croire à son etoile — верить в свою звезду.
На десятый день рождения, отмеченный без друзей, которых, в принципе, и нет, но зато в огромном кругу близких и дальних родственников, Чимин задувает свечи, закрыв глаза. — Загадал желание, ange? — Да, maman. — Не поделишься с нами? — Но ведь оно не сбудется! Мать цокает раздраженно, но быстро берет себя в руки и улыбается многочисленным гостям, одному Богу только известно как уместившимся за этим хлипким столом. Незаметно для них дёргает сына за кремового цвета шелковую рубашку и тут же нервным жестом поправляет подол единственного праздничного платья, сшитого на заказ когда-то давно. Чимин морщится — атмосфера фальшивая, натянутая. Белокурая девушка, которой на вид лет семнадцать, сидит сбоку от Чимина и слишком громко смеётся, отчаянно пытаясь привлечь хоть чье-то внимание, на что он даже и бровью не ведёт. Взрослые оживленно переговариваются, опустошая бокал за бокалом, бутылку за бутылкой. Баснословно дорогой сорт вина, которое прямиком из лучшей винодельни Бордо привезла странная говорливая тётушка в старомодной широкополой шляпе с нелепо торчащим павлиньим пером, сегодня нарасхват. Чимин понятия не имеет, кто она такая, но даже вопреки съедающему изнутри интересу спрашивать он не будет. Вполне вероятно, что мама выйдет из себя: за сегодняшний день он уже успел набедокурить, по её скромному мнению, тысячу и один раз. Отец ухмыляется уголками губ, задумчиво барабаня пальцами по столу, но при этом оставаясь серьёзным и невозмутимым. Как и всегда. Он трёт переносицу, бросает непроницаемый взгляд в окно, а потом, наконец, резко хлопает в ладоши, заставляя Чимина и остальных вздрогнуть. Он поднимается из-за скрипящего стола и поправляет галстук с заплатками, пытаясь выглядеть более солидно. Это не скрывается от зорких глазёнок Чимина. Зачем они вообще закатили весь этот глупый праздник, который совершенно не вяжется с их привычной жизнью? Это все должно было выглядеть аристократично и роскошно, но лишь слепой не скажет, как же жалко смотрится это на самом деле. Чимину безумно приятно, что родители стараются настолько, но было бы лучше, если бы этого напускного пафоса и не было вовсе. Было бы приятнее, если бы здесь не было всех этих дальних и близких родственников, имена которых он даже не пытается запомнить. Он бы прямо сейчас променял все это на компанию в лице мамы, отца и старой нянечки, которые будут улыбаться и смеяться. Больше ему ничего не нужно. Кого они пытаются обмануть? Дела на ферме идут все хуже и хуже, потому что многие начинают уезжать в город на заработки, а погодные условия совершенно не способствуют хорошему урожаю. Пригород пустеет, а засухи становятся регулярными. Чимин не любит в это вмешиваться — ему и не дают особо. Единственная проблема заключается в том, что стены их дома слишком тонкие. Чимин слышит каждую ссору родителей, слышит, как плачет тихо и сдавленно мама и как отец хлопает дверью слишком громко, уходя из дома и возвращаясь только под утро. Наверное, это даже не проблема, если ты сделаешь вид, что не знаешь о ней совсем ничего. Чимин умело скрывает все свои переживания за постоянными улыбками, которые нравятся всем. Никто не замечает. Именно это впервые наталкивает его на мысль, что он, в принципе, неплохо играет свою роль. Чимин прячет победную ухмылку в тарелку с тортом — быть может, из него все-таки бы вышел достойный актёр? — Ну, вот и твой полноценный юбилей, сын. Поздравляю тебя. Это заставляет встрепенуться и выйти из своих размышлений. Чимин улыбается широко в ответ, но чувствует себя почему-то беспокойно. От этого неприятного и непонятного чувства скручивает живот, а в горле появляется странный комок, преграждающий путь кислороду. — Merci, papa. Все вокруг начинают громко умиляться: кто-то нежно треплет его за щеки, кто-то поглаживает по голове, кто-то нашёптывает в самое ухо поток приторных слов. Отец выдерживает паузу, а потом произносит: — Мама говорила мне, что тебя занимают глупые мысли. — Чимин недоумевает самую малость, переводя взгляд на женщину, и та смеряет его критичным взглядом, фальшиво