люди, не зная сами, кто они такие есть, стараются помешать человеку стать тем, кем он должен быть.
Есть ещё одна вещь, объединяющая большую часть людей на этой планете. Им свойственно планировать свою жизнь до мельчайших деталей. Зачастую они строят весьма опрометчивые планы на далёкое будущее, не понимая даже, каким изменчивым то может быть. В такие моменты они, вероятно, снова мнят себя могучими властелинами, наивно полагая, что они способны достигнуть всех намеченных ими целей. Чонгук был невероятно творческим ребёнком. Ещё в раннем детстве он сочинял маленькие стишки, а потом, стоя на высоком резном табурете, громко и важно читал их наизусть перед гостями по праздникам. Взрослые восторженно хлопали в ладони, а мама гордо улыбалась, поглаживая довольного собой ребёнка по макушке. — Тебя ждёт большое будущее, малыш. — заговорщицки шептала ему на ухо мама, и Чонгук заливисто смеялся. Обычным событием для дверей дома семьи Чон являлись званые ужины — отец часто приглашал в гости партнёров по работе. В такие моменты многочисленные залы мигом преображались до неузнаваемости: горничные, не щадя сил, до блеска драили скрипящие полы под чётким надзором дворецкого. Кухарки носились по просторной столовой, забавно причитая, и маленький Чонгук, сбежавший от надоедливой гувернантки, без зазрения совести помогал им с обязанностями. По крайней мере, он пытался помогать. — Маленький господин, перестаньте мешаться под ногами и дайте, наконец, прислуге выполнить свою работу самостоятельно! — ругался беззлобно повар, наблюдая за крутящимся юлой мальчишкой, что уронил по неосторожности большую сковороду. — Но я хочу вам помочь! — насупившись, отвечал Чонгук, но всё же усаживался на детский стульчик, послушно складывая ладошки на колени. Люди весело смеялись над подобным очарованием ребёнка, и Чонгук тоже начинал улыбаться против воли. — Мы и без вас великолепно справимся, маленький господин. Тем более, ваш отец будет не рад, если узнает, что вы занимаетесь подобным. Чонгук хмурил брови. — Папа не узнает! Он же работает, ему некогда. — значительно тише добавлял он, и многочисленная прислуга с сочувствием опускала глаза. — Лучше расскажите нам, маленький господин, чем вы займётесь сегодня! Ходят слухи, что будет много интересных гостей. Чонгук тут же поднимал искрящиеся счастьем глаза. Он любил гостей. Перед ними можно читать свои стишки, и они обязательно будут громко хлопать в ладоши. — Значит, я буду рассказывать свой новый стишок! Вы его уже слышали? — Нет, маленький господин. Куда уж нам… — улыбаясь, отвечали кухарки, и Чонгук довольно забирался на стул, вставая на поверхность лакированными ботиночками. — Тогда, сейчас я буду репетировать! Слушайте! — важно заявлял он, и прислуга задерживала дыхание, глядя на ребёнка, с выражением читающего наизусть прозу собственного сочинения. На званых ужинах было невообразимо скучно. Они всегда шли по одному и тому же заученному сценарию. Чонгука, в конечном счёте, всё-таки находила разозлённая гувернантка, вечно обещающая пожаловаться однажды отцу на его неподобающее для наследника поведение. Чонгук закатывал глаза к потолку, пока она нудно отчитывала его, отутюживая костюм до исчезновения последней складки. — Красота. — удовлетворённо произносила она, подводя его к зеркалу. Чонгук, чувствуя, как неудобная ткань стесняет его движения, морщился. — Мне неудобно. — жаловался он, ощущая себя скованным по швам. — Мне везде жмёт! — Нужно потерпеть. — невозмутимо произносила гувернантка. — Зато теперь вы выглядите, как настоящий маленький господин, а не как оборванный мальчишка. — Но ведь… — Никаких «но». Ваш отец настоял на этом. — спокойно отрезала гувернантка, уходя, и Чонгук потерянно смотрел ей вслед. А потом в комнату заходила мама. Её пышные волосы были собраны в замысловатую объёмную причёску. На ней было бархатистое платье тёмного изумрудного оттенка, которое она надевала специально для таких событий, и Чонгук против воли улыбался. Мама знала, что это был его любимый цвет. — Нравится, малыш? — смеялась она, и Чонгук кивал головой. — Очень! — отвечал он с придыханием, но затем хмурил брови. — Но мне не нравится мой костюм. Мама вздыхала. — Я знаю, малыш. — Но почему я не могу носить то, что хочу? — капризничал Чонгук. Чонгук, сколько себя помнил, терпеть не мог официальные костюмы и строгие галстуки. Они мешали самовыражаться. Мама, снова вздыхая, быстро опускалась перед ним на колени, прижимая ребёнка к себе. — Ты можешь, Чонгук. Просто сделай одолжение для папы в этот раз. Ты ведь знаешь, что это для него очень важно. Чонгук с грустью кивал. — Знаю. На званых ужинах было невообразимо скучно. Гости толпились в коридоре, шумно обмениваясь любезностями, когда Чонгук выходил к ним, не отпуская мамину ладошку. Они улыбались, встречая всё новых и новых людей. Чонгук в такие моменты всегда выискивал взглядом детей, но гости обычно приходили без них, и он с грустью опускал глаза вниз. А затем появлялся отец, покидая свой излюбленный кабинет. Он приветствовал гостей, приобнимая жену одной рукой за талию, а другой придерживая сына за плечо, обтянутое плотной тканью пиджака. Наконец, обмен любезностями заканчивался, и они проходили в начищенный до блеска зал. Столы ломились от вкусных блюд, но взрослые всё равно предпочитали крепкий алкоголь. Отец медленно потягивал коньяк, беседуя с важными на вид мужчинами, мама, ослепительно