людям только одно удаётся на славу — разочаровывать друг друга.
— Слишком наигранно. Попробуй ещё раз. Чимин с трудом сглатывает ком в горле и в который раз делает попытку произнести фразу из отрывка пьесы, которую они разучивают сейчас, таким образом, чтобы та звучала натурально, неотличимо от живой, настоящей речи. — Это выглядит неестественно. Тренируйся дальше. Он нетерпеливо выдыхает через рот и отстранённо наблюдает за небольшим количеством выходящего пара. Ночами на сцене действительно холодно — здание в нерабочие часы не отапливается из соображений экономии энергии. Но Чимин прокрадывается сюда тайком, поэтому никто, по большому счёту, не виноват в том, что он мёрзнет сейчас. Хотя он, в принципе, постоянно мерзнет, что уж там. — Нет, опять не то. Ты делаешь недостаточно, разве ты этого не замечаешь? Чимин на секунду умолкает, пытаясь взять себя в руки и настроить на нужный лад. Делает глубокий вдох, затем неспешный выдох, пытаясь прогнать дрожь по телу и перестать ощущать трясущиеся от мерзкого холода конечности. Открывает рот, чтобы сделать миллионную попытку произнести чёртову фразу, в этот раз точно, как полагается, но… — У тебя снова не получается. Голос ломается. Чимина мерзко передергивает, и он, ощущая скользкую, ледяную беспомощность, закрывает глаза, не в силах больше противостоять. Этот голос оглушает: он неприятный, сильно режущий по ушам, сбивающий. Он так яростно ненавидит этот голос всеми своими душой и телом. Ещё больше он ненавидит тот факт, что этот голос, который ничем не приглушить, принадлежит ему самому. Надо отдать должное: Чимин действительно успешно начинает новую жизнь. В театральную академию его, с придыханием читающего любимый отрывок из Ромео и Джульетты, берут без лишних вопросов, а вместе с ним, естественно, берут и Тэхена, даже не посмотрев на возраст мальчишек. Распознают талант, как скажут позже. Но все же, в училище поначалу сложно. Там практически все ученики старше: они задирают нос, смотрят свысока и чуть насмешливо, будто не считая себе ровней. Именно тогда Чимин впервые узнаёт, что такое конкуренция. А вместе с тем уясняет для себя и пару других понятий: бешеное давление, огромная нагрузка, требовательные преподаватели. И это тяжело, иногда почти невыносимо, но Чимин пообещал себе однажды, словно в прошлой жизни, что будет сильным. Так кто он такой, чтобы отступать? И Чимин работает, не покладая рук, уча десятки предметов; скучных и не очень, важных и не совсем. Сценическая речь, сценическое движение, история театра, литературы и кино, искусство, актерское мастерство, философия. На последнем Чимин почти валится, но все же экзамен сдаёт. А время всё идёт. Оно летит вперёд неумолимо и стремительно: двери здания театральной академии то приветливо раскрываются, чтобы встретить новые таланты и помочь им раскрыться в своих стенах, то закрываются навсегда, чтобы проводить повзрослевших выпускников навстречу ожидающему впереди блистательному будущему. По крайней мере, именно такой расклад событий им пророчат преподаватели. Чимин отчаянно хочет этому верить. Он действительно начинает новую жизнь. Но если взглянуть правде в глаза, то может показаться, что ничего вовсе и не поменялось с тех пор. Чимин все ещё такой же ребёнок, что и там, в далеком прошлом. Его сердце по-прежнему ярко пылает, сгорает от любви к сцене. Он все также с чистым, нерастраченным восторгом слушает чужие истории тех немногих счастливчиков-выпускников, которых взяли на прослушивания в театры и кино. Он все ещё не теряет надежды на то, что и у него самого однажды получится так же. И всё же, Тэхен смотрит с затаённой тревогой в зелёных глазах, находя его, продрогшего насквозь, посреди поздней ночи на сцене. — Ты снова за своё? — в голосе беспокойство, которое ничем не скрыть. Чимин выпрямляется и вымученно улыбается, тянет вверх уголки губ. — Тэ, не нужно. Я в полном порядке. Разве ты не видишь? Он же в порядке, верно? Ему незачем лгать. Тэхен нервно выдыхает, ругается еле слышно себе под нос, делая попытку прикоснуться к трясущейся спине, чтобы тут же с ужасом отдернуть руку обратно и прижать к себе. Холодный. Он такой холодный. — Пожалуйста, Чимини, заканчивай. Тебе бы под тёплое одеяло, поспать хотя бы пару часов. Выглядишь, словно мертвец. Улыбка, что держалась на честном слове, спадает. Чимин, содрогаясь, будто от острой боли, прижимает ледяные ладони к ушам в попытке не слышать голоса: один, снаружи, Тэхена — другой, внутри, свой собственный, который нараспев ехидно тянет «слабак», насмехаясь. — Тэхен, пожалуйста, уходи. — из последних сил тянет, на грани слышимости. Ещё немного, и он закричит. Он долго не продержится — сорвётся, поэтому Тэхену лучше поспешить. Кое-что изменилось раз и навсегда. Чимин воспринимает чужую помощь в штыки. Точнее, не воспринимает ее от слова совсем. Думает, что другие считают его слабым, неспособным самостоятельно справиться со своими проблемами. Это поселяет внутри мерзкое чувство беспомощности, а Чимин её, эту беспомощность, на дух не переносит. Он же пообещал себе быть сильным. Он сказал себе, что обязательно справится, исполнит свою мечту сам — кровью, потом и слезами, во что бы то ни стало. Ему не нужны жалость, сочувствие, они лишь мешают — делают ему хуже, больнее. Они делают его уязвимее, подобно слабостям. Но ведь у него не может быть слабостей, он же сильный. Он себе пообещал — обещания нужно сдерживать. Тэхен делает ещё одну попытку дотянуться ладонью до Чимина, но тот быстро отползает подальше, яростно, почти злостно смотря вперёд глазами цвета небосвода. Где-то на их глубине Тэхен читает немую мольбу оставить его. Где-то на их глубине Тэхен распознаёт граничащий с безумием панический, отчаянный страх быть раскрытым, оголенным, словно провод. Чимин привык отыгрывать эмоции на сцене, сменять их, как потребуется: радость, печаль, страх, тоска, разочарование. Это вовсе не предоставляет сложности — это его призвание, и у него это великолепно получается. Во всяком случае, так ему говорят поражённые его мастерством преподаватели. Чимин же склонен думать по-другому: он вечно недоволен собой и считает, что делает недостаточно, о чем никогда и никому не признается. Никто не должен знать. Тэхен вот случайно совершенно узнал, застав его сейчас здесь, ломающегося на части, крошащегося на кусочки. И этого никак нельзя было допускать. Чимин искусно меняет эмоции, словно маски. Но выставлять напоказ свои истинные чувства — это другое, и Чимин к этому совсем не привык. В конце концов, он же сильный. Он держит все под контролем, и не дай бог кто-то однажды увидит, как механизм рушится. Не дай бог кто-то заметит поломку стержня, который Чимин в себе старательно хранит, бережёт, словно самое дорогое. Не дай бог кто-то поймёт, что на самом деле у него внутри ураган. Он прикрывает глаза на пару мгновений, чтобы открыть снова и посмотреть на этот раз безучастно, холодно. Тэхен от этого взгляда ёжится, чувствуя мурашки, покрывающие кожу. — Со мной все хорошо, тебе не нужно беспокоиться. Чимин хороший актёр. Тэхен бы ему охотно поверил. Если бы не знал его, словно свои пять пальцев. — Я уже понял. А теперь иди сюда, идиот. Притягивает к себе холодное, уже не сопротивляющееся тело, чтобы почувствовать, как оно заходится в беззвучном приступе истерики. Чимин действительно начинает новую жизнь. Ему некогда вспоминать прошлое — у него под глазами болезненная синева, и бессонные ночи перед выпускными экзаменами тому причиной, а последние несколько месяцев напоминают бешеный вихрь, за которым остаётся лишь пытаться поспевать. Некогда сделать лишний вздох, о каких воспоминаниях может идти речь? Но почему же тогда каждый раз навязчивые мысли из прошлого, словно монстры из самого жуткого ночного кошмара, догоняют его? Почему главный монстр особенно страшен, по силуэту напоминая отца? Почему же он продолжает слышать насмешливый голос внутри? Чимин обнимает друга крепче, чувствуя чужое согревающее тепло, и тянется к нему, словно слепой котёнок. Тэхен — единственный, кто этих монстров способен разглядеть под толщей воды. Тэхен — единственный, кто может отогнать этот мерзкий голос подальше ненадолго. Но не прогнать навсегда, отнюдь. Пройдет время — и тот вернётся. И монстры тоже обязательно придут за ним. Но пока Тэхен рядом, все в порядке. — Ты холоднее снега, Чимини. Давай уйдём отсюда, тебя нужно согреть. Выпьем чай, полежим немного под одеялом. Совсем немножко, хорошо? — Тэхен с надеждой повторяет, заглядывая в глаза отчаянно, ищет что-то. Находит. Чимин сдаётся. Позволяет Тэхену увести себя в их общую спальню. Голос внутри затыкается ненадолго и не шепчет больше «слабак». В эту ночь Чимин спит без кошмаров. Во сне к нему не приходит отец и не смеётся злобно над ухом, твердя своё излюбленное «позор фамилии Паков». Чимин спит спокойно.* * *
