the one i killed is me

Тьма непроглядная — не видно собственных рук. И вокруг такая жуткая тишина, что невнятные звуки, раздающиеся будто бы отовсюду сразу, кажутся жалкой попыткой сознания не сойти с ума в этом бескрайнем море пустоты. Юджи стискивает зубы, замирая, когда блёклый свет неожиданно рассеивает вездесущее ничего, прокладывая путь к чему-то вдали. Осторожный шаг. Ещё один. Сглотнуть, пытаясь дышать не так поверхностно. За спиной пляшут тени, то подбираются ближе, волной накатывая, то отступают. Играют, шипяще смеются. Хватают за руки, сбивают с ног. Бежать! Бежать не оглядываясь. К свету. К тому, что впереди. С каждым шагом, подбираясь ближе к самой яркой здесь точке, странные звуки становятся громче. Они откликаются неприятной болью в желудке, пускают мурашки по спине. Сгустки тьмы замирают — Юджи вместе с ними — замолкают пугливо, почти стыдятся, а Итадори вроде бы и видит уже всё отчётливо, но полная картинка до такой степени медленно складывается в уме, что от раздражения под кожей словно начинает чесаться. Первым делом взгляд цепляется за жилистые руки, по коже которых стекают алые капли. Внимание перехватывает тот самый звук — глаза теперь устремлены к лицу и парень с непонятным для себя облегчением выдыхает, делая ещё пару доверчивых шагов, подальше от теней. Поближе к Сукуне. Король не обращает внимания, сосредоточившись на том, чем он и занимался до этого. Юджи кривит нос, когда Ремён рвёт плоть с отвратительным треском, кладёт в свой рот ещё один кусок красного, сырого мяса. Подбородок весь измазан, а капли гулко падают в образовавшуюся под ногами лужу. Итадори неожиданно млеет, понимая всё. Чавкающий звук — от вязкой крови под ногами. Поодаль — Двуликий. У ног его — Юджи. Словно растерзанный дикими зверями. Шаман прикладывает руку с собственной шее. Тёплая, чистая, с безумно пульсирующей венкой под пальцем. Напротив же, у второго него, разорвана грудная клетка. Сукуна тянется к ней, аккуратно проводит пальцами, цепляя торчащие из-под кожи поломанные рёбра, опускается ниже — вглубь — влажный звук заглушает всё. У Юджи слабеют ноги, закладывает уши. Король достаёт бьющееся сердце — и оно такое крошечное в его огромных руках, такое слабое, что одно неаккуратное движение, и всему конец. Ремён сжимает кулак, не напрягаясь даже, лёгким движением убивает его. Сгустки крови падают на землю и Юджи слишком отчётливо ощущает теплоту собственных внутренних органов, металлический вкус на языке. Сочность собственных мышц. Рука всё ещё на шее. Сердце всё ещё бьётся. — Думаешь, — голос Двуликого, как гром среди ясного неба, — можешь так просто умереть? Сукуна не смотрит никуда конкретно, будто разговаривая с самим собой, но явно обращаясь к определённому человеку. — Думаешь, я правда позволю вот так просто всему закончиться? М, Юджи? Как скучно. Итадори склоняет голову набок, не в силах сдержать злобное хмыканье. — Ты забрал у меня жизнь. Теперь собираешься отнять и смерть? Король смеётся, всё ещё не поворачивая головы. — Ну, я всегда был жадным до того, что принадлежит мне. — Ты до всего жаден, изголодавшееся чудовище, — выплёвывает шаман, но почему-то и сам усмехается. И, самое главное, сейчас это не кажется неприемлимым — улыбаться в такой ситуации. Улыбаться из-за слов Сукуны. Улыбаться Сукуне. Пусть он и не видит. Нет от него спасения даже в о хнас. В чём? — Кошмар какой-то. — Да, — тянет Ремён, отряхивая руку, — он самый. Вдруг голова Двуликого неестественно поверчивается. — Юджи.  — Что? — Юджи!

***

— Не дозовешься прям, спишь на ходу, — хмурится Кугисаки, взирая на него исподлобья. Он всё возвращается к мыслям о том странном сне. И приснится же такое. Крыша едет к чёртовой матери, и даже вечерняя вылазка с друзьями в шумный ресторанчик не помогает забыться. Всё так напряжённо, неестественно. Эти взгляды украдкой, попытки поддерживать непринуждённый разговор, натянутые улыбки и нервный смех. От всего этого как-то очень дурно. Нобара что-то говорит официантке, повернувшись вбок. От вида её повязки на глазу в голове начинает зарождаться нечто яркое, пёстрое, откликающееся болью в глазницах. Самому себе становится всё сложнее доверять с каждым днём, что говорить о других. Итадори отворачивается, не желая провоцировать. — Не выспался? — Фушигуро наклоняется в его сторону, на что Юджи только пожимает плечами. — Кошмары мучают? — А кого они не мучают? — парень слегка улыбается, утыкаясь в свою тарелку. Мясо. Мегуми что-то согласно мычит в ответ. В заведении так шумно. А ещё жарко до невыносимости. Капля пота стекает по задней части шеи, скрываясь за воротником футболки. — Мы справимся, Итадори. За соседним столиком, который слишком близко, жарят мясо. И это какая-то невыносимая, жирная вонь стекающего по рукам сала. — Всё будет в порядке. Спина полностью мокрая, ткань неприятно липнет к телу. Почему так душно? Тёплый свет ламп не помогает, вызывая только головокружение. Напоминает просроченный лимонад, настоявшийся на солнце в знойный день. — Слышишь? Говорю, что ты будешь в порядке. Кугисаки напротив аппетитно ест. Такой же стейк, слабой прожарки. Вилкой придерживает огромный кусок, пока нож уверенно разрезает волокна. От давления сок растекается по тарелке — кровавое озеро с белыми берегами. В желудке начинает печь, отдаваясь жжением в горле. Кто-то рядом разражается хохотом, отовсюду разносится непрекращающийся звон посуды, за спинами носится парочка официантов. Слишком много деталей. Настоящий ад. Юджи буквально ощущает, как стремительно он бледнеет, теряясь в мешанине сенсорных ощущений. Он что-то говорит Мегуми о «подышать на пару минуток», повторяя ещё раз — не может услышать себя. Язык заплетается и еле ворочается, но брюнет наконец-то кивает, мол, всё понял. На свежий воздух. Скорее. Врезается в кого-то по пути, задевает косяк двери на входе, спотыкается. На всё это смотрит будто со стороны, с абсолютным безразличием. Так плохо, что аж всё равно. Не глядя переходит на другую сторону дороги — там больше деревьев, больше лавок, меньше вывесок. Падает на землю рядом — асфальт прохладный, остужает пылающую кожу. Итадори тошнит от самого себя, потому что его будто в жаровне подержали. — Я сейчас умру, — шепчет он, прикрывая глаза. Щеку больно оцарапывает мелкий мусор, но какая разница. Сейчас бы и правда просто исчезнуть. Безболезненно, спокойно, без лишней суеты и с пустой головой. Вспоминаются владения Сукуны. Где нет такого шума, таких ярких цветов, таких резких запахов. Там тихо. Там спокойно. Там он защищён от всех бед. К нему подходят люди, спрашивают в порядке ли он, мешают, пока кто-то не смеётся, предполагая, что валяющийся на земле паренёк просто пьян. Юджи не помнит, как именно он добирается до комнаты общежития. Затуманенно мажет взглядом по дисплею телефона — там пара пропущенных, непрочитанные сообщения. Дрожащими пальцами набирает отговорку, не попадая по нужным клавишам, говорит, чтобы не волновались, чтобы хорошенько повеселились, а ему просто поможет хороший сон. «Отправить» и смартфон вылетает из ослабленных рук прямо на пол. Новенький. Совсем не жаль. В комнате темно и выключатель света благополучно игнорируется, когда Итадори проходит дальше, стаскивая с себя одежду и собираясь упасть в объятия кровати, что так заманчиво освещается вечерним светом с улицы. Секундная пауза — и Юджи падает. Сначала кажется, что прямо в текстуры кровати. Сердце пропускает удар, потому что мягкое одеяло почему-то не чувствуется, вместо этого лицо обволакивает едва ощутимая теплота. Желудок делает кувырок и Итадори задыхается от неожиданности, когда вдруг оказывается упавшим на четвереньки в знакомую воду, темнеющую среди знакомых просторов. — Господи. Сукуна, на удивление, встречает его не сидя на горе из костей, а вполне прозаично стоя рядом. — Можно и так. Ну, чего ты раскис? Мясо не так приготовили? — смеётся, отворачиваясь, когда парень медленно поднимается. Странное дело, чувствует себя Юджи в тысячу раз лучше, чем минуту назад. — Зачем я здесь? — Ты у меня спрашиваешь? — картинно поднимает брови Двуликий. В глазах черти пляшут, такие же как он сам, это точно. — Сам же ко мне заявился. — Сам? — Юджи сводит брови к переносице, задумываясь. — Я просто хотел поспать в своей кровати. — Это так думает твой разум и его попытки мыслить рационально, — закатывает глаза Сукуна, медленно шагая дальше. Итадори следует за ним. — Другое дело, чего ты желаешь на самом деле. — Ничего? Нет, правда. Шумящая пустота в голове и тянущий к земле груз где-то на уровне лёгких — это всё. Отчаянная замена увядающей жизни. Напоследок. Двуликий останавливается, поджимает губы, задумывается. Шаман напротив вовсе не беспомощный мальчик, кричащий и плачущий от собственной беспомощности. Но и не тот, кого Сукуна так жаждал узреть. Никакого пламени внутри, только клочками спускающаяся серость, терпкая, колючая. Ремёна нельзя испугать. О, он не напуган. Это просто невыносимое ощущение ударившей его тревоги. Страшное чувство, особенно для такого, как он. Злит нереально, волнует. Заставляет почувствовать себя импульсивным мальчишкой. Это Юджи заставляет его переживать подобное? Верно, он. Король не страдает от гордыни. Холодный расчёт собственных сил — он же не виноват, что на самом деле, сильнейший. И живёт не первый век, ну, извольте, каким бы идиотом он оказался, не сумей быть честным с самим собой? Влияние парня на себя он заметил и признал уже давно. А посему он тем более своё так просто не отпустит. Итадори за его секундной паузой следит внимательно, с ожиданием, будто может увидеть каждую мысль. Ему сегодня в огромной компании так одиноко было. Будто покинутого, облезлого и старого пса потащили за собой из жалости. