Леди консильери.

      Ночью ей плохо спалось. Казалось, что в комнате нечем дышать несмотря на открытое окно. Мысленно, она возвращалась в тень под скамейкой, где её самым неподобающим, воспитанной леди, образом усадили на колени. Ей не с кем было поделиться. Девочки из колледжа хотели знать подробности; мама наверняка воскликнула бы: «Dio mio» и прочитала ей целую лекцию о том, что так вести себя может только последняя проститутка; отец разложил бы ей последствия внебрачной связи с медицинской точки зрения, а брат-близнец скорее всего только мерзко рассмеялся и рассказал о том, что у него девиц пруд пруди. И всё же, несмотря на все потуги изобразить муки совести за своё аморальное поведение Лючи прикасалась к горящим губам, пытаясь ощутить тень прикосновения горячих, немного обветренных губ с лёгкой кофейной горчинкой. Низ живота снова налился тяжестью, словно там завязывался тугой узел. Она прикрыла глаза и представила, что губы Нино целуют её шею, а его ладонь следует за её собственной, оглаживая сквозь ткань маленькую грудь с напрягшимися сосками, а вторая её ладонь, спускается ниже, туда, где пульсировал в напряжении узел. От легкого прикосновения к самой себе там, где в церковных книжках считалось греховным, а в медицинских — естественным, Лючи выгнула спину. Щёки покраснели от жаркого стыда, но пальцы продолжили свой путь, надавливая и массируя. Пришлось закусить губу, чтобы не застонать: настолько неожиданно - приятным оказалось это прикосновение. Интересно, чтобы сказал Нино, если бы она рассказала ему об этом? Между ног было горячо и влажно, но она продолжала представлять, что это не она, а Нино вытворяет с её телом такие вещи. Эта мысль приносила странное удовлетворение. Наконец, пульсация нервов достигла своего предела и Лючи, шумно выдохнув, ощутила, как другой пульс, идущий вразрез с её собственным горячей волной смыл напряжение, скопившееся в ней. Она шумно выдохнула, успокаивая дыхание, пережидая ощущение кратковременного полёта и глубокого падения. Наконец, после всего этого она смогла спокойно заснуть. Днём, в колледже, она была рассеянной, мысленно возвращаясь к вчерашнему событию, перевернувшему её мир с ног на голову. — Эй, Люси? Люси? Её окликнула соседка по парте. — Что? — Ты такая загадочная в последнее время …скажи, ведь это случилось? К щекам прилегла постыдная краска, словно у неё репутация девушки, способной на такое. — Что? Нет конечно. Мы были в картинной галерее и в ресторане. Соседка по парте досадливо качнула головой, убедившись, что миссис Хэтчер, преподавательница, не смотрит в их сторону пршептала: — Зря ты так. Этот парень не выглядит наивным дурачком. Если ты и дальше будешь корчить из себя Жанну Д’Арк, то он найдёт себе другую. — И вовсе это не так. — Моя сестра тоже так думала, а потом оказалось, что парень, читающий ей стихи и томно вздыхающий о ней ходил по проституткам и утолял свою жажду низменного. — Мы знакомы с ним всего месяц. — И он всё ещё не сбежал. Люси, у вас, в Италии может так и не принято. Но здесь — Америка. В этой стране принято брать от жизни всё что хочешь. Так говорит мой отец. - Юные леди! Пожалуй, мне следует рассадить вас, чтобы вы больше времени уделяли учёбе, а не сплетням! Лючи кашлянула. - Простите, мэм. Мы спорили, какой способ асептики эффективнее. Роза приводила аргументы в пользу карболовой кислоты, а я считаю, что этанол эффективнее и менее токсичен. На лице суровой женщины мелькнуло неподдельное удивление и она неожиданно произнесла: - Вот как? Пожалуй, мисс Орсини, вы можете не сдавать мне конспект на этой неделе. Вы, мисс Престон, тоже. И всё-таки, мисс Орсини права. Карболовая кислота эффективна, но несколько устарела. Когда спина миссис Хэтчер удалилась на почтительное расстояние, Роза прыснула: - Спасибо. А что такое эта карболовая кислота? - Надеюсь, ты выйдешь замуж раньше, чем убьёшь своих пациентов.       