***
Тсукишима неожиданно быстро оказывается частью их четверки, делая ее пятеркой — если раньше она не чувствовала себя лишней, то сейчас это чувство неожиданно быстро оказывается частью ее мыслей. Куроо, который всегда заботился о комфорте подруги, не мог разорваться на два полюса, помогая и ей, и Тсукишиме поддерживать душевное постоянство, избегая напряжения. Акааши подходит к ней сзади, кивая: — Ревность — это нормально. — Я не ревную. — Говорит слишком быстро, слишком яро отрицая. Она ревнует. Склизкое чувство в груди змеей впивается в сосуды, причиняя боль, отчего без того бледная кожа становится еще бледнее, застывая посмертной маской на лице. — Не ревнуешь. — Согласно кивает Акааши, а переводчик в голове девушки предоставляет истинный смысл в виде: «ты ревнуешь, не беги от правды». Они переглядываются. Синие глаза Кейджи спокойны, подобно тихому ручью, что своим журчанием дарует покой и умиротворение. Он не смотрит на нее с жалостью или сочувствием, не глядит свысока, не пытается переубедить или что-то доказать. Этот парень — сплошное уважение к людям, которое сочетается с прямолинейностью удивительно плавным образом. Козуме кивает ему с благодарностью, шагает назад и незаметно ворует у Куроо приставку, которую он забрал у нее в момент, когда они шли обедать. Тот не замечает, а Акааши, который обычно останавливал в такие моменты, молчит, и она мысленно говорит ему «спасибо» во второй раз. Громкий гогот Бокуто-сана, мрачность Тсукишимы и спокойная улыбка Куроо, которая прикрывает его внутреннюю неуверенность в себе, скрываясь в напряженных пальцах на боках и слишком сильном прищуре карих глаз. «Он гей» — мысленно утверждает, принимая этот факт с неохотой. Факты складываются быстро, а наблюдательность Акааши и его слова все ставят на места. Она прячется где-то за деревом, утыкается растерянным взглядом в технику, глядя на то, как пиксельные человечки прыгают в экране, ожидая начала игры. Сердце бьется быстро, тахикардией стучит в ушах и сдавленных нервах, пульсируя. Она не плачет — оставит это до лучших времен; но руки подрагивают и их контролировать нет сил и желания. Ее не спохватятся довольно долго, а Акааши поможет с отговоркой, потому времени успокоиться достаточно. Козуме никогда не строила планов о будущем, о том, как сделает первый шаг навстречу к своей любви, даст чистосердечное признание, ожидая в нервном напряжении реакции. В этом ли ее вина или все это — хороший способ сохранить дружбу между ними? Она не понимала и не хотела понимать. Когда душевная боль давит, кромсая на кусочки, есть ли панацея в первые моменты или же терпеть придется долго, проходя через все этапы? Какой смысл в быстром излечивании, если не в том, чтобы сделать выводы? Но мало кому хочется делать выводы, мало кто в момент душевной боли пожелает себе подобной участи — человек не станет удлинять момент дискомфорта, пытаясь его избежать всеми силами. Такова человеческая природа и инстинкт самосохранения. В мире нет ничего простого, потому выбор дается небогатый: смирись или страдай до тех пор, пока не смиришься, ощущая вытоптанное поле к подобной ситуации. Дрожь постепенно вытесняется минутами наедине с мыслями, оставляя неприятный привкус тоски и усталости. Тихий вздох срывается с потрескавшихся губ, и она уходит, сжимая твердый каркас приставки. Шаги ее тихи, возвращается Козуме ровно в тот момент, когда обеспокоенный взгляд Куроо начинает шарить между людьми — она поднимает ладонь, машет. Брюнет замечает это и сразу же успокаивается — приятное тепло режет боль без анестезии. То, что успокаивали, потревожили. «Лучше бы ты меня вообще не замечал» — нежелательная мысль. Нет, ей не стало бы легче от подобного исхода, но кто скажет это Козуме, достучавшись до нее? Никто. Глупые и несуразные мысли будут преследовать в острый период душевных терзаний, и логика вряд ли в такие моменты сможет заглянуть на огонек, помогая специальным функционалом. Шрамы на душе будут оставаться всегда, вопрос лишь в том, насколько сильным станет рубец. Это нормально — быть частью боли. Это нормально — быть человеком.***
