах, и шума, который создают оживлённые возгласы прохожих, уличные музыканты и топот копыт вперемешку со скрипом колёс от сотен проезжающих по главной дороге повозок. У пристани стоят красивые парусные яхты. Изредка по главной дороге разъезжают люксовые автомобили, которые могут позволить себе лишь богачи, и Чимин, не привыкший к такому колориту, удивлённо вертит головой во все стороны, стараясь запомнить каждую, даже самую мелкую деталь. Когда их телега останавливается, он самостоятельно резво спрыгивает на пыльную дорогу, не дожидаясь руки, которую ему подаст старый извозчик. Чимин знает, куда они направляются, а потому бежит со всей своей прытью к ярким прилавкам, украшенным по-праздничному и оттого приковывающим взгляд. Мама еле поспевает за ним, пока он несётся вдоль ярмарочных рядов, улыбаясь так ярко и солнечно, что прохожие не могут не улыбнуться в ответ ребёнку. Чимин, заворожённый этой атмосферой торжества, выпрашивает у мамы все встречающиеся им сладости, не успевая рассматривать все буйство красок, окружающих его со всех сторон. Женщина суетливо хватает его за руку и прижимает ближе к себе, когда на Чимина, выбежавшего на площадь, чуть ли не наезжает очередная повозка: — Ange, смотри, куда ты идёшь! Они минуют лавки со сладостями: в ладошке Чимина зажата горсть сладких карамелек, когда перед ними предстаёт табличка, символизирующая начало развлекательной части ярмарки, где возвышается карусель с медленно движущимися лошадками и слышится счастливый смех детворы. Чимин дёргает маму за рукав и устремляется вперёд, протискиваясь через толпу. К моменту, когда они оказываются у каруселей, а мама достаёт из потрёпанного кошелька пару монет, чтобы оплатить развлечение для сына, восхищённый взгляд Чимина резко цепляется за бордовый шатёр из плотной ткани, у которого собирается большое число людей. На входе стоит забавная молодая девушка с растрёпанными косичками: она вертит головой во все стороны и звонким голосом, наполняя и без того шумное пространство, зазывает прохожих: — Только сегодня! Только сегодня! Труппа профессиональных артистов театра Парижа представляет вашему вниманию шоу, которого вы никогда ещё не видели в Ницце! Заходите, заходите к нам! Вы лишитесь дара речи! Заходите, господа, вы не пожалеете! Чимин заинтересованно наблюдает, как внутрь шатра, один за другим, попадают люди: придерживая подолы накрахмаленных платьев, заходят женщины с идеально ровной осанкой, прикрываясь веерами и вуалью. Вслед за ними, поправляя солидные фраки, проходят статные мужчины, держа подбородок высоко поднятым. Вместе с ними забегают дети — одеты они все так же роскошно, и их ботиночки явно выглядят гораздо наряднее и чище, чем те, что сейчас на Чимине. Впрочем, его это совершенно не смущает. Он делает первые шаги в сторону шатра, но его тут же придерживают цепкие руки мамы: — Куда ты так спешишь, ангел? Разве ты не хочешь покататься на лошадках? Чимин с сомнением смотрит на карусель, тут же переводя взгляд к шатру, где девушка с косичками улыбается так приветливо и весело. — Но я хочу туда! Он показывает пальцем в сторону, и мама тут же бледнеет, изменяясь в лице: — Во-первых, я сотню раз говорила тебе не тыкать пальцем. — Чимин тут же сжимает руки в кулачки, инстинктивно опуская их по швам. — Во-вторых, мой ангел, нам закрыт вход туда. У нас нет таких денег, чтобы можно было позволить себе посмотреть жалкое выступление каких-то бесталанных шарлатанов, возомнивших себя однажды богами. Это всё — напускная роскошь, которая не имеет смысла. — женщина выплёвывает слова со странным презрением. Чимин слушает их внимательно и старается изо всех сил не дать улыбке покинуть его лицо. Ему так сильно хочется посмотреть выступление, его тянет туда так, как никогда раньше. Он, в силу своего взрывного характера, всегда загорался идеями быстро и скоротечно, но был неугомонным, а потому не отступал на полпути. Но слова мамы делают почему-то чуть больнее, чем обычно. Чимин сам не понимает, почему, но он сглатывает противный ком и улыбается маме как и всегда, чувствуя, как её нежные ладони поглаживают его по щекам: — Ну, всё, иди на карусели, ангел, я уже купила тебе билет! Чимин радостно кивает и бежит к лошадкам. Неосознанно, но всё время, отведённое для катания на каруселях, он проводит за