Сэнгоку моногатари

В середине часа змеи комендант крепости Онигава Митихара Кэнсин открыто подошел ко внешнему куполу и ударил по нему рукоятью занпакто. За ним следовал пехотинец с белым знаменем Сиба. Купол, как всегда, зазвенел, и враг среагировал, как всегда, сразу же – уже через несколько мгновений снаружи высыпались, как из мешка, куча пехотинцев и младший офицер, которого Митихара пока не знал, видимо, недавно произведенный. На нем был доспех с кирасой «голубиная грудь» и момонари-кабуто с моном в виде двух позолоченных птичек. Приглядевшись, Митихара понял, что это женщина, причем совсем молодая. Митихара поднял руку, не дав им поднять шум и пальбу. - Я – Митихара Кэнсин, комендант этого замка. Я хочу говорить с капитаном Такэдзаки. - Иса… - офицер отмахнула своим назад, и двадцать рук, выставленных для бьякурая, тотчас опустились. Выучка у них была хороша. – Иса Томико, четырнадцатый офицер. Вы… да, конечно же, Митихара-тайсё! Я немедленно передам вашу просьбу господину. Подождите, пожалуйста, тут. Она поклонилась, коротко приказала что-то своим – Митихара не разобрал, что – и умчалась на шунпо. Четырнадцатый офицер был еще совершенно неопытный. Митихара бы послал с донесением пехотинца, а лучше бабочку, контролировать вражеского офицера обязательно остался бы сам. Время тянулось медленно. Митихара, за неимением другого занятия, разглядывал доспехи асигару (обычный пехотный доспех, такой же, как в Пятом отряде) и зеленую травку за куполом. Трава была невероятно зеленая, такая насыщенно-ярко зеленая, какой Митихара не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел. Наверное, вода из-под купола просачивается через почву и насыщает растения влагой. Ожидание тянулось долго, Митихара не мог бы сказать, сколько прошло по-настоящему времени, когда Иса-сан вернулась – изрядно посуровевшая и в сопровождении еще двух незнакомых офицеров. - Пойдемте со мной, Митихара-сан. Господин примет вас. – Она раскрыла снаружи купол и сделала почтительно приглашающий жест. – Но только вас одного. Митихара кивнул и обернулся к своему знаменосцу. - Все в порядке. Возвращайся в замок и ждите меня там. - Есть, Митихара-доно. Проход был открыт выше поверхности воды на полсяку, Митихара перешагнул через него, как через порог, и без спешки спустился на землю. Так странно было ощущать под сандалиями траву – траву, землю, покрытую травой, раскисшую от влаги (вода, значит, точно просачивалась), и все же, несмотря ни на что – определенно именно настоящую твердую землю. От этого, от резкого спуска (хорошо, что все же притормозил), от свежего воздуха его повело. Он вынужден был несколько раз выдохнуть и вдохнуть, прежде чем приспособился и справился с головокружением. Разумеется, во всяком военном лагере неизбежно пахнет совсем не цветущей хурмой – и все же, в сравнении с влажной затхлостью подтопленного замка, пропитанной плесенью, тиной, потом и всякой дрянью, этот воздух, вольный воздух, гуляющий над горами, был невероятно, упоительно свежим. Им хотелось дышать и дышать, не переставая. До ставки шли пешком, по земле, и Митихара был благодарен за это. Неизвестно, кому – Исе Томико с моном с двумя влюбленными птичками, или это было распоряжение Такэдзаки-тайчо… благодарен обоим. Зеленая трава под ногами – здесь она оказалась даже еще зеленее, купол, оказывается, все же частично съедал цвета. Кое-где мелькали не вытоптанные пронзительно-оранжевые цветочки купальницы, а когда поднялись выше, где было суше и зелень – спокойнее, стал попадаться синий барвинок. Митихара знал, что ему следует сосредоточиться на предстоящих переговорах. Но не мог не наслаждаться свежим воздухом и ощущением земли под ногами – и позволил себе насладиться этим. Он отметил устройство осадного лагеря, расположение укреплений и количество бойцов, все те сведения, которые все равно уже не пригодятся. Его ввели за белое полотно с монами Такэдзаки. Князь Хоситэру, глава клана Такэдзаки, капитан Десятого отряда Готея-13, восседал на складном табурете под своим зеленым штандартом. За его спиною – косё. По правую руку – лейтенант, по левую – незнакомый Митихаре пожилой шинигами. Главный вассал? Знаков Андо нигде в отгороженном полотном пространстве видно не было, присутствуй тут главный вассал и глава своего клана – по статусу бы полагалось выставить, ниже княжеских. Военный советник? Начальник разведки? Неизвестный старик был без доспехов, в обычной черной форме шинигами и алом замшевом дзинбаори поверх. Совершенно седой, с окладистой бородой и седыми баками. Лоб у него был не выбрит. Так ходят самые старые старики, заставшие древние времена, ронины и самая экстравагантная молодежь. Митихара одернул себя. Нет смысла в пустом любопытстве. Кто бы это ни был, для него это уже не имеет значения. Митихара поклонился и выпрямил спину. Остался стоять. - Митихара-сан, садитесь же, - нервно высказал Андо-фукутайчо. - Только если принесут стул, - сказал Митихара. Он отчаянно дерзил. Пятый офицер, в каком бы то ни было ранге, разумеется, никак не может быть ровней князю и капитану – Митихара, собираясь сдаваться, дерзил целенаправленно и бесцеремонно. Лейтенант Андо дернулся. Князь взглянул на него, на старика – Митихаре показалось, что по стариковским губам пробежала усмешка – и медленно кивнул. Андо начал краснеть. Мальчик с алой ленточкой в розовых волосах подскочил и принес Митихаре складной табурет. Митихара поблагодарил небольшим поклоном – чрезмерно наглеть все же не стоило – и опустился на сиденье. Князь молчал, и представители его штаба тоже. Клан Такэдзаки сделал свой ход – согласился на предложенный кланом Сиба регламент переговоров, и теперь ждал следующего хода Сиба. Митихаре хотелось глубоко вдохнуть-выдохнуть, но он не сделал этого, чтобы никак не выдать волнения. - Я готов предложить условия, на которых вы сможете войти в замок. - Говорите, Митихара-тайсё, - произнес старик. Значит, вести переговоры поручено ему. Ясно. - Всем, кто находится в замке, шинигами, простым душам и кому бы то ни было, будет предоставлена возможность покинуть замок, со своим оружием, имуществом и домашними животными, и уйти, куда они сочтут нужным. Те души из замковой прислуги, которые пожелают остаться, могут остаться и продолжить службу на тех же условиях и с той же оплатой, как прежде, а если новая прислуга будет наниматься на лучших условиях или с более высокой оплатой – на условиях и оплате не хуже, чем у вновь нанятых. Никому, ни остающимся, ни уходящим, не будет причинено никакого насилия, притеснения, оскорбления или обиды, и в отношении женщин не будет допущено никакого принуждения и никакой грубости. Митихара смотрел на капитана Такэдзаки. Впервые увидел его вблизи. На князе были доспехи с кирасой хотокэ-до и о-соде, с синей шнуровкой, меч в синих ножнах, шлем – самый что ни на есть простой и обычный, с позолоченными рогами и небольшим моном. Митихара даже удивился, от шинигами, который еще в четвертоофицерах прослыл чудаком, он ожидал чего-то менее традиционного. Шлем с низким козырьком сильно затенял лицо, мало что можно было разглядеть, и все-таки Митихаре подумалось, что ведь князь совсем молод. Доспехи любого воина делают крупней и массивнее, но даже и в доспехах было хорошо видно, что князь Хоситэру высокий, но при этом по-юношески худощавый, еще не успел заматереть и отяжелеть. - Гарнизон замка выйдет со свернутым знаменем. Я покончу с собой. Если пожелаете – в присутствии ваших свидетелей. Он закончил и замолчал. Старик поднял глаза на своего князя, они обменялись взглядами, и князь кивнул. - Эти условия мы принимаем, - сказал старик Митихаре. – Завтра на рассвете вы выедете на лодке на середину озера с южной стороны, напротив главных ворот, где совершите харакири в присутствии представителя клана Такэдзаки. - С северной. Митихара увидел явное удивление на их лицах. - С северной стороны, - твердо повторил Митихара. – С северной стороны, или капитуляции не будет. Андо побагровел – дальше некуда. Похоже, только присутствие господина удержало его от того, чтобы возмутиться вслух. Старик