странно, каких только путей мы не выбираем, чтобы скрыть свои истинные чувства.
Юнги бессовестно соврал. Он понял это в тот самый момент, когда обнаружил себя неотрывно наблюдающим на протяжении долгого времени за безмятежно спящим Чимином. Он бессовестно соврал, говоря, что ночью будет работать: ведь всю ночь его взгляд был магнитом прикован к кровати, где Чимин еле слышно, но размеренно дышал. Он забавно свернулся в маленький клубочек, будучи закутанным в тёплое одеяло. Юнги лишь видел его лицо и нос, который тот переодически смешно морщил. Сердце Юнги сильно ударилось о рёбра, когда он, задерживая дыхание, приблизился и заметил, как чужие пушистые ресницы слегка подрагивают. Юнги тихо выдохнул через рот, прикрывая глаза и чувствуя, как внутри зарождается незнакомое желание подарить Чимину больше нежности. Дарить её до тех пор, пока собственное сердце не останется удовлетворённым. Пока не перестанет так гулко стучать. Юнги никогда не знал, что такое нежность. Ему её никто не дарил, а потому Юнги не дарил её в ответ. Она не была ему знакома. Он и не чувствовал в ней потребности. От неё не покалывало пальцы, не щемило в груди так сладко, но вместе с тем так болезненно. Юнги всегда думал, что нежность — не для него. Он рос без неё, взрослел без неё. И вот, он давно как вырос. Стал взрослым и состоятельным человеком, для которого нежность была второстепенна, а на первом месте всегда была работа. Она вдохновляла, заставляла прикрывать глаза от восторга и легкой эйфории. Юнги всегда нравилось то, что он делает. Кинематограф. Это была его первая любовь. Пока все бегали за девочками, Юнги с опаской подглядывал за чёрно-белым кино на телевизоре, похожем на большой и тяжёлый ящик. В его детстве кинематограф лишь зарождался, стоя на ногах крайне нетвёрдо, неуверенно. Так же, как и сам Юнги, по большому счёту. С тех пор многое изменилось. Юнги внёс колоссальный вклад в развитие кинематографа, продвинул его куда дальше и выше, подарил ему новую жизнь. Кинематограф стал неузнаваемым, и Юнги невероятно гордился собой и проделанной работой. С тех пор многое изменилось. Юнги превратился в серьезного и важного человека, продолжая заниматься тем, что стало однажды его первой любовью. Юнги, безусловно, знал, что такое любовь. Вот только он понятия не имел, что из себя представляет нежность. До этого момента. Начинало светать. Солнечный диск медленно выплыл из-за крыш домов и начал подниматься всё выше, освещая всё вокруг первыми лучами. Юнги запоздало вспомнил, что сегодня наступил декабрь. Первое зимнее утро обещало быть солнечным. Чимин вдруг снова сморщил нос и начал тихонько хныкать, и Юнги тут же перевёл на него обеспокоенный взгляд. Заметил, что солнечные лучи попали на чужое лицо, оставляя на нём мерцающие блики. Юнги, не мигая, смотрел на то, как лучи проявляют россыпь еле заметных маленьких веснушек на чужих бледных щеках. Они были почти прозрачными, но Юнги жадно запоминал местоположение каждой, пытаясь сосчитать их точное количество. Сбивался и, не щадя себя, начинал отсчёт с самого начала, шепча себе под нос. Одна, две… Восемнадцать. Их было ровно восемнадцать, и Юнги заставил себя вбить это число в подкорку сознания, чтобы отныне никогда его не забывать. Чимин продолжил хныкать, пряча лицо в одеяле, и Юнги поспешил зашторить окна, чтобы те не пропускали яркий свет внутрь. С уходом солнца пропали и веснушки, но Юнги вдруг понял, что он теперь спокойно найдёт их и без его помощи при желании. Желание у него было. Вот только Юнги себе безмолвно напомнил — Чимин вряд ли оценит. Это всё глупо. Это всё не нужно ему сейчас. Наверное, ему не нужна чужая нежность. Юнги вспомнил, как держал хрупкие запястья в своих руках, полностью обхватывая их пальцами. Настолько они были тонкими. Когда-то