Чимин не верит в особенные дни. Ему кажется, что таковых не существует. Тэхен выдвигает в качестве аргумента день рождения, но Чимин с ним вовсе не согласен. Он свои дни рождения не празднует, а потому особенными не считает. Сложно это делать после того, как в четырнадцать он похоронил мать, а вместе с ней и отца — мысленно. Чимин не верит в особенные дни. И все же, когда ему исполняется восемнадцать, внутри что-то с грохотом переворачивается, а потом загорается еле заметным пламенем. Заставляет усомниться в правильности собственных мыслей. Осенний ветер гоняет пожелтевшие сухие листья за окнами — те попеременно, сначала резко, а затем плавно кружатся во все стороны. Сквозняк, образовавшийся из-за приоткрытого окна, забирается под свободного кроя крупной вязки свитер и заставляет голые участки кожи покрыться первыми мурашками. Чимин с приходом холодов снова начинает мёрзнуть, но это не важно. Не важно до тех пор, пока он чувствует участившееся сердцебиение и воспроизводит повторно слова преподавателя, что взволнован не меньше своих любимых учеников. — Ребята, вы же слышали новость? Они недавно сдали последние экзамены. Вышли по итогам отличниками — лучшими учениками театральной академии, которых ставят в пример новичкам, что смотрят с уважением и восторгом в круглых глазах. Чимин, встречая их в стенах ставшего родным за эти четыре года здания, всегда старается приветливо и ободряюще улыбнуться, а не задирать нос. Уже завтра у них выпуск, выдача аттестатов. Время действительно пролетело незаметно, и Чимину самую малость тоскливо. Они с Тэхеном сидят в своей комнате в кромешной тишине, пытаясь осознать тот факт, что уже завтра двери академии раз и навсегда закроются, вот только в этот раз перед ними. В это трудно поверить: ведь ещё совсем недавно они, не имеющие за душой ничего, кроме мечты, переступили порог здания, что навеки стало домом. Трудно поверить, что сейчас они, окончившие одну из лучших театральных академий, имеющие внушительных размеров портфолио и огромное количество рекомендаций по трудоустройству от лучших преподавателей, стоят на пороге взрослой жизни. Тэхен, в последние дни удивительно молчаливый и отстранённый, а потому вовсе не похожий на себя обычного и вызывающий у Чимина странные, невысказанные подозрения по этому поводу, поднимает на преподавателя вопросительный взгляд: — Новость? Чимин тоже не совсем понимает, о чем речь — череда изнурительных выпускных экзаменов выжала из него все силы, не оставив места другим волнениям и переживаниям. Не оставив места мыслям о событиях, происходящих в реальном времени — здесь и сейчас. Изрядно полысевший добрый мужчина, дающий им уроки актёрского мастерства, эмоционально всплескивает руками и восклицает: — Ребята, поверить не могу! Неужели вы не знаете о том, что в Париж едет сам Мин Юнги? Чимин непонимающе хмурится и осторожно спрашивает: — Это здорово, наверное? Учитель по-доброму смеётся, протягивая ему слегка помятую газету, где на первой странице крупным планом напечатана фотография известного режиссера. Чимин о нем наслышан, как и каждый уважающий себя актёр: не знать Мин Юнги — грех. Не восхищаться его кинокартинами — дикость. Не желать оказаться одним из актеров его фильма, даже если массовкой — глупость. Он переводит взгляд ниже, читая сенсационный заголовок и чувствуя, как в изумлении приподнимаются вверх брови. — Кастинг на главную мужскую роль в новом фильме?.. Чимин не верит в особенные дни. Ему кажется, что таковых не существует. И все же, когда ему исполняется восемнадцать, внутри что-то с грохотом переворачивается, а потом загорается еле заметным пламенем. Он встречается потрясённым взглядом с Тэхеном и шумно вбирает в лёгкие воздух. Слова застревают в воздухе, Чимин отказывается верить в происходящее. — Кастинг стартует через месяц. Ребята, у вас есть все шансы. Я в вас верю. Преподаватель больше ничего не говорит — выходит за порог комнаты, оставляя парней наедине со внезапно обрушившимися на голову новостями. Чимин снова молча смотрит на Тэхена и натыкается на его тяжелый взгляд. Словно Тэхен что-то обдумывает несколько особенно долго тянувшихся секунд, прежде чем уверенно кивнуть в ответ на немую мольбу в небесных глазах. Чимин не верит в особенные дни. Тогда почему же сейчас он чувствует внутри зарождающуюся надежду? Тогда почему же давняя мечта, что ещё из детства, трепещет в его руках, словно бабочка, что вот-вот взлетит?* * *