гипнотизированием бордового шатра, ткань которого едва колышется от ветерка. А после переводит обеспокоенный и грустный взгляд на маму и замечает её, разговаривающей с какой-то веселой тетушкой из их деревни. Очевидно, они обе невероятно увлечены разговором, чтобы заметить одного резвого ребёнка. Очень резвого ребёнка. Внезапно в его голове рождаются очень и очень нехорошие мысли, однако он не хочет их прогонять. Ладошки слегка потеют, а глаза расширяются, но он не в силах противиться интересу, который сьедает его изнутри. В этот момент мама с тётушкой начинают ходить по соседним рядам, пока Чимин терпеливо ждёт. Сейчас, прямо сейчас карусель остановится окончательно, и можно будет слезть с лошадок, чтобы резко броситься туда, к манящей тайне навстречу! Запыхавшийся ребёнок, со всех ног бежавший к куполу, лишь бы остаться незамеченным, даже не замечает, как с его головы от резкого порыва ветра слетает соломенная шляпка. Но это совершенно не важно — не сейчас, когда он оббегает шатёр с противоположной стороны и торопливо забирается внутрь, проникая не через парадный вход, а через дыру сзади, образовавшуюся из-за многочисленных потёртостей. Незаконно и очень опасно. Он рискует быть пойманным и вышвырнутым вон, однако любопытство по-прежнему сьедает его заживо и занимает все мысли, чтобы задумываться о последствиях и том, что скажет мама, если узнает. Внутри душно и достаточно темно — Чимину требуется пара минут, чтобы глаза привыкли. После этого он осознаёт, что находится где-то под сидениями — там, где обычно прячутся актеры, готовясь к выходу на публику. Тусклый свет, проступающий из многочисленных и особо заметных изнутри дыр, позволяет Чимину заметить подобие сцены в центре, где уже замерли артисты, ожидающие начала выступления. Чимин слышит тихие, еле слышные разговоры гостей и едва уловимый смех, прежде чем зажигаются прожекторные лампы. Все, как одна, они направлены к центру — туда, где перед толпой предстаёт мужчина средних лет в цилиндре и загадочным голосом объявляет: — Леди и джентельмены, добро пожаловать на самое фееричное представление. Правил у нас несколько: хлопать в ладоши как можно сильнее и получать удовольствие. Мы начинаем! Шатёр наполняется оглушительными рукоплесканиями и возгласами, а после на сцену выбегает девушка в воздушном платье. Она, однако, не смотрит на толпу, не старается заговорить с ними, вопреки ожиданиям Чимина. Её грустный взгляд устремляется к куполу, в самый верх, пока девушка с большими, кукольными глазами повествует свою такую же несчастную, как и она сама, историю. Чимин старается проследить за её взглядом, но не находит там ничего. Это его удивляет, однако он продолжает наблюдать. Она словно разговаривает сама с собой: плачет, смеётся, грустно улыбается и причитает, ища глазами кого-то. Вот за ней выходит статный и красивый мужчина. Он хватает её за руку и прижимает к себе, заставляя смотреть в глаза. Девушка вскрикивает, но улыбается. Чимин, заворожённый необычным зрелищем, однако, перестаёт что-либо понимать, когда небольшой оркестр начинает играть красивую, пронзительную песню о любви. И вот тогда это происходит. — Ну здравствуй, малыш. Чимин крупно вздрагивает и резко вскрикивает, чуть ли не выдавая себя с головой. Всё заглушает скрипка, а перед глазами предстаёт чья-то тень, загораживающая обзор. — Здравствуйте. — Чимин не знает, как обратиться к человеку, стоящему перед ним. Он не видит его лица — лишь подол чёрной шляпы и старый, потёртый костюм. Человек напротив молчит, и Чимину сначала кажется, что он обратился к кому-то другому. Тишина пугает, и мальчик, чувствуя, как вновь вспотели ладошки, понимает, что мама наверняка ищет его прямо сейчас. — Извините… — шепчет чуть испуганно. — Мне, наверное, нужно идти. Человек в этот момент словно отмирает. — Конечно, беги. Только вот позволь мне вернуть тебе шляпку. Ты обронил её, когда бежал сюда, вот я и хотел вернуть. Поэтому пошёл за тобой. Он осторожно протягивает мальчику его соломенную шляпу с лавандовыми веточками. Чимин уже тянет было ладошку, чтобы забрать вещь, вот только… Внезапно вспоминается сердитое лицо мамы, наказывавшей ему никогда не брать вещи из чужих рук. Но ведь… Это его собственная шляпка — ничего же не произойдёт? Чимин неуверенно смотрит на человека, чьё лицо