мало говорили, больше чувствовали, дополняли молчание прикосновениями. нет ничего красноречивее безмолвных прикосновений.
Невозможно с точностью определить тот самый момент, когда ты влюбляешься. Это происходит спонтанно, резко, накрывает с головой неожиданно, подобно мощной снежной лавине, спустившейся с высокой горы. Вместе с тем, влюблённость не может образоваться из ниоткуда, возникнуть на пустом месте буквально из воздуха. Нам, в силу человеческого максимализма, может так показаться, но это, по большому счёту, ошибочное суждение. Влюблённости всегда предшествует долгий процесс, в ходе которого мы постепенно узнаём человека: его хорошие и плохие привычки, некоторые черты характера, своеобразный способ выражения его эмоций. Но влюблённость, однако, у каждого человека своя — неповторимая и особенная. Кому-то требуется несколько долгих лет раздумий, чтобы осознать свои истинные чувства, а кому-то хватает и пары дней. Кто-то их подолгу отрицает, противясь, а кто-то беспрекословно принимает, подчиняясь правилам новой игры. Тем не менее, вот одна из возможных цепочек развития событий. Мы не можем сказать, когда именно мы влюбляемся в человека. Какое-то время поначалу мы отстранённо наблюдаем за ним: его повседневными действиями и поступками. Нам нет дела до чужой жизни, но мы, по стечению обстоятельств, являемся её молчаливыми и безразличными свидетелями. Чуть позже на смену отстранённости приходит необъяснимый интерес. Мы всё чаще ловим себя на мысли о том, что делает человек в данный момент времени. Тепло ли он одет? Хорошо ли он кушает? Высыпается ли он по ночам? Мы, как правило, ещё не понимаем причину этого своего интереса, может быть, даже раздражаемся и пытаемся это предотвратить, но, всё равно, продолжаем задаваться подобными вопросами против воли. Они появляются в нашей голове непроизвольно, сами собой. Так, за обычным на первый взгляд интересом, следует беспокойство о другом человеке. И вот, мы уже не просто думаем о том, тепло ли он одет, хорошо ли он кушает, высыпается ли он по ночам. Мыслительный процесс заходит куда глубже, и мы начинаем задаваться всё новыми вопросами, пытаемся найти причины именно таким действиям человека, строим порой самые абсурдные выводы и умозаключения. Если он не высыпается по ночам, то, быть может, он плохо себя чувствует. Должно быть, у него залегают тёмные круги под глазами, он мучается отвратительными головными болями, ощущает излишнюю сонливость днём, бывает из-за этого чересчур рассеянным. Мы укладываем это в голове, словно гипотезы, которые, тем не менее, нас неожиданно волнуют и заставляют пытаться найти решение чужой проблемы, даже если мы делаем это неосознанно. Поэтому, после этапа беспокойства, мы ощущаем новое и чуть пугающее желание его убрать: облегчить чужие страдания, помочь предотвратить их окончательно. Мы хаотично подбираем в голове все возможные варианты, отсеиваем глупые и совсем безрассудные, оставляя только самые, на наш взгляд, целесообразные и действенные. И вот, мы здесь. На первом рубеже из многих дальнейших, но пока что нам закрытых. Ощущаем повышенный интерес к другому человеку, беспричинное беспокойство, что становится привычным, желание помочь. Но вот, что забавно: мы всё ещё не понимаем мотивов этого нашего поведения, считаем его иррациональным. Поэтому мы, не отдавая отчета своим действиям, не останавливаемся и идём дальше. У нас есть желание помочь другому человеку, и мы в этот момент можем невольно задуматься: а нужна ли ему в принципе наша помощь? Быть может, он легко обойдётся и без неё: справится самостоятельно и даже бровью не поведёт. В нашей душе зарождаются бесконечные сомнения. Мы долго думаем, что же нам делать дальше, как в такой ситуации поступить правильно, не навредив случайно другому человеку. Кто-то, находясь на этом этапе, отступает на шаг назад. А кто-то, почувствовав прилив смелости, и не думает даже останавливаться, решительно пускаясь во все тяжкие. Таким образом, нематериальные мысли переходят в материальные действия. Мы начинаем, как только можем, помогать другому человеку уже непосредственно поступками, продолжая свою осторожную и кропотливую работу. Вероятно, на этом этапе, в силу нашей инициативы, мы становимся к человеку чуть ближе, и у нас появляется какой-никакой, но всё же контакт. Мы продолжаем изучать человека с более близкой, но одновременно такой далёкой дистанции, расширять уже имеющийся багаж знаний новыми. Портрет человека, успевший до этого сложиться в нашей голове, постоянно дополняется, мы быстро обрабатываем, запоминаем полученную информацию и идём дальше. И вот, новый этап. Мы вдруг понимаем, что одних лишь этих действий нам становится недостаточно, а потому нещадно увеличиваем количество оборотов. Наша помощь приобретает невиданные масштабы, объясняясь, на самом-то деле, обыкновенным желанием быть к человеку ещё чуточку ближе. И это следующий рубеж. Рубеж, когда простая помощь, неожиданно для нас самих, становится уже заботой, и мы, что снова забавно, принимаем вновь изменившиеся правила игры, по-прежнему не отдавая себе никакого отчёта. В конце концов, людям некогда углубляться в себя и анализировать свои чувства, когда рядом с ними, по иронии, находится человек, разжигающий их только сильнее. Забота отличается от помощи тем, что мы пытаемся решить ещё не существующую проблему, которая может потенциально, пока что чисто в теории, возникнуть у другого человека. А потому мы, просчитывая будущий ход событий, пытаемся предотвратить последствия ещё до того, как само событие наступило. Мы, совершая рутинные действия, уже по инерции думаем и о другом человеке и о том, что с ним, чисто в теории, опять-таки, может произойти. Например, о том, как уберечь его от усилившегося снегопада, который синоптики обещают завтрашним утром. Кто-то скажет, что мы превращаемся в так называемых параноиков. И знаете, быть может, в этом что-то есть. А теперь повторим. Мы интересуемся, беспокоимся, хотим помочь, помогаем, сближаемся, заботимся. Что же следует потом? Ответ до смеха прост. Потом, примерно вот в этот момент, нас и накрывает снежной лавиной. Иными словами, на этом этапе мы и осознаём свои чувства. И это точка невозврата. Для нас это, конечно же, резко, неожиданно и тому подобное, обрушившееся на голову так скоропостижно. Вот только, на самом-то деле, позади стоит огромная проделанная нами же работа, о которой мы почему-то снова забываем. Итак, мы влюбились. Точнее, влюбился Юнги. И Юнги, вот же незадача, понятия не имел, что ему со всем этим делать дальше. И это действительно тяжело. Это выбивает весь накопившийся воздух из груди и заставляет дрожать от осознания. Таким образом, перед Юнги открылся новый рубеж, полный неизвестности, а потому пугающий. Вот только это парадокс. Людей всегда притягивает и манит неизвестность. Это был новый рубеж, и Юнги, поддаваясь искушению, выбрал весьма ожидаемый путь — вступить на очередной и пока что неизведанный этап. Юнги не знал, что будет дальше. Этапы, и уж тем более рубежи, что были впереди, оставались туманными и неясными, но Юнги, прислушиваясь к себе, почему-то не боялся, продолжая делать уверенные шаги вперёд. Юнги больше не боялся. Возможно, когда-нибудь в прошлом, но только не сейчас.* * *