улыбаясь, делала один аккуратный глоток вина, тут же отставляя бокал в сторону, а Чонгук скучающе болтал ногами под столом, дожидаясь своего звёздного часа. — Можно? — не выдерживая, тянул он маму за ткань платья, и она грустно улыбалась. — Пока нет, малыш. Папа ещё не обсудил все важные дела. Чонгук понятливо кивал, начиная ковыряться вилкой в тарелке с шоколадным тортом. Его хватало на несколько минут, прежде чем он снова тянул маму за платье. — А сейчас можно? — Потерпи ещё чуть-чуть, Чонгук. — шептала мама, и он еле слышно вздыхал. — А теперь, когда мы обсудили все насущные вопросы, предлагаю нам немного отвлечься. — наконец, произносил отец, и мама быстро переводила взгляд на сына. — Чонгук, — с озорной улыбкой обращалась она к нему, — теперь можно. Чонгук, подпрыгивая от радости, забирался на стул с ногами. Отец прятал усмешку в стакан с коньяком. — Кажется, мой сын ждал этого момента весь вечер. — отшучивался он. Гости весело смеялись, и отец вынужденно смотрел на сына. — Давай, Чонгук. Покажи нам что-нибудь новенькое. На званых вечерах было невообразимо скучно. Но Чонгук их всё равно ждал каждый раз ради того самого момента, когда глаза всех гостей без исключения были в предвкушении устремлены на него. И он, набирая побольше воздуха в лёгкие, начинал громко читать стихи, глядя лишь на светящуюся от гордости маму. — Это было как всегда великолепно, малыш! — шептала она ему вечером перед сном, невесомо целуя в мягкую щёку. А потом, удостоверившись в том, что ребёнок спал крепким сном, она тихонько прикрывала дверь в его комнату, направляясь в спальню к мужу. Она, конечно, знала наперёд, что услышит через несколько мгновений. — Чонгук снова сделал это. — ослабляя галстук, выдыхал недовольно мужчина, и мама, подходя к нему, помогала снять пиджак с чужих плеч. — Но ведь всем понравилось. Что тебя не устраивает? — недоумённо спрашивала она. — То, что он — будущий наследник компании. — Дорогой, он, в первую очередь, маленький ребёнок! Ему всего пять лет. Или ты ожидал, что он сразу же после рождения займёт твой кабинет и будет восседать за столом с важным видом? Позволь ему, наконец, заниматься тем, чем нравится, пока у него есть такая возможность! — восклицала мама, но отец невозмутимо продолжал, будто не прислушиваясь к чужим словам. — В таком возрасте он уже вполне может сложить два плюс два и понять, что детские забавы нужно оставлять. Гувернантка и без того вечно жалуется на него. Он сбегает с занятий! Что за безответственное поведение? Так нельзя. Он должен быть ответственным. Он должен быть хладнокровным, невозмутимым, даже строгим, когда это необходимо. Будущий наследник должен усвоить эти уроки ещё в детстве. Но вместо этого он читает глупые стишки, и мои партнеры хохочут, словно он — посмешище. Он должен… — Хватит. — твёрдо произнесла мама, прерывая чужую тираду. — Он ничего тебе не должен. По крайней мере, не сейчас. Он всего лишь ребёнок, дорогой. Поэтому, сейчас он лишь должен заниматься тем, чем хочет. Ты не имеешь никакого права отнимать у него детство, ограничивая во всём и делая своей марионеткой. — Меня воспитывали точно таким же образом. — безжалостно возразил отец. — Да, может быть, это слишком жестоко. Зато из меня получился хороший владелец компании. А сейчас ты мешаешь мне сделать из Чонгука такого же хорошего её наследника. Мама подняла брови. — Я не понимаю. Ты хочешь для него счастья? — Что за вопросы? Конечно же, я хочу. — издал смешок отец, словно подтверждая очевидный факт. — Нет. — Мама горько усмехнулась, качая головой. — Нет, дорогой. — Если бы ты действительно хотел, — тихо произнесла она, прежде чем холодно посмотреть в глаза мужа, — то ты видел бы в нём не просто будущего наследника своей чёртовой компании. Если бы ты смотрел на него не просто как на того, кто займёт однажды твоё место, то ты бы обязательно разглядел его способности. — Я не хочу спорить с тобой, дорогая. У нас разные приоритеты на этот счёт. — устало выдохнул отец, намереваясь закончить бессмысленный разговор как можно быстрее. — Давай просто ляжем спать, хорошо? Мама улыбнулась, опасно сверкая глазами. — О, конечно, дорогой. Доброй ночи. — ответила она, ложась в постель и отворачиваясь от мужа к стене. У них были разные приоритеты. Мужчина потушил свет, и спальня погрузилась в темноту. Вскоре он уснул, и мама позволила себе тихо выдохнуть. У них были разные приоритеты. Так он сказал. Это было даже самую малость забавно. Потому что о приоритетах самого Чонгука отец даже не задумывался. Попросту не считал нужным. Есть ещё одна вещь, объединяющая большую часть людей на этой планете. Им свойственно планировать свою жизнь до мельчайших деталей. Зачастую они строят весьма опрометчивые планы на далёкое будущее, не понимая даже, каким изменчивым то может быть. В такие моменты они, вероятно, снова мнят себя могучими властелинами, наивно полагая, что они способны достигнуть всех намеченных ими целей. Но некоторые люди заходят чуть дальше: они без зазрения совести вмешиваются уже в чужую жизнь, всячески пытаясь подстроить её под себя. Им наплевать на чужие чувства, желания, стремления и цели. Им наплевать на чужие мечты. Человек, жизнь которого находится в их руках, для них — не более, чем простая пешка. Очередная незначительная фигура на шахматной доске, которой они мастерски управляют, просчитывая дальнейший ход, быть может, чересчур жестокой игры. Жизнь Чонгука была заранее предопределена. Она была полностью, от и до, распланирована отцом, который пытался подогнать её под собственные приоритеты, не терпя никаких возражений. Таким образом, на маленького, не понимающего ничего совсем Чонгука, была с рождения, чуть ли не раньше, возложена прямая обязанность. Это было его благословение, но, вместе с тем, это было его проклятие. Это было его уродливое клеймо, прожжённое на коже, что никогда больше не свести, не скрыть от чужих глаз. Он — будущий наследник компании Чон. И он был рождён для этого. И это были приоритеты его отца. Но совсем не приоритеты Чонгука. Мама, до боли в зубах закусывая кончик одеяла, еле слышно всхлипнула.* * *
В большом доме семьи Чон было множество залов. Некоторые из них были заперты на ключ, и маленькому Чонгуку под угрозой строгого наказания запрещалось даже пытаться туда проникнуть. Но его это и не расстраивало особо — в его распоряжении всё ещё оставалось большинство комнат, а ещё роскошный сад, раскинувшийся перед домом, куда он нередко сбегал от надоедливой гувернантки, прячась в тени старых ветвистых деревьев. Но однажды всё изменилось. Отец уехал на несколько дней по неотложным делам, и они с мамой остались одни. Был безоблачный летний день. Закатное солнце приятно грело щёки, после чего их тут же ласкал еле ощутимыми прикосновениями тёплый лёгкий ветерок. Чонгук, весело смеясь, носился по тенистому саду, со всех ног пытаясь угнаться за стрекозой с прозрачными крылышками, и мама, глядя на него с нежной улыбкой, распорядилась накрыть стол прямо на улице. — Всё готово, госпожа. — почтенно опуская взгляд к земле, произнесла одна из кухарок, и женщина ей мягко улыбнулась. — Вы все поужинаете сегодня с нами. — Но мы не можем… Господин Чон… — испуганно запротестовала та, но мама была непреклонна. — Мой муж уехал в город по работе, и его не будет ещё несколько дней. Он не узнает об этом. Поэтому, вы можете остаться. К тому же, мой сын очень хотел поужинать с вами. Кухарка при упоминании Чонгука засветилась от счастья, и он, с разбега прыгая на свой детский стульчик, громко и важно произнёс. — Сегодня я буду читать вам свои новые стихи! Прислуга, суетливо усаживающаяся за стол и не знающая, куда себя деть, тут же облегчённо выдохнула, смотря с любовью на ребёнка. Чонгук был их всеобщей слабостью. Они не чаяли в нём души. Чонгуку, несомненно, нравились званые ужины. Туда приходило много интересных и важных людей, с которыми отец обещал познакомить сына поближе однажды, когда тот немного подрастёт. Но Чонгук всё равно неизменно отдавал предпочтение именно таким тёплым вечерам: когда за столом можно было весело смеяться, не прикрывая рот ладошкой и мигом забывая о многочисленных скучных правилах этикета, неудобных пиджаках, нудных разговорах на непонятные темы. Когда кухарки делились всевозможными последними сплетнями, старый дворецкий рассказывал уморительные шутки, и даже по обыкновению чопорная гувернантка, приставленная к Чонгуку с детства, начинала искренне улыбаться, переставая дёргать ребёнка по каждому поводу и без, закрывая глаза на его проказы. После ужина все разбрелись, кто куда: прислуга начала убирать со стола, а мама, сморённая летней знойной жарой, изъявила желание отдохнуть в спальне, и Чонгук, предоставленный самому себе, вернулся в дом, собираясь пойти в свою комнату и написать очередной стишок. Поднимаясь по лестнице, ведущей на второй этаж, и сосредоточенно бормоча под нос строки своего будущего произведения искусства, он вдруг услышал тихую, еле слышную и незамысловатую мелодию. Он заинтересованно прислушался, пытаясь понять, откуда шёл звук. Чонгук осторожно шёл на него, воровато оборачиваясь по сторонам, лишь бы никто не заметил. По мере приближения звук становился всё громче, насыщеннее, отчётливее. Наконец, Чонгук остановился перед непримечательной на первый взгляд дверью, а затем округлил глаза. В этот зал отец категорически запрещал входить. Его дверь была всегда заперта на ключ. Но, почему-то, сейчас она была слегка приоткрыта, и Чонгук, с волнением закусывая губу, заглянул внутрь одним глазом, задержав дыхание. Зал был небольшим и обшарпанным. Очевидно, за ним никто не ухаживал — грязные стены были ободраны, а на деревянном полу доски были потёртыми. Но Чонгук смотрел не на них. Его взгляд был устремлён в центр комнаты, где стояло старое фортепиано. Чонгук, всё ещё не дыша, взглянул на человека, сидящего за инструментом. Это был их старый дворецкий — мужчина, получавший относительно небольшое жалование, но продолжавший работать в доме семьи Чон скорее из чистой привязанности к семье и любви к маленькому забавному ребёнку. Чонгука в этом доме любили, без исключения, абсолютно все. Он, стоя на пороге, никак не решался войти внутрь, цепляясь за дверь и смотря во все глаза на то, как легко и непринуждённо чужие старческие пальцы касались потёртых клавиш, что издавали мелодичные звуки. Чонгуку невероятно нравилась мелодия — он прикрыл глаза, наслаждаясь музыкой. Ему хотелось подойти к фортепиано чуть ближе, чтобы слышать лучше, и он, еле дыша, занёс ногу над деревянной половицей, чтобы в следующее мгновение та отозвалась пронзительным скрипом, выдавая его. Чонгук тут же испуганно остановился, с ужасом глядя на то, как дворецкий прекратил игру, замечая его глазами. Отругают. Расскажут отцу. Накажут. Чонгуку было жутко страшно, и