Юнги хотел обойтись без касаний. Когда-то. Прислушиваясь к себе, Юнги вдруг понял: сейчас бы он ничего не менял. Сейчас бы он без касаний уже не обошёлся. Он дарил через них всю накопившуюся внутри себя нежность, о существовании которой даже не догадывался. Он неожиданно для самого себя обнаружил её в тот момент, когда в его жизни появился Чимин. Его захотелось оберегать. Его захотелось укрыть от всех возможных ненастий, стать зонтом, дождевым плащом, щитом. Принять весь удар на себя и терпеть, сколько потребуется. Это будет безусловно оправданно, если Чимин будет улыбаться. Юнги смотрел на чужие мягкие волосы, рассыпавшиеся по подушке, стараясь изо всех сил выравнять дыхание. Скорее всего, Чимину эта нежность вовсе не нужна. Вероятно, он бы с лёгкостью обошёлся без неё. Проблема заключалась в том, что Юнги ничего не мог с собой поделать. Проблема заключалась в том, что сам Юнги бы без неё, отнюдь, не обошёлся. И вот сейчас, когда Чимин вновь затих, а маленькая и очаровательная складочка меж бровей разгладилась, Юнги принял это, как данность. Он понял, что будет дарить нежность, несмотря ни на что. Он считал, что Чимин заслуживает её, как никто другой. Его ресницы вдруг затрепетали, и он раскрыл глаза, на глубине которых плескалась лазурная синева. Некоторое время его взгляд бегал по комнате, прежде чем остановиться на Юнги. Тот сразу же отвёл глаза, уткнувшись в блокнот, как ни в чём не бывало. Словно всё это время он действительно работал. Юнги действительно бессовестно соврал. — Доброе утро. — прошептал Чимин. — Сейчас слишком рано. — ответил ему Юнги, не сводя взгляда с подозрительно пустой страницы блокнота. — Поспи ещё немного. Чимин, зевая и прикрывая рот маленькой ладонью, быстро стянул с себя одеяло. — Я проснулся, потому что мне стало жарко. — заявил он. Юнги улыбнулся, вспоминая. — Кто-то вчера говорил, что мёрзнет по ночам. Чимин опустил взгляд на одеяло. — Это всё из-за солнца. — ответил он, стараясь звучать как можно убедительнее. Юнги усмехнулся. — Конечно. Это всё из-за него. Чимин ничего не ответил, прислушиваясь к себе. Этой ночью ему не снились кошмары. Этой ночью было удивительно спокойно, и Чимин, проснувшись, не почувствовал привычного холода. Лишь согревающее тепло. И Чимин, как бы ни старался утверждать, что всё это было из-за солнечных лучей, сам начинал понемногу сомневаться в этом. Солнце ведь не греет зимой. Тогда что же греет? Его живот вдруг предательски заурчал, и Чимин понял, что со вчерашнего дня не ел совершенно ничего. — В пекарне неподалёку от отеля продают невероятно вкусные сливочные круассаны. — поделился он. — А если сверху на них намазать клубничный джем, то можно вообще умереть от восторга. Юнги издал смешок. — Ты предлагаешь мне сходить за ними? — Зачем? — Чимин вопросительно посмотрел на него. — Я схожу за ними сам прямо сейчас. — бесстрастно сказал он. Чимин спрыгнул с кровати и пошлепал босыми ногами в сторону ванной, чтобы умыться и почистить зубы. Почему-то кафельная плитка перестала казаться ледяной. Юнги поднялся и последовал за Чимином, молчаливо наблюдая, как тот пачкает губы в зубной пасте. Нежность. Это всё, о чём он думал в этот момент, смотря на растрепанные после сна слегка вьющиеся волосы. Нежность. Чимин был живым и самым прекрасным её олицетворением. Неудивительно, почему Юнги так пылко и неистово хотел ему её подарить. Чимин, умывшись, вышел из ванной, накидывая поверх пижамных штанов тонкий плащ и намереваясь покинуть комнату. Юнги мгновенно остановил его за плечо. — Ты никуда в этом не пойдёшь. Живо снимай. Чимин недоумённо посмотрел на режиссера. — С чего бы это? — с вызовом спросил он. — С того, что на улице уже декабрь. Наступила зима, Чимин. — напомнил ему Юнги, потянувшись к вешалке и снимая с неё своё собственное пальто. — Надевай. — тоном, не терпящим возражений, добавил он. Чимин перевёл взгляд, пропитанный сомнением, с пальто обратно на Юнги. В его глазах была твёрдость и уверенность, и Чимин осознал, что уйти в своём плаще у него не получится. — Хорошо-хорошо. — сдался он, ворча. Юнги подавил улыбку. Чимин напоминал ему непослушного подростка, усердно старающегося казаться самодостаточным и независимым. Пальто было слишком велико в плечах. Чимин в нем буквально тонул, и Юнги не сдержал смеха, наблюдая со стороны за потерянным взглядом Чимина на себя в зеркало. — Это совсем не смешно. — продолжая ворчать, произнёс Чимин, застёгивая пуговицы. — А по-моему, весьма смешно. — со смехом ответил Юнги, доставая с полки шкафа свой клетчатый шарф и обматывая чужую голую шею. Он старался не замечать чужого возмущённого взгляда и наморщенного носа. От этого хотелось смеяться лишь сильнее. — Уже завтра, спешу тебе напомнить, начинаются съёмки. Ещё не хватало того, чтобы ты простудился. — сказал он, удостоверившись в том, что голых участков кожи не видно. Чимин молча кивнул, продолжая недовольно глядеть на себя в зеркало. Юнги мягко подтолкнул его в спину, раскрывая дверь, а затем захлопнул, закрывая глаза и тщетно пытаясь отдышаться. Нежность. Юнги в ней тонул. Вот только кто сказал, что он этого не желал?* * *
— Один сливочный круассан и клубничный джем, пожалуйста. — произнёс Чимин. Все ещё сонный продавец достал щипцами булку и положил её в бумажный пакет. — Возьмите. — передал он пакет Чимину, и тот вдруг вскрикнул, заставив человека за прилавком от неожиданности подпрыгнуть. — Нет! Подождите. — он немного подумал, прежде чем уже куда тише добавить смущённо. — Положите ещё один круассан, пожалуйста. Продавец недовольно вздохнул, но исполнил то, что от него требовалось. Чимин быстро расплатился и, бережно приняв пакет в свои руки и стараясь его не помять, покинул пекарню. На улице в столь раннее утро было почти безлюдно. Ему попалась лишь пара широко зевающих человек, проделывающих повседневный путь на работу. В руках они держали свежие газеты с весьма громким сенсационным заголовком, и Чимин, скривившись, отвернулся, торопясь обратно в отель. Он открыл дверь своего номера и быстро вошёл, оглядывая помещение. Мин Юнги по-прежнему сидел за столом, чуть сутулясь, и что-то быстро записывал в блокнот. Чимин отвёл взгляд. Ему было бы крайне интересно однажды узнать, что таят в себе страницы известнейшего режиссёра. Ему невероятно хотелось бы прочитать каждую: кто знает, сколько ещё шедевров они скрывают от чужих настырных глаз. Чимин опустил пакет из пекарни на стол прямо перед Юнги. Тот поднял на него глаза. — Почему ты не ешь? Чимин, ставя чайник, невозмутимо ответил: — Я не могу есть в одиночестве. И ещё вы тоже голодны. Я подумал, что вы тоже захотите круассан, но если бы он был всего один, то я бы с вами, к сожалению, не поделился. — смешливо улыбаясь, он добавил. — Поэтому я купил вам ещё один. Сердце сделало кульбит. Юнги, прокашливаясь и не подавая виду, произнёс: — В таком случае, я приятно удивлён. Чимин на его слова забавно кивнул, скорее для самого себя, а затем потянулся к прикроватному столику, доставая оттуда две кружки и дешёвый растворимый кофе. Пару секунд он задумчиво вертел его в руках, а затем вздохнул. — Вы, наверное, не пьёте такой. — тихо сказал он, добавляя пару ложек кофе в кружку и заливая всё кипятком. — Но у меня нет другого. Юнги никогда не отличался особой сентиментальностью, но в этот момент ему неожиданно для самого себя захотелось расплакаться. Чимин творил с ним странные вещи. — Ничего страшного, Чимин. — отгоняя глупые мысли, ответил ему Юнги, улыбаясь. Он утаил в глубине сознания тот факт, что он съел или выпил бы всё, что Чимин ему предлагает. Актёр, смущаясь, умолк, ставя кружку перед режиссёром. — Когда я шёл по улице, я увидел людей. Они держали в руке… — он запнулся, подбирая слова. — Ту газету. Юнги посмотрел на него с привычным беспокойством. По другому по-прежнему не получалось. Чимин продолжил: — Мне тогда стало очень противно. Я поскорее пошёл домой, пытаясь скрыть лицо, чтобы меня никто не узнал. Юнги, делая первый глоток кофе, произнёс: — Не надо стыдиться этого. Если бы я пытался прятать своё лицо после всего того, что обо мне писали, я бы, наверное, вообще не выходил из дома. Чимин усмехнулся. — О, да. О вас очень часто пишут в газетах. Помню, не так давно я читал одну. Юнги с интересом прищурил глаза: — И что же там писали? — Что вы объявляете кастинг. Вот и всё. Именно благодаря этому я оказался здесь. — сдержанно ответил Чимин. Юнги со смешком откинулся на спинку стула. — Да уж… Странно. Обычно они писали обо мне куда более провокационные вещи. — Вероятно, они нашли новую мишень. — тихо ответил актёр, опуская взгляд. Перед глазами вновь встали мерзкие строки из его чёртового интервью. — Чимин. — отставляя кружку, обратился к нему Юнги. — Давай повторим ещё раз: здесь нет твоей вины. Поверь, с этим сталкивался каждый. Я верю в то, что ты не имел ввиду ничего такого. — на этих словах Чимин вспыхнул румянцем, делая глоток кофе. — Просто нужно понять: журналисты чертовски любят разводить сплетни. Потому что их, в свою очередь, обожают люди, читающие газеты. Что бы ты ни сказал тогда, они бы обязательно перевернули твои слова таким образом, как им угодно. Чимин со вздохом потянулся к пакету, доставая оттуда круассан и начиная намазывать его джемом. — Я просто… Не ожидал такого. Я ещё никогда с подобным не сталкивался, мистер Мин. Юнги тоже достал свой круассан, продолжая: — Тем не менее, тебе нужно привыкнуть. Ты становишься известной личностью, Чимин. Постепенно журналистов будет всё больше и больше, и они будут гораздо назойливее. Так уж вышло, что за знаменитостями интересно следить. Тебе нужно научиться не реагировать на их слова, оставаясь нейтральным, чтобы не давать им в лишний раз повода за что-то зацепиться. Так будет легче. Постарайся сделать это как можно быстрее, хорошо? Чимин, старательно прислушиваясь к чужим словам, кивнул: — Хорошо. Он откусил круассан и зажмурил глаза от удовольствия. — Я чертовски сильно люблю эти круассаны. Юнги согласно промычал. Некоторое время они молча жевали, наслаждаясь вкусом, после чего Юнги спросил. — А что ещё ты любишь? Чимин ненадолго задумался. — Лаванду, солнце… И море. Чимин произнёс это, подсознательно понимая: все эти вещи он любил и одновременно страстно ненавидел. Все эти вещи напоминали ему о доме, куда он однажды поклялся никогда больше не возвращаться. Юнги, запоминая новую полученную информацию, снова спросил: — А себя? — Что? — в ответ спросил Чимин, переводя на него непонимающий взгляд. — Себя ты любишь? — уточнил Юнги, задерживая дыхание. Чимин ему грустно улыбнулся. — Это слишком сложный вопрос, мистер Мин. Спросите лучше что-нибудь попроще. Юнги усмехнулся краем рта, делая ещё один глоток горького кофе. Внутри он ощущал лишь бесконечную грусть. — Почему ты захотел стать актёром? Попроще, так попроще. Чимин снова улыбнулся, но уже с явным облегчением. Он невольно вспомнил себя, маленького и совсем несмышлёного, в восьмилетнем возрасте. Это было целых десять лет назад. — Мы с мамой тогда пошли на ярмарку в честь дня летнего солнцестояния. Это было в Ницце. «Я знаю» — почти сорвалось с языка Юнги, прежде чем он привычно остановил себя. Он кивнул, показывая, что ожидает продолжения. — Я тогда… Убежал от мамы. Она отвлеклась на какое-то время, а я заметил красочный шатёр. Какая-то девушка кричала, что там показывают актёров, и ноги сами без раздумий понесли меня туда. — усмехнувшись, поделился Чимин. — Я сам не понимал, что делал в тот момент. Просто поддался какому-то порыву. Наверное, это всё было любопытство и ребяческий интерес. Чимин снова сделал глоток кофе, а затем продолжил. — Я даже тогда не знал, кто такие актёры. Смотрел на них во все глаза, не понимая ничего. А потом… Юнги задержал дыхание. Он, как никто другой, знал, что было потом. Чимин быстро затряс головой, словно пытаясь отделаться от навязчивых мыслей. — И что же было потом? — мягко подтолкнул его к ответу Юнги. — Потом… — он замялся, начиная теребить в руках ткань своего кардигана. — Потом я встретил одного человека. Он… Он был в шляпе, и я не видел его лица. Чимин задумался на пару секунд, словно пытаясь восстановить по крупицам в голове чужой образ. — Он был странным. Юнги, не сдержавшись, хмыкнул. «Ещё бы». Чимин перевёл на него возмущённый взгляд. — Почему вы снова смеётесь, мистер Мин? Юнги тут же замолчал, хаотично подбирая слова. Он посмотрел на чужую щёку и снова улыбнулся как можно более непринуждённо. — Прости, прости. У тебя просто щека испачкана в джеме, это забавно. Так что было дальше? Расскажи мне про этого человека. Чимин закатил глаза, потянувшись за салфеткой. — Вы снова будете смеяться. — Нет, больше не буду. — поспешно заверил его режиссёр, стараясь подавить улыбку. — Ну… Он был просто странным. Сначала я даже испугался его, но потом он начал рассказывать мне про актёров. Я узнал всё от него. Чимин закрыл глаза. — Он рассказывал так, словно он в этом разбирается. Словно он профессионал. — А разве он не профессионал? — спросил Юнги аккуратно. — Он? Нет. — рассмеялся Чимин. — Он сказал, что он путешественник. А потом он ушёл. Юнги промолчал, будучи занятым крайне важным делом — запоминал чужой смех, не в силах им насытиться. — А потом я пришёл домой. Мне всю ночь снились актёры и повторялись слова того человека. Я их запомнил. Так что, — Чимин, допивая кофе, добавил, — наверное, я захотел стать актёром, потому что тот человек меня в этом заинтересовал. Сердце снова сделало кульбит. Юнги понял, что к этому пора бы уже и привыкнуть. — Это… Хорошая история. Чимин улыбнулся краями губ: — Я рад, что вы так считаете. Родители, в своё время, считали по-другому.* * *
— Почему ты улыбаешься так, словно сумасшедший? Юнги, заходя в свой собственный номер, от неожиданности схватился за сердце. Он ожидал, что Хосок в это время всё ещё будет спать, вот только тот сидел неподвижно на кровати, смотря на него чуть прищуренно. — Тебе показалось. — ровно ответил он, впуская в помещение солнечный свет. Хосок часто закивал с явно натянутой ухмылкой, после чего та стремительно пропала с его лица. — Юнги? Режиссёр развернулся к нему с немым вопросом. Хосок вдохнул больше воздуха в легкие, прежде чем произнести, стараясь не выдать дрожи в голосе: — Как давно вы видитесь? С ним. Юнги сразу понял, о ком идёт речь. Он присел рядом с Чоном на кровать, дотрагиваясь до чужого плеча своим. — Честно? Хосок молча кивнул, и Юнги вздохнул. — Мы и не переставали видеться после того самого момента. Он приходит переодически. — Я так и знал. — Хосок кивнул самому себе, словно подтверждая свои давние догадки. Юнги лишь промолчал. Ему нечего было ответить на всё это. Хосок улыбнулся невесело, а затем продолжил. — Он… Что-то говорил? — снова набрал побольше воздуха в легкие, чтобы достойно закончить. — Обо мне? Юнги помотал головой. — Нет, Хосок. Нет. Он ничего не хочет о тебе слышать. Всматриваясь тщательно в чужие глаза, Юнги видел только боль, которую их владелец из последних сил пытался заглушить. — Хорошо. — тихо произнёс Хосок, а затем ещё раз. — Хорошо. Юнги вздохнул и притянул друга к себе, обнимая за плечо и без слов позволяя выплеснуть все накопившиеся эмоции. Ничего не было хорошо.