Ноги сами принесли её в то кафе, где они ели мороженое. Её встретила всё та же хмурая девушка, Анджела. — О, снова ты. Пришла позлорадствовать? — Что, прости? — Анджела! Сколько раз я буду тебе повторять, что с гостями нужно быть любезнее. Простите, мисс. Из подсобного помещения выглянул пожилой мужчина. — О, ничего, сэр. У всех бывает плохое настроение. Могу я попросить чашку кофе? Анджела издевательски закатила глаза. — Дай-ка угадаю, закажешь капучино? Вы, американцы, любите извращать культуру питья кофе. Лючия усмехнулась и отчеканила: — No. Voglio un espresso senza zuccero. Чёрные брови Анджелы затерялись в густой чёлке. Она ничего не сказала в ответ и молча отправилась на кухню. Девушка принесла ей кофе и больше не язвила ей. Только когда она собралась уходить, неожиданно спросила: — Ты не похожа на итальянку. Где ты научилась так здорово говорить? — Не знаю, что ты имеешь в виду под «не похожа на итальянку», но я родом с Сицилии. Лючи встала из-за стола, оставляя после себя долларовую купюру, что было явно много больше, чем стоил кофе. Ночью её разбудил отец. — Лючи, скорее! Скорее, чёрт возьми! В комнате запахло медикаментами, а на лице у отца застыла неподдельная тревога. — Что? Что случилось? — Бегом в операционную. Сам я не справлюсь. Его шаги с гулом удалялись, верно и правда дело было погано. Спросонья в голове мелькали дурные мысли, мешая концентрации. А что если там Нино? Остатки сна исчезли вместе с этой мыслью. Она вскочила с кровати и принялась одеваться. Пол в гостиной был заляпан кровью, а на диване сидел хмурый мужчина с тонкими усами над не менее тонкой губой. Лючи только спешно кивнула ему, непроизвольно ёжась от колючего взгляда, оценивающего её фигурку под тонким ситцевым платьем. Мужчина осклабился в ответ. Ощущение колючего взгляда не исчезло даже когда она скрылась за дверью, где усердно работал отец. — Presto! Presto! Sta morendo! Лючи спешно обработала руки и кинулась к отцу, с тоской вспоминая дневную шалость на скучной лекции. — Возьми пинцет, достань пулю из раны. Пальцы её не дрожали, а нос давно не морщился от вида крови. Она равнодушно делала то, о чём просил её отец. — Хорошо. Теперь подай зажим. Она бросила пинцет в металлический лоток и схватила зажим. Пациент глухо застонал. — Лючи, сделай ему укол морфина. — Отец. Это может его убить. Такая кровопотеря.... Отец поднял безумные глаза зловеще блеснувшие в электрическом свете и прошипел: — Мы должны сделать невозможное. Этот щенок должен выжить. Коли чёртов морфин и зашивай. Никогда прежде она не видела, чтобы отец был так взведён. Верно, этот человек очень важная шишка. И тот, второй, сидящий в их гостиной. Ей захотелось оказаться далеко от окровавленного пациента с рваной раной на животе. Где-нибудь, в родном маленьком сицилийском городке, под лимонным деревом на ферме у бабушки. И чтобы рядом с ней был её милый Нино, а вокруг пряно-душно цвели бы ароматные травы, а у его губ был бы привкус кофе и тёплой домашней выпечки. Реальность же пахла спиртом, кровью и знакомым запахом смерти. Она методично сшивала разорванную плоть и понимала, что парня с того света вытащат разве что святые. Писание учило, что смерти нет. Жизнь в семье врача учила Лючию совершенно иному. Возможно, если бы она только сейчас начала познавать ремесло своего отца, то боялась бы крови и смерти. Но в ней, с годами, выработался нездоровый цинизм. Она слизала капельку пота с верхней губы и срезала нить, которой зашивала. Отец оценил