он не мог сдвинуться с места, ожидая самого худшего. — Маленький господин… — произнёс дворецкий. — Я ничего не слышал! — отчаянно прошептал мальчик трясущимися губами. — Я уйду прямо сейчас, только не рассказывайте папе! — взмолился он. Дворецкий по-доброму рассмеялся. — Не расскажу, можете не волноваться. Подойдите поближе, маленький господин. Чонгук посмотрел на него с подозрением. — Поближе? Дворецкий улыбнулся. — Да. Если хотите рассмотреть фортепиано получше, то нужно подойти поближе, вам так не кажется? Чонгук, выдыхая, радостно улыбнулся в ответ, закрывая двери комнаты изнутри и усаживаясь на высокое кресло у фортепиано рядом с дворецким. — Вы когда-нибудь до этого играли, маленький господин? Чонгук помотал головой из стороны в сторону. — Нет. Никогда. Дворецкий кивнул, словно самому себе. — Значит, пришло время учиться. — ответил он, и Чонгук придвинулся ближе к инструменту. — На белых клавишах располагаются ноты. Их семь, и они постоянно повторяются друг за другом. Каждое такое повторение называется октавой. Чонгук понятливо кивнул, и дворецкий продолжил объяснять дальше. В большом доме семьи Чон было множество залов. Некоторые из них были заперты на ключ, и маленькому Чонгуку под угрозой строгого наказания запрещалось даже пытаться туда проникнуть. Но однажды всё изменилось. В тот день, когда маленький Чонгук открыл для себя небольшую запретную комнату, стены которой скрывали от его глаз старое фортепиано. Всё изменилось, когда Чонгук начал сбегать туда втайне от отца, неустанно практикуя свои навыки и чувствуя, как сердце заходится от детского восторга.* * *
Чонгук взрослел. С возрастом короткие и незамысловатые детские стишки превратились в куда более длинные и глубокомысленные. Но Чонгук не останавливался на достигнутом. Вечерами, после занятий, он прибегал в запретный зал, вставляя в его двери ключ, выпрошенный у дворецкого. Чонгук пробегался пальцами по клавишам куда более уверенно, самостоятельно придумывая мелодии, пытаясь наложить на музыку текст собственных стихов. Так, Чонгук написал свою первую песню, а затем, ещё совсем неумело, исполнил её на старом пыльном фортепиано, и мама, сидящая рядом, не могла сдержать слёз. — Почему ты плачешь, мамочка? — присаживаясь перед ней на колени, взволнованно заглядывал Чонгук в её лицо. — Что-то случилось? — Всё хорошо, малыш. Это прекрасно. — отвечала она, вытирая слёзы. — Ты большой молодец. Чонгук облегчённо улыбался. — Правда? — Правда, малыш. — Может… — неуверенно начинал Чонгук. — Может, мне тогда стоит показать это папе? — Нет! — вскрикивала мама, а потом быстро брала себя в руки, добавляя куда тише. — Папа же работает, малыш. Думаю, не стоит его отвлекать. — Хорошо. — тихо отвечал Чонгук. — Я понимаю. Со временем он начал играть на фортепиано более уверенно, напевая сочинённые тексты своим сильным голосом, и мама в такие моменты брала его ладошки в свои, с нежностью глядя в глаза, пока в её собственных стояли слёзы. — Однажды ты станешь великим музыкантом, сынок. — любила она повторять, улыбаясь сквозь боль. — А я буду ходить на каждое твоё выступление и громко хлопать в ладоши. — А папа? — спрашивал Чонгук, с интересом заглядывая в её глаза. Мама тут же умолкала, быстро пряча взгляд. — У папы работа, малыш. — грустно отвечала в такие моменты она, растирая пальцами слёзы по щекам. — Боюсь, он не сможет приходить. Ты же знаешь. Чонгук кивал. — Знаю. — протягивал он, а затем натягивал на лицо улыбку, лишь бы не видеть маму расстроенной. Он, несомненно, знал истинную причину. И она заключалась совсем не в работе отца. В конце концов, если бы тот захотел, он бы с лёгкостью нашёл свободную минутку. Причина заключалась в другом. Отцу это было попросту ни к чему. Чонгук предоставлял для него интерес только в одном единственном случае — когда дело касалось компании. Чонгук знал, что однажды он станет её главой. Он знал, что придёт момент, и он займёт место отца: станет владельцем его кабинета, будет кропотливо перебирать нескончаемую кипу бумаг, которыми завален стол. Чонгук знал, что ему придётся считать большие цифры, командовать подчинёнными, ездить на деловые встречи с торговыми партнёрами, пожимать им руки, заключая новые взаимовыгодные сделки. Чонгук знал. Вот только мечтал совсем не об этом. Однажды отец позвал его к себе в кабинет. — Как идут дела с учёбой? — с порога спросил он, и Чонгук потупил взгляд. Отец усмехнулся. — Снова прогулял математику? Чонгук, не отрывая взгляда от пола, быстро кивнул. — Плохо, сын. Это очень плохой поступок. Знаешь, почему? — Потому что наследник компании должен быть ответственным. — быстро облизывая губы, произнёс Чонгук заученную фразу, которая, даже если закрыть глаза — будет твёрдо стоять перед ними, выбитая на сетчатке. — Именно, Чонгук. Именно. Представь, какой пример ты подашь подчинённым, если будешь безответственным начальником. — Плохой. — Верно. — удовлетворённо протянул отец. — Они, глядя на тебя, будут выполнять свою работу, спустя рукава. Так же, как и ты. Представляешь, что произойдёт в таком случае с компанией? Чонгук кивнул, и отец продолжил. — Компания развалится к чёрту. Это похоже на механизм: каждая деталь упорядочена и должна исправно выполнять отведённую ей задачу. Если деталь ломается, то механизм начинает работать хуже. Будет терпимо, если сломается незначительная деталь — её можно с лёгкостью заменить на новую, и