Сэнгоку моногатари

87 г. эры Хэйва В первый раз задумался о поспешности своего решения Митихара в первый же вечер. После слов тетушки Нацу «а у нас сегодня жаркое из кабана с чесноком…». Нет, конечно, не то чтобы Митихара Кэнсин не мог поужинать остатками вчерашней каши из проса. Он и поужинал. Если напихать туда соленых слив, то получается очень даже неплохо. Но начинать вот прямо в первый день с искушения… а пахло поджаренным мясом на весь замок… Кэса с непривычки тоже оказалась ужасно неудобною штукой, Митихара никак не мог ее приспособить, чтоб ничего не съезжало и не мешало носить за поясом меч. Зато возникло неожиданное удобство: побрить голову целиком раз в неделю гораздо проще, чем каждый день выбривать лоб. Но, что самое главное, занятия с занпакто пошли гораздо лучше. «Влажный рукав» они отработали до совершенства. Акихимэ прониклась и работала в полную силу, почти не капризничала. Правда, во внутреннем мире не преминула съязвить: Смотрят: весенней ночью Над замком взошла луна. Комендант возвратился! Митихара предпочел не отвечать, посмеялся. Акихимэ в этот раз показалась в своих любимых алых шароварах и верхней одежде цвета белых и жёлтых нарциссов. Когда, ещё в Академии, Митихара впервые сумел войти во внутренний мир и увидел свой будущий занпакто, он сначала сдуру подумал, что перед ним какая-то другая студентка. К тому времени, как Митихара Кэйдзи превратился в офицера Готея-13, Акихимэ превратилась в благородную даму изящной эпохи. Иногда, изредка под настроение, она одевалась и на современный манер, но все-таки предпочитала штаны из гладкокрашенного алого шелка, верхнюю одежду меняя по случаю и сезону. Откуда она берет все эти наряды во внутреннем мире, Митихара понятия не имел. Но это же ужасная неучтивость - спрашивать такие вещи у дамы, даже если эта дама - твой собственный меч. Кстати, Митихара при случае деликатно порасспрашивал сослуживцев... Шинигами о таких вещах особо-то не болтают, но насколько он понял - из тех, у кого занпакто имеют человеческий облик и носят одежду, ни у кого занпакто не переодевался. Снег в горах держался долго, в Сейрейтее так редкий год получалось, а здесь слива расцвела на снегу. На чайной церемонии в хижине было холодно, и ветка сливы в вазе стояла с цветами и снегом. Хироси потом воодушевленно объяснял, что мастер нарочно выстудил… Почему-то, хотя второй офицер гарнизона Вада Хироси был и по возрасту старше, и опыта у него, пусть и при меньшей силе, было куда больше – Митихара про себя никак не мог называть его иначе, чем просто Хироси. Хорошо хоть вслух не вырвалось – командир, который невежлив со своими подчиненными, хорошим командиром быть не может. Бабочку руководству отряда Митихара отправил, но ответа пока еще не было, бюрократические дела быстро не делаются, так что, по-видимому, в списках Пятого отряда он до сих пор значился как Кэйдзи. Хинамацури праздновать было не для кого, а Хиган отпраздновали. После чего Митихара пришел к выводу, что ему пора сходить в город. За полтора века своего существования Онигава-дзё так и не обзавелась призамковым городом. Небольшой замок, по сути, скорее форт, был построен по классике военной науки – на стрелке двух рек, Онигавы и безымянного притока, который здесь называли просто Ручьем. Ласковая неширокая горная речка, которую во многих местах можно было перейти вброд, не зря называлась Чертовой – от дождей она разливалась бурно, а главное, внезапно. Так что селиться тут было опасно. Крупный торговый город вырос ниже по течению, подальше от самой реки, зато на пересечении нескольких важных дорог. Город не подчинялся ни одному из кланов, и еще большой вопрос, насколько подчинялся Совету Сорока Шести. Налоги платил, но, пожалуй, и только. В общем, проще говоря, в окрестностях