— Кенма, ты когда-нибудь чувствовала что-то теплое внутри, когда просто разговаривала с человеком? — Она видит, как ему неловко спрашивать об этом. Она знает, что внутри его тонкой душевной организации едва ли не целая буря образовалась, что разила острыми молниями из чувств, конечно, приятных, но таких непонятных, таких странных. Не к человеку своего пола ведь — это не же неправильно, он не такой, да и вообще, папа не одобрит. — Нет. — Недолгая пауза для того, чтобы ее ложь звучала убедительно. — Тебе кто-то нравится? — Профессиональный перевод темы с себя на него. Людям так легче. Им важнее сначала разобраться с собой, а потом с кем-то другим, даже если ты — Куроо Тетсуро. Ведь все люди — эгоисты. — Я не знаю. — Он растерянно смотрит на нее, пытается контактировать взглядом. Она выдерживает это недолго, глядит в экран телефона, который давно разрядился. — Тебе кто-то нравится. — Уже утвердительно бурчит она безразличным голосом. — Ты никогда так себя не вел. Пронзительный взгляд исподлобья, голос выделяет последнее слово. — Даже в детстве. Он растерян и почти испуган. Куроо проявляет слабость лишь рядом с ней, с тем человеком, которому может доверять, сняв с лица маску сильного лидера. — Наверное. — Он как всегда краток в подобные моменты, пытается замкнуться и не выдать больше. Отложив телефон в сторону, девушка поднимает тяжелый взгляд на друга. Говорить с ним на эту тему — уже больно, пытаться ему помочь в той отрасли, в которой она сама себе помочь не может — отвратительно. Не потому что ей противно помогать другу, а потому что ей противно смотреть на себя, что утопала в душевных терзаниях, не понимая, как из них выбраться. С дивана слазит очень медленно, садится возле него на кровати. Он не реагирует — так кажется сначала, но тело его напрягается, а ногти, она клянется, он ногтями наверняка впился в ладонь. — Пойдем на концерт? — С губ срывается данная фраза неожиданно. Они оба удивлены, но если по лицу Куроо это видно сразу, то она изнутри холодеет, не понимая, зачем предложила ему это. Вчера она выиграла в игровом матче онлайн два билета на сегодняшний концерт довольно неплохой рок-группы, но использовать их не собиралась. Играла ради удовольствия — зачем же большее? Но жизнь любит преподносить новые повороты судьбы.Спустя бешенный ритм сердца и неверие в себя
Музыка вокруг них оглушительно громкая, драйвовая и раскачивающая кишки. Она жалеет о данном походе слишком быстро, успев лишь увидеть толпу из фанатов. Несколько ошибившись в том, что группа имеет «небольшую» фан-базу, Козуме мрачнела в тихом мраке сожалений, а вот Куроо оглядывался по сторонам в немом восхищении — глаза того блестели, подобно глазам ребенка, что оказался в зоне игрушек магазина. Она поняла, что улыбается лишь тогда, когда Куроо стал смотреть на нее с вопросом в глазах. — Ты чего? — Ничего. Предсказуемо быстро отвечает, а уши, прикрытые длинными волосами, пылают. Она засмотрелась на него, на его чудесные черты лица, на теплую улыбку и искренние чувства. Подобно искусствоведу, смотрящему на мировое произведение искусства, светловолосая растерялась, раскрыв свои слабости перед объектом, которому подобное видеть явно нельзя было. Затерянная в мыслях, Козуме не понимает, почему Куроо замолкает. Ее друг повернул голову противоположно сцене — это странно и непонятно. Она пытается посмотреть туда, куда он смотрит, понять, что не так и почему от него исходит аура напряжения — опять. Мягкие касания губ, что горят от пылкости, мятые футболки под ладонями и алые скулы — двое парней целуются, жмутся и не стесняются людей вокруг, а те их лишь поддерживают. Софиты направленного света устремляются к этой паре — люди, выступающие на сцене, громко призывают поддержать парней. — Кенма. — Голос Куроо ужасно хриплый, а волнение бьет через край. — Я, кажется… Он незаметным жестом кивает в сторону той самой пары. И мир Кенмы, что был подкреплен слабыми и тайными надеждами на смену сценария, рушится.