— Как ты себя чувствуешь? — Терпимо. — прохрипел приглушенно Юнги, будучи укутанным по уши в тёплое и чуть колючее одеяло. — Всего лишь терпимо? — переспросил Лиам, прищуриваясь. — Час назад по телефону я слышал совсем другое. Мне сказали, что ты почти умираешь. — усмехнулся он. Режиссёр судорожно выдохнул, кутаясь в одеяло сильнее и переводя вопросительный взгляд на Хосока. Тот, чуть помолчав, вызывающим тоном ответил, пытаясь оправдаться. — Ну, да. Его трясло всю ночь, что я ещё должен был подумать? Хосок всегда любил драматизировать. Возможно, ему в свои годы стоило задуматься об актёрской карьере. — Вот именно. Для начала ты должен был включить свою голову и, мать твою, подумать, прежде чем начинать паниковать. Если, конечно, там есть, чем думать. — парировал Лиам, складывая руки на груди. — Из-за тебя я сорвался с ночного дежурства. Хосок в возмущении открыл рот. — Ну, извините, что я переволновался, потому что мой друг заболел. — Если он всё-таки заболел. — Повторяю ещё раз, если ты такой недалёкий. Его трясло всю ночь, теперь понял? — Мне кажется, что ты перепутал. Здесь только один недалёкий, и это уж точно не я. Должно быть, ты о себе? Так и скажи, я пойму. Ошибся, с кем не бывает. — Нет, это ты ошибся. Я имел ввиду как раз-таки тебя. — Отлично, молодец, а теперь иди к чёрту. — Вот сам и иди. Юнги прикрыл глаза. Эти двое, каждый раз находящие повод, лишь бы сцепиться, словно кошка с собакой, однажды точно сведут его с ума. — Всё нормально. Не нужно было так переживать. — с трудом ответил он трясущимися губами, чувствуя, как виски сковывает новым приступом ноющей боли. Он в ту же секунду против воли поморщился, и Лиам, переводя на него усталый взгляд, протянул раскрытую ладонь в ожидании. — Давай сюда градусник. Юнги, высовывая руку из-под одеяла, сделал то, что от него требовалось, тут же засовывая обратно и снова начиная мелко дрожать. Хосок, не сводивший с него взволнованного взгляда, произнёс. — Вот видишь? Его снова знобит. Лиам закатил глаза, ничего не отвечая. Он пару мгновений внимательно присматривался к ртутному термометру, а затем неверяще выдохнул. — Чёрт… Лиам быстро ощупал ладонью чужой горячий лоб, встревоженно хмурясь. — Нет, Юнги. Ничего не нормально. У тебя, чёрт возьми, жар. Хосок в то же мгновение победно вскрикнул, забываясь. — Я же говорил! А меня никто не послушал. Впрочем, как и всегда. Юнги застонал от нового приступа головной боли, усилившейся от образовавшегося шума, и Лиам перевёл убийственный взгляд на Хосока. — Вот теперь мы окончательно выяснили, кто здесь недалёкий. Хосок растерянно замолчал, не находя ответа, и Лиам, вздыхая, снова посмотрел на Юнги. — Ты сегодня остаёшься дома. — Что? — Что слышал, Юнги. Не заставляй меня повторять, как маленькому ребёнку. Юнги обречённо простонал ещё раз. — Я не могу. Сегодня у нас запланирована съёмка важной сцены. Лиам выгнул бровь. — Значит, сдвигай свои планы, если не хочешь подхватить осложнения. — произнёс он спокойно, а затем развернулся к Хосоку, сморщившись. — Сейчас же сходи в аптеку за жаропонижающими и заставляй его пить много тёплой жидкости через силу. Дождавшись чужого молчаливого кивка, он продолжил. — Мне нужно идти работать. Если температура не спадёт, то звоните. — уже стоя на пороге, Лиам дополнил, чуть подумав. — Только без паники. Это обычная простуда, и от неё никто не умирает. Последнее было явно брошено с иронией Хосоку, что успел покраснеть от злости. Хлопнула дверь, и Юнги, откидываясь головой на мягкие подушки, в очередной раз застонал. Юнги любит точность, любит, когда все идёт по плану. И Юнги, само собой, всегда безупречно укладывается в установленные сроки. По иному и быть не может, этот вопрос — вне обсуждения. Оказывается, может. И Юнги, ощущая собственное бессилие и невозможность никаким образом повлиять на ситуацию, чувствовал внутри лишь нарастающее раздражение.* * *
— Неужели Юнги задерживается? — Поверить этому не могу. Он всегда приходит раньше всех. — Именно! И это странно. — Верно… Может быть, что-то произошло? — Подождём ещё. Думаю, он скоро придёт. Съёмочная группа уже прибыла на назначенное место, вот только Юнги там, на всеобщее удивление, не оказалось. Чимин, прислушиваясь к чужим разговорам, заполняющим собой просторное помещение, лишь бы скоротать невероятно медленно тянущееся время томительного ожидания, невольно бросил взгляд на двери, что вовсе не спешили раскрываться. Прошёл уже час, однако режиссёр по-прежнему не появлялся. Чимин опустил потерянный взгляд вниз, разглядывая лакированный пол, покрытый замысловатыми узорами. Юнги всегда был пунктуальным. Юнги никогда не опаздывал. Юнги ненавидел малейшие отхождения от заранее намеченного им плана, а потому следовал ему с безупречной точностью. Чимин успел узнать о нем множество новых для себя фактов лишь за прошедший час. Поэтому, ожидание немного напрягало, и люди, которых Чимин до этого видел лишь бесконечно улыбчивыми, сейчас встревоженно хмурили брови. Чимин уже не один раз поправил лезущие в лицо отросшие волосы, разгладил несуществующие складки на кардигане, провёл чуть мокрыми ладонями по плотной ткани брюк. Снова бросил неосознанный взгляд на двери, а затем снова скоропостижно отвёл. Чимин не мог понять себя. Не мог понять, почему внутри что-то замерло, начиная с силой давить на грудь и затруднять процесс дыхания. Чимин попытался вдохнуть больше воздуха в легкие, но у него не получилось, и он не нашёл другого выхода, кроме как сильно закусить нижнюю губу, прокусывая ее до крови. Он, теребя в руках крупную пуговицу на кардигане, посмотрел на большие напольные часы, отсчитывающие секунду за секундой. Время неумолимо шло, но режиссёр все ещё не приходил. Чимину казалось, что они прождали целую вечность, прежде чем двери, наконец, раскрылись, и он молниеносно перевёл на них взгляд, тут же округляя глаза. На пороге стоял Чон Хосок. В кромешной тишине он проделал несколько шагов, останавливаясь в центре зала. Все взгляды были устремлены на него, и Хосок, быстро прокашлявшись, произнёс: — Прошу прощения за столь долгое ожидание. Я пришёл передать, что сегодня съёмок не будет. И завтра, наверное, тоже. Пуговица с треском оторвалась от ткани, беспощадно разрывая нитки. — Что? Почему? — ошеломлённо спросил кто-то. — Юнги простудился на днях. У него всю ночь не спадала температура, поэтому было принято решение приостановить процесс до момента его выздоровления. — произнёс монотонно, словно предварительно заученно, Хосок. — Вас обязательно оповестят обо всём, как только Юнги поправится. Сейчас вы все можете расходиться. Люди с сожалением кивнули, начиная молча покидать помещение. Чимин остался на месте, отстранённо смотря на крупную пуговицу в своих руках. Хосок перевёл на него неловкий взгляд, когда они остались наедине. — Привет, Чимин. — Здравствуйте, мистер Чон. — тихо ответил актёр. Хосок скривился. — О, нет. Ты заставляешь меня чувствовать себя старым. Оставь это для Юнги. Он старше меня на целых несколько месяцев, поэтому к нему можно так обращаться. А я ещё молод. Чимин мимолётно улыбнулся краем губ. — Тогда просто Хосок? Тот кивнул, немного расслабляясь. — Именно так. — Хосок немного подумал, прежде чем быстро произнести. — Чимин, я так и не извинился за тот инцидент в ресторане. Актёр усмехнулся, припоминая тот вечер. Чимин, находясь под воздействием алкоголя, мало что запомнил тогда. И всё же, чужие тёплые ладони, невесомо обхватывающие его запястья, забыть было тяжело. — Не волнуйся. Я и не думал обижаться на тебя. Хосок расслабленно опустил плечи, доставая из-за спины небольшой пакет. — Я тут… Купил тебе новую блузку. Вместо той. Хосок умолчал о том, что купил её совсем не он. — Не стоило. — опустил взгляд актёр, смущаясь. Хосок, будто пропуская слова мимо ушей, упрямо протянул ему пакет. — Ещё как стоило. Мне очень стыдно, и я должен был загладить вину, поэтому… Вот. Пожалуйста, прими. Хосок знал: если Чимин её не примет, то Юнги ежесекундно спустит с него шкуру. Чимин улыбнулся, всё-таки принимая пакет из чужих рук. — Спасибо. — Пустяки. — махнул рукой тот, облегчённо выдыхая. — Мне пора. Нужно пройтись по аптекам и найти лекарство для Юнги. — извиняющимся тоном произнёс он. — Конечно. — понимающе закивал Чимин, пока в голове зарождалась гениальная идея. И ему почему-то не терпелось воплотить её в реальность как можно скорее. Чимин терпеливо дождался, пока Хосок выйдет из помещения, а затем быстро раскрыл пакет. Изо рта вырвался изумлённый выдох. Актёр снова бросил взгляд на напольные часы, прикидывая что-то в уме. У него в запасе было не так много времени, а потому медлить было непозволительно.* * *
За окном была беспроглядная темнота, когда у Юнги наконец-то прекратился озноб. Хосок ушёл ещё несколько часов назад, и за это время Юнги, сморенный высокой температурой, успел выспаться, казалось, на год вперёд. Он понятия не имел, который сейчас час. Сил подняться из-за болезненной слабости попросту не было, а потому он неподвижно лежал, немигающе уставившись в потолок и чувствуя, как постепенно становится жарко. Температура на время спала, и Юнги перестал мёрзнуть. Устав терпеть, он выпутался из одеяла, тяжело дыша, когда дверь тихо скрипнула, впуская чужую небольшую тень. Юнги прищурился, пытаясь в темноте разглядеть силуэт. Это явно был не Хосок. Юнги с трудом приподнялся на локтях, вглядываясь сильнее. На секунду ему показалось, что температура снова поднимается, и он начинает бредить. Фигурка была маленькой, хрупкой и невесомой. Она подошла ближе, включая приглушённый свет прикроватной лампы, и Юнги от неожиданности вздрогнул. Перед ним стоял Чимин. Он неловко застыл на месте, держа в руках бумажный пакет из пекарни. — Что ты здесь делаешь? — прошептал Юнги, словно боясь спугнуть ненароком прекрасное видение. Чимин грустно улыбнулся, присаживаясь на стул рядом с кроватью режиссёра. Он быстро поправил одежду, и Юнги вдруг понял. На Чимине была шёлковая блузка нежно голубого оттенка с ажурным воротником. Та самая, которую Юнги попросил сшить на заказ у одного из лучших мастеров в Париже. — Пришёл вас проведать. — ответил актёр, ставя пакет на прикроватный столик. — Это опасно. Ты можешь заразиться, Чимин. — пробормотал Юнги, пытаясь прийти в себя. Он хотел, чтобы Чимин оставил его. Ушёл прямо сейчас, чтобы, не дай Бог, не подхватить простуду. Это был этап заботы: режиссёр из последних сил пытался уберечь Чимина, даже когда сам находился в плачевном положении. Вместе с тем, Юнги страшно противоречил сам себе. Ему отчаянно, до сжатых в кулаки ладоней, хотелось, чтобы Чимин побыл здесь ещё немного. — Ничего страшного. — произнёс актёр, аккуратно раскрывая пакет из пекарни. — Я подумал, что в этом нет ничего страшного, если я смогу хотя бы немного поднять вам настроение. Юнги почувствовал ощутимый аромат клубничного джема и закрыл глаза, вдыхая его глубже в легкие. Внутри проснулся аппетит: из-за внезапно нагрянувшей болезни Юнги ничего не ел весь день. — Вам нужно что-то поесть. — тихо, будто читая чужие мысли, сказал Чимин, и в его нежном голосе слышалась скромная просьба. Юнги вздохнул, протягивая руку к пакету и доставая оттуда круассан. Он был бесконечно слаб перед Чимином. — Спасибо. — ответил он, и актёр смущённо отвёл глаза. — Как вы себя чувствуете? — спросил он, продолжая смотреть куда угодно, но только не на режиссёра. — Мне очень жарко. — усмехнулся Юнги, откусывая мягкое слоёное тесто и зажмуриваясь от удовольствия. Невероятная любовь Чимина к круассанам, кажется, передалась и ему. Он, проглотив, продолжил. — До этого было очень холодно, но температура ушла, и теперь мне хочется ощутить прохладу. Но чёртов Хосок весь день наливал мне тёплый чай, накрыл меня тонной одеял и строго-настрого запретил открывать окно. — со смехом закончил он, и Чимин понимающе улыбнулся. Они оба замолчали на время. Режиссёр, немного утолив голод, снова откинулся на подушки, переводя взгляд на Чимина и никак не в силах отвести. Ему невероятно шла эта блузка, и Юнги с удовольствием отметил: с выбором он точно не прогадал. — У меня для вас есть прекрасное предложение. — еле слышно произнёс вдруг Чимин, словно сам он был глубоко не уверен в своих словах. — Какое? — поинтересовался Юнги, чувствуя интригу. — Взаимовыгодное. — мягко улыбнулся актёр, закатывая широкие рукава блузки. Он немного подумал, прежде чем, глядя прямо в глаза, прошептать. — Давайте обменяемся. — а затем коротко уточнил. — Вам сейчас жарко, а мне холодно. Вот мне и показалось, что будет логично, если мы обменяемся. — Так что ты предлагаешь? — тихо спросил режиссёр, все ещё не понимая. Чимин вздохнул. Озвучивать подобное вслух было жутко неловко. — Вы отчаянно нуждаетесь в холоде, а мне нужно тепло. Юнги опустил взгляд и тотчас застыл: актёр несмело протягивал ему свои тонкие запястья. Сердце забилось в груди, словно сумасшедшее, пока Юнги продолжал немигающе смотреть на Чимина. Тот отвечал, продолжая тянуть запястья и чувствуя внутри непривычное волнение. Чимин понятия не имел, почему он сделал это. Он и не хотел знать, но поддался незнакомому порыву. Он не контролировал свои действия в этот момент — просто выбрал тот вариант, который казался единственно правильным и почему-то необходимым. Режиссёр всё потрясённо смотрел, не в силах поверить, и Чимин даже начал сомневаться в своём решении. Оно было весьма опрометчивым, и Боже, какой же это стыд. Он прочистил горло, намереваясь прекратить свои глупые попытки. — Я… — Давай сюда. — торопливо прохрипел Юнги, высовывая руки из-под одеяла и крепко хватаясь за чужие запястья за секунду до того, как Чимин спрятал бы их под невесомой тканью блузки. Режиссёр, подумать только, едва не упустил свой шанс. Прикосновение кожи к коже вызвало мурашки у них обоих, и они синхронно вздрогнули, одновременно поднимая потерянные взгляды друг на друга: Юнги вздрогнул от долгожданной прохлады, Чимин — от безграничного тепла. Режиссёр аккуратно, на пробу провёл по чужой ледяной коже, медленно выдыхая. Они ничего не говорили: лишь только старались ровно дышать, прислушиваясь к собственным ощущениям. Чимин придвинулся чуть ближе, продолжая смотреть на режиссёра и ощущая мурашки, бегущие табунами по коже от чужих аккуратных прикосновений. Юнги, чуть надавливая на бледную кожу большими пальцами, начал вырисовывать на ней круги, и актёр задержал в лёгких дыхание, что только недавно удалось восстановить колоссальными усилиями. Ему было как никогда хорошо, и он, не в силах больше сопротивляться, прикрыл глаза, чувствуя расползающееся внутривенное тепло, которое ему старательно дарил Юнги. Режиссёр, на секунду прекращая поглаживать запястье, быстро, не давая себе ни шанса на промедление, опустился пальцами ниже, начиная выводить круги уже по внутренней стороне маленькой ладони, и Чимин застыл, почувствовав, как по ладони проходит электрический ток. Это всё было чужое тепло, и актёр не мог от него отказаться, как бы сильно ни пытался. Он еле заметно попробовал шевельнуть пальцами, и Юнги, всё без слов понимая, переплёл их со своими, недолго раздумывая. — Тебе больше не холодно? — прошептал он, обращаясь к Чимину, и тот раскрыл глаза, чувствуя, как трепещут ресницы. — А вам больше не жарко? — так же тихо ответил он в такт режиссёру, и на лице Юнги заиграла тёплая улыбка. Касания. Это был этап, который, как казалось Юнги, он уже прошёл. Вот только осознал он это лишь сейчас: ему хотелось касаться Чимина как можно чаще. Нет, не так. Юнги хотелось касаться его постоянно, потому что ему было мало. Нет, снова не так. Юнги не хотелось прекращать касаться его вообще. Так будет правильно. — Нет. Мне хорошо.* * *
— Ты, что, оставил его одного? — Мне же нужно было сходить за лекарством! — Придурок, сходить за лекарством — дело нескольких минут. У вас аптека рядом с отелем. — Сам ты придурок. Я гулял. — Да, гулял. И, совершенно не думая, догулял до больницы, где я работаю. — Это случайно получилось! — О, конечно. И ты случайно прождал у крыльца до того момента, пока я не выйду после окончания смены. Охотно тебе верю. — Ты мне надоел. Иди к чёрту, понял? — Сам иди. А я иду к Юнги, чтобы проверить его самочувствие, потому что ты — безответственный кусок дерьма. — А ну, перестань обзываться! — Ты заслужил, ничего не могу с собой поделать. — Тише, мы уже подходим. — Себе это скажи. Орёшь сам постоянно, а потом затыкаешь других. — Господи, просто заткнись и открой эту чёртову дверь. — Сам заткни… Лиам толкнул дверь в номер и замер на пороге. Хосок усмехнулся. — Чего это ты умолк? Или совесть замучила, и ты решил извиниться за своё неподобающее поведение? — И не подумаю. Поэтому, сам заткнись. — закончил Лиам просто из гордости, не отрывая взгляда от одной единственной точки. — Ты что замер то? Проходи давай. — Хосок нетерпеливо выглядывал из-за чужого плеча, пытаясь пробраться внутрь. — Тише. — прошипел Лиам, преграждая тому проход. — Смотри. — сказал он, кивая головой в точку, от которой и сам не мог отвести глаз. Хосок перевёл туда взгляд и так же застыл. — Ебануться… — прошептал он, и Лиам лишь согласно кивнул. По-другому и не скажешь. На кровати лежал Юнги, а рядом с ним, на стуле, в очевидно неудобном положении, скрючился Чимин, склонив голову набок. Они оба спокойно спали, размеренно дыша. Всё бы ничего, если бы их руки не были переплетены. Лиам почувствовал, как на лицо лезет глупая довольная улыбка. Он машинально перевёл взгляд на Хосока, замечая, что тот тоже ярко улыбался, глядя на него. Они несколько секунд неотрывно смотрели друг на друга, а потом Лиам быстро отвёл взгляд в сторону, отворачиваясь и прикрывая глаза, лишь бы отогнать вновь вернувшиеся глупые мысли куда подальше. Глупые мысли и такие же глупые воспоминания. — Видимо, с Юнги всё в порядке. — спустя долгий период молчания, произнёс он. Хосок быстро прокашлялся. — Да. Кажется, более чем. — ответил он, смотря на спину Лиама и чувствуя внутри лишь привычную тоску. Юнги и Чимин были сейчас в относительном порядке. Хосок и Лиам — очень навряд ли.