«iù suàn shì jiè zhǐ shèng xià wǒ yī gè rén
yě bù huì fàng qì zuì hòu xī wàng nǎ pà yī rén
zǒu zài wú rén jiē shàng kàn zhe nà dà jiē xiǎo xiàng
xìng fú de shēng huó měi yī tiān hā»*(1)
(Z.TAO – Alone)
Сидеть на небольшом скальном выступе, издалека напоминая нахохлившуюся ворону, для Ци Хэя было не впервой. Достаточно вспомнить их общий с Сяо Хуа и наследником семьи У подъем по практически отвесному склону Сигуняншань в поисках подсказки для следующей своим путем команды госпожи Хо, возжелавшей лично отправиться в ставшее для нее последним путешествие вместе с Чжан Цилином и Панцзы. Но вот оказаться жертвой жестокого розыгрыша, когда на кону стояли жизни нескольких небезразличных ему людей, Яньцзин точно не ожидал. В любой иной ситуации наемник смог бы удержаться на ногах: благо сила настигнувшего его удара едва ли превосходила ту, которой обладал он сам. Однако скользкие камни, покрытые густым мхом, сыграли с человеком в черном злую шутку. Позвать на помощь шантрапу – иначе о толпе молодых расхитителей Ци Хэй и не думал – не позволяло банальное ущемленное самолюбие. Впрочем, жаловаться на недостаток адреналина не приходилось. С выступа открывался великолепный вид на укрытое туманом ущелье и расстилавшийся равномерным ковром у самого подножия скал лес. И любое неверное движение могло стать роковым. Повторять же судьбу некого загадочного владельца усадьбы наемник не спешил, осматриваясь в узком пространстве обнаруженной здесь же расщелины. Ничем непримечательная, она, тем не менее, хранила далеко не одну тайну, укрытую от посторонних глаз в недрах скалы. Пожалуй, Яньцзин даже был готов признать, что еще никогда не видел такого разнообразия чеканных монет, аккуратно сложенных в изящную бронзовую шкатулку, покрытую благородной патиной и каменной пылью. И каждая из них была отмечена аккуратно нанесенной капелькой засохшей крови. В памяти человека в черном сразу всплыла диковинная монетка, ставшая причиной гибели целого города и еще нескольких десятков людей. Лишь стараниями железного трио опасная вещица вернулась в подземное озеро, оставаясь навсегда похороненной на его дне. Сейчас же перед Ци Хэем была самая необыкновенная коллекция монет, благо, самых обычных, хотя и отличающихся особой символикой, намеренно оставленной кем-то, вероятно, связанным с семьей Ляо и нависшим над усадьбой проклятием. Насчитав около четырех с половиной сотен чеканок, наемник присвистнул. Не имея ни малейшего представления о сакральном смысле тайника и его содержимого, Яньцзин буквально чувствовал запах смерти, исходящий от странной находки. Свист рассекаемого воздуха достиг ушей господина Хэя, заставляя инстинктивно слиться с выступом. Врезавшаяся в скалу металлическая когтистая лапа на цепи выбила фонтанчик каменной крошки. Несколько острых осколков пролетели в опасной близости от лица чудом увернувшегося мужчины, оцарапывая плечо. Ругнувшись, человек в черном попытался перехватить звенящее от натяжения цепи оружие, в последний миг отклоняясь в сторону: прикрепленный к веревке трехгранный дротик с клацаньем отскочил от края выступа, срываясь вниз. Новый удар фэйчжуа*(2) пришелся точно над головой отплясывающего на краю обрыва под аккомпанемент с перезвоном взмывающих ввысь шэнбяо*(3) Ци Хэя. Опасно покачнувшись на одной ноге, наемник мазнул пальцами по до предела натянутой, дрожащей цепи в попытке удержать равновесие, но схватил лишь воздух, позволяя силе притяжения взять верх над своим утратившим опору телом.***
Пожалуй, босс У относил себя к людям, успевшим заглянуть сразу в две эпохи. Не полностью прожить их, но почувствовать их особый, неповторимый вкус. И теперь, стоя над пропастью, отделявшей его от тайн разрушенного стихией особняка, он ощущал себя Дэвидом, вернувшимся на грешную землю после головокружительных космических приключений. Один на один со своими мыслями, сомнениями и страхом – У Се словно окунулся в мир песков и заговоров, где не было места юному и непорочному искателю приключений, брошенному на произвол судьбы в неизвестность. Тогда он сделал шаг вперед, оставив за своей спиной доброго и наивного наследника семьи У, медленно, но верно взращивая внутри себя безжалостного и хладнокровного монстра. Теперь ему предстояло вновь пройти тот же путь, с той лишь разницей, что у него больше не было десяти лет. Возможно, считанные минуты, а в лучшему случае – часы. Сомнений в целостности Сяогэ и Панцзы, благо, не возникало. Особая связь позволяла У Се чувствовать их, точно зная – два самых близких человека живы. Где бы они не находились, сердца тех, кто стал для босса У целым миром, бились, ведя упорную борьбу за свою жизнь, за их новую встречу. Сомнения возникали в нем самом, как бы странно это не звучало. Потомственный расхититель не верил в самого себя, боясь