скрыто в темноте. Кто знает: вдруг это какой-то особо опасный преступник, прямо сейчас пытающийся его украсть? Мама с детства рассказывала ему подобные истории, чтобы он не сбегал далеко на лавандовые поля. Человек, кажется, понимает вполне объяснимый и оправданный страх мальчишки. Он снова порывается заговорить, и в его голосе чувствуется добрая улыбка. Он повторяет, прилагая больше убедительности своим словам. — Не волнуйся, я правда не преследовал тебя. Ты просто уронил шляпку, и я шёл за тобой, чтобы отдать её. Просто сразу не догнал — ты слишком быстрый, знаешь? Доверчивому Чимину, если честно, хочется верить в эти слова. Он всё-таки неловко забирает свою шляпку из чужих рук, однако продолжает гипнотизировать взглядом фигуру этого странного человека. — Спасибо. — Не за что, малыш. Будь в следующий раз осторожнее, следи за своими вещами. Человек замолкает и хочет было выйти из шатра, однако останавливается и снова подаёт голос: — И не слушай слова мамы. Эти люди, — шепчет он, обводя ладонью помещение и задерживаясь на девушке и парне, что прямо сейчас разыгрывают очередную сцену, — настоящие актёры. И у них есть талант. — Актёры? — Да, профессионалы своего дела. Они приехали сюда прямиком из Парижа, чтобы дать лучшие свои представления. Чимин хмурит густые бровки. — Актёры… Так они исполняют разные роли на сцене? — Именно так. — согласно кивает человек. — Ты разве никогда не видел таких до этого? Чимин смущённо моргает. — Нет, ещё нет. Человек качает головой, однако его шляпа всё ещё на месте — к большому разочарованию маленького ребёнка. — Что ж… Тогда считай, что тебе несказанно сегодня повезло. На этих словах он снова порывается уйти, однако на этот раз его несмело останавливает сам Чимин: — А вы? Вы актёр? Человек тихо смеётся, и Чимин сам слегка улыбается — от былого страха не остаётся больше и следа. — Нет, малыш. Совсем не актёр. — А кто вы? — любознательность ребёнка забавит самую малость. Прежде чем дать ответ, человек выдерживает небольшую паузу. За это время Чимин снова переводит взгляд на сцену, где начинается кульминационный момент. Пара громко ссорится: у девушки в голосе слышатся слёзы, и Чимин действительно поражается чужому профессионализму. Это удивительно. — Путешественник. Голос странного человека в шляпе резко возвращает в реальность и снова отвлекает от спектакля. — Получается, вы и сейчас путешествуете? В чужом голосе снова можно различить улыбку: — Получается, что так. А потому, сейчас я отправляюсь навстречу путешествиям. Мне нужно идти, малыш. Чимин с сожалением кивает и слегка кланяется в шуточном реверансе, снимая шляпку и отдавая знак почтения. Человек напротив хмыкает, но кланяется также шутливо, не снимая шляпы. Когда он почти уже оказывается вне видимости, Чимина резко посещает пугающая мысль: — Вы же никому не расскажете о том, что я здесь, мистер путешественник? — он громко шепчет, надеясь, что останется услышанным. Человек напоследок машет ему рукой, прежде чем исчезнуть: — Никому, малыш. Этим же вечером Чимин, которому придётся выслушать тысячный выговор от мамы за то, что ей пришлось бегать и искать сына по всей ярмарке, не сможет сомкнуть глаз — перед ними будут в такой же тысячный раз крутиться те самые актёры. Перед тем, как провалиться в глубокий сон, мальчик поймает себя на мысли, что он до глубины души восхищён этим мастерством. Уже утром мама, расчёсывая его волосы, снова будет напевать какую-то грустную песенку о любви, а Чимин, которому всю ночь снилась та чудесная девушка, самозабвенно отдающая себе сцене без остатка, воскликнет: — Maman, я хочу быть актёром! Мама улыбнётся сначала снисходительно и неверяще, а потом, когда увидит в глазах ребёнка искренний интерес и воодушевление, засмеётся: — Ange, что ты такое говоришь? Глупости, это всё глупости! Откуда ты такого вообще понабрался? Чимин дует губы: — Глупости? Почему глупости, maman? Она гладит его по волосам, насмешливо улыбаясь, словно вынуждена объяснять самые простые вещи миллион раз, потому что он их не усвоил когда-то: — Потому что для нас с тобой это невозможно. Не забивай себе голову этим раньше времени, ange. Чимин хмурит брови — ему становится ещё более непонятно, что не так с его желанием. Но вот мама зовёт его завтракать, и он, забывая обо всем, бежит за ней.