Сэнгоку моногатари

Утром, вернувшись в замок, Митихара собрал гарнизон и объявил о готовящемся нападении. Объявил приказ коменданта: 1. Все выходные и увольнительные отменить. 2. Продолжать патрулирование в усиленном режиме. 3. Учения проводить ежедневно; всем шинигами всё свободное от патрулей, караулов и общих учений время посвятить воинским упражнениям; особое внимание уделить отработке работы в группе. 4. Пехотинцам, которые близки к выходу на шикай, сосредоточиться на достижении шикая; от общих учений они освобождаются. Также распорядился закупать провиант, по мере возможности – длительного хранения. Как это неудачно, подумалось ему, к концу весны зерна в амбарах везде оставалось мало, его сейчас не укупишь, и дело даже не в ценах… Если не хватит замковой казны, он был готов платить из своего жалования, если не хватить и этого – стребовать и с других. Но, главное, чтобы нашлось, что покупать. Митихара прошелся вдоль строя бойцов, вглядываясь в лица. Затем повернулся к слугам, встревоженной кучкой толпившимся чуть в стороне: - Никого из вас я не прошу остаться. Жалование за этот год все получите сегодня. Но советую: если решите уходить, уходите сейчас и как можно дальше. Когда сюда придет войско Такэдзаки, снаружи замка будет опаснее, чем внутри. Вместе с заместителем и Нацу-сан они втроем осмотрели и подновили защитный купол над замком. Купол ставил еще прежний комендант, и тетушка Нацу знала его устройство лучше, чем кто бы то ни было. Митихара все мялся и мялся, не решаясь спросить. Хотя, вообще-то, это был его прямой долг как коменданта, выяснить это. Даже сам не знал, что его больше страшило: что тетушка Нацу обидится на вопрос, или что ответ окажется именно тем. Наконец, когда наложили последнее заклинание и все втроем отошли посмотреть на результат со стороны, с берега… нет, Митихара не чертыхнулся, сквернословие – это грех, тем более для вставшего на Путь, и Митихара уже достаточно продвинулся в самоконтроле, чтоб не сквернословить по таким пустякам, как не глядя наступить в воду, сандалия, носок и штанина – всё теперь мокрое. Но вот тогда, взглянув на ироничную тетушку Нацу – Митихара и задал вопрос. Немолодая женщина подбоченилась: - Вот еще! С какого перепугу? Если честно, Митихара вздохнул с облегчением. Хотя логично было бы наоборот. Но он не мог представить себе, как замок устоит без тетушки Нацу. Накопать ящик песка и поочередно размещать в нем клинки он все-таки приказал тоже. У себя дома – хоть красную эбоси. Он представлял, как будут над этим смеяться в столице. Но столица далеко, а здесь он отвечает за этот замок. Если есть хоть какой-то шанс, что это сработает – значит, необходимо попробовать. Короче сказать, к ночи этого дня Митихара совершенно валился с ног. Но все-таки еще раз обошел весь замок и проверил все караулы и все сигнальные системы. С высоты главной башни посмотрел, постоял - как блестит в лунном свете шелковое оби реки, и как темнеет, наполовину спрятанный темнотой и прибрежными камышами, Ручей – точно химо от формы шинигами. Понимая, что надо спать, пока есть возможность. Очень скоро спать уже не придется. Возможно, вообще никогда. И все-таки никак не мог заставить себя развернуться и пойти спать, и не видеть эту блестящую в лунном свете реку, этот темнеющий за камышами ручей, этот берег и смазанные темнотою дальние горы. Чайник тоже вылез на галерею, принялся ластиться, тереться об ноги, тоненько поскуливая. Лазил по лестницам и не только он по-кошачьи ловко, а вот хвостом вилял от радости, точно собака или кто-то собаке сродни. Митихара наклонился, потрепал мохнатый бочок. - Что, по хозяину скучаешь? Ничего, вернется твой хозяин, к утру вернется, никуда он не денется. Вада Хироси был в патруле. Отбытие взыскания Митихара отложил до следующего дня. Сейчас проверить, как действуют ночные патрули, было важнее. Митихара все-таки вернулся к себе. Чайник с ним не пошел. Ночевать он предпочитал в привычном месте среди Хиросиной чайной утвари и время от времени устраивал тарарам, когда ему приходила фантазия прогуляться. Прежде чем лечь, Митихара развернул и ещё раз перечитал последнее стихотворение. Вспоминать о вчерашней ночи за весь день было некогда, а вот теперь вспомнилось, и, прислушиваясь к себе, он снова ощутил одновременно и разочарование, и радость. И ещё - нежность. За тучей тысяча звезд Протянулись по небу… Где вы, сороки? В ту ночь они так и заснули, держась за руки. А проснулся Митихара на рассвете один. Кто-то заботливо укрыл его вторым одеялом. О том, что началось, узнали от беженцев. Первые беженцы пришли с восточного берега Онигавы. Крестьяне со своим скарбом, с детьми и с курями. Курам Митихара обрадовался. Он приказал размещать прибывших на нижних этажах, с учетом того, что скоро душ будет намного больше. И послать сообщение в деревню. А затем – трубить общий сбор. Напротив главных ворот воткнули в землю шесты и белой тканью с гербами Сиба отгородили площадку. Внутри установили личный штандарт коменданта с гербом Митихара: в круге наискось две узкие полосы. Рядом - складной табурет и столик с тройным подношением. Здесь же ожидали оба офицера, писарь и тетушка Нацу. Митихаре подумалось: хоть бы дали провести ритуал. И он тут же одернул себя: дадут, не дадут – что за речи для воина, тем более когда речь идет о тех, с кем и предстоит сражаться. Ты – комендант замка, и ты отвечаешь за замок и за людей. Сейчас, вот конкретно сейчас твоя задача – сосредоточиться на ритуале. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Обернулся к ожидающим его офицерам. - Онацу-сан?.. На тетушке Нацу были доспехи. Довольно старые, такие еще в пору его студенчества считались устаревшими, но в безупречном состоянии и несомненно ее собственные. И на поясе – массивный тати с ярко-розовою оплеткой. Онацу поправила наплечник. - Это в мирные дни имеет значение: кто женщина, кто мужчина, кто кто. Сейчас важно только одно: кто шинигами. Я – да. - Благодарю вас, Онацу-сан. И с благодарностью принимаю вашу помощь. – Митихара склонил голову. – Поручаю вам северную стену. Он оглядел и остальных офицеров. - Вада-сан, вы отвечаете за юг. Такамура-сан, на вас – запад. За собой оставляю восток. Он еще раз вдохнул и выдохнул. - Приступаем. Митихара Кэнсин подумал, что он впервые участвует в ритуале в качестве тайсё. И снова сказал себе: какой бы ни был раз, из всех разов самый важный – тот, который сейчас. Он медленно опустился на складной табурет, лицом к югу. Надежно утвердил ноги, и руки, ладонями вниз, утвердил на коленях. Второй офицер гарнизона подал главнокомандующему блюдце с тремя моллюсками аваби – удар. Медленно, плавно, как в чайной церемонии, сосредоточившись на движении, тайсё протянул руку и принял первое подношение. Онацу-но ката налила и передала первую чашку саке. Тайсё выпил первую чашку. Третий офицер подал блюдце с тремя каштанами – победа. Тайсё принял подношение. Все остальные звуки остались где-то там, за белой тканью с гербами Сиба. Митихара слышал, как льется саке, как капля с донышка черпака звучно шлепнулась обратно в бочку. Видел матовый цвет вареного каштана на темно-коричневой глазури блюдца, и блик на глазури. Ощутил, раскусив каштан, его теплоту и плотность. Онацу-но ката налила вторую чашку саке. Ладонь ощутила тяжесть чашки. Напиток прокатится по горлу тугим горячим комком и отозвался в груди. Писарь подал блюдце с тремя листками морской капусты – радость. Пронзительная хрусткая зелень осела на губах солью. У радости был запах моря. Онацу-но ката подала третью чашку. Теплая сладость мешалась с солью. Прозрачность бледного янтаря, белизна раковин. У жженья в груди был морской запах и привкус цветущей вишни. Тонкая, тонкая пленка оползала по стенам чашки. Тонкая, тонкая… собираясь… обретая форму и цвет… собралась в крохотную бледно-желтую каплю на белом донышке чашки. Всё. Митихара разом снова ощутил ветер, и запах горелых досок – еще утром отрабатывали хадо на мишенях, услышал характерный звук доспехов, ни с чем не спутаешь, когда офицеры переместились к выходу, и кашель старика, который долго изо всех сил держался и теперь постарался как можно тише, отвернувшись к северу и в ладонь. Поднялся со стула. Сам точно так же звякнув доспехами. Водрузил на голову свой шлем, формы момонари-кабуто, с украшением в виде крыльев цикады, и накрепко затянул шнуры. Онацу протянула ему железный веер. Митихара взглянул: знак красного солнца на одной стороне и таблица расчета благоприятных дней и направлений с другой. - Он принадлежал моему мужу, - сказала Онацу. - Благодарю, - сказал Митихара. В левую руку он взял занпакто. Онацу отодвинула ткань. И главнокомандующий вышел к войску. Тридцать семь шинигами. Тридцать семь мужчин, выстроившиеся в пять рядов, с прическами сакаяки, коротко стриженные, с длинными волосами, темноволосые, светловолосые, лысые, в черной униформе всех шинигами, большинство – в простейших доспехах окаси-гусоку, в круглых шлемах дзингаса, одинаково скрывающих все прически, с узкими белыми флагами с гербом Сиба. Тридцать семь пехотинцев. Два офицера. Штабной писарь, неспособный сражаться по старости и ранениям. И Онацу-но ката. И он. Митихара Кэнсин. Комендант замка. Пятый офицер Пятого отряда Готея-13. - Шинигами! – Митихара возвысил голос. И сам отметил, что голос его звучит, как надо. – Уже сегодня нам предстоит сразиться с врагом. Нам предстоит долгая битва, и для кого-то из нас она станет последней. Жизнь и смерть воина определяется кармой, но то, как он живет и как умирает – определяет он сам. Шинигами! Вассалы Сиба славятся верностью своему господину, верностью друг другу и верностью своему долгу. Наш долг сейчас – отстоять этот замок и защитить эти души. Я полагаюсь на вас. Я верю в вас. Наш господин возложил на нас этот почетный долг, и я верю, что мы вместе исполним его, как бы ни было трудно. Митихара поднял веер со знаком солнца. Широко и твердо расставил ноги. Глубоко вдохнул. - Ээ-ээ-ээ-й! - Оо-оо-оо! Боевой клич умолк. Рокочущее эхо прокатилось по стенам замка и тоже смолкло. С неба упали первые капли первого в этом сезоне дождя. Противник подошел к замку в часу Обезьяны.