***
Неудивительно, что к моменту, когда они оба оказались в средней школе, Куроо помог стать ей помощницей менеджера. Даже когда более старшие ребята смеялись над ней, называя ее Садако из-за длинных черных волос, и она почти решила уйти из клуба, он ее поддерживал, защищая и аргументируя, почему ей не стоит уходить. «У тебя красивые волосы, Кенма. У моей мамы такие же были» — он улыбается ей тепло, а она в темных глазах видит печаль и тоску. Она ничего не говорит другу, лишь хмурится и неопределенно кивает. Отмахивается, бурчит, что подумает над его словами. В тот день девочка впервые просит маму купить средства для ухода за волосами, возмущенно шикая и жалея после этого — женщина стала задавать слишком много вопросов, вгоняя своего ребенка в краску. Она все же стала менеджером в старшей школе. Шла за уже широкой и повзрослевшей спиной темноволосого парня, смотрела на него каждый раз чуть дольше, чем на других игроков. Втихую радовалась, когда он залазил в ее комнату через окно и сидел рядом, пока та не засыпала, страдая от болезни — он каждый раз обвинял себя, а она цыкала, объясняя, что у нее просто иммунитет такой. Слабый. Бурчала, что если бы она была парнем и он ее затащил игроком в команду, то болела бы чаще. Он смеялся и кивал, утверждая, что гонял бы тогда чаще. Девушка закатывала глаза, прячась под одеялом. Он рассказывал все истории с тренировок, они смеялись вместе над Ямамото, который из-за своих неудач обвинял болезнь Кенмы. «С ней я лучше играю!» — пытаясь изобразить низкий голос паренька, Куроо специально кривил лицо, отчего даже флегматичная девушка едва сдерживала тихое «пф-ф». Как тут не влюбиться?***
А потом появились Карасуно. Высокий блондин с мрачным лицом и язвительной улыбкой, вежливыми поддевками и непонятной аурой, которая так и кричала о какой-то грустной истории в прошлом, которая объяснила бы, почему тот так неохотно играет в волейбол. «Я тебе говорю, Кенма! Он же зарывает талант! Тсукки надо помочь» — горячо восклицает он и решительно смотрит на нее. «Тсукки?» — она смотрит на него вопросительно, приподняв одну бровь чуть выше другой. «Ну, Тсукишима. Его так друг веснушчатый назвал» — и улыбается. Улыбается не так, как улыбался ей. Это был первый звонок. Кажется, в тот день и пошло все наперекосяк в ее душевной организации, даруя тревогу и непостоянство внутреннего распорядка. Очередная шутка про Садако в коридорах школы и вот, она уже стоит в магазине, хватает первый попавшийся осветлитель для волос и запирается в своей комнате. Рыжие и неровные пятна, сухость прядей и красные глаза, что едва сдерживают слезы. «О, Ками-сама» — испуганно охает ее мать, когда видит и срочно бежит звонить своему парикмахеру. Тогда она неделю не появлялась в школе, пряталась от Куроо, а мама, неловко улыбаясь, говорила ему: «Ветрянка, ветрянка» «Второй раз?» — он смотрит на нее недоверчиво. «Это же Кенма» — она тихо смеется, а недоверчивость в темных глазах растет в геометрической прогрессии. «Пусть хоть на звонки ответит. Или сообщения» «Ей так плохо, что она даже технику в руки брать не может» — для убедительности женщина кивает часто. Куроо ощущает в чем-то подвох, но спорить со взрослым не решается. Уважение не дает, а моментами и страх. Это же мама Кенмы. Он ее в гневе видел лишь один раз (издалека, но это не так важно) — и этого ему хватило на всю жизнь. В тот день он возвращается к ней с письмом, просит передать и написать ответ тогда, когда подруге станет лучше. Та лишь тяжело вздыхает и уходит, ощущая перед парнем вину, но любовь к дочери и желание ей помочь сильнее. Уговоры идут долгие, аргументировать приходится едва ли не каждое слово — девушка берет в руки письмо молча, улыбается тепло-тепло, читая его, а потом резко становится серьезной, когда понимает, что ее мать не ушла и наблюдала за ней. На письмо друга отвечает, рисуя кривые рожи под конец, каждый раз — новую, уникальную. Подписывает снизу них «ты», указав стрелочкой на каракулю. Женщина молится на то, чтобы чувства дочери не были безответными. А потом Кенма возвращается в школу с длинными светлыми волосами, сутулится под взглядами других — она шла в школу одна, Куроо ушел раньше, думая, что она выйдет с больничного не сегодня. Его взгляд она почувствует на себе из тысячи и поймет сразу, что, да, это ее лохматый лучший друг. Замирает девушка нерешительно, собственный взгляд поднимает не сразу, пытается казаться расслабленной, такой, словно то, что сейчас происходит девушку совсем не колышет. Он смотрит на нее долго. Она ощущает пот на ладошках, сжимает их в кулаки, прячет под кофтой, дергает уголком губ и уже хочет пройти мимо него, как слышит лишь одно слово. — Ого. Видите ли, Тетсуро Куроо — человек непростой. Он не умеет выражать свои чувства словесно, а когда их слишком много, он становится односложным, отчего малознающий его человек не сразу поймет, что к чему. А Кенма понимает и улыбается ему. — Ветрянка, да? — Куроо все-таки приходит в себя и смотрит с уже остывшей обидой. — Да. — Тебе идет. — И он касается ее волос, лохматит те, приводя только расчесанную гладкость в беспорядок. Она пихает его локтем в бок, просит, чтобы отстал, и он сдается. Они идут вместе, пока звонок не объявляет об уроке. На следующей неделе Куроо сообщает о тренировочном лагере и Кенма понимает уже там, наблюдая за ним и Тсукишимой то, что ее друг — гей.