механизм снова будет работать без перебоев. — отец сцепил руки в замок, наклоняясь к сыну ближе. — Но что будет, если сломается главная деталь, отвечающая за все остальные? Чонгук выдохнул. — Механизм сломается окончательно. — Да. И восстановить его будет очень тяжело. Потому что восстановление повреждённой репутации — это всегда сложная задача. Вернуть репутацию всегда нелегко, особенно, если в этом есть вина главы компании. Поэтому, настоящий начальник не должен допускать подобных случаев. Он — лицо компании, на которое все смотрят. Именно по этой причине он должен быть ответственным. От его действий зависит судьба целого механизма. А механизм… — Механизм должен работать, только набирая обороты и никогда не сбавляя скорости. — по памяти произнёс Чонгук, прерывая отца, и тот довольно усмехнулся. — Рад, что ты помнишь. Вот только я совсем не рад тому, что ты, держа это всё в голове, продолжаешь вести себя таким образом. Что скажешь? — Такого больше не повторится. — выпрямляя спину, ответил Чонгук, и отец откинулся на спинку кожаного кресла. — Что ж, ты дал слово. Постарайся впредь его не нарушать. Глава компании такого себе не позволяет. Он даёт слово только в том случае, если действительно в этом уверен. Он всегда остаётся ответственным. Чонгук отрывисто кивнул, покидая кабинет. Это было его благословение, но, вместе с тем, это было его проклятие. Это было его уродливое клеймо, прожжённое на коже, что никогда больше не свести, не скрыть от чужих глаз. Он — будущий наследник компании Чон. И он был рождён для этого. На него повесили эту обязанность, даже не спросив, не поинтересовавшись его мнением. В компании ему было уготовлено почётное место, и каждый рядовой сотрудник знал: однажды место старшего Чона займёт младший Чон. Потому что так планировалось изначально, ещё до рождения Чонгука. И это всё ещё были приоритеты его отца. И, по-прежнему, совсем не приоритеты Чонгука. Сердце Чонгука же заходилось в бешеном темпе каждый раз, когда он невесомо опускал пальцы на потёртые клавиши старого фортепиано. Когда он, прикрывая глаза, начинал петь чувственные строки сочинённой им самим прозы. Чонгук, вспоминая мамины слова, хотел стать великим музыкантом. Он страстно грезил этой мечтой — о занятии любимым делом, неизменно ускоряющим пульс. Но Чонгук знал: этой мечте было не суждено сбыться. Потому что он был рождён не для этого.* * *
Мама постепенно увядала, словно дикая роза, поставленная в хрустальную вазу с проточной водой. Она по-прежнему оставалась прекрасной — носила изумрудное платье на званых ужинах, собирала за столом прислугу, когда муж вновь уезжал в город по делам, звонко хлопала в ладоши, когда Чонгук, застенчиво улыбаясь, захлопывал крышку фортепиано. Просто теперь её лицо иногда искажалось до неузнаваемости от ужаса, и она начинала истошно кричать, глядя на стену позади Чонгука. — Что там, мама? — Разве ты не видишь, малыш? — Что? Нет… — Но как же? Там ведь… В стене… — потерянно бормотала мама, и восьмилетний Чонгук хмурил брови, оборачиваясь. — Но там же ничего нет… — шептал он, и мама приходила в себя. — Да. — улыбалась она, как ни в чём не бывало, расправляя на подоле платья несуществующие складки. — Ты прав. Там ничего нет. — Всё в порядке, мама? — обеспокоенно спрашивал Чонгук, и она часто кивала головой. — О, не волнуйся за меня, малыш. Покажется же такое… Видимо, я не выспалась ночью. Чонгуку потребовалось огромное количество времени, прежде чем он понял. Она ему врала. Она страдала тревожным расстройством. Испытывала беспричинный, гипертрофированный страх. Малейшая мелочь заставляла её руки трястись. Возможно, подобный отпечаток на неё наложило тяжёлое детство. Но Чонгук об этом не знал — мама не позволяла. Однажды он, выходя из отцовского кабинета после очередной воспитательной беседы, заметил её. Она стояла, прижав ладонь ко рту и содрогаясь в беззвучных рыданиях. — Мамочка! Почему ты плачешь? — бросался он к ней навстречу, и она тут же начинала хаотично вытирать слёзы с щёк, нацепляя на лицо улыбку. — Всё в порядке, малыш. Не переживай. Со мной всё хорошо, просто в голову лезут тревожные мысли. Чонгук заинтересованно смотрел на неё. — Какие же? — О, самые разные. Их много, но они не задерживаются надолго. Сейчас я в порядке, так что можешь не волноваться. Чонгук недоверчиво хмурил брови, но затем уходил, так и не узнав о том, что главной причиной маминых тревожных мыслей был он и его судьба, находившаяся целиком и полностью во властных руках отца. Отец говорил, что это всё было от безделья — слишком много сидела дома и слишком мало занималась действительно полезными делами. — Если бы ты работала, у тебя бы даже не хватало времени думать о подобном. — монотонно отвечал он, быстро пробегаясь глазами по документам. — Как ты можешь говорить так? — кричала мама, топая ногой в порыве гнева. — Мне страшно! В моей голове постоянные навязчивые мысли, и я никуда не могу от них сбежать! Отец усмехался, поднимая на неё взгляд. — Это всё от скуки, дорогая. Тебе нечем заняться дома, поэтому ты придумываешь небылицы. Возможно, тебе стоит взять часть работы горничных и облегчить их труд. Думаю, что это тебе поможет, и ты, наконец, перестанешь ежедневно выносить мне мозги. Мама горько усмехалась, быстро стирая слезинку, стекающую по щеке. Мама увядала, словно дикая роза, поставленная в хрустальную вазу с проточной водой , и Чонгук, потерянно смотря на неё, совсем не знал, как ей помочь. Лишь с возрастом пришло осознание — даже если бы и знал, всё равно бы не помог.* * *
— Знакомься, Чонгук. Это Ким Намджун, и он — сын моего партнера по работе. Чонгук, приветливо улыбаясь, смело протянул мальчику, что был на вид старше на пару лет, свою руку, и тот, улыбаясь в ответ, её уверенно пожал. — Уверен, вы поладите, мальчики. — усмехнулся отец, глядя на статного рослого мужчину — старшего Кима. — О, несомненно. — ответил тот. — Вам, в конце концов, предстоит вместе управлять компаниями в будущем. Думаю, у вас много общего. Отец с одобрением кивнул. — Покажи Намджуну свою комнату, сын. — произнёс он, тактично намекая, и Чонгук, всё понимая, вновь улыбнулся мальчику. — Идём! — обратился он к нему, а затем побежал по лестнице наверх. — Вот здесь все мои игрушки. Можешь взять любую! — довольно произнёс Чонгук, вываливая на пол целую огромную корзину, и Намджун опустился на колени рядом с ним, разглядывая бесчисленное множество игрушечных солдатиков, машинок, кубиков. — Мой папа говорит, что я уже слишком взрослый, чтобы играть в такое. — важно протянул он, и Чонгук улыбнулся. — И что с того? Мой тоже так говорит. Намджун нахмурил густые брови, протягивая руку и хватая одного из солдатиков, заинтересованно приглядываясь, но тут же привычно одёргивая себя. — Мой папа не покупает мне такие игрушки. — тихо сказал он, откладывая солдатика в сторону. Чонгук непонимающе прищурился. — Тогда какие он тебе покупает? — Никакие. — просто ответил Намджун, отводя глаза. — У меня почти нет игрушек, потому что папа считает, что я уже вырос из них. — Что? — неверяще воскликнул Чонгук. — Но как же так? Что ты тогда делаешь? Намджун поднял на него глаза, и Чонгук против воли вздрогнул — в глазах двенадцатилетнего ребёнка он видел слишком, непозволительно много взрослого. — Учусь. Читаю сложные книги, которые даёт мне папа. Езжу с ним на работу. — начал перечислять мальчик. — И привыкаю. — добавил сдержанно он, вновь поспешно опуская глаза. Чонгук задержал дыхание. Наверное, таким должен быть идеальный наследник. Тот, кем сам Чонгук никогда не станет. Он закусил губу, обдумывая чужие слова, а затем еле ощутимо дотронулся до чужого плеча. — Знаешь… Твой папа ведь не узнает, если мы немного поиграем сейчас. Намджун поднял на него неуверенный взгляд, и Чонгук чуть сильнее сжал пальцы на чужом плече. — Я обещаю. — Обещаешь? — тихо, с затаённой надеждой переспросил Намджун, и Чонгук приободряюще улыбнулся. — Даю слово. — он немного подумал, кривя губы. Глава компании даёт слово только в том случае, если он действительно в этом уверен. Он всегда остаётся ответственным. Намджун улыбнулся, являя свои чудесные ямочки на щеках. — Тогда давай попробуем. — ответил он, и Чонгук весело рассмеялся.* * *
Чонгук взрослеет. Он, сдерживая данное отцу слово, исправно посещает все занятия, ходит в его кабинет, выслушивая и запоминая бесконечные наставления. Чонгук готовится к тому, чтобы перенять бразды управления компанией в свои руки. Важные гости всё чаще посещают дом семьи Чон, и отец знакомит сына с новыми людьми, ведущими разговоры на одни и те же темы. Чонгук и сам не замечает, в какой момент он начинает понимать все те вещи, которые ещё пару лет назад казались сложными и недоступными. Тем не менее, нудными быть они не переставали всё равно. На званых ужинах Чонгук больше не читает стихи, стоя на резном табурете. Мама больше не улыбается ему, целуя в макушку. Она вообще перестаёт посещать подобные вечера, предпочитая отдых в спальне, и Чонгук непонимающе хмурится. На званых ужинах он теперь начинает вливаться в чужие разговоры, и взрослые с одобрением ему кивают. Чонгук взрослеет. Но после того, как все гости покидают дом, он всё равно спешит со всех ног в запретный зал, усаживаясь за фортепиано и опуская пальцы на клавиши, с наслаждением прикрывая глаза при первых звуках разливающейся по пространству комнаты музыки. Чонгук неустанно пишет всё новые песни, старательно подбирает к ним ноты, тихонько напевает себе под нос мотивы и счастливо улыбается. Чонгук готовится к тому, чтобы перенять бразды управления компанией в свои руки. Но Чонгук знает — это никогда не будет его призванием, даже если он и был рождён для этого. Его призванием, страстью, любовью, мечтой была музыка. И Чонгук не собирался от неё отказываться. Чонгук взрослеет. В гости всё чаще приходит семья Ким, и Намджун, сдержанно улыбаясь своими ямочками, жмёт руку Чонгуку, словно они, действительно, настоящие деловые партнёры. И, после этого, они со всей прытью бегут в его комнату на втором этаже, где подолгу играют в солдатиков, смеясь до коликов в животе и тут же прикладывая пальцы к губам, стараясь быть тише, но всё равно продолжая хихикать, хитро глядя друг на друга. А потом, словно гром посреди ясного неба, происходит это. Был воскресный завтрак. Они сидели за столом: отец, отхлёбывая горький кофе, с небывалым интересом читал ежедневную газету, непривычно молчаливая мама смотрела в одну единственную точку на стене, а Чонгук, делая крупный глоток тёплого молока, привычно набрасывал в мыслях новые строчки для будущей песни. Солнечные лучи пробивались сквозь тонкую тюль, и отец, прокашливаясь, обратился к сыну. — Как идут дела с учебой? Чонгук усмехнулся. Время неумолимо шло вперёд, но вопрос всегда оставался одним и тем же. — Хорошо. — ответил он, нехотя