Сэнгоку моногатари

В путь выдвинулись на рассвете и налегке, пока еще не настала самая дневная жара. Акамацу-фукутайчо выделила Митихаре запасной комплект формы и новую соломенную шляпу. Два меча непривычно оттягивали пояс, к этому тоже еще предстояло привыкнуть. Солнце светило с востока, пробиваясь розовым через пухлые летние облака. Они с Рюдзиро едва успели отойти от ворот, как заметили идущую им навстречу женщину в одежде паломницы, с посохом и с подвернутым кимоно. Она приподняла шляпу, и шинигами убедились, что были правы. - Как он? – спросила Акари-сан. - Жив, - сказал Митихара. – Правда, пока без сознания. Акари облегченно коротко выдохнула. - А как же ваш контракт? – спросил Митихара. - Я его выкрала, - спокойно сообщила бывшая куртизанка. – И превратила в салфетку. Думаю, самое позднее завтра он окажется среди мусора в состоянии, не подлежащем восстановлению. Ее волосы больше не были цвета янтаря и осенних листьев, и больше не были уложены китайским кругом – просто висели сзади, темно-каштановые, туго перевязанные белым бумажным шнурком. Рюдзиро коротко сказал что-то непонятное, Митихара даже не был уверен, что на человеческом языке. - Да! – Акари радостно улыбнулась. Рюдзиро подмигнул ей и потянул Митихару за рукав, чтобы тот не стоял столбом. Их дороги тоже никто не отменял. Первый день они двигались по местности, сплошь разоренной войной. Река уже вернулась в свое русло, но им то и дело встречались проплешины, в которых пыталась заново прорасти трава, размытые рисовые поля без единого колоса. Один раз попалась брошенная деревня, где от домов осталось по нескольку бревен, слишком гнилых, чтобы их использовать, и остатки соломы от крыш. В другую деревню, примерно в таком же состоянии, жители уже возвратились, как раз раскапывали схрон с зерном, и появление шинигами вызвало переполох. Митихаре с трудом удалось объяснить им, не вдаваясь в подробности, что он священник. Он же и провел тут заупокойную службу. В этой деревне, по счастью, никто не погиб, а вот в соседних немало народу. Крестьяне даже хотели их накормить, но они отказались. Пища простым душам была не нужна, а вот средства для восстановления деревни - очень. Можно было бы заплатить им за еду, но у Митихары денег не было, а Рюдзиро он не спросил. Ужинали хёроганами. Митихара впервые довелось попробовать эту снедь Второго отряда. Снедь оказалась сытной, а до того, чтоб разделять еду на вкусную и невкусную, Митихаре было еще восстанавливаться и восстанавливаться. Ночь проспали в сосновой роще, под куполом, установленном Рюдзиро, в обнимку. На другой день местность пошла уже повеселее. Здесь с домами и полями все было в порядке, навстречу попадались торговцы с товаром и путешественники. Один раз наткнулись даже на вооруженную шайку, то ли разбойников, то ли, Митихара встревожился, Икко-Икки. Но выяснить это не удалось. Связываться с офицерами шинигами бандиты не захотели и попросту драпанули. А преследовать их и разбираться сейчас не стоило, перед ними двоими сейчас стояла совершенно другая задача. Двигались где по земле, по дороге, где, спрямляя путь, по воздуху. Для вразумительного шунпо он пока еще недостаточно восстановился, стыдно было бы, чтобы опять тащили. В дороге разговаривали мало, больше всего о том, что видели вокруг. Разговаривать как-то и не очень хотелось. Было хорошо просто молча шагать рядом. На привалах целовались. Целоваться хотелось. Рана на запястье у Митихары совсем затянулась, оставив еще один шрам, и уже не болела, зато временами чесалась – признак как раз заживления. Он снова размотал бинт и подвязал рукав, чтобы дать ей дышать. В этот день им даже удалось поужинать на постоялом дворе. Рюдзиро переговорил с милой девушкой в белом передничке в желтый цветочек, и перед Митихарой выставили столько чашек и плошек, что не уместилось на один столик, пришлось подтащить второй. Три вида лапши, жареные овощи, рис, острый соус и свежая зелень… потом куча сладостей и большой чайник чаю. Оказывается, деньги у Рюдзиро были. Судя по его лукавой мордочке. Митихара не знал, на что смотреть, на эту чудесную мордочку или на роскошь перед собой на столе. Отставив наконец последнюю тарелку, на которой белели сладкие крошки, Митихара потянулся… - Вообще не помню, когда я в последний раз чувствовал себя таким полным сил, - искренне сказал он. Рюдзиро улыбался уголком губ, прикусив зеленую веточку. Ночевать они все-таки там не стали. До того, как стемнеет, время еще оставалось, жалко было его терять. Сильно торопиться им не было надобности, но и медлить тоже не стоило. Ночевали снова под куполом, на берегу поросшего тростником озера, Митихара на этот раз настоял на том, чтобы поучаствовать тоже, и они строили купол вместе и развешивали снаружи невидимые звенящие нити. Спали крепко, обнявшись, без снов, а на рассвете плескались друг в друга холодной озерной водой, по колено в молочном тумане. Утро на озере было прохладным, даже холодным, и это было чудесно, но к середине дня снова стало очень жарко и душно. Хотелось собственную кожу стянуть с себя и выжать, как тряпку. Митихара, махая на ходу веером, неловко пошутил, что и уже и то хорошо, что они без доспехов. А простую одежду, если что, всегда можно снять. - А почему нет, - внезапно согласился Рюдзиро странным голосом. Митихара ничего не успел сказать, как тот внезапно в одно движение стянул с себя косоде вместе с дзюбаном, перекинул через плечо и двинулся дальше, как ни в чем ни бывало. Митихара невольно сглотнул. Это было… он одернул себя и поторопился прибавить шагу, чтобы не отставать. Дорога был пустынной, и довольно приличной, для сильно провинциальной дороги. Митихара шагал и смотрел, как качается впереди, в такт шагам, под соломенной шляпою хвост с изумрудным отливом, и как зеленные кончики мажут, на каждом шагу, по ложбинке между лопатками. - Ты не боишься загореть? – наконец выговорил он. Сердце у него бухало, и в животе… - Не-а, - беззаботно отозвался Рюдзиро, не оборачиваясь. – Солнца же нет. И народу вообще-то тоже. - Да тут не очень-то и ходят обычно, - сказал Митихара. – Когда шли с отрядом, народ встречали, но тогда осень была, урожай на продажу везли. Изумрудно-зеленый хвост качался. Митихара смотрел на белую кожу, и капельку пота, стекающую вниз по спине… на белый туго затянутый пояс, совсем немного оттянутый вакидзаси в зеленых ножнах. Ему почему-то странно захотелось увидеть, упирается ли цуба в живот, как это выглядит – металл, упирающийся в нежную кожу. И было неловко для этого обгонять… Митихара шагал и смотрел, как мелькает в разрезах хакама белое тело, отстраненно думая, что разрезы эти глубокие… На привал остановились в приятной роще. Под деревьями было жарко, но все-таки чуточку легче. Где-то в зелени перелетали с ветки на ветку невидимые, но шумные птички. Наверное, маленькие. Может быть, воробьи. Рюдзиро, шедший первым, скомандовал привал, плюхнулся на траву и вытянул ноги. Сложил рядом снятую шляпу и косоде с дзюбаном, потянулся, выгнулся назад, разминая уставшую спину. Поднял глаза на Митихару: - Ну и чего ты стоишь столбом? Можно подумать, ты не устал. Митихара еще аккуратно уселся и снял свою шляпу. Рюдзиро вынул из-за пояса свой меч в изумрудно-зеленых ножных и положил рядом с собой на траву. И вот тут Митихара… он еще вынул свои два меча и отложил их в сторонку. А потом – целовал, целовал, целовал. Рюдзиро сдавленно охнул, и выгнулся, подставляясь, щедро поставляясь под его жадные губы, цепляясь жесткими пальцами за его плечи… целовать, целовать, целовать, до безумия, до потери воздуха – нужную гибкую шею, и плечи, гладкие округлые плечи, и ямочку между ключиц, и ложбинку, юношески-гладкую ложбинку посередине груди, влажную и солоноватую на вкус, и розовый, нежный, тотчас отвердевший, но все равно непередаваемо, восхитительно нежный сосок, и шею, и ямочку, и плечо… отчаянно мало, до безумия, до головокружения мало, всего этого зацелованного было мало, он сунул руки в разрез на штанине, задохнувшись – оказывается, до того было еще, чем дышать, а теперь вот не стало – от того, что почувствовал под рукой, от восхитительно нежной и влажной кожи, от тонкого шрама на гладкой коже… жадно гладил, сжал ладонью бедро, Рюдзиро часто, шумно, неровно дышал, выгибаясь и цепляясь за его плечи, и он целовал, целовал его плечи, и гладил обнаженное бедро в разрезе хакама, и просунул свою руку дальше, кончики пальцев коснулись ткани фундоси и проникли под ткань… Митихара отлетел от удара, согнулся пополам, судорожно хватая ртом воздух. - За что? – через боль еле выдавил он, не в состоянии разогнуться. Он даже не мог понять, куда Рюдзиро его ударил и как. Чертов Второй отряд. - Я тебе говорил «не надо»? - Что? - Я. Тебе. Говорил. «Не надо»? – очень четко и очень зло повторил Рюдзиро. Митихара кое-как выпрямился. - Говорил, - признал он. – Но… - Так какого черта ты все равно это делаешь? Митихара наконец смог продышаться. Какой стыд. Пятый офицер Готея… - Ты говорил это два с половиной месяца назад, - сказал он. - И что, за это время я сказал тебе «всё, теперь можно»? У Рюдзиро пылали щеки. - Так если ты против, так какого черта мне позволял? – взорвался и Митихара. – И все эти дни, весь наш путь, и сегодня? Рюдзиро вдруг как-то осел. - А ты думаешь, мне это так просто, тебе не позволить? – почти жалобно проговорил он. – Ты думаешь, я хочу этого меньше тебя? - Так почему… - Митихара осекся. Он вспомнил ощущение под своей рукой, в тот миг такое непередаваемо восхитительное. Кинул взгляд в разрез на хакама. Так оно всё и есть, рука его не обманула. – Шрам у тебя на бедре – это не боевое ранение, - уверенно сказал Митихара. – Это любовная клятва. Ты связан любовной клятвой с другим мужчиной. - Это имеет значение? – высокомерно изогнул бровь Рюдзиро. - Для меня – имеет, - твердо сказал Митихара. – Если это действительно так – это меняет дело. Я не хочу поступать бесчестно по отношению к этому человеку, хоть я его и не знаю, кто бы он ни был. Я не хочу, чтобы бесчестно поступал ты. А больше всего я не хочу, чтобы мне морочили голову. - Я тебе говорил – подожди, - проговорил Рюдзиро, не глядя на него. Глядя на собственные колени. – Я тебе и сейчас говорю: подожди. Пожалуйста, подожди и ни о чем не спрашивай. Я сейчас не могу тебе ничего объяснить. Не имею права ничего объяснять. Честное слово, Кэнсин… - Митихара осознал, что Рюдзиро впервые назвал его просто по имени. – Подожди до возвращения в Сейрейтей. Я побываю в своем отряде – и после этого я скажу тебе определенно: или да, или нет. Но даже если нет – обещаю, я в любом случае все тебе объясню. Даю слово. Он поднял наконец на Митихару глаза. Митихара в жизни не видел еще таких глаз. У него сердце сжалось. А потом отпустило и заколотилось сильней. Ему пришлось дождаться, пока оно успокоиться, чтобы заговорить. - Я не прикоснусь к тебе в любовном смысле, пока ты сам не скажешь мне: можно. Я тоже даю тебе слово. Двое птичек выпорхнули-таки из ветвей. Действительно воробьи. Митихара поднялся первый и первый пошел, не оглядываясь, вперед. Чтобы даже случаем не увидеть, как Рюдзиро заправляет в штаны белый дзюбан, в следом черное косоде. Если завтра частично перейти на шунпо – до столицы можно будет добраться за пару дней.