— Тэхен! Ким Тэхен, паршивец! Ты все-таки соизволил прийти! — Чимин все ещё злится, но невероятное облегчение заставляет его расслабить спину при виде друга. — Где ты пропадал? Поезд отправляется через десять минут, ты мог опоздать! Тэхен подходит ближе, и Чимин замечает его отрешенный вид: искусанные губы и глаза, в которых плещется холодное равнодушие. Такого никогда не было: Чимину привычно видеть друга эмоциональным, но таким — никогда. Это состояние Тэхена длится уже больше месяца, но на тревожные взгляды Чимина тот никак не реагирует и лишь отмахивается от лишних вопросов. Чимин хмурит брови, но решает разобраться со всем этим позже, когда они уже сядут в вагон. Дорога до Парижа долгая, они ещё успеют все обсудить миллион раз. — Держи. — ободряюще улыбаясь, протягивает билет, однако Тэхен совсем не торопится. — Чимин, я… — Постой, где твой багаж? Ты что, уже успел занести вещи? Почему я не заметил… Или решил все же ехать налегке? Тэхен глубоко вздыхает, прежде чем сделать ещё одну попытку: — Чимин, мне нужно тебе… — Расскажешь потом, сейчас у нас нет времени. — Но… — Тэ, ты не слышишь, о чем я говорю тебе? Мы едем в Париж, понимаешь? На настоящий кастинг, Тэхен, поезд отправляется через, — быстро бросает взгляд на циферблат вокзальных часов, прежде чем продолжить, — семь минут, поэтому тебе лучше… — Чимин, послушай меня наконец! Тэхен кричит, не сдерживаясь, и Чимин растерянно замолкает, переводя на друга ничего не понимающие, широко раскрытые глаза. Вдалеке слышатся первые раскаты грома, а свинцовые тучи сгущаются и обволакивают небо в темно-серые, тяжелые тона. Чимин любит дождь искренне ещё с детства, но сейчас, смотря на такое же, как и небеса, посеревшее лицо Тэхена, ему становится не по себе. Хочется разогнать тучи, но он вовсе не могучий атлант. Что-то явно не так. — Тэ… Что произошло? Тэхен пристально смотрит своими зелёными в его небесные, кривя губы от неприятного, мерзкого чувства, разъедающего изнутри на мелкие частицы. — Я не могу поехать с тобой в Париж. Очередной раскат грома заглушает последние слова, и Чимину невероятно хочется, чтобы ему всего лишь послышалось. — Сейчас не самое время для шуток. Первые дождевые капли опускаются на землю и начинают звучно барабанить по протекающей крыше одинокого перрона, где две худые фигурки терзают друг друга тяжелыми взглядами. — Чимин, я не еду в Париж. Тэхён повторяет отчётливо и громко, произнося по слогам и выбивая у стоящего напротив человека воздух из легких. Пальцы покалывает, губы жжёт, глаза застилает пелена, которую Тэхён умело промаргивает. Актёр, черт его подери. Прежде чем Чимин берет себя в руки вновь, Тэхён быстро продолжает, выплевывая слова: — Мне предложили главную роль в новом проекте известного режиссера в Англии. Чимин клянётся, что слышит, как собственное сердце пропускает пару ударов. — Тэ, но это же здорово! Разве это не то, о чем ты мечтал? Он порывается обнять друга, но встречает ладони, жестко отталкивающие его обратно. Это срабатывает лучше холодных капель дождевой воды, разбивающихся о лицо. — Чимин, ты не понял. Я получил роль в фильме Ким Намджуна. Чимин снова задерживает дыхание. Не может быть. — Я не буду говорить, каким именно способом. Ты сам знаешь. Улыбка медленно покидает его лицо. Очередной раскат грома, и Чимин вздрагивает слишком сильно, стараясь найти в чертах лица Тэхёна что-то такое, за что можно было бы зацепиться. Хоть какой-то, самый маленький признак. Пожалуйста, пусть это все окажется розыгрышем, и Тэхён улыбнётся в своей фирменной манере. Быть может, это очередная уловка, и он снова практикует свои актерские навыки? Чимин готов поверить