улыбаясь. — Быть актёром. Надо же. Ну и вздор. Люди, сидящие за столом, начинают улыбаться. Чимин видит, как они прячут свои ухмылки в тарелках. Что-то больно и тревожно колет в сердце — Чимин ничего не понимает. — Я думаю, что пора всерьёз заняться твоим обучением. Все задерживают дыхание. — Всю жизнь я провёл тут, в Ницце, выращивая лаванду. Но я понимаю, что так больше продолжаться не может. Мир меняется, век прогресса в самом разгаре, и ты, Чимин, достоин большего. Я хочу, чтобы ты был образован, а потому отправляю тебя в пансион. Гости весело хлопают в ладоши, смеются, наперебой поздравляют Чимина. Какой-то племянник, которого Чимин видит впервые, резко трясёт его за плечо. Становится немного больно, но он не подаёт виду. Улыбается, как и всегда, благодарит отца, потому что это действительно прекрасный подарок, особенно, если учесть его ситуацию. В их глуши есть лишь одна школа, в которой к Чимину относятся с презрением и ненавистью. На все вопросы о причинах такого поведения мама отвечала скромным «завидуют твоим прекрасным глазам, ангел», и Чимин, светлый и наивный ребёнок, больше ничего не спрашивал. И всё же, было грустно. Знал бы он, что его глаза цвета небесной лазури будут приносить столько проблем, обязательно попросил бы маму не рожать его с таким цветом, чтобы другим детям не было так обидно. По этой причине все это время он получал домашнее образование: грамоте, чтению, литературе и языкам его обучала мама. Отец занимался с ним арифметикой и параллельно откладывал сбережения на пансион частного типа, планируя дальнейшие шаги и, конечно же, не считая нужным посвящать в них ребёнка и учитывать его интересы. Позже, когда гости разъезжаются, Чимину удаётся тайком сбежать в вечернюю Ниццу и поглазеть на уличных артистов. Это его небольшая тайна: он делает так далеко не в первый раз. Внутри от недавних слов отца становится паршиво, но Чимин старается не придавать им значения. Наверняка родители просто считают его слишком маленьким и глупым, а потому смеются и не воспринимают его слова всерьёз — злиться или обижаться на них нет смысла. Так ведь? Они просто хотят отдать ему лучшее, по их мнению, а он просто хочет доказать им обратное. Сидя на скамейке и доедая дешёвый пломбир из близлежащей лавки после чудесного выступления, Чимин наблюдает, как зажигаются вечерние огни по всей набережной. Чувствует, как кто-то присаживается рядом с ним. Вертит головой, чтобы в следующее мгновение услышать: — Давно не виделись, малыш. Смутно знакомый голос, Чимин определённо где-то его слышал. Поначалу он хочет встать и уйти, повинуясь инстинктам самосохранения, однако что-то заставляет его перевести взгляд на человека, который обращается определённо к нему. Чёрная длинная шляпа и костюм в полоску, который все ещё выглядит пыльным. — Мистер путешественник? — с подозрением и одновременно с интересом. Человек трясётся от беззвучного смеха, чтобы после ответить: — Неужели, признал. Чимин расслабляется и расплывается в улыбке: — Вы снова странствуете? — Угадал. Невероятно люблю здешний пломбир. Как и ты, верно? — Верно, — Чимин пару секунд мнётся, все же предлагая мороженое сидящему рядом человеку, — будете? — Обойдусь, ешь сам уж. — смеётся тот. — Что за повод, кстати? — У меня сегодня день рождения. — Неужели? — Да, десять лет! — Надо же, как быстро летит время. Ну, рассказывай: как отпраздновал? Чимин вспоминает: — Было много гостей. Няня приготовила вкусный торт с шоколадом, и я задувал свечи. Все спрашивали, что я загадал, но я побоялся рассказывать. — Отчего же? Ребёнок хмурится, прежде чем ответить: — Я сказал им, что тогда желание не сбудется. Но я просто не хотел, чтобы они узнали! Они бы засмеялись. — С чего ты взял? — улыбка в чужом голосе практически ощутима. — Они бы не поняли. Я это знаю. Человек мычит понимающе: наверняка ребёнок загадал что-то вроде полёта в космос. Недостижимо, но так манит и вызывает усмешки со стороны окружающих. Действительно, кому в здравом уме покажется реальным очутиться на Луне? Чимин снова резко подаёт голос: — Я загадал стать актёром. — Актёром? — и