приподнялся, князь наклонился к нему, и они о чем-то быстро переговорили между собою – невозможно было расслышать, о чем, настолько тихо, что, похоже, вовсе одними губами, без звука. - Принято, - сказал старик. – На середине озера с северной стороны. Митихара кивнул: - Завтра утром пришлите мне кайсяку. Поколебался пару мгновений, но все же решился сказать: - И меч. Он не стал говорить вслух: я не уверен, что Акихимэ меня убьет. - Хорошо, - согласился старик. – Теперь наши условия. Вы передаете замок, как есть, без дополнительных повреждений, вместе со всем замковым имуществом, включая оружие, кроме личного, с замковой казной, с неповрежденным куполом и всеми относящимися к нему чертежами. Последнее Митихаре совсем не понравилось. Он так надеялся этого избежать. Но тут спорить было, со всей очевидность, бесполезно. - Со всем замковым имуществом, казной, чертежами на купол, имеющимися в наличии по состоянию на день передачи, - подтвердил Митихара. – Сразу после моей смерти Онацу-но ката начнет вывод людей из замка. Прошу обеспечить им переправу, а лучше прислать лодки, в замке много простых душ, по воздуху они не пройдут. И, соответственно, обеспечить выход за купол. Когда последняя душа окажется на твердой земле, Онацу-но ката откроет для вас вход в замок и уйдет сама. - Принято, - согласился старик, мельком переглянувшись с князем. – Встретимся завтра на рассвете, Митихара-тайсё. Я был рад встретиться с вами на поле боя. Это было… интересно. - Для меня было честью сражаться с офицерами Десятого отряда, - сказал Митихара. Пожалуй, он даже не солгал. Вернувшись в замок, Митихара распорядился перенести штандарт и остальные атрибуты Ставки на второй этаж, где лежали больные и раненые, и всем шинигами явиться туда же. Это было проще, чем пытаться собрать на третьем этаже людей, которым трудно ходить. Митихара дождался, когда соберутся все. И тогда вышел к ним. Те, кто могли поклониться, склонились в пол. Митихара прошел к своему месту и опустился на складной стул под штандартом. Произнес: - Поднимите головы. Головы - черноволосые, рыжие, лысые, седые, плохо выбритые, перебинтованные, в крестьянских косынках... Лица - усталые и осунувшиеся, все до единого. Митихара глубоко вдохнул, выдохнул и мысленно произнес Нэмбуцу. - С глубоким сожалением сообщаю вам, что я принял решение сдать замок. Наверное, этих слов ожидали - если не все, то многие. Не могли не ожидать, зная, где утром побывал комендант. И всё-таки по залу прокатился настоящий горестный стон. - Я благодарю всех вас. Все вы, шинигами, простые души, офицеры и пехотинцы, живые и павшие, сделали все, что возможно для человека, и даже больше, чем кто бы то ни было мог рассчитывать. Я благодарен всем вам, вам, воинам - за ваш ратный труд, вам, служащие замка и крестьяне - за вашу помощь, и всем вам без исключения - за вашу стойкость и мужество. Без любого из вас - мы бы не продержались так долго. Ровно два месяца. Это много. И это - ваш общий подвиг. Сражения часто выявляют предателей, паникеров и трусов. Здесь, среди вас в этом замке - не нашлось ни одного. Для меня было честью сражаться вместе с вами. И я прошу у вас прощения за то, что я не смог сделать большего. Он встал и низко поклонился им всем. После чего, снова заняв свое место, изложил условия и порядок капитуляции, постаравшись как можно меньше говорить о том, что относится к нему самому. - Онацу-сан, прошу вас взять на себя обеспечение выхода. Шинигами после выхода из замка все направляются в Сейрейтей в расположение Пятого отряда, нигде не задерживаясь. Соблюдайте осторожность, вам был гарантирован свободный выход, но тем не менее здесь теперь – вражеская территория, и неизвестно, где она заканчивается. И – в этом я не могу вам приказывать, только просить, но я прошу: не надо никому следовать моему примеру. Вы сражались и вы выжили в битве, никто не упрекнет вас, вы с честью выполнили свой долг, а ваши жизни и ваши мечи нужны нашему господину. И, возможно, сейчас – даже больше, чем прежде. Крестьяне, я полагаю, могут спокойно возвращаться в свои деревни. Но тоже будьте осторожны, воду из озера, наверное, в ближайшее время спустят, имейте это в виду. Я знаю, не все сейчас в состоянии передвигаться самостоятельно, поэтому постарайтесь помочь друг другу, чтобы тут не осталось ни единой души. Разве что если кто сам захочет остаться. - Никто! Ни за что! – звонкий голос взлетел под потолок, отразился от балок, покрытых плесенью, но даже толстый слой плесени не мог его приглушить, такой был отчаянно-звонкий. Даже прерываемый всхлипами – такой отчаянно-звонкий. – Ни за что не останется, никто, ни единой души! – кричала Кумико, плача и прижимая к груди тоже громко расплакавшегося сына. – Ни за что, пусть хоть луну с неба каждый месяц дают вместо жалования! Кто-то из женщин тоже плакал. И, кажется, не только из женщин. Митихара прошел между людей и присел на пол рядом с Кумико и с Тикути. Погладил ребенка по спинке, подержал в руках его маленькую ручку, осознав и странно удивившись этому, какая же она крохотная. - Ты отважная женщина, Кумико. У тебя сердце воина. И я уверен, в новом рождении в Мире Людей так оно и получится. Но все-таки не торопись туда. Береги себя. Если не для себя самой – то для твоей семьи. Я очень надеюсь, что Тосиро жив, и что вы с ним скоро увидитесь. Но даже если нет – то тем более. У тебя есть сын, и ты должна его вырастить. Ради Тосиро, ради того подвига, который он совершил. Он ведь сделал это для вас. Жаль, что я уже не смогу сам выполнить свое обещание. Но все равно, если у Тикути обнаружится духовная сила – обратитесь в Пятый отряд, к любому офицеру, которого встретите. Объясните ему, в чем дело. Уверен, господин войдет в ваше положение и вам поможет. Может, это было и неразумно – чем возвращаться в свои разоренные войной и потопом дома… но все-таки Митихара был рад, что никто из замковой прислуги не останется в замке. - И еще, - он думал, стоит ли это говорить, но все же сказал. – Я понимаю, что вам это трудно, у всех мало сил… но все-таки я прошу вас по мере возможности прибраться в замке. Если не получилось их победить – мы должны хотя бы их удивить. Он отдельно поговорил с Онацу. Сказал: - Соберите всю провизию, сколько у нас осталось, приготовьте и распределите между бойцами. Мне не надо. - Есть, - бросила тетушка Нацу. Как-то слишком коротко и отрывисто, так она не отвечала никогда. Даже в бою. - Разберите все чертежи, относящиеся к куполу, и сожгите самые важные. Это непременно нужно сделать до наступления часа Мыши. Обязательства следует выполнять. - Есть. - И, пожалуйста, согрейте мне воды. - Есть… - она все-таки не сдержалась, из горла у нее вырвался странный сдавленный звук. На всякий случай Митихара рассказал ей, где спрятана коллекция Вады-сана. Сейчас извлечь ее, чтобы вынести, как личное имущество, было никак невозможно, а вернуться потом – невозможно тем более, пока замок не отвоюют обратно. Но все-таки, чтобы хоть кто-то знал. - Кэнсин-сан… - Онацу поколебалась, а потом вытащила из рукава несколько неровных листков бумаги. – Вот, вам, наверно, понадобится. Из замковой казны Митихара выдал всем бойцам денег на то, чтобы добраться до Сейрейтея. Из расчета на Ваду-сана тоже; деньги для него, с добавкой на лекаря и на наем паланкина, Митихара поручил Дзинсити. Остальное, прибавив свои деньги, сколько было, он распределил между простыми душами. Подумав, все-таки из расчета по семьям, а не по душам. Конечно, это никак не могло быть достаточной компенсацией за разрушенные дома и смытые поля, и тем более за погибших близких. Но все же хоть что-то… На дне сундука осталось несколько мелких монет. Митихара запер его и опечатал своей печатью. И со злорадным удовольствием подумал, какие лица будут у такэдзаковцев, когда завтра они этот сундук вскроют. Акихимэ встретила его в белом. Белых шароварах, белом косоде и с волосами, туго увязанными белой бумажной лентой. - Ты знаешь, - сказал Митихара. - Я догадалась, - сказала она. И Митихаре вдруг стало отчаянно стыдно перед своим занпакто. В своих алых шароварах и узорных шелках – Акихимэ всегда была и оставалась самурайским мечом. - Я должен тебе сказать… - неловко заговорил он. – Чтоб ты знала… я попросил себе другой меч. - И под конец ты мне все-таки изменил. Так и не удержался, - сказала Акихимэ. Это была шутка, конечно же. Но совсем не смешная. - Не с женщиной же, - сказал Митихара. Это тоже была попытка шутить в ответ. - Кто знает, кто это окажется, - сказала Акихимэ. А вот это, похоже, было уже всерьез. - Не знаю, - так же серьезно сказал Митихара. - Навряд ли кто-то отдаст свой занпакто, скорей всего, это будет асаути. А асаути пола, вроде же, не имеют? - Как сказать… - Акихимэ сделала неопределенный жест. – Хотя какое это имеет значение. Собственный занпакто обмануть невозможно. И все-таки Митихара сказал ей немножко не то, тоже правду, но другую часть правды: - Прости. Мне не хотелось, чтобы тебе пришлось взять на себя этот груз. - И правильно, - неожиданно ответила Акихимэ. – Всё правильно. Вообще всё. У нее в глазах появились слезы. Большие, прозрачные… а потом исчезли. Как будто и не было. - Нам все равно умирать, - сказала она. – Завтра или послезавтра – какая разница. Зато кто-то выживет. Всё правильно. И что попросил другой меч – тоже. Мне это было бы тяжело. Рукава будут сухими. Пусть намокнет всё, что угодно. Но рукава – будут сухи. Спасибо тебе за это. Завтра, когда сядешь в лодку, раскрой меня и положи рядом. Я хочу видеть все до конца. И я хочу умереть в шикае. - Хорошо, - сказал Митихара. – И спасибо тебе за все те годы, что ты была рядом. Воду нагрели, и попытались даже как-то отфильтровать через ткань. Митихара тщательно вымылся, пожалев о том, что нельзя принять ванну. Но все ванны остались на нижнем, затопленном этаже, не в рисовом чане же мокнуть, которого все равно тоже нет. Впрочем, вода все равно пахла тиной. Тщательно побрился и выбрил голову. Переоделся в домашнюю юкату, подумав, насколько забытое это ощущение. Как давно он не надевал домашнего, целых два месяца. Сегодня ровно два месяца с начала осады. Завтра будет два месяца и один день. Свежая юката оказалась тоже не очень свежей, влажноватой, как всё, и с запахом плесени на сгибах. Митихара с сожалением подумал, что для завтрашнего дня у него нет подходящей одежды. Хотя бы просто чистой. Но если даже сейчас постирать – к рассвету никак не высохнет. Придется надеть всё то же, в чем сражался. В комендантских покоях плесень с потолка и со стен уже кое-как стерли. Митихара удивился тому, какой, оказывается, потолок высокий. Задумался, как же его мыли? Пол под босыми ногами был еще влажный. Босыми ногами он тоже не ходил уже очень давно. Митихаре захотелось еще хотя бы раз пройтись ногами по настоящей твердой земле. Но этого уже, разумеется, не получится… Уже полностью стемнело. Митихара прошел через комнаты с выломанными дверями, по влажноватому и шершаво-корявому, покоробившемуся от влаги, полу, и вышел на галерею. Озеро лежало внизу под ним – темное. Никакого блика, никакой ряби. Просто – непроглядная темнота. Если не знать, что там, внизу, вполне можно подумать, что никакой воды там и вовсе нет. Когда Митихара шел через вражеский лагерь, и еще раз, когда опускался на принесенный ему складной стул, ему подумалось: а если атаковать прямо сейчас? Но это было бы подло. Он не желал такого позора ни для своей семьи, ни для своего господина. Что ж, значит, голову князя Такэдзаки возьмет кто-то другой. Митихара улыбнулся, подумав, кто скорее всего это будет. Отчего-то он был твердо уверен, что Рюдзиро это когда-нибудь сделает. Небо вовсе не было черным. Смазанные двумя куполами, на темном горизонте путались темные облака, и ни единой звездочки, никакой луны, хотя бы краешка из-за облака. Митихара осознал, что совершенно не помнит, какая сейчас фаза, есть ли луна вообще? И снова подумалось: а они с Рюдзиро все-таки полюбовались вместе луной. Пусть не осенней, весенней… Ему представился Рюдзиро, его зеленые глаза, нежная шея и волосы двумя уголками, с мягкой ямочкой между ними, и нежный-нежный изумрудный пушок. Округлое плечо, которое он целовал… как они наливали друг другу – один чай, а другой саке. И как уснули на близких постелях, в темноте держась за руки. Сердце кольнуло болью. Он жив, твердо сказал себе Митихара. С ним все в порядке. Не такой он человек, чтобы позволить себя схватить. И не такой, чтобы не вывернуться, если все-таки схватят. Рюдзиро сказал: «Взять голову князя Такэдзаки». А еще: «Какая прелесть. Вам идет». Как жаль, что не видно луны. Митихаре так хотелось увидеть ее в последнюю ночь. Хоть бы краешек, из-за тучи. Он вернулся в свои покои и достал тушечницу. У него еще были дела. Тетушка Нацу дала ему три листа. Точнее, два с половиной, третий был начат и оторвана свободная часть, по линии отрыва виднелись хвостики иероглифов. Тетушка Нацу очень экономила. Митихара узнал их, по размеру и фактуре бумаги: это были листы из молитвенника. Митихара вдохнул их запах. Хотя бы бумага пахла бумагой и тушью. Что-то зацепило его взгляд. Что-то здесь было не так. Он всмотрелся в обрыв, в остатки иероглифов. Там были только самые краешки самых крайних штрихов, прочитать ничего, конечно же, невозможно. И все-таки - краешки последнего никак не могли принадлежат иероглифу «буцу» – «Будда». Зато подозрительно смахивали на «равнина» - «хара». Митихаре вдруг сделалось так тепло на сердце… Тетушка Нацу рядом с «Верю в Будду Амиду» писала «Верю в Митихару». Он растер тушь и начал писать. «В Штаб Пятого отряда для капитана Сибы Нобуторы. После двух месяцев осады больше не вижу возможностей к сопротивлению и ради сохранения жизней гарнизона и находящихся в замке простых душ принял решение сдать крепость. Гарнизон сражался доблестно и вины никого из них в произошедшем нет. Если Вам будет угодно, прошу, в признание его особых заслуг и в порядке исключения, утвердить офицерское звание пехотинцу Тосиро, если он жив. Пятый офицер Пятого отряда, комендант замка Онигава, Митихара Кэнсин». Митихаре Ёсинори, главе семьи Митихара. Единственное, о чем я сожалею, это что мне не удалось еще раз увидеться с вами. Прошу дать прочитать это письмо моим племянникам. Если он уже дорос, отдайте Кинтиёмару мой детский доспех, он хотел, пусть забирает. Фумико-тян, в Чистую Землю бабочки не летают, но ты все равно пиши, письмо непременно дойдет. Хината, как старший брат прошу тебя, закончи Академию, замуж никогда выйти не поздно. Масако, тебе я хотел написать «люби мужа и заботься о детях», но ты ведь и сама это прекрасно знаешь и делаешь. До встречи. Митихара Кэнсин». Дзисэй, подумав, он решил все-таки написать заранее. Это не совсем соответствует ритуалу, но в лодке может произойти что угодно. Лодка может качнуться, еще не хватало такого позора, испортить последнее стихотворение кляксой. Где ты, луна? Летней ночью укажи мне дорогу. По ней без страха уйду, Когда за спиной те, кто верит. Бумаги больше не оставалось. Митихара достал из шкатулки еще один лист, исписанный двумя почерками. С одной стороны – полностью, с другой – только начатый. Перечитал с самого начала, вспоминая. С осенней луны и до последнего: За тучей тысяча звезд Протянулись по небу… Где вы, сороки? И приписал снизу: К Западу, верно, летят. Может, праздник справляют и там? Свернул лист так, чтобы не было видно текста. Квадратик письма получился очень маленький, совсем не принятого размера и формы.. Поколебавшись, все-таки не стал писать адресата, а начертил на свободном месте двойку. Тетушка Нацу, которая обожает всех женить, пятый офицер Тринадцатого отряда в отставке, должна понять правильно. Сложил четыре бумаги стопкою на столе, убрал письменные принадлежности и, не оглядываясь, вышел. С галереи, поднявшись в воздух, Митихара устроился на крыше третьего яруса. Лучше всего бы на самом верху, но там мешал стык внешнего и внутреннего куполов. Подумав, на всякий случай привязал себя к крыше хорином. В твердости духа он был уверен, а вот в переутомленным теле – не очень. Все земные дела были закончены. Остаток этой ночи он хотел провести как монах.