шов, наложенный ей и кивнул: — Va bene. Она приложила пальцы на запястье пациента и прислушалась к рваному ритму его сердца. — Papa', e' senza speranza. Отец снял очки и устало потёр переносицу. — Che Madonna sia misericordioza con noi, Lucia. Идём. Они вышли из операционной и к ним тотчас кинулся мужчина с колючим взглядом. — Как он, dottore? Отец пожал плечами. — Как врач, я не люблю эту фразу. Но на всё воля божья, мистер Джулиано. — Вы ведь понимаете, что его дядя практически бог для этого города? Лючи видела, как побледнел отец, но всё же его рост позволил ему смотреть прямо в глаза мужчине и произнести: — Если его дяде под силу заставить затянуться те чудовищные ранения, то ему следует сделать это. Современная хирургия и я сделали всё, что было в наших силах. Мужчина осклабился и бесцеремонно схватил Лючи за руку. — Ты испортила платье, детка. Я куплю тебе новое. — Не стоит, сэр. Моя работа помогать спасать жизни. — Тогда может быть мне следует пригласить тебя на ужин? Лючи стало страшно. — Боюсь, что это будет излишне меркантильным, с моей стороны. К тому же, ваш друг ещё не оправился и ему потребуется уход. — Какая восхитительная скромность. Браво, dottore, ваша дочь просто образец христианской добродетели. — Мы очень старались привить эти качества своим детям, господин Джулиано. Вы желаете остаться на ночь? — Боюсь, что это будет излишне. Мне ещё необходимо доложить боссу о проделанной работе. Присмотрите за мальчишкой? Ночь выдалась тяжёлой. Отец отправился спать, а она заступила на дежурство у постели раненного. Среди его вещей Лючи нашла нож и пистолет в кобуре. Едва ли они из полиции. Скорее всего, наоборот. Незаконные дела требовали частого посещения медиков, не задающих лишних вопросов. Парень дышал глубоко, но вполне ровно. Температура была выше нормы, но без лихорадки. Пальцы, обследующие остатки пиджака наткнулись на что-то холодное, на поверку, оказавшееся портсигаром. Воровато осмотревшись, она спрятала его в карман. Прислушалась к ночной тишине и тихонько скользнула за дверь. На улице было прохладно. Ветер приносил с собой запахи немытых улиц и прелых листьев: привычный аромат для грязного района Нью-Йорка, населённого отбросами общества. Сюда никогда не заглядывала полиция. Этого района города не достигали светлые обещания политиков о сильном и здоровом обществе, хороших дорогах и доступной медицине. Никому не было дела до них. Кроме тех, кто знал. В убогом доме с растрескавшейся краской на фасаде жил доктор Орсини, не задающий лишних вопросов. Лючи воровато огляделась и выщелкнула из портсигара сигарету. Короткая вспышка спички и удушливый дым скатился по горлу вниз, заполняя собой лёгкие. Этот нехитрый ритуал приносил с собой успокоение. Пожалуй, она оставит портсигар себе. В качестве платы за своё простое платье. Отец едва ли одобрил бы дурную, неподобающую леди привычку, но ей было наплевать. Из глаз непроизвольно потекли слёзы, смывая напряжение, пережитое пару часов назад, а горький, терпкий дым дорогих сигарет, напоминал ей дорогого сердцу парня, со смешно торчащими ушами и глубокими синими глазами, кажущиеся горными озёрами на бледном, выбритом до синевы лице. Она вспомнила скользкий колючий взгляд неприятного типа из гостиной и поёжилась. Явись он на порог её дома, когда не было отца и с ней бы не церемонились. На его лице читалось чувство собственной избранности над простыми смертными. Этот бы взял то, что ему не принадлежало не из особенного чувства, а просто потому что мог. Она выдохнула оставшийся в лёгких дым и щелчком отправила окурок в короткий полёт, заставляя тлеющий на кончике огонёк поблекнуть, разбившись сотнями искр о мощённую грязным булыжником улицу.