совершить прыжок, способный приблизить его к разгадке тайны и спасению воина и подрывник, по вине босса У оказавшихся втянутыми в новое смертельно опасное приключение. Последствия пережитых событий в мертвом городе и погребальном комплексе настигли светлый ум Железного Треугольника в самое неподходящее для этого время. Одно дело мучиться от непрекращающихся ночных кошмаров, раз за разом просыпаясь в надежных, успокаивающих объятиях Сяогэ (а иногда и Панцзы), совсем другое – дрожать от страха, зная, что промедление подобно смерти. На самом деле, У Се успел забыть, насколько жалким чувствовал себя, когда Бронзовые Врата захлопнулись за спиной Цилина. Успел забыть то всепоглощающее чувство одиночества и безысходности, что сопровождало его десять лет. Успел забыть, как дрожали колени на том самом обрыве, где он едва не умер от рук «друга детства» Сяогэ. Умирать – страшно. Босс У прекрасно помнил страх смерти. Умирать страшно, когда жизнь самого дорогого, самого любимого человека зависит от твоей силы воли, но тебя подталкивают к тому, чтобы сдаться. Страшно, когда некому прийти на помощь, когда ты медленно коченеешь в снегу, а собственная горячая кровь кажется холодной, когда борешься за каждый слабый вдох, ощущая ее на своих руках. Умирать не страшно, если знаешь, за кого отдаешь свою жизнь. Умирать и бояться не позволительно, пока не исполнил обещанное. Именно так босс У раз за разом обманывал самого себя и вездесущую смерть, следующую за ним по пятам. Именно так заставлял себя идти вперед, не смотря на ее дыхание за своей спиной. Именно так выживал снова и снова, не позволяя себе сдаться, не позволяя поддаваться страхам и сомнениям. А еще его поддерживала злость, самая настоящая ярость. На клан Ван и их приспешников, на глав и боссов Цзюмэнь, предавших воина, на клан Чжан, использовавших Цилина в своих целях, на Чжан Цишаня и множество других людей, на самого себя и даже на бездумно заплатившего своей жизнью за его собственную Сяогэ. На весь гребаный несправедливый мир. Все светлые чувства были обузой в те далекие десять лет. Для них не осталось места в истрепанной душе босса У. Но в ней не осталось места и страху. Лишь на самом краю гибели он позволил себе проявить слабость, замерзая в снегах с перерезанным горлом и переломанными костями. Смотря в небо, У Се просил прощения у Сяогэ за то, что подвел, за то, что сдался и оставил, за то, что нарушил данное обещание так же, как сотни людей до него. За то, что чувствовал к бесстрастному воину намного больше, чем ему было позволено. Здесь и сейчас, на краю пропасти, у босса У снова не было права на слабость, страх и сомнения. Он не желал смотреть на небо, прося прощение у любимого человека и их общего, самого надежного и замечательного друга. Здесь и сейчас У Се мог двигаться, мог продолжать идти вперед, чтобы спасти… Полет через зияющий тьмой провал длился пару мгновений, за которые сердце успело сделать кульбит, а паника, затмевавшая разум, обратилась в холодную, расчетливую сосредоточенность. Подошвы ботинок ударились о торчащие из-под завала крупные осколки скалы, немного соскальзывая к краю бездны. Ухватившись за торчащую перебитую селем балку, потомственный расхититель подтянулся, перебираясь через преграду. Новый коридор встретил его тишиной и сумраком, зависшим где-то под потолком. Восточное крыло ушедшего под землю здания мало отличалось от южного и западного флигелей, расписанных картинками из популярных во времена династии Сун литературных произведений. Те же изящные бронзовые фонари, прикрепленные к стенам, и множество дверей, ведущих в опустевшие комнаты. Лишь несколько помещений, встреченных на пути боссом У, могли похвастаться сохранившимися деталями интерьера. Заглянув в очередную наглухо закрытую дверь, эффектно выбив ее одним из излюбленных приемов человека в черном, У Се обвел лучом карманного фонарика занавешенные плотной выцветшей тканью стены, уверенным движением обрушивая ненадежную конструкцию, удерживающую своеобразные темно-бордовые портьеры. Десятки лиц, обращенных на незваного гостя, пестрили своими портретными изображениями. Десятки лиц, сменяющих друг друга, как и едва различимые обозначения в левом нижнем углу. В самом центре этой древней галереи свое почетное место занимал портрет уже знакомой девушки, отличающийся от своего одиноко пылившегося собрата только одеянием и изысканными украшениями, венчающими сложную прическу. Мужчины и женщины, юноши и девушки, дети – каждый рисунок отображал смену эпох и поколений семьи Ляо. Некоторые из них значились ее членами, некоторые удостоились звания главы, другие составляли сложное семейное древо, именуясь наследниками, супругами, дальними родственниками или отпрысками. Неизменными оставались лишь тончайшие шелковые нити, пропитанные чем-то