замка купить что-нибудь сложней деревянной бадьи было негде, в городе можно было купить почти что угодно, а за покупками Митихаре было определенно надо. Из облачения у него имелась кэса, сшитая собственноручно из разрезанного на квадраты того самого пожертвованного полотна, которую он носил поверх обычной шинигамской формы, и более ничего. В принципе, поскольку он был не только монахом, но и офицером Готея-13, ходить так было допустимо, но всем остальным тоже следовало бы обзавестись, хотя б для порядка. Что до богословия, Митихара ранее полагал, что для мирянина он вполне сведущ, но для монаха знаний было явно маловато, теперь придется учиться. А значит, нужны были книги. Еще бы неплохо прикупить бумаги и туши. И еще новый молитвенник, старый он почти исписал. И еще кое-каких мелочей. Митихара предупредил второго офицера утром, что уходит в город, на целый день. Хироси мялся, явно хотел что-то сказать, но то ли стеснялся, то ли что. И вдруг выдал: - Митихара-доно… там, в городе, есть бордели… и чайные домики. Если вы… ну, вдруг, может вам захочется… - Вада-сан! – Митихара сам тут же упрекнул себя за несдержанность. Но раз уж он начал, то он продолжил. – Если уж это для вас ничего не значит, - он постучал по своей выбритой голове, - то имейте уважение хотя бы к чину! Еще одно высказывание о личной жизни коменданта – и получите официальный выговор. Прошу вас довести это до всего гарнизона. – Митихара ненадолго задумался. – До Онацу-сан можете не доводить. Все равно бесполезно. Подпорченное с утра настроение скоро выправилось. Денек стоял чудесный, погожий, по-весеннему еще прохладный, отпарывать от формы подкладку явно было еще рановато, но небо было ясно-голубое и по нему пробегали приятные белые облачка, не нудные тучи, травка на склонах зазеленела и пробивалась межу камней, горные дали оделись первой, легчайшей, нежно-зеленою дымкой, а по пути он встретил юное деревце ямадзакуры с уже набившимися бутонами. Через городскую заставу он прошел, заплативши пошлину, и даже не стал спорить, хотя товаров он явно не вез. Застава была рассчитана на простые души, не на шинигами; при желании на шунпо ничего не стоило ее миновать, или даже просто перелететь в другом месте по воздуху. Город шумел и пестрел, и Митихара вдруг понял, насколько он отвык от городского шума. Столицу он покинул осенью, выходит, это уже целых полгода назад… Мужик в кимоно бело-серого цвета в цветочек продавал треугольные веники. Равномерно покрикивая «Масло! Масло!», мимо прошел торговец, увешанный пирамидами больших круглых банок. Кто-то окликнул его, спросив масла для лампы, и он, поставив свои сосуды на землю, принялся отмерять покупателю масло в протянутый чайник. На террасе посудного магазина несколько посетителей, двое мужчин и пожилая женщина в красном оби, присевшие спустив ноги и даже не разуваясь, что-то делали с тонкими бамбуковыми трубочками, из которых поднимались тонкие струйки дыма. Щеголеватый молодец с выбритым лбом, в купеческой одежде, цвета чернил, индиго и воробейника, тоже подсел на террасу. Переговорив с выбежавшей молоденькой продавщицей, кивнул, и та через некоторое время вынесла ему на подносе такую же дымящуюся трубочку и крохотную жаровню с углем. Парень поднес трубку ко рту – и тут же истерически закашлялся, ругаясь на чем свет стоит через кашель и утирая выступившие слезы. Смеясь, пробежали вприпрыжку две девчонки с тетрадками и футлярами для письменных принадлежностей подмышкой; одна в кимоно цвета молодых ростков, другая – цвета яйца. С отвычки Митихаре даже показалось, что здесь и многолюднее, и шумней, чем в столице. Но нет, конечно, на самом деле было далеко не так. А вот что пестрей – это точно. В Сейрейтее, разве что кроме праздников, на улицах преобладал черный цвет