да, это неожиданно. — Да, самым настоящим актёром театра и кино. — Это же здорово, очень здорово. Молодец, хорошее желание. Но почему ты рассказал его мне? Чимин, доедая уже значительно подтаявший пломбир, отвечает, смотря на то, как тихо плещутся волны Средиземного моря о пристань: — Потому что вы бы не засмеялись. Это я тоже знаю. Человек с одобрением кивает — его шляпа забавно дергается: — В таком случае, пускай эта твоя мечта сбудется. Чимин довольно улыбается: — Спасибо. — внезапно его глаза забавно округляются. — Мне, кажется, надо идти. Мама будет волноваться. До свиданья, мистер путешественник! Ребёнка словно сдувает ветром. Человек, наблюдая за волнами, бьющимися о пристань, тихо бормочет сам себе под нос: — Только никогда не предавай свои мечты.* * *
Пансион для мальчиков, куда его отправляют родители уже следующим ранним утром, находится в Бургундии, и Чимин, привыкший к южным просторам Прованса и тёплому морю, слегка теряется, когда его окружают старинные замки, датируемые, как сообщает извозчик, двенадцатым и тринадцатым веками. В одном из таких средневековых замков и находится его будущий дом, и он, держа в руке потрёпанный чемоданчик, делает неуверенные шаги навстречу. Внутри много мальчиков его возраста: они бегают по лестницам, смеются, что-то кричат на всевозможных диалектах французского и создают очень много шума. Чимин теряется ещё больше — он совершенно не знает, как они отреагируют на его глаза. Тоже будут завидовать? Обижать злыми словами? Он совсем не знает, как познакомиться — будучи раньше одиноким, сейчас делать первый шаг очень страшно. Наверное, его волнение слишком заметно со стороны — его начинают окружать остальные заинтересованные мальчишки, застенчиво улыбаясь и наперебой задавая слишком много вопросов. Удивительно, но они совсем не выглядят злобными. Наоборот, с участливым видом стараются помочь, подружиться, и это вводит в ступор. Растерянный Чимин просто не может вымолвить ни слова, когда за собственной спиной раздаётся громкое: — Эй, разойдитесь! Что вы все окружили его, здесь даже дышать нечем! Дорогу, говорю, дорогу! Чимин с изумлением наблюдает за тем, как к нему, ловко орудуя локтями, пробирается через толпу забавный мальчишка на голову выше него самого с длинными и непослушными каштановыми кудряшками. Их постоянно приходится сдувать с лица, что тот делает даже сейчас, продолжая усердно расчищать себе дорогу. Чимину требуется ещё пара секунд, чтобы осознать, что его хватают за ладошку и тащат из толпы куда-то в другой зал, звонко крича в ухо: — Спасибо скажешь потом! Меня зовут Ким Тэхён! Моя комната пустует сейчас, да и вообще, в принципе, пустует. Месяц назад мой бывший сосед пустил слух, что я во сне разговариваю, и поэтому я живу один. Разговариваю, представляешь? Это он ещё не видел, как я хожу иногда по ночам! — он продолжает хохотать, таща Чимина по длинному коридору. — Но я уже попросил, чтобы ты жил со мной! Запоминай, Ким Тэхён! Просто замечательно. Лучше некуда — Чимину здесь уже начинает нравиться. Так он знакомится с Ким Тэхёном — своим шумным соседом по комнате и, кажется, другом. Первое время Чимину неловко — он всё ещё помнит слова мамы и жутко переживает по этому поводу. Тэхену, кажется, наплевать совершенно. Он разговорчивый, даже слишком, и поэтому получается так, что Чимин незаметно даже для самого себя оказывается рано или поздно втянутым во все сплетни, гуляющие по пансиону. Помимо этого, каждую ночь он слушает чужие, рассказывающиеся с огромным воодушевлением истории о родной Нормандии. Однажды за завтраком перед занятиями, когда Тэхён громко смеётся с открытым ртом и не обращает никакого внимания на брезгливые взгляды остальных мальчиков, Чимин все-таки не выдерживает. — Тэхён. Тот сразу закрывает рот и обеспокоено заглядывает ему в лицо: — Чимини? Милое глупое прозвище, привязавшееся ещё в первый день. Чимин готов терпеть это хотя бы потому, что его произносит первый человек, который, кажется, действительно хочет с ним общаться. — Как ты относишься к моим глазам? Тэхён забавно перегибается через стол, чтобы оказаться