Сэнгоку моногатари

Дрожащий от напряжения воздух раскрылся… больше всего это было похоже на прорыв гарганты, когда из нее выбирается менос, но не оно, движение силы было другое… и из него шагнул воин. Митихара, придавленный этой силой, едва мог пошевельнуться, только с трудом приподнял голову – чтобы видеть, как приближается к нему новый противник. Не торопясь. С обнаженным мечом в опущенной руке. Правой. Ярко-оранжевый доспех хотокэ-до с цельной кирасой. Шлем – момонари-кабуто с серебряным маэдате, то ли рога, то ли полумесяц. Не снятый дзинбаори из светлой замши с вышитыми, тоже оранжевыми, цвета спелой хурмы, монами Такэдзки. В распахнутом дзинбаори видны ножны катаны, очень светлого цвета белого чая. Лицо – скрыто лакированной маской. И в опущенной руке – занпакто в шикае. Воин приближался. Митихара отчетливо слышал звук песка под его ногами. Звук его доспехов. Звук собственного дыхания. И – больше ничего. Не отводя глаз, Митихара ощупью нашел Акихимэ. Пальцы сомкнулись на рукояти. Воин в оранжевых доспехах остановился. В двух шагах от него. Митихара слышал собственное дыхание и толчки крови в висках Воин молчал. - Я – Митихара Кэнсин, - говорить оказалось неожиданно трудно – точно горло передавили и каждое слово приходилось проталкивать наружу с трудом. – Комендант замка Онигава, пятый офицер Пятого отряда Готея-13. Воин в оранжевом молчал. Реяцу еще больше сгустилась и стала еще тяжелее. - Назови свое имя и чин, если ты действительно воин. Воин в оранжевом все так же молча указал мечом на бесчувственного четвертого офицера. И сделал короткий жест: отпусти его. - Назовись, - сказал Митихара. Подумав: если он будет так давить, он же самого Сугавару добьет! Или на то и расчет? Воин в оранжевых доспехах коротко отрицательно качнул головой и повторил свой жест. Катана замерла у Митихары перед глазами. Он видел ее. Он мог рассмотреть закалку стали на лезвии, еще не бывавшем сегодня в сражении, руку в оранжевой перчатке, сжимающую меч, черную оплетку рукояти и прорезную с чернением цубу: «сто обезьян». А еще… Он увидел кое-что еще. Чего, похоже, не замечал воин в оранжевом. - Шикай делает шинигами офицером. Но меч еще не делает человека самураем. – Говорить было трудно. Но Митихара выталкивал из себя твердые и ребристые слова. И понемногу расходился. Сейчас – самое важное было тянуть время. – Тот, кто не ведает законов воинской чести – что угодно, только не сакура. Кто бы ты ни был, скрывающий свое имя, не тебе решать исход битвы, в которой ты не участвовал. Я, пятый офицер, возьму голову четвертого офицера. И тут… - Кира Нацу! – тяжелый шипастый шар устремился к оранжевому доспеху. Вместе с гневным и звонким голосом. – Да будь ты хоть черт с рогами, черта с два ты будешь хозяйничать в моем замке! Воин в оранжевом никак не успевал отбить. Он и не стал этого делать. Он просто исчез. И через миг – снова возник в пяти шагах слева. Не мгновенным шагом, мгновенный шаг Митихара бы успел отследить. Неизвестное кидо, или что-то еще неизвестное – но явно не простое шунпо. А вот тетушка Нацу как раз самым простым обычным шунпо оказалась возле него. - Шевелиться можете? - Кажется… Действительно, стало заметно легче. Воин в оранжевых доспехах, отодвинувшись, убрал и прицельное давление, осталась только обычная реяцу очень сильного шинигами. Хотя от самой тетушки Нацу та еще тяжесть шла… Митихара с удивлением подумал: да она, похоже, сильнее его! Не его теперешнего, сейчас его кто угодно будет сильнее, котенок хвостом пришибет. Его в обычном своем состоянии. То есть, получается, все это время в замке присутствовал шинигами уровня четвертого, а то и третьего офицера. Митихаре с неловкостью вспомнились собственные слова по зиме, что, мол, он тут самый сильный шинигами на всю округу. С помощью тетушки Нацу он кое-как поднялся на ноги. Без нее бы не смог. Воин в оранжевых доспехах молча наблюдал с расстояния, не пытаясь атаковать. Здоровенный шипастый шар предостерегающие лежал на песке, и свернувшаяся кольцами цепь была если не на пять шагов, то на три с половиной уж точно. Митихара отметил, что шикай у