обрывая ход своих мыслей. — Вчера меня похвалили на математике. Отец довольно кивнул головой. — Это действительно хорошо. Наконец-то ты взялся за голову, сын. Я уж думал, что ты никогда не оставишь свои глупые увлечения в прошлом. Чонгук нахмурил брови. — Но я их и не оставлял вовсе. Отец рассмеялся. — Ох, неужели? Всё ещё пишешь свои глупые стишки? Чонгук хмыкнул. — Да. А ещё пишу к ним музыку. — с вызовом добавил он, смело встречая холодный взгляд отца. — Давно хотел тебе об этом сказать. — Что за глупости? Какая ещё музыка, Чонгук? — Моя. Моя музыка. — мягко улыбаясь, ответил Чонгук, и отец громко ударил кулаком по столу, но никто не вздрогнул. Чонгуку не было страшно. Маме… Маме, кажется, было всё равно. — Ты должен немедленно прекратить. Чонгук усмехнулся. — С чего бы это? — Ты — будущий наследник компании. — воскликнул отец, словно сын не понимал очевидных вещей. Чонгук закатил глаза к потолку. Он слышал это каждый божий день, в качестве напоминания. И, признаться, эти слова уже успели изрядно ему поднадоесть. — И что с того, пап? Я знаю это. — Чонгук, твоё призвание — это компания. Это твоя главная, семейная ценность, передающаяся по наследству. К этому нужно подходить с особой ответственностью, посвящать этому всю свою жизнь без остатка, и поэтому у тебя не должно быть других занятий. — невозмутимо произнес отец, и Чонгук возмущённо выдохнул. — Кто сказал тебе, что моё призвание — это компания? Отец отхлебнул кофе, приподнимая брови. — Я. Чонгук неверяще посмотрел на него. — А спрашивал ли ты мое мнение по этому поводу хотя бы раз? — тихо произнёс он, горько улыбаясь. — Интересовался ли ты когда-нибудь тем, что мне нравится? Думал ли ты обо мне, когда решал мою судьбу наперёд? Отец промолчал, утыкаясь взглядом в газету, и Чонгук продолжил. — Нет, пап. Никогда. Тебе было наплевать на меня всё это время. Тебя волновала лишь твоя чёртова компания, над которой ты трясся, словно грабитель над мешком золотых монет. Отец снова ударил по столу кулаком, и снова никто не вздрогнул. — Довольно. Ты начинаешь грубить мне, сын. Тебе пора остановиться. Чонгук едко улыбнулся, игнорируя чужие слова. — Ты, разумеется, никогда не спрашивал, но я всё равно отвечу. Моим призванием никогда не была компания. Мне никогда не было интересно этим заниматься. Моим призванием всегда были творчество, стихи, музыка. Отец сжал зубы до скрежета. — Что ты хочешь мне этим сказать? Чонгук откинулся назад на спинку плетёного кресла. — Да так… Ничего. Просто хотел, чтобы ты наконец-то узнал обо мне хоть что-то. У тебя ведь не было времени, чтобы узнать об этом раньше, верно? — произнёс он, глядя в чужие глаза с невиданным напором, и отец, сдаваясь, отвёл взгляд первым. — Если ты сейчас откажешься быть наследником компании, то ты больше мне не сын. Чонгук рассмеялся. — О, нет. Не откажусь. Я же дал тебе слово, пап. И я постараюсь впредь его не нарушать. Глава компании такого себе не позволяет. Он даёт слово только в том случае, если действительно в этом уверен. Он всегда остаётся ответственным. — процитировал он по памяти. — Поэтому, я займу твое место, можешь не волноваться. Стану достойным руководителем, как ты и хотел. — Чонгук сделал долгую паузу, прежде чем уверенно продолжить. — Но я никогда, слышишь, никогда не перестану заниматься своим любимым делом. Отец изумлённо смотрел на него во все глаза, потеряв дар речи. — Я буду продолжать, даже если все вокруг против. Ты не можешь отнять у меня и этого. Ты и так распланировал мою жизнь, даже до моего рождения. Поэтому, оставь мне хоть немного места, чтобы сделать собственный выбор. Хотя бы раз в жизни, папа. — закончил Чонгук, и столовая погрузилась в тишину. И вот тогда это произошло. Когда мама с оглушительным звоном уронила серебряную вилку на пол, начиная истерически смеяться. И тогда Чонгук по-настоящему крупно вздрогнул. Суетливая кухарка тут же бросилась вниз, поднимая упавшую вилку, но мама никак не переставала смеяться. У неё в уголках глаз выступили слезы, и смех прерывался переодически на икоту, но она всё продолжала. Чонгук испуганно приблизился к её лицу. — Мам? — тихо позвал он её, но та не отозвалась. Она по-прежнему смотрела в точку на стене, и Чонгук быстро перевёл туда взгляд. Было пусто. — Мама? — повышая голос, встревоженно произнёс он. — Всё в порядке? Но она не слышала. Она громко, заливисто, почти как маленький ребёнок, смеялась, показывая на стену указательным пальцем, и Чонгук отчаянно потянул её за подол платья. — Мама! — напрягая голосовые связки, закричал он, но она ожидаемо не отозвалась, и Чонгук перевёл потерянный взгляд на поразительно спокойного отца. — Папа, сделай что-нибудь… — прошептал он одними губами, но отец невесело усмехнулся. — Тут уже ничего не сделать, сын. — ответил он, вслушиваясь в чужой истерический смех. Мама сошла с ума. Не справилась со своей тревожностью, не выдержала волнения, которое испытывала за своего горячо любимого сына. Её увозили в лечебницу, и она продолжала заливисто смеяться, пока Чонгук задушенно плакал в подушку. — Однажды ты станешь великим музыкантом, сынок. Он чувствовал, как дрожат руки. — А я буду ходить на каждое твоё выступление и громко хлопать в ладоши. Она так и не узнала его больше никогда. Не пришла ни на одно его выступление, и не хлопала громко в ладоши, стоя в первых рядах. Но Чонгук, захлопывая крышку фортепиано, всё равно мысленно возвращался к ней, сгибаясь пополам от невыносимой боли. Он посвящал ей каждую свою песню. Но она об этом не знала. Чонгук, в одночасье, стал для неё чужим.* * *