ближе к Паку. Прищуривается и пару моментов без зазрения совести разглядывает чужие глаза, прежде чем сесть обратно и с невозмутимым видом продолжить жевать яблоко: — Нормальные. Самые обыкновенные глаза. Смотрят на меня, а не криво и косо. Я тебе кто, шарлатан что ли? Не дождёшься, не буду тебе говорить, что в них отражается небо и море, а потому можно сказать, «что у тебя будет прекрасное, такое же светлое, как и твои лазурные глаза, будущее». — Тэхён заканчивает это загадочным голосом, пародируя гадалку. Чимин прищуривается в недоверии: — И ты не завидуешь? Тэхён не выдерживает и взрывается громким хохотом — этим он приковывает к их столу все новые взгляды, и цвет лица Чимина, он готов поклясться, становится похожим на классический Бургундский. — Боже, Чимини, я из-за тебя чуть яблоком не подавился. Какая ещё зависть? Ты вообще мои зелёные видел? Тэхён таращит свои яркие глаза так забавно, что Чимин невольно сам начинает смеяться. В итоге на них смотрят с недовольством абсолютно все, но Чимину слишком весело, чтобы думать об этом. Ведь Тэхён сказал, что ему все равно на цвет глаз Чимина! Этой ночью он сам переползает на чужую кровать, чтобы впервые поделиться в ответ своими историями о Ницце.* * *
В пансионе здорово. Чимин изучает много интересного и нового, и это ему невероятно нравится. Иногда он скучает по дому и родителям, но Тэхён умело забирает все грустные мысли. Вместе они ожидают начала нового учебного года, когда внезапно к их и без того насыщенной программе добавляется новый факультатив, и Тэхён сразу же говорит, что им туда записаться обязательно надо. Речь идёт об актерском мастерстве и театральном искусстве, и Чимин, едва ли не задыхаясь от волнения, идёт на первое занятие с трясущимися руками и гулко бьющимся сердцем. Тэхён улыбается широко, но ничего не говорит, держа его за ладошку крепко. Чимин благодарно улыбается в ответ. Так начинается череда удивительных занятий, за время которых Чимин, кажется, расцветает краше любимой лаванды с полей. Он впервые чувствует себя так легко и свободно, словно был рождён для сцены. И это заставляет воспарить над землёй. Строгая и вечно недовольная мадам, которая преподаёт им эту дисциплину, улыбается искренне каждый раз, когда видит Чимина, читающего с чувством и выражением прозу. Тэхён не отстаёт от друга, и вот, вскоре они вдвоём оказываются на верхушке, среди лучших учеников. Мадам не устаёт хвалить мальчиков, шепча попеременно в ухо сначала одному, а затем другому, насколько они талантливы. Они участвуют во всех театральных постановках пансиона, срывая море оваций и завоёвывая уважение и признание среди других, и Чимин чувствует себя собой. Поэтому, возвращаясь на лето домой, в Прованс, и прощаясь с Тэхёном до следующей осени, он готов с уверенностью сказать: он знает, кем хочет быть в будущем.* * *
Субботний летний вечер: Чимину двенадцать, и он сидит на веранде с отцом в легкой рубашке и льняных штанах, помогая отбирать среди тысяч веточек лаванды те самые, которые должны пойти на продажу. Субботний летний вечер, который он представлял себе совсем не так. Занося свой полупустой чемоданчик в их покосившийся дом с яркой улыбкой, Чимин с предвкушением готовился рассказать родителям о своём намерении. Вот только мама не выбежала его встретить, как бывало обычно, и заметил он это лишь когда задумчивый и явно подвыпивший отец прошептал пересохшими губами: «заболела». Он подходит к постели, где она, сморенная тяжелым и отнимающим силы недугом, лежит без сознания и, кажется, бредит. — Maman? Шепчет еле слышно, держа свою прохладную ладонь на ее разгоряченном лбу. — Чимин? Ange, это ты? — услышав голос сына, она приходит в сознание. — Да, мама, я. Она улыбается слабо: — Как твоя учёба? — первое, что она у него спрашивает, и Чимин хочет поморщиться от неприятных ощущений. — У меня… Всё хорошо. — Ох, я не сомневалась в тебе. Надеюсь, те глупые мысли об актерстве тебя больше не посещают? Чимин чуть крепче сжимает ее ладонь и поджимает пухлые губы: — Нет, maman. — И правильно. Я рада, что ты понял, что это — не больше, чем глупое