красным и соединяющие между собой сложным ажурным узором всех тех, кто принадлежал к роду Ляо. Среди нарисованных лиц внимание босса У привлекло то, что принадлежало ребенку. Без надписи или иных указателей портрет, тем не менее, располагался в одном из сложно построенных рядов. Мальчик лет четырех смотрел немного рассеяно, не походя на живого человека, скорее на повисшую на нитях куклу. Обладая неплохими знаниями в области искусства фотографии, присущего Викторианской эпохе – благо, подобная практика оказалась распространена веком позже на территории Поднебесной – У Се мог бы с уверенностью сказать, что ребенок, столь необычным образом запечатленный не особо прихотливым художником, был мертв. Как некогда английские аристократы и выходцы из простых рабочих семей обожали делать фото с умершими*(4), так и некто нанес на холст лик умершего в страшной трагедии дома Ляо мальчика. Место рядом с ним пустовало. Шелковая нить, идущая от портрета ребенка, крепилась к палочке тутового дерева, своеобразно подчеркивающей нарисованный прямо на стене символ. Немного вычурный, но вместе с тем простой и отдаленно знакомый, словно будоражащий воображение фантом, не имеющий отчетливого образа, закрепленного в сознании. Еще одна картина, символично запечатлевшая бледного господина, отчего-то немного походившего на Ху Дэсина, обратившегося за помощью к председателю Чжану, смотрелась несколько обособленно, выделяясь из общего изобилия лиц. Самый старый, утративший прежний блеск портрет отражал всю суровость и властность человека, отжившего столетия назад. Его холодный взгляд, направленный вдаль, отдавал похотью, хорошо завуалированной строгостью и еще чем-то, не имеющим определенного названия. Официальное, богато расшитое одеяние эпохи Сун выдавало в неизвестном господине чиновника высокого ранга. Следующий холст, простой и грубо расписанный, аккуратно и почтительно расположенный прямо над тем, что изображал по-своему притягивающую взгляд девушку, стал для У Се очередным открытием. Смотрящий с портрета грузный мужчина с грозно сдвинутыми кустистыми бровями пронзал своим безжалостным взглядом любого, кто осмеливался поднять на него глаза. Тряхнув головой, босс У двинулся вдоль стен, пристально разглядывая лица людей, сумевших оставить свой неизгладимый след в истории грозовой деревни. Добравшись до последнего из них, потомственный расхититель всмотрелся в немного смазанный черно-белый снимок, проявленный и нанесенный на плотную подложку почти полтора века назад. Шестеро человек, рассаженных по кругу, походили на обычную китайскую семью семидесятых годов девятнадцатого столетия: глава семейства, его супруга, брат, двое прелестных дочерей и годовалый малыш, спокойно спящий на руках матери. Идиллия, от которой отчетливо несло чем-то грязным и жутким. Последние из рода Ляо не выглядели счастливыми. В их глазах застыла сама смерть, вероятно, в конце концов, настигшая их всех. Открепив фотографию от стены, босс У убрал старинный снимок в карман куртки. Разум вопил о том, что он совершает глупость, интуиция кричала о важности находки, не считаясь с сыплющимися, словно из рога изобилия, доводами. Взвесив каждый из них, У Се признал себя непроходимым глупцом, доверяющим своей интуиции больше, чем собственным знаниям и опыту. Но так уж сложилось, что именно она чаще всего спасала потомственного расхитителя в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. С интуицией босса У считался даже непрошибаемый и скептически настроенный буквально ко всему Ци Хэй, а значит, он сам был не вправе игнорировать ее очевидный посыл. Комната с портретами осталась позади, терзая пытливый ум наследника пятой семьи. Все в особняке свидетельствовало о стремлении семьи Ляо перекроить привычную для любого жителя Поднебесной систему фэн-шуй. Но галерея, воплощающая собой генеалогическое древо*(5), стала самым ярким и незыблемым примером необычайной трактовки Ицзин. Книги, раскрывающей тайны мироздания, которые в полной мере так никто и не сумел постигнуть, кроме предков клана Чжан и небезызвестного своими предсказаниями Ци Тецзуя. Будучи тем, кто посвятил себя изучению клана Чжан и всех девяти семей, У Се с легкостью мог определить, когда люди использовали и трактовали Ицзин в своих целях, даже не зная, к каким последствиям могло привести подобное невежество. И, в отличие от семьи Ци, он четко отделял мастерство фэн-шуй от истинных знаний о мироздании, переменах в нем и Великом Пределе, поскольку смотрел на окружающие вещи и события, невзирая на их таинственность, сопричастность к клану Чжан или иностранным веяниям. Как бы там ни было, но босс У отличался особой въедливостью, когда дело касалось деталей, способных пролить свет на события прошлого. Поэтому, так и не дойдя до поворота, он круто развернулся, широким шагом направляясь обратно в галерею. С должной аккуратностью сняв со стены первый из выделявшихся общей композицией и расположением портрет, потомственный расхититель сдавленно выдохнул – за ним обнаружился выведенный красной краской причудливый символ, насмешливо выделявшийся на светлом фоне, как и десятки других, россыпью алых пятен украшавших однотонный деревянный холст, покрытый толстым слоем штукатурки и лака. Каждая ветвь, мысленно определенная У Се, исходя по датам жизни и смерти тех, кто был отмечен «печатью», содержала не менее двух-трех подобных знаков, надежно укрытых за расписанными полотнами, и могла означать лишь одно – смену поколений и глав в семье Ляо. Но, по итогу, самым странным стало совершенно иное открытие. Маркер, предприимчиво оставленный в кармане после произведенных под планом обновленного особняка расчетов, нанес на стену последний штрих, останавливаясь в руках босса У. Переплетение символов, соединенных плавной линией, образовывало новую «печать», похожую на своих «двойников», как две капли воды, и отличающуюся лишь выдающимися размерами. Теперь семейная галерея рода Ляо больше походила на алтарь для поклонения предкам. Вроде того, что был посвящен выдающимся лидерам девяти семей и преданным им людям, ставшим жертвами властолюбия Чжан Цишаня. Обведя глазами комнату, У Се чертыхнулся: пропустить столь очевидную подсказку мог только человек, погрязший в собственных треволнениях. Сколько раз он говорил себе о важности концентрации на поставленной цели, когда ничто иное, кроме трезвого рассудка и холодного расчета, не должно становиться частью исследования или планирования. Сколько раз напоминал о важности контроля над эмоциями и чувствами, способными помешать дойти до конечной точки отсчета. Сколько раз вынуждал собственный разум сохранять рассудительность и хладнокровность даже на пороге гибели. И сколько раз ошибался, упуская из виду нечто, действительно, важное. Снова чертыхнувшись, потомственный расхититель опустился на колени, принимаясь за переписывание идеограмм*(6), тщательно следуя завуалированным указаниям в расстановке частей древнего шифра в верном порядке. То, что изначально казалось простым и логичным, на деле стало настоящей проблемой, требующей немедленного разрешения. Знакомые обозначения выстраивались в совершенно неизвестную боссу У схему, переплетаясь между собой, но не несли в себе ожидаемого смысла. Когда-то, будучи юным, наследник пятой семьи Цзюмэнь, тщательно изучил Ицзин, Предел и их связь с кланом Чжан. После нескольких лет бесконечной гонки за призраками прошлого он, наконец, смог найти ответы, сравнявшись в ряде своих знаний (а позже и некоторых навыках) с небезызвестными представителями пресловутого клана, играючи вскрывая созданные ими и для них ловушки. Но здесь и сейчас потомственный расхититель оказался бессилен разгадать тайный шифр, состоящий из повторяющихся и выстраивающихся в совершенно невообразимую схему триграмм*(7). Перебрав все известные комбинации, он вынуждено признал поражение. Погруженный в свои мысли У Се пересек коридор, сворачивая за угол. Связь Железного Треугольника – то немногое, что помогало сконцентрироваться на поставленной задаче: разгадать тайну старинной усадьбы, и всем вместе покинуть ушедший под землю разрушенный стихией особняк. Сяогэ мог позаботиться о подрывнике – босс У верил в это. Как верил и в то, что Панцзы никогда не оставит на произвол судьбы воина из клана Чжан – прописная истина, которую не удавалось оспорить даже ярым врагам нерушимого трио. Они оба были в порядке. О себе светлый ум Железного Треугольника не беспокоился, следуя указаниям невидимой нити, связующей всех троих, шаг за шагом приближаясь к массивной, источающей мрачную ауру двери, выросшей на его пути.***
Цилин стойко выслушивал третью или четвертую к ряду волну причитаний от бредущего бок о бок с ним Панцзы. Эмоциональность подрывника воин списывал на ставшую привычной, но при этом ничуть не менее неприятную ситуацию: Железный Треугольник разделился. И теперь оба расхитителя сходились в том, что происходящее не было нелепой случайностью. В тот самый миг, когда часть коридора перевернулась, а Сяогэ попытался ухватить за руку У Се, неведомая сила оттолкнула того к стене. И судя по длившемуся чуть дольше обычного головокружению, на которое внезапно начал жаловаться Юэбань, и собственной тошнотворной головной боли, их общий дорогой человек некоторое время находился если и не без сознания, то уж точно в дезориентированном, оглушенном состоянии. - Гребаный Хогвартс! – с чувством выругался Панцзы, снова упираясь в глухую стену, которой (в этом он мог поклясться) не было на этом самом месте меньше пары секунд назад. Уже одно то, что коридор внезапно начал двигаться, скрывая от них летящего навстречу полу босса У, однозначно не стоило считать простым стечением обстоятельств. Оказаться в совершенно ином месте, куда их забросила неведомым образом активированная ловушка, и вовсе стало тем самым фактором, от которого веселый и добродушный подрывник впал в бешенство, грозя неведомым силам, покусившимся на единство Железного Треугольника и жизнь его лучшего друга, всеми возможными карами. - Этот особняк просто не может быть таким огромным. Мы побывали во всех комнатах западного и южного крыла, но так и не знаем, где умудрились оказаться на этот раз, - выдохнувшись от обличительных тирад и откровенных матов и немного переведя дыхание, проворчал Юэбань. - Ммм… - Что если это иллюзия или зеркальное отображение, как в мертвом городе? - Нет, - возразил Чжан, в который раз изменяя направление. Сила, как выяснилось после первых двух попыток расчистить путь, оказалась бесполезным подспорьем. Стоило проломить внезапно выросшую посреди прохода стену, как за ней возникала новая преграда. Проплутав по однообразному коридору больше часа, Сяогэ чертыхнулся, озвучивая свою догадку: двигались не стены, и не они сами, а один и тот же отрезок коридора. По сути, они попали в закольцованную ловушку, напоминающую змею, заглатывающую собственный хвост. - Я же говорю – гребаный Хогвартс, - смирившись с бесцельным брожением по кругу, буркнул Панцзы, получая в ответ согласный кивок. – Есть идеи, как нам разомкнуть этот порочный круг и вернуться к Тяньчжэню? - Нет. - Сяогэ, обычно ты говоришь о поиске потайного механизма, - нахмурился подрывник. – Что на этот раз не так? Кроме очевидных вещей, разумеется. - У Се в порядке. - Айя, Сяогэ, ты пытаешься убедить в этом меня? Или сам хочешь поверить в то, что Тяньчжэнь образумится и не станет лезть на рожон? - Нет, - покачал головой Чжан, ухмыляясь уголками губ: они оба слишком хорошо знали наследника семьи У, чтобы сказать наверняка – У Се не станет сидеть на месте в ожидании чудесного спасения и отправится на поиски разгадки тайны проклятой усадьбы. – Нет, он не образумится. Но, возможно, найдет способ вытащить нас отсюда. - Буду рад, если Тяньчжэнь не проломит себе голову или не заключит пару тройку сомнительных сделок с темными силами, бандитами и еще черт знает кем или чем. - У Се справится. - Я знаю, - хмыкнул Юэбань, немного расслабляясь в обществе друга. – Я знаю, - повторил он, возвращая воину серьезный взгляд. – Тяньчжэнь умеет быть самостоятельным. Он словно становится совершенно другим человеком, когда вынужден сражаться с чем-то в одиночку. И в этом главная проблема, Сяогэ. Босс У не знает, что значит сдаться или отступить. Он всегда решителен, расчетлив и хладнокровен. Боюсь, если мы не поторопимся, Тяньчжэнь снова станет им, и разнесет это место. За те десять лет я видел нашего наивного и неуклюжего Тяньчжэня, полностью отдавшегося во власть собственноручно взращенному монстру. И мы оба видели, каким жестоким он может быть, когда дело касается тебя или меня, или нас всех. Бэй Тоу – лучшее доказательство моих слов. А еще тот случай у ворот дворца в мертвом городе. Помнишь, Сяогэ? Тяньчжэнь в одно мгновение изменился, почувствовав наш недружелюбный настой, и начал принимать решения и воплощать их самостоятельно, не спросив совета или помощи даже у Яньцзина, который оставался на его стороне, готовый защитить. - У Се справится. Он не чудовище и не монстр. - Айя, Сяогэ, кто сказал, что Тяньчжэнь чудовище, а? Я лично оторву язык этому болтуну! - У Се считает себя чудовищем. - Ну, Тяньчжэнь, всегда относился к самому себе слишком сурово. Не знаю, почему он не желает признавать свои положительные стороны, но… - Семья У. - Думаешь, они вдолбили Тяньчжэню, что он не заслуживает быть счастливым? Это звучит нелепо, Сяогэ. Хотя, возможно, ты прав. Но одно я знаю точно: наш Тяньчжэнь не монстр и не герой. Он жертвенный идиот. Не важно, насколько крут и безжалостен босс У, по итогу он каждый раз приносит в жертву самого себя, даже не замечая этого. Кивнув на заявление подрывника, Цилин остановился перед глухой стеной: знак, оставленный им несколько поворотов назад, выглядел, словно насмешка судьбы. - Мы ходим по кругу, - опустившись на пол, тяжело выдохнул Панцзы. – Не понимаю, почему коридор меняет направление, но… - Северное крыло. - Что? - Эта часть коридора соединена с северным крылом особняка, - пояснил Сяогэ, оглядываясь. Ощущение, будто за ними следят, никак не желало покидать воина, нервируя притаившегося внутри зверя. - Каким образом? - Знак, - Чжан указал на оставленную им отметину. - Что с ним? – в недоумении переводя взгляд с нарисованной кровью стрелки на возвышающегося над ним воина, переспросил пузо и душа Железного Треугольника. Вместо ответа Цилин провел рукой по шершавой расписанной облупившейся краской стене, прослеживая грубые линии, нанесенные широкими мазками, складывающимися в абстрактную картину, не имеющую ничего общего с пейзажем или картинками из художественной книги. И небольшой символ из небрежно размазанной крови самым немыслимым образом совпадал с одним из штрихов, при ближайшем рассмотрении вплетенным, как и множество других, в канву неясного сюжета. - Это карта усадьбы, - нарушив затянувшееся молчание, поделился с другом Сяогэ, не отрываясь от изучения скрытого плана обрушившегося два с половиной века назад здания. - Сяогэ, хочешь сказать, что наши шансы на спасение повышаются? - Особняк семьи Ляо был построен в одиннадцатом веке. - Похоже на то, - поднявшись на ноги, согласно пробасил Панцзы. - И они каким-то образом были связаны с Пределом, - пропустив ремарку мимо ушей, продолжил Цилин. - Айя, Сяогэ, в тебя вселился дух Тяньчжэня? – всплеснул руками Юэбань. – Нет, продолжай, - под выразительным взглядом Чжана закрыв рот «на замок», запротестовал он, стоило другу погрузить опостылевший коридор в безмолвную тишину. – Я весь во внимании. - Предел и Бесконечность. Связь Двух Начал и Пустота. Пять первоэлементов. Единство Неба и Земли. - Диаграмма Чжоу Дуньи*(8)? - Ммм… - Но она перевернута! – всмотревшись в нечеткие штрихи, воскликнул Панцзы. – И пять первоэлементов не соответствуют своему расположению в диаграмме Чжоу Дуньи. Земля смещена из центра к юго-западу, что характерно для буддийской школы Чань*(9). Что, еще одна работа У Чэнъэня? - Ты рассуждаешь, как У Се, - усмехнулся Чжан, возвращая другу недавнюю подначку. - Айя, похоже, когда его нет рядом, дух Тяньчжэня контролирует нас обоих. Я прямо чувствую, как меня накрывает. Старина Ван готов пуститься в пространные изыскания, забив на все. - Мы сейчас здесь, - палец Сяогэ прочертил короткую линию от южного коридора, обозначенного знаком огня, к северной галерее, расчерченной символом воды, останавливаясь на полпути и спускаясь немного вниз. - Абсолютная Пустота и Бесконечность. - Бесконечность, - повторил за подрывником Цилин. – Круг Бесконечности проходит полный цикл за один час, - не обращая внимания на глупо приоткрывшего рот Панцзы, задумчиво продолжил он. Самому Сяогэ не требовались слова, чтобы положить всего себя на поиски выхода из хитроумной ловушки, но пузо и душа Железного Треугольника нуждался в каждом сорвавшемся с губ воина звуке. И ради друга, всегда стоящего на страже их с У Се спокойствия и счастья, Чжан был готов поступиться привычкой делать все молча, пускаясь в длительные разъяснения и полемику, словно в него, действительно, вселился дух потомственного расхитителя. - И что будет в конце цикла? – осторожно поинтересовался Панцзы, напряженно вслушиваясь в гнетущую тишину. - Абсолютная Пустота. - Хочешь сказать, что из ловушки нет выхода? - Ммм… - То есть мы умрем, - обреченно выдохнул подрывник, опускаясь обратно на холодный пол. - В особняке должна быть тайная комната. Вот здесь, - Сяогэ указал на едва различимую точку на странном плане, придуманном больным разумом хозяев разрушенной усадьбы. - Юго-запад. Земля. Что это значит? - Единство Неба и Земли. Переход из небытия и появление на свет. - Тайна семьи Ляо – вера в возрождение? Черт, Сяогэ, я бессилен перед всей этой религиозной мишурой! - Секта. - Они были сектантами? - Ммм… - И поклонялись Пределу? - Предел – конечная цель. - Так, Тяньчжэнь был прав: семья Ляо создала собственного идола и поклонялась ему в надежде… На что вообще надеялись эти чокнутые на голову фанатики?! – вспылил подрывник, подрываясь на ноги. – Сяогэ, говорю тебе, я сыт по горло этими гребаными тайнами! Все будто помешались на бессмертии, возрождении, перерождении и другой херне. Чжоу Му, Лу Шан, Наньхай-ван, Церен, народ бо, клан Ван, Чжан Цишань, - пустился в перечисления Панцзы, с каждым новым словом повышая голос. - Панцзы. - Кто там еще?! Мы хоть раз встречали гробницу, хозяин которой не был помешан на мистической дури?! – не унимался Юэбань. - Панцзы. - И что на этот раз?! Стоило приехать в Мэйлин, как мы снова нырнули в… - Панцзы, - чуть громче позвал взбудоражено жестикулирующего друга Цилин. - Что?! Мы же все равно сдохнем, Сяогэ! Дай мне хотя бы выговориться! - Панцзы, у нас мало времени. - Для чего? – выдохнувшись, угрюмо буркнул подрывник. – Думаешь, не успеем написать завещание кровью на стене? - Не успеем найти выход, - рассудительно возразил Чжан, искусно игнорируя настрой пуза и души Железного Треугольника. Тот был расстроен и подавлен, и даже не пытался этого скрыть. – В плане есть скрытая зона. Бесконечность, Пустота и Предел неразрывно связаны. - Коридор внезапно обратится в цветущий сад? - Нет. План особняка не точен. - Ха, это было бы понятно даже такому дурню, как любимчику старого лиса Эрбая. - Хм? - Ладно, - взял себя в руки Панцзы, с самым собранным и серьезным видом утыкаясь носом в изрисованную стену. – Что тут у нас? - Области Бесконечности, Предела и Пустоты пересекаются. - Семья Ляо странно трактовала учения всех возможных школ. И, что? Две тайные комнаты в противоположных частях здания? Не слишком ли? - Две тайные комнаты, связанные коридором-ловушкой, - внес ясность Цилин, оставляя на стене яркий кровавый след, наглядно демонстрирующий подтверждение собственной теории. - Так вот как та мумия из семьи Ляо перемещалась по разрушенному особняку! – ободрено хлопнул ладонью по бедру подрывник. - Ммм… - И в чем подвох? - Выбрать правильную дверь. - Дай догадаюсь, две двери ведут к смерти, а две – к тайнам семьи Ляо? - Да. - Но зачем такие сложности? - Предел – цель, а вера в идола, дарующего переход из небытия в новую жизнь – средство ее достижения. - А коридор – это путь. Либо некие силы наградят, либо покарают. Так? - Ммм… - Значит, наша задача выбрать правильную дверь? - Ммм… - Задачка в духе Железного Треугольника. Есть идеи, как нам не ошибиться с ответом? - Есть.***
Цзян Мудань честно старался не поддаваться панике, и даже бравировать над ситуацией, но все происходящее складывалось не в пользу команды Цзюмэнь. Полтора десятка молодых расхитителей, отправленных председателем Чжаном на важную миссию по изучению усадьбы на холме, могли сколько угодно бахвалиться перед Железным Треугольником, демонстрируя свое превосходство, или спорить с господином Хэем, однако на деле оставались неопытными юнцами, в одночасье оставшимися один на один с проблемой. Без нерушимого трио и человека в черном уверенность в собственных силах истаяла на глазах, оставив после себя позорное желание сбежать. И, пожалуй, молодое поколение девяти семей прибегло к такому недостойному, но весьма действенному способу решения проблемы, если бы хоть кто-то из них разбирался в никак не желавших заводиться машинах. Дорогие навороченные автомобили беззастенчиво, даже насмешливо, щелкали зажиганием, подобно стрекочущим насекомым. Что уж говорить о потрепанном жизнью фургоне железной троице. Верный своим хозяевам, старенький фольксваген не поддался ни на уговоры, ни на угрозы оравы молодых людей. Намертво заклинившие двери щелкнули, отрезая салон от орущей на все лады неуправляемой толпы. Вынужденный взять заботу о товарищах по команде Цзян Мудань откровенно недоумевал, как с ними справлялись босс У и господин Хэй. Пускай за первым всегда стоял пугающий до чертиков Чжан Цилин и буквально жонглирующий взрывчаткой господин Пан, а второй виртуозно умел запугивать неопытных юнцов, ни один из этих методов не работал, когда дело коснулось новоиспеченного руководителя экспедиционной группы. Оптимизма не добавлял и тот факт, что связь с председателем Чжаном и его правой рукой – главой Цзэ – внезапно оборвалась. Короткие гудки на линии в скором времени сменились тишиной. За окном особняка взорвалась вспышка молнии, последующий за ним раскат грома сотряс здание, заставляя стекла в оконных рамах дребезжать. В единственной комнате, куда кем-то из предыдущих владельцев было проведено электричество, пару раз мигнув, погас свет, погружая усадьбу в липкий, холодный, влажный мрак, сгущающийся по мере приближения ночи. _____________________________________________________________ Комментарий к 67 главе: И снова авторов занесло в религию. Но что поделать, если в Китае испокон веков чтили самые разные религиозные воззрения и духовные практики. Основа заложена (и этого пока достаточно), однако не все так просто. Впереди нас всех ждет много интересного и непредвиденного. Примечания: 1. Даже если я единственный, кто останется в этом мире, Я не сдамся. Даже если останусь один, Буду идти по безлюдным улицам, рассматривая их. Буду счастлив каждый день. (перевод строк из песни в исполнении Хуан Цзытао – «Один») 2. Речь идет о холодном гибко-суставчатом китайском оружии – фэйчжао (飞爪 [fēizhǎo]) или фэйчжуа (飞爪 [fēizhuǎ]), что буквально означает «летающие когти». Оружие представляло собой верёвку или цепь, к которой крепилась боевая часть в виде лапы с подвижными когтями, загнутыми внутрь, и по размеру несколько превосходившей человеческую голову. Зацепившиеся за атакуемый объект когти сжимались при увеличении силы натяжения верёвки. Длина верёвки или цепи в некоторых случаях могла достигать 10 м. 3. Еще один пример гибкого китайского холодного оружия – шэнбяо (繩鏢 [shéngbiāo]), в буквальном значении «дротик на веревке». Представляет собой оружие, состоящее из металлического ударного груза в виде дротика, закреплённого на верёвке. Ударный груз заканчивается остриём, которое может быть как конической, так и гранёной формы. Посредством одного или нескольких колец груз крепится к верёвке, длина которой может составлять от 3 до 5 м. Сразу за грузом обычно крепится яркий платок или султан, предназначенный для дезориентации противника и улучшения контроля над оружием. Другой конец верёвки завязывается в петлю и надевается на руку. 4. Post mortem или посмертная фотография – обыденный тренд Викторианской эпохи, когда с появлением дагеротипов, даже у относительно небогатых слоев населения появилась возможность делать портреты. Однако многие использовали новейшее изобретение не столько для того, чтобы запечатлеть свой образ, сколько для того, чтобы оставить память об умерших близких. Так умершему человеку пытались придать максимально естественную позу, словно он и не отправился в мир иной. Покойников усаживали или ставили в разные позы или снимали «спящими», детей фотографировали в кругу семьи, на руках у родителей или в окружении любимых игрушек, и т.д.. Им даже иногда рисовали открытые глаза или дорисовывали зрачки, создавая эффект «выразительного взгляда». Иногда съемки велись даже спустя несколько дней после смерти. Причем не только в фотоателье, но и в любом удобном для семьи месте. В Китай подобная практика пришла позже. Во время обряда бракосочетания мертвых (минхунь) считается незазорным сделать один-два снимка «счастливых молодоженов». 5. Согласно «Книге Перемен» (Ицзин, раздел «Шогуа чжуань» – чжан 9), семья представляется в виде определенной схемы расположения триграмм. Так, в левой части графического изображения располагается вся мужская половина: отец, старший сын, средний сын, младший сын. В правой части – вся женская половина: жена, старшая дочь, средняя дочь, младшая дочь. 6. Идеограмма – нефонетический письменный знак или условное изображение, соответствующий определённой идее автора. Идеограмма возникла на базе рисунка и пиктограммы. Идеограммы использовались в египетском иероглифическом письме, шумерской клинописи. В настоящее время, идеограммы используются, например, в китайской иероглифике. 7. Триграмма – особый графический символ (гуа: 卦 [guà]) из трех линий (яо: 爻 [yáo]), сплошных или прерывистых. Все их возможные комбинации составляют восемь триграмм (багуа: 八卦 [bāguà]), которые представляют собой фундаментальные принципы бытия. В свою очередь из сочетания двух триграмм, нижней и верхней, образуются 64 гексаграммы Ицзина (люшисыгуа: 六十四卦 [liùshísìguà]) с определенными афоризмами, разъясняющими их значение. 8. Чжоу Дуньи (周敦頤 [zhōu dūnyí]), 1017-1073 н.э. – китайский космолог, философ и писатель эпохи Сун. В рамках неоконфуцианства он объяснил отношения между человеческим поведением и высшими силами. Именно он стал основоположником «символа инь-ян», создав диаграмму тайцзиту (太極圖 [tàijítú]), также известную как диаграмму Высшего Предела (Высшего Конечного или Высшего Абсолюта), которая была описана в труде Туншу, проникающем в суть Книги Перемен (Ицзин) и переосмысливающим ее. Первоначальный формат тайцзиту можно посмотреть здесь: File:Taijitu de Zhou Dunyi.png - Wikipedia. P.S.: авторы не будут упоминать специфические названия, но считают необходимым прояснить несколько моментов. Во-первых, понятие тайцзи (太极 [tàijí]) – Великий (изначальный) Предел (Предел Всего). Иначе говоря, предельное состояние бытия, наибольшее разделение на прошлое и будущее, начало времени и всех начал. Во-вторых, понятие уцзи (无极 [wújí]) – Бесконечность (Высшее Начало, Изначальная Вселенная). Иначе говоря, небытие. Таким образом, уцзи – это безграничная пустота, а тайцзи – это предел в том смысле, что это начало и конец света, поворотный момент. Однако стоит отметить, что в оригинальной серии Великий Предел обозначается словом чжунцзи (终极 [zhōngjí]), то есть «конечный». В китайском языке слово чжунцзи чаще всего употребляется в выражении чжунцзи муди (终极目的 [zhōngjí mùdi]), что дословно переводится как «конечная цель». Тем не менее, изучив доступную информацию по Пределу, описанному NS, и сопоставив ее с концепцией Чжоу Дуньи, авторы сделали закономерный вывод о том, что, по сути, речь идет об одном и том же абстрактном понятии. Поэтому во избежание возможной путаницы, мы оставим все, как есть – Предел останется просто Пределом без какой-либо дополнительной транскрипции, как и вся связанные с ним понятия. 9. Школа Чань (禪 [chán]) или Школа Созерцания – это школа китайского буддизма, сложившаяся в V-VI веках в процессе объединения махаянского буддизма (одно из двух основных существующих направлений буддизма) и традиционно учения Китая. Название школы происходит от санскритского слова «дхьяна», что дословно переводится, как «сосредоточение» или «созерцание». ---------- С уважением к читателям, Pushok Mandarin и Mandarinoviy Pushistic ---------- С уважением к читателям, Сюньлу ---------- С уважением к читателям, Хико Сэйдзюро и Изабелль ---------- С уважением к читателям, Енот и Панда