В центре комнаты по-прежнему стояло старое фортепиано. Чонгук, нажимая с силой на белоснежную клавишу, устало склонил голову над инструментом, зажмуривая глаза. Это был его последний аккорд. — Красивая мелодия. Чонгук вымученно улыбнулся, услышав чужой сонный голос. — Спасибо, Тэхен.* * *
Мотор автомобиля загудел, и Тэхен, напоследок, обвёл всё ещё сонным взглядом стремительно отдаляющийся дом. — Как спалось? Он встрепенулся, услышав чужой бодрый голос. — Неплохо. Но могло быть и лучше, если бы я поспал ещё пару часов. Чонгук, сосредоточенно следя за дорогой, хмыкнул. — К сожалению или к счастью, мне нужно на работу. А оставить тебя одного дома я никак не мог. Куда тебя отвезти? — К Ким Намджуну, конечно же. Куда ещё? — невесело усмехнулся Тэхен. Чонгук кивнул, и Тэхен уставился на него с интересом. — А где ты работаешь? — вопрос, который он хотел задать ещё вчера, всё никак не покидал его мысли. — О, совсем ничего особенного. — ответил Чонгук. — Я владелец компании, занимающейся продажами автомобилей. Тэхен в изумлении приподнял брови. — Ничего особенного, говоришь? Господи, да ты, должно быть, чёртов миллионер! — воскликнул он. Чонгук засмеялся. — Ну, да. Весьма прибыльное дело, учитывая недавно взлетевший спрос на машины. В последнее время всё больше и больше людей могут их себе позволить, и это играет мне на руку. — Невероятно… — выдохнул Тэхен. — Наверное… — задумчиво протянул Чонгук, не отрывая взгляда от дороги. — Но мне не нравится этим заниматься. Тэхен, только успокоившись, снова подпрыгнул на сидении, шокированно смотря на мужчину. — Что? Почему? — Ну, так вышло. Компанию мне завещал отец перед смертью, и у меня, собственно, и не было другого выхода. — объяснил Чонгук. — Но мне это никогда не нравилось. Владелец компании должен быть жёстким, суровым, хладнокровным. Он должен властно командовать подчинёнными. А ещё он должен носить строгую одежду, галстуки, знаешь… — он немного подумал, прежде чем добавить. — А я совсем не такой. Меня от всего этого тошнит. Мешает самовыражению, убивает свободу. А свободу я слишком люблю. Тэхен немного помолчал, прежде чем спросить. — Тогда почему ты продолжаешь этим заниматься? Чонгук рассмеялся. Это был хороший вопрос. — А чёрт его знает. Я сам задаюсь этим вопросом каждый день. Наверное, потому что это моя обязанность. Семейный бизнес, и я, как его наследник, просто не могу по-другому. — А музыка? — Музыка? — непонимающе переспросил Чонгук. — Ну, да. Я проснулся, услышав, как ты играешь на фортепиано. Я вообще думал, что ты музыкант. У тебя очень хорошо получается. Чонгук улыбнулся. Это было на самом деле приятно. — Музыка — это моё призвание. То, чем я бы хотел заниматься, если бы не работа. Но, собственно, я продолжаю этим заниматься, только в свободное от работы время. По выходным выступаю на небольшую аудиторию. Тэхен заинтересованно прищурил глаза. — На небольшую аудиторию? Где? — Как правило, в приютах и детских домах. Сиротами никто не занимается в таких заведениях, до них никому нет дела. Поэтому, я приезжаю к ним по выходным, устраивая небольшие благотворительные концерты. — легко ответил Чонгук, и Тэхен, глядя на него, мягко улыбнулся, чувствуя, как начинает щемить сердце. Перед глазами тут же всплыли многочисленные чёрно-белые фотографии с улыбающимися детьми. — Ты молодец, Чонгук. — еле слышно произнёс он. — Не забрасывай музыку. Мужчина кивнул. — Никогда. Я всё ещё держусь, потому что она есть в моей жизни. Они замолчали: Чонгук свернул в центральный район Лондона, а Тэхен задумчиво смотрел в окно, пальцами проводя по запотевшему стеклу. — А может, к чёрту всё это? — вдруг подал голос он, и Чонгук непонимающе нахмурил брови. — О чём ты? — Разве ты никогда не думал об этом? — с чистым интересом спросил Тэхен. — Неужели не хотел никогда бросить эту чёртову компанию и просто сбежать? Чонгук, отвлекаясь от дороги, быстро перевёл на парня взгляд. — Куда сбежать? Тэхен неопределённо промычал. — Да хоть куда! Лишь бы подальше отсюда. Чонгук весело рассмеялся. — Если бы только всё было так просто, Тэхен… Они вновь замолчали, думая каждый о своём. — Приехали, выходи. — наконец, произнёс Чонгук, останавливая автомобиль перед особняком Ким Намджуна. Тэхен, улыбаясь, хлопнул дверью, смотря на водителя. Чонгук ответил ему такой же тёплой улыбкой, а затем скоропостижно перевёл взгляд на наручные часы. — Чёрт… Я опаздываю на очень важную встречу. Мне пора ехать, Тэхен. Тот понимающе кивнул, не произнося ни слова, и Чонгук вновь завёл мотор. Машина медленно тронулась с места. — Чонгук, постой! — вдруг закричал Тэхен, и автомобиль тут же остановился. — Спасибо за то, что спас меня от дождя вчера. Чонгук молча кивнул, и Тэхен быстро продолжил, поправляя упавшие на лицо кудри. — И спасибо, что позволил переночевать у тебя дома. — Вот это да… — со смехом произнёс мужчина. — Вчера ты отказывался заходить туда, называя меня подозрительным типом. Тэхен упрямо замотал головой. — Я передумал. Чонгук ярко ему улыбнулся. — Я очень этому рад. Машина вновь тронулась с места, набирая скорость. — До встречи! — прокричал Тэхен ей вдогонку, начиная махать ладонью. Чонгук, следя за отдаляющейся фигуркой через заднее стекло, прошептал. — Ещё увидимся.