увлечение, которое нужно оставить в прошлом. Чимин кивает, смотря куда-то мимо неё. Внутри что-то неприятно сжимается в который раз. Это что-то говорит голосом мадам, которая шептала ему, что он талантлив и должен подать документы в театральное. Он выходит из комнаты, сжав напоследок ладонь обессилевшей матери. И вот — он здесь. На веранде, перебирает веточки лаванды и старается выбросить из головы навязчивые мысли, которым его родители были бы совсем не рады. Чимин неосознанно кусает собственную нижнюю губу, пытаясь прислушаться к бесконечному потоку слов отца, сливающихся в одну длинную линию и резко становящихся бессмысленными сейчас. Все мысли занимает образ человека, на которого наведён объектив камеры. Он сменяет профессионально эмоции, пускаясь в искусственный плач, а затем, через пару мгновений, смеясь так громко и весело, что почти не отличить от настоящего, искреннего смеха. Чимин прикрывает глаза. Он хочет научиться этому. — Вот выучишься, и сможешь открыть своё дело. Быть предпринимателем — очень прибыльно, а у тебя есть явные склонности к этому. Учитель говорит, что у тебя полно разнообразных и интересных идей. Похвально, поскольку им всегда можно найти применение в будущем. — А что, если я не хочу быть предпринимателем? — слова вырываются сами собой и остаются висеть в воздухе, нагнетая атмосферу. Отец медленно переводит насмешливый взгляд на него: — Неужели? И кем же ты хочешь быть? Чимин мнётся под чужим тяжелым взглядом и, теребя пальцами веточку лаванды, говорит, улыбаясь самыми краями губ невесомо: — Актёром. Я хотел вам сказать ещё давно. Отец бросает обеспокоенный взгляд на дверь, за которой от надрывного кашля задыхается мама, а после переводит потяжелевший взгляд уже на сына: — А ну замолчи. Не хватало ещё, чтобы мать услышала твои слова. Чимин хмурится в непонимании, но все-таки понижает голос: — А что не так? Отец еле слышно смеётся, наливая себе в стакан крепкий алкоголь и заставляя Чимина поморщиться от этих своих действий. — Сын, ты же понимаешь, что актеров просто так не набирают, как, например, рабочих на лавандовые поля? Чимин поднимает глаза на отца, вопросительно заглядывая в его лицо. Нет, он не понимает. Кто бы рассказал ему это раньше. — Боги, Чимин, это же бизнес. Туда нельзя попасть просто потому, что ты захотел. Не в наше время. Чимин снова кусает губу: — Нужны деньги? Я могу бросить пансион, или… Начать работать? Буду копить! Отец хмыкает, опустошая очередной стакан: — Деньги, действительно, играют большую роль. Но здесь даже они не помогут. — А что тогда поможет? Отец держит в руке стакан из стекла, рассматривая его с небывалым интересом. Будто стремясь отыскать все сколы и потертости, словно самый изысканный ювелир. — Тело. Ты платишь собственным телом, и тебе открывается путь всюду. Ты понимаешь, что я имею ввиду. Чимин тут же опускает смущенный взгляд вниз, где на столе лежат горы веточек лаванды, которые ему за эту ночь предстоит перебрать. — Я думаю, есть другой выход. Отец, смотря пьяными глазами на сына, уже заплетающимся языком произносит: — Нет, Чимин. Поверь мне, другого выхода нет. И я не хочу, чтобы мой единственный сын грязно продался за славу, опорочив фамилию Паков. Ты знаешь, каким трудом я зарабатывал этой семье репутацию. Не смей делать этого, если имеешь ещё хоть какое-то уважение. Чимин глотает комок из неприятных ощущений, поселившийся внутри после слов отца, обрушившихся на него так резко. Он не глупый маленький мальчик и все прекрасно понимает — родителей он уважает, ценит все, что они для него делают. Мысль о том, чтобы продать себя за славу, приносит только стыд и приводит в ужас. Никогда, никогда в жизни он не сделает этого. Не только потому, что уважает родителей, но и потому, что сам хочет доказать себе, что он сможет справиться и без чужой грязной помощи. Он сам исполнит свою мечту — кровью, потом и слезами. Честным трудом, чтобы потом родители гордились им. Чимин смотрит на предрассветное небо, где одна за другой гаснут звезды, растворяясь и уступая дорогу солнцу, поднимающемуся из-за деревьев. Он справится сам. Непременно.