ему прямо сейчас, присудив все возможные награды. — Ты… Ты ведь не серьезно сейчас, да? — Чимин, разве я тебе когда-то врал? Он отчаянно вглядывается в его лицо, встречая холодное равнодушие и совсем немного боли, которую Тэхёну так и не удаётся скрыть. Чимин принимает это за жалость и кривит губы, чувствуя, как внутри что-то разбивается и летит вниз со скоростью света с высокого обрыва. Быть может, это хрупкая надежда, которую он бережно хранил в своём сердце. — Вот как. То есть, ты так просто променял наши мечты? Продал их? Тэхен запрокидывает голову и смеётся, позволяя тяжелым дождевым каплям падать на своё лицо: — Чимин, очнись! Все мечты в этом мире покупаются за деньги. Так просто ничего не происходит, как бы сильно тебе не хотелось верить в обратное прямо сейчас. — Да ты бредишь! — Чимин чувствует, как внутри все медленно закипает огнём. Где тот Тэхен, вместе с которым они так долго мечтали доказать, каких высот можно достичь своим упорным трудом, без чьей-либо помощи? — Ты просто жалок! Не хватило силы воли, и ты решил продаться за славу! Ты предал наши мечты, слышишь? Ты играешь так же грязно, как и все! Слова, сказанные отцом, словно в прошлой жизни, вырываются сами собой, и Чимин морщится болезненно. — Может, и так. Может, я и продался. Но зато я понял, что те мечты — бессмысленны, потому что недосягаемы. Так просто не бывает, Чимин. Миром правят деньги, и мы ничего не решаем. Мне очень жаль, если ты ещё этого не понял. Твои детские мечты — такие же глупые, как и ты. Они не находят никакого подтверждения в реальности. Чимин же ничего не находит на чужом лице. Ничего близкого, родного. И вот, стоя на перроне, он вновь ощущает себя разбитым. Возможно, ощущать предательство во второй раз ещё больнее, чем в первый. Возможно, это даже хуже, чем тогда, на обрыве, будучи обдуваемым со всех сторон промозглым ветром. Возможно, Чимин чувствует, как из-под ног уходит земля, и он, пытаясь найти хоть какую-то опору, хватается онемевшими пальцами за ледяные поручни. Постепенно под кожу забирается забытое на время отвратительное чувство холода — начинает мелко потряхивать, но Чимин держит маску безразличия на своём собственном лице. Почти идеально, если не учитывать, что она трещит по краям. Тэхён больше не смотрит в лицо: отворачивается, делая первые шаги назад. Паровоз издаёт протяжный звук гудка, оповещая, что до отправления остаётся две минуты. Чимин выпрямляет спину почти до хруста, поднимаясь по ступеням в вагон и сминая в мелко трясущейся руке второй билет. Он больше не нужен. — Не звони мне больше. И не пиши. Бросает слова, глядя в пустоту. Кулак разжимается, и клочья того, что осталось от билета, развеваясь на ветру, ложатся на промозглую от дождя землю. Тэхен горько усмехается, чувствуя, как по впалой щеке наконец скатывается первая слеза, смешиваясь с дождем. — Никогда. Забудь обо мне, слышишь? — шёпотом еле слышным, заставляющим два сердца перестать биться в унисон. Паровоз издаёт последний предупреждающий гудок, прежде чем медленно двинуться с места с отвратительным скрежетом. Чимин стискивает зубы до подобного, если не ещё громче, и прикрывает веки на пару секунд, чтобы застекленевшие глаза не показывали его слабости. Он снова сбегает от уязвимости. Он снова сильный. Нет, он никогда не переставал быть таковым. И больше никому не позволит увидеть себя слабым, в этот раз точно. — Забудь обо всем. Чимин продолжает сжимать все ещё трясущимися ладонями железные поручни, произнося последние слова на ветер, не обращаясь больше ни к кому конкретному. Поезд, ускоряясь, набирает обороты, а некогда самый дорогой человек остаётся далеко позади. Вскоре перрон пропадает из виду, размывая одиноко стоящий там под проливным дождем силуэт. Чимин глотает комок из сожалений и всё-таки позволяет себе беззвучно заплакать. Так, тихо и по детски, задыхаясь от слез и, вопреки самим собой наложенными запретами, чувствуя слабость. Она медленно заволакивает его в свои удушающие, словно у змеи, объятия. Чимин ненавидит ее, чёртову слабость. Чимин ненавидит плакать. Чимин хочет возненавидеть и Тэхена, но получается пока что лишь себя. Так вот она какая, лучшая жизнь. Скажи, maman, этого ли ты хотела для своего любимого ангела?