шинигамской одежды. Такого многоцветья в будний день там было не встретить. Митихара от души пошарился в книжной лавке, вдыхая запах свежей бумаги и свежей краски, старой бумаги и книжной пыли. Подивился на португальские книги в кожаных переплетах, явно попавшие сюда из Генсея. Интересно, как? Неужто кто-то из шинигами на заданиях подзарабатывал контрабандой? В книжных лавках и в лавках письменных принадлежностей Митихаре всегда соблазнов было больше, чем в бане. Долго любовался роскошной цветной бумагой. Но купил всё-таки стопку обычной. Во-первых, куда ему такую, не учет провианта же вести золотой тушью по нежно-зеленому. Во-вторых, монаху роскошь не приличествует. А в-третьих, не так и много у него денег было. На улице видел выход куртизанки. Наверное, это было какая-то местная знаменитость. Зевак собралось глядеть - не протолкнешься. Красавица шествовала с царственной важностью, в сопровождении двух прелестных девочек-комуро и мужчины-слуги с зонтиком, ее пышные волосы, переливающиеся оттенками янтаря и осенних листьев, были забраны в высокую прическу "китайский круг", и роскошное многоцветное кимоно скользило за ней по земле, точно сам собою расстилался цветущий весенний луг... Митихара предпочел отвести взгляд и поскорей свернуть на другую улицу, не наживать неприятностей на свою лысую голову. И тут ему вдруг показалось, что впереди мелькнула знакомая реяцу. Митихара даже остановился, пытаясь прочувствовать. Этого не могло быть. Вообще никак не могло. И этого человека здесь не могло быть тоже. Это требовалось выяснить. Митихара, стараясь не привлекать внимания, двинулся в ту сторону. Знакомая реяцу еще несколько раз мелькала впереди и исчезала, догнать или хотя бы издали углядеть ее обладателя не выходило никак: толпа на улице была густая, в ней попадалось немало людей и с духовной силой. Но реяцу определенно была та самая: редкого оттенка айдзиро, белый индиго, такую не спутаешь. В квартале красильщиков Митихара вынужден был окончательно признать, что того, кого он преследовал, он упустил. Скорей всего, тот зашел в какой-то дом. И, возможно, заметил слежку и скрыл реяцу. Вдоль всей улицы, с обеих сторон, висели в ряд длинные отрезы тканей, выставленных на продажу, и налетающий время от времени ветерок колыхал их – самых, самых разных цветов. Наверное, с высоты это смотрелось – как райский сад, где цветы всех времен года цветут одновременно. Дальше пошли богатые усадьбы, должно быть, купеческие. Двух, трехэтажные, под черепичными крышами. Народ разного вида собрался большою кучей, там явно что-то происходило, и Митихара, подойдя поближе, увидел, что. Точнее, сначала услышал: - Будда Амида любит вас! Будда Амида даёт вам силу! Перед Ним нет ни шинигами, ни простых душ - все равны пред Ним. Есть лишь уверовавшие - и ещё не уверовавшие. Нагло пользуясь своим саном, Митихара протолкался поближе. Благо, купленную еще утром одежду, включая и белый платок, он, чтоб не таскать, сразу и надел на себя, так что сейчас больше походил на сохэя (Впрочем, почему походил? По сути ведь он им и являлся), чем на служащего Готея-13. Монаха слушать проповедь пропускали куда охотнее, чем шинигами. Проповедник, с непокрытой бритою головой, в кимоно горчичного цвета и с лиловыми чётками на шее, страстно жестикулировал, забравшись на перевернутую бадью для фуро. Вокруг него сурово сомкнули ряды шестеро молодчиков в такой же одежде, но с волосами. И все с нагинатами. Когда проповедник вскинул руку, на запястье у него блеснул металлический амулет. - Перед Ним нет ни богатых, ни бедных, ни знатных, ни простолюдинов, ни грешников, ни праведников. Есть почитающие Будду Амиду - и они спасутся. Есть отвергающие Его - и они будут отвергнуты и ввергнуты в ад. Но времени мало, разве вы не видите, что времени мало, разве вы не зрите, что конец Завета уже наступил? Охранники слаженно застучали в землю древками нагинат, не иначе, подтверждая, что да – так-таки наступил. Митихара на всякий случай причувствовался – духовной силы ни от кого из них не ощущалось. - Поглядите вокруг, куда ни посмотри – алчный богач жрет бедняка, как олень сухую траву. Самурай выступает надменный, точно павлин, и косится вокруг, точно ястреб, ища, на кого кинутся, чуть что не по нем. Аристократы разъезжают в разукрашенных паланкинах, брезгуя нос высунуть из-за занавесок, они ездят на вас – и вы сами покорно подставляете им спины, радуясь жалким грошам, что кидают вам – подбирайте в пыли! Митихара, конечно, еще не сильно поднаторел в богословии, полный сборник трудов преподобного Хонэна он купил только сегодня утром и даже не начал читать, и, может, он просто чего-то не понимал… но он до сего дня был совершенно уверен, что конец Завета заключается несколько в другом. - Шинигами кичатся перед вами, они считают себя лучше вас, они говорят, что те, у кого нет духовной силы – ничто и ни на что не пригодны. Они называют себя защитниками, но что они делают для вас? Ничего! Они забирают ваш рис, ваших женщин, они забирают к себе немногих из вас – чтобы сделать такими же чванливыми, как они, чтобы заставить презирать собственных родителей… Митихаре это нравилось все меньше и меньше. Одно дело – странные религиозные теории, богословские диспуты на то и придуманы, чтобы теории обсуждать… но вот это – уже отчетливо попахивало бунтом, как дохлой мышью под полом. - Они говорят: у нас есть духовная сила – и мы боги, у вас нет духовной силы – и вы дорожная пыль… Но я скажу вам, Учитель Тэнъё говорит вам: это ложь! Будда Амида любит вас! Будда Амида даст силу истинно уверовавшему в него! Будда Амида принес священный обет спасти всякое живое существо без изъятия, будь то простая душа, будь то шинигами, ибо пред Ним нет ни простых душ, ни шинигами, пред Ним все равны – и всякий уверовавший в Него обретет силу по вере, истинно поклоняющийся Будде Амиде получит духовную силу, если и не имел доселе! Митихара вдохнул и выдохнул. И протолкнулся вперед, честно стараясь держать руки подальше от занпакто. - Прошу прошения, уважаемый собрат. Я, конечно, понимаю, что моим скудным знаниям не равняться с вашими, и я прощу прощения за свою грубость, что перебиваю вас… но и вам не стоило бы говорить о том, в чем вы не смыслите. Будда Амида принес Восемнадцатый обет спасти все живые существа без изъятия, будь то шинигами или простые души, и всякая душа будет спасена Его милосердием… но к духовной силе это не имеет ни малейшего отношения. Духовная сила дана либо не дана от рождения, ее можно открыть в себе, ее можно развивать, но если ее изначально не было – получить ее невозможно. Митихара ожидал спора, возможно, гнева – но вместо этого проповедник просиял, точно получил неожиданный подарок. - Уважаемый собрат по вере, еще не знающий самого главного! – он щедрым приглашающим жестом протянул обе руки. – Приходи сегодня вечером на наше собрание, Учитель Тэнъё объяснит тебе, как это может быть. - Не вижу смысла дискутировать с тем, кто не разбирается в вопросе, - отрезал Митихара. Амулет на запястье у проповедника был – Митихара теперь разглядел вблизи - журавль с поднятыми в виде круга крыльями, точь-в-точь, как у парня, погибшего на перевале. Горожане, до того слушавшие с умеренным интересом, заметно оживились, по толпе пошел шепоток. - А ты-то почему так уверен, что разбираешься? – ласково осведомился проповедник. - Потому что я – шинигами. И это – давно выяснено учеными, этому в Академии учат. А вашему учителю, кто бы он ни был, стоило бы вспомнить Четвертую из Пяти священных заповедей. Постыдно лгать, а еще постыднее – учить людей лжи и тем уводить их на ложный путь и отдалять от спасения. - Спасение – в милости Будды Амиды, давшего Восемнадцатый обет! – взвизгнул проповедник ошпаренной обезьяной. – А всем неверующим и хулящим Учителя – уготован ад! Впоследствии, вспоминая об этом, Митихара каждый раз думал: нужно было сразу рубить, а не дискутировать. Так говорил еще Кьёраку-сэнсэй, в течение одного семестра преподававший им фехтование: всегда лучше не драться, чем драться, но если видишь, что драться придется – бей первым, не упускай преимущества. Но в тот момент у него с языка само собою слетело: - Тем, значит, ад? А как же насчет Восемнадцатого обета – спасти без исключения всех? - В ад!!! – заорал проповедник. – Сейчас ты сам увидишь нашу силу – увидишь, отправляясь в ад! В руке его из ниоткуда вырос светящийся белый клинок… Митихара ушел вбок. Нагинату отбил уже обнаженным мечом. Ушел от другого лезвия, рубанул снизу вверх, тело рухнуло. Ощутил резкую боль в ноге и с удивлением осознал, что ранен. Он отскочил на два шага и накрепко утвердился в воздухе немногим выше голов. От бунтовщиков явственно исходила духовная сила. Только что не было ни намека – а теперь прямо хлестала, и все усиливалась... Двое упрямо пытались достать противника, но длины древка им было маловато. Амулеты у них на запястьях раскалялись на глазах, точно в кузнечном горне. - Взять его! Убейте его! Пришел ваш час, покажите себя! Во имя Будды Амиды! – вожак размахивал своим призрачным клинком. – Ничего не бойтесь! Идущих вперед ожидает рай, того, кто отступит – вечный ад! Клинок выстрелил белым, Митихара успел выставить быстрый щит, но бунтовщики внизу радостно заревели. Плохо дело… реяцу у них была странная, не похожая на реяцу ни шинигами, ни Пустых, и она каким-то образом объединялась – у тех пятерых с нагинатами общая на всех, и, объединившись, усилилась. Кто бы они ни были, кидо у них есть – и кто знает, что есть еще. Кровь капала на землю. Проклятье, народу ж вокруг… Митихара возвысил голос: - Честным людям – немедленно разойтись! Всякого, кто останется, я буду считать за бунтовщика. Надо было бы дать им побольше времени, но уже некогда… - Взмахни рукавом, Акихимэ! Алые ленты выскочили и свились жгутом, мгновенно. Акихимэ не держала обиды за давешнюю куртизанку. - Вперед! – заорал вожак, в прыжке занося клинок. Ленты уже летели навстречу – врезавшись, обвились, обломок клинка взлетел и погас, и проповедник остался лежать на земле окровавленной кучей. Митихара тяжко опустился на землю. Нога не держала. Бунтовщики на мгновенье дрогнули, но сразу же… Кто-то протолкнулся вперед между ними. А дальше все произошло стремительно. У Митихары вырвалось: - Вы?! Кто-то из бунтовщиков удивленно воскликнул: - Токагэ! Незнакомец выставил руки в незнакомом кидо… и тут рвануло. Когда Митихара открыл глаза, над ним было небо. Он попытался подняться, поехал вниз и судорожно вцепился в черепицу, обдирая руки. Взрывом его зашвырнуло на крышу. Что происходило внизу, был непонятно, чтобы выглянуть, нужно было подползти к краю, а это было несколько затруднительно: ногу он не чувствовал. Звон в ушах постепенно стихал, и сквозь него начали пробиваться звуки. Внизу шумели, что-то торжествующе кричали, Митихаре наконец удалось разобрать: бунтовщики считали, что наглому шинигами пришел конец, и очень гордились собой. Пожалуй, не стоило их разочаровывать. Воздух колыхнулся от чужого шунпо, и рядом с Митихарой возник незнакомец из онсэна. Глаза у него были зеленые. - Кто вы? – спросил Митихара. Незнакомец, не отвечая, наклонился к нему: - Передвигаться самостоятельно можете? Похоже, не очень. Приподняв его, он подсунулся Митихаре под руку. Митихара заколебался на половину мгновенья… но сейчас все равно ничего не оставалось, как только довериться незнакомцу. В лицо хлестнуло воздухом – незнакомец шагнул в шунпо. Митихара обхватил его крепче за шею. Воздух свистел в ушах, внизу мелькала земля – и Митихара внезапно ощутил такое невозможное, упоительное доверие… Приземлились они на пологом берегу реки, и юноша бережно спустил свою живую ношу на песок. Митихара впервые мог рассмотреть его вблизи. Ярко-зеленые глаза. Длинные волосы, черные с изумрудным отливом, были забраны в высокий хвост, и Митихара не ошибся, легкая челка распадалась на две стороны. На юноше было косоде цвета умэнэдзуми с узором морскими раковинами и хакама цвета мусиао, не особо сочетающиеся. За поясом – вакидзаси в изумрудно-зеленых лакированных ножнах и с такой же зеленой оплеткой. - Вы – Токагэ-сан, - сказал Митихара. – Вы шинигами? Кто эти люди? Что происходит? Ох, простите, я не назвался. Я… - Митихара Кэйдзи. Трудно было бы не узнать ваши алые ленты, - Токагэ чуть улыбнулся, одним уголком губ. – Отсюда доберетесь самостоятельно. Очень не рекомендую возвращаться в город. Сами видели, таких как вы, там недолюбливают. И очень рекомендую умыться. И он исчез в шунпо прежде, чем Митихара успел что-то сказать. - Токагэ… - прошептал Митихара, чувствуя, что улыбается. Но особо мечтать было некогда. Рана обильно кровоточила, и Митихара уже начинал ощущать липкий пот и головокружение. Выпутавшись из верха одежды, он оторвал от дзюбана рукав, разорвал на полосы и туго перевязал рану. Сверху наложил лечебное кидо. Самому себя лечить получается плохо, но должно было хватить, чтобы добраться до замка, а там уж отдаст себя в надёжные руки тетушки Нацу. Он сидел на песке, в нескольких шагах от воды, совсем рядом повыше начиналась кромка зеленой травы, надо было бы передвинуться, чтоб не сидеть на холодном песке… но переползать сил не было. Митихара улегся на спину, вытянув ноги. Облачка бежали по голубому небу, легкие-легкие, белые-белые… Весеннее солнце и вправду грело, Митихаре казалось, что он ощущает, как в него вливаются силы, и песок, оказывается, не холодный… теплый… он делится силой… - Токагэ, - повторил он вслух. Улыбаясь и не пытаясь прятать улыбку. Он думал о зеленых глазах и о коротком ощущении его руки вокруг своего тела. Получается, Токагэ спас ему жизнь. Сначала взрывом закинул на крышу, чтобы уверить бунтовщиков, что с ним покончено, а затем перенес сюда. Хотя… Митихара сел на песке. От резкого движения вновь закружилась голова, но быстро перестала. Чтобы помочь ему, вовсе необязательно было посылать направленный взрыв в его сторону. Проще и логичнее – сразу в бунтовщиков. Митихара заставил себя подняться на ноги. Нога онемела, как бывает, когда отсидишь, но в целом наступить на нее было можно. Доковылял до воды, набрал в ладони и умылся. Вода была прохладной и на удивление свежей. Все ведь было далеко не так безнадежно. Митихара был ранен, но он еще мог сражаться. Токагэ, если он такой же шинигами (а в этом Митихара был почти уверен), должен был это видеть. И он как-то связан с этой странною сектой, он вел себя между ними, как свой. Так кого он спасал? Митихару от бунтовщиков… или бунтовщиков от него, Митихары? Митихара с трудом, на пробу, сделал еще пару шагов. Набежавшая маленькая волна лизнула соломенные сандалии и намочила носок. Ничего, двигаться можно, а значит, пора и двигаться. И… Митихара, вдруг сообразив, ощупал нетронутый рукав и даже заглянул в него. Собираясь в город, он, сам толком не зная, зачем, сунул в рукав листок с теми самыми стихами. Листка в рукаве больше не было. Конечно, листок запросто мог выпасть и в драке… вот только когда он грянулся об крышу, Митихара это точно помнил - он ощутил, как под рукой смялась бумага. – Токагэ… - повторил он. Ему приятно было произносить это слово вслух. - Ящерка.