тетушки Нацу большой и тяжелый. Высвобожденный меч превратился в некое подобие тигирики, только намного массивнее, от прежней формы осталась рукоять с ярко-розовой оплеткой. Онацу, придерживая повисшего на ней, как куль, коменданта и не выпуская занпакто, медленно-медленно начала отступать назад, к стенам. Маленькими шажками, примерно со скоростью четырехтысячелетней черепахи. Когда расстояние между ними и телом в доспехе о-ёрой дошло до пяти полноценных шагов, молчаливый воин скользнул вперед. На этот раз обыкновенным шунпо. Митихара ощутил, как напряглась Онацу, отводя руку с занпакто в удобное положение. Но воин в оранжевом только наклонился к все еще бесчувственному Сугаваре и без видимых усилий взвалил его на плечо. Точно так же, как и Онацу, в другой руке держа наготове занпакто в шикае. Коротко склонил голову в поклоне. У него за спиной снова раскрылось пространство, и воин со своей ношей шагнул назад, в эту черноту. Митихаре подумалось, что ему тоже нужно туда. Очень серьезно подумалось. Он буквально чувствовал, как его тянет туда, в эту прореху в пространстве. И назло изо всех сил уперся ногами в песок, произнес Нэмбуцу и мысленно поблагодарил Сугавару-сана за то, что теперь черта с два самостоятельно сможет сделать хотя бы пару шагов. Пространство схлопнулось и воздух стал прежним, как будто бы ничего и не было. Они переглянулись с Онацу. - Вы тоже это почувствовали? - И вы? – бестолково спросил Митихара. – Как будто туда что-то тянет? - Именно. И потому и решила: если туда так настойчиво тянет – нам там определенно делать нечего. - А что на северной стене? – спросил Митихара. - Да все там в порядке, не беспокойтесь. Иначе б тут меня не было. Тем, что от тарана осталось, теперь разве что костер топить – рис варить. Вот что, Кэнсин-сан, - прервала саму себя тетушка Нацу. – Давайте-ка отсюда обратно под купол, - она ухватила Митихару покрепче и закрыла шикай, - пока еще какой-нибудь ноппэрапон не объявился. После двух чашек риса Митихара почувствовал себя гораздо лучше. Во всяком случае, третью он уже просто ел, а не лихорадочно заглатывал. На самом деле никто не осудит, когда шинигами, только что потративший много духовной силы, ест слишком быстро. Но все-таки со стороны на себя посмотреть было неловко. Онацу вернулась на стену, сказав, что что-то она беспокоится, и Митихара одобрил это решение. На военном совете присутствовали только офицеры гарнизона. Митихара с трудом разрывал зубами тугие полоски вяленой оленины и думал, что хорошо, что они именно таковы: жесткое мясо даже с голоду зараз не проглотишь, приходится долго и тщательно жевать, а значит, оно лучше усвоится и даст больший приток духовной силы. - Потери на северном участке: трое убитых, двое тяжело раненых, легко раненых много, но им помощь уже оказали. Митихара кивнул. На восточном участке погибший был только один, но тяжелых четверо, и по двоим было мало надежды. - Такамура-сан, - он доел наконец и отложил палочки. Составил посуду в сторону: на военном совете не место прислуге, тем более из простых душ, потом придут и заберут. – А что это еще за «кошки летучие»? Он собирался сказать, что донесения вообще-то не полагается украшать цветистыми оборотами, в расчете, что эти слова дойдут в итоге до тетушки Нацу и заставят ее призадуматься. Но Такамура прямо расцвел и даже не дал ему договорить: - Митихара-доно, там правда были летучие кошки! Такие, как кошки с когтями – и с крыльями, примерно как у летучих мышей. У такэдзаковского офицера, чина не знаю, но по силе где-то на уровне восьмого-седьмого. Никогда не видел такого шикая! Они атаковали сверху, Онацу-сан их сбивала, а потом передала мне, а сама полетела разбивать таран. Оказалось, этих кошек сбивать мокрым песком – самое милое дело! А потом я и до него самого добрался. Или он до меня. Сразить я его сразил, но голову, к сожалению, взять так и не получилось. Он свалился вниз в самую кучу своих, а убит или нет, точно не знаю. Такамура так гордился своей первой офицерской победой, что Митихара невольно и сам улыбнулся ему. - Это не так и важно, Такамура-сан. В любом случае, благодаря вам вражеский офицер выведен из строя. Я отмечу это в рапорте господину. Митихара перераспределил пехотинцев, поставив на север и на восток часть свежих бойцов с южного участка. Север и особенно восток виделись ему наиболее угрожаемыми направлениями. И мысленно порадовался тому седьмому чувству, что сегодня утром подсказало ему поставить на север именно тетушку Нацу. - Офицеры остаются на тех же участках. И будьте готовы сразу же заменить друг друга при необходимости. – Он хотел почесать свою бритую голову, но в момо-эбоси это было неудобно. Тем лучше. – Вполне возможно, враг предпримет следующую попытку штурма уже сегодня. – Митихара задумался. – Вообще я удивлен, почему все еще не предпринял. Прошло уже больше часа. Сейчас, когда наши бойцы измотаны, логичней всего ввести в дело резерв и ударить по тому же месту, где купол уже был пробит. Я бы на месте капитана Такэдзаки поступил именно так. Почему он медлит… Либо он рассуждает иначе, либо он чего-то ждет. - Либо у него просто нет этого резерва, - сказал Вада. Митихара задумался. - У них есть по меньшей мере один очень сильный офицер, не вступавший сегодня в бой. Не считая капитана и лейтенанта, если только это не кто-то из них. Но даже если кто-то из них – значит, в итоге два, а не три, но все равно достаточно для атаки. Любой из них способен пробить уже трескавшийся купол. - Возможно, у них нет свежей пехоты, - упрямо возразил Вада. – Допустим, купол офицер пробьет и в замок войдет, но это окажется бесполезным, если замок некем занимать дальше. - Возможно… - задумчиво повторил Митихара. На своем участке он насчитал около сотни асигару, с севера, по словам Такамуры, примерно столько же. Это уже больше половины отряда. А сколько-то должно было остаться в Сейрейтее и на землях Такэдзаки для охраны, и сколько-то еще на заданиях в Мире Людей. Вполне возможно, что резерва и нет, капитан Такэдзаки бросил в бой все имеющиеся в его распоряжении силы. И тогда они сейчас точно так же измотаны, как и защитники. А потерь они понесли даже больше; как, впрочем, обычно и бывает при штурмах. Выведены из строя… Митихара задумался, вспоминая. Двоих - он, он же еще двух младших, и еще одного Такамура. Выведены из строя пять вражеских офицеров, из них по меньшей мере один – безвозвратно. Правда, осталась вся верхушка, но Вада прав, без поддержки пехоты они далеко не продвинутся. Хорошо б, если б так. Очень бы хорошо. Но сильно надеяться на это и расслабляться было нельзя. Последнюю фразу Митихара произнес вслух: - Расслабляться нельзя. Снова пошел дождь. Пехотинцы отдыхали, все, кроме тех, кому нужна была помощь – всё там же, все на своих боевых постах. Они тоже обедали. Кумико подрядила себе в помощь нескольких женщин, посмотрев среди беженцев, кто оказался более стойкий, и они наготовили онигири, а теперь сварили еще и мисо, чтобы шинигами поели горячего. Тосиро помогал жене таскать тяжелые бадьи с супом, так что сам он до еды добрался последним. Митихара даже ощутил неловкость, что вызвал его, а получилось, оторвал от еды. Но, раз уж так, спросил, как простые души перенесли сражение. - Да так как-то… - Тосиро ответил не очень определенно. Митихара заметил, что одна штанина на коленке у него порвана. Когда все это закончится, татами придется сменить во всем замке. Уже много где успели угваздать и уличной грязью, и кровью. – Поприжало их, конечно. Но бой ведь в основном шел на высоте, два этажных перекрытия людей более-менее прикрыли. - Как Тикути? – Митихара улыбнулся. - Держится! Боец! Спасибо, Митихара-доно! Я вот думаю, может, он все-таки шинигами? Тосиро резко оборвал себя и смутился, что так разошелся. Митихара ободряюще улыбнулся ему. Оглядел присутствующих. После первого боя ставку главнокомандующего перенесли во внутренние покои, на третий этаж. Ритуал был проведен, а дальше внутри замка было удобнее. - Я отправил бабочку в штаб отряда. Подкрепление должно прибыть. Правда, неизвестно когда. – Он помедлил. - И еще вместе с донесением я отправил рапорт о новом назначении. Тосиро-сан, вы назначены четвертым офицером гарнизона. Ваш боевой пост – на восточной стене. В случай моей смерти – принимайте командование на себя до передачи следующему по старшинству офицеру. - Я?.. вас… - глаза у бывшего асигару натурально вылезли из орбит. – Вас понял, Митихара-доно. Благодарю вас, Митихара-доно. Четвертый офицер поклонился. Митихара перевел взгляд на двух других офицеров. - Вас я тоже прошу назначить себе заместителей. И передайте это Онацу-но ката. Совещание окончено. Благодарю всех. Все возвращайтесь на свои посты. Дождь разошелся. Шел и шел, как будто в бою случайно прорубили тучу, и теперь из нее будет хлестать, пока не выльется все до последней капли, и тогда на землю шмякнется выжатая тряпка. Дозорные укутались в соломенные плащи, остальные бойцы прятались под крышей, не выпуская оружия и не отходя далеко, готовые в любой миг вернуться. Митихара обошел посты, поговорил с пехотинцами, на северной стене взглянул на последствия битвы. Тетушка Нацу не преувеличила, остатки тарана внизу больше всего напоминали неаккуратно заготовленные дрова со щепками на растопку. Он спросил: - Как закончится дождь, сможете кинуть туда парочку сокацуев? Покажем им фейерверк. Губы тетушки Нацу растянулись в понимающе-ехидной усмешке. Митихара еще спустился вниз посмотреть, что там с простыми душами. Крестьяне. Митихара просто восхитился этими душами, уже обустроились, замковая кухня и прилегающие помещения обрели вид большого и добротного деревенского дома, женщины в косынках и с подвязанными рукавами хлопотали и что-то делали, одна пеленала ребенка, а тот сучил красными ножками, икал и хныкал. Но вид почти у всех был усталый и бледный. - Знаю, досталось вам изрядно, - сказал им Митихара. – Но тут уж ничего не поделаешь. Когда сражаются шинигами – духовная сила хлещет, она как вода, куда течь, она не разбирает, затапливает всё. Придется терпеть. Когда сила начинает наваливаться – ложитесь на пол в удобную позу, прижмите к себе детей и не пытайтесь сопротивляться, не пытайтесь шевелиться, просто пережидайте. Виноват, не успел всё заранее объяснить. Приношу свои извинения. Что ему скажут в ответ, выслушивать он не стал. Пора было возвращаться на стену. Атаковать могли в любое время. Впрочем, как ни странно, остаток дня прошел спокойно. Хотя и было того остатка… смеркаться начало уже скоро. Каких-либо действий нападающие больше не предпринимали. Со стены можно было разглядеть, хотя непрестанно моросящий дождь и вечер съедали видимость, что они что-то делают на свой стороне реки, судя по всему, строят осадный лагерь. Быстро они управлялись, начатки каких-то деревянных сооружений уже появились. Когда совсем стемнело, Митихара еще раз обошел замок, и тогда все-таки позволил себе снять доспех и прилечь, не раздеваясь. Не стал снимать даже котэ, и занпакто вместе с доспехом разместил под рукой, так, чтобы в случае чего не терять ни мгновения. Благо, не какой-нибудь драгоценный о-ёрой, облачиться вполне можно и без посторонней помощи. Митихаре еще подумалось: впечатляющий был бы трофей, о-ёрой. Но, пожалуй, он вовсе не огорчен, что трофей ему не достался. Прежде чем опустить голову на подголовник. А едва опустил – отрубился мгновенно, не успев договорить Нэмбуцу. Проснулся он в темноте и сам не понял, отчего он проснулся. Каких-либо подозрительных звуков слышно не было. Подозрительного отсутствия звуков – тем более. Митихара протянул руку за Акихимэ. Полежал еще, внимательно вдумываясь в звуки и запахи. Вернул наполовину выдвинутый клинок в ножны, бесшумно поднялся, сунул меч за пояс и вышел. Часовой на стене стучал зубами, насквозь промокший. Дождь вроде бы прекратился, но в воздухе стояла знобкая сырь, даром что лето, и огня развести в жаровне, чтобы согреться, было нельзя. Незачем врагам указывать цель. Митихара высунулся, сколько мог, пытаясь хоть что-то разобрать в темноте. Абсолютная сине-черная темнота, никаких далеких огней во вражеском лагере, даже река не блестела. Хотя отчего ей блестеть, ни звезд, ни луны. - Ровным счетом ничего не видать, Митихара-доно, - заметил и часовой. – Даже странно. Ровно занавеску повесили. - И занавеска шуршит, - согласился Митихара. – Слушай, а что это за звук? Это ведь не дождь шумит, дождя нет. Пехотинец прислушался. Митихара тоже напряженно вслушивался. Звук, едва различимый, действительно отдаленно напоминал шум дождя… и, похоже, он нарастал. Все еще тихий, он уже был отчетливо слышен. Отдаленный низкий и ровный гул. Темнота сделалась еще темнее, точно густо разведенная тушь. Внизу под стеной, где должен был быть песок, песок все же смутно различался. А дальше… - Трублю тревогу, - резко произнес часовой. Не спросил. Сказал. - Да. Митихара не услышал своего голоса. Пехотинец поднес ко рту раковину, и гулкий звук перекрыл все. И рокот… но рокот все нарастал, и в нем уже слышался рев и плеск. Отчетливее запахло водой. Шинигами выбегали на стену. Топот, лязг… они уже не могли заглушить звук воды. Чернота поверху очертилась неровною белизной. - Это наводнение! – Митихара не разобрал, чей это голос. Сам громко крикнул: - Хуже! Это цунами! В темноте было не разобрать, сколько оставалось… - Барьеры! – во весь голос выкрикнул Митихара. – Бакудо номер восемь - сэки! Кинул с двух рук, самое простое, не против идущей волны – с двух рук вперед, поперек нее, как волнорез. Некогда было объяснять на словах. Но образец поняли, справа и слева от него к волне устремились такие же полупрозрачные барьеры. В темноте они выглядели белыми. Пропустит ли купол волну? Скорей всего да. Возможно, замедлит, но это не точно, воду он пропускает, против воды его не настраивали. Митихаре почудилось, что волна – это строй исполинских воинов в пенных шлемах. В замке куча крестьян. Шинигами сигнал тревоги услышали. Но увести простые души, не способные самостоятельно держаться в воздухе – увести их уже не успеют. - Держать барьеры! Держать до команды! Гребни шлемов были почти на уровне окон верхнего яруса. Стена воды обрушилась на барьер. Сминая его, дробясь, из черного прорастая белым. Руки вжимало в плечи. Ладони заныли, и локти заныли, на сгибах локтей больно резало от напряжения. -Дер…жать… Барьеры сминало, ломало, Митихара вгонял в них силу, и силу тотчас перемалывало, пенные языки прокатились вперед между барьерами, колени окатило холодной пеной, и отползло, ладони кололо иглами и жгло огнем, свело судорогой, руки свело судорогой, теперь и захочешь – не отведешь ни за что, никогда, до конца жизни, пенные языки крутились между барьерами, поднимались, только что откатившиеся – снова с навесом устремились вперед, и белый гребень на черной волне навис высоко над головами, как крыша. - В воздух! Брошенные барьеры смяло и закрутило, шинигами взмывали в воздух, под крышу, выше волны, оставались два волнореза, и Митихара держал их, держал… не чувствуя рук, не чувствуя силы, не чувствуя этих барьеров… держал… пена нависла над ним… сбросив барьеры, рванулся вверх на шунпо. Успел. Пеною захлестнуло ноги. Света не стало. И цвета. Не стало воздуха. И темноты. Давило, ломало, тянуло. Вокруг была одна серость. Эта серость что-то делала с его телом. Больно. И тяжело, как от капитанской реяцу. Он подумал: «Все-таки не успел». Грудь сдавило. Воздуха не было. Не было вообще. В глазах побежали черно-красные искры. Митихара вынырнул на поверхность, вдохнул воздух и понял, что все-таки жив. Водою его тащило, и он с усилием вырвался из нее, поднялся в воздух. От воды или от чего-то еще стало светлее и видно хоть что-то. Мимо проплыл кусок выломанной двери. Акихимэ, по счастью, никуда не делась, была на своем месте за поясом в ножнах. Над водой показалась голова шинигами. Он барахтался. Митихара кинул ему хорин и вытянул из воды. Светлее оказалось из-за того, что кто-то из пехотинцев завесил в воздухе пару белых огней. Указывать врагам цель по-прежнему было незачем, но теперь это было уже куда менее важно по сравнению с остальным. Шинигами собирались на крыше. Появился кто-то с южной стены. Вода отступала. Это было уже хорошо заметно, тем более в белом свете. Вода плескалась на уровне крыши первого этажа, захлестываясь на нее. Похоже, на этом цунами закончилось. - Люди, - хрипло выдохнул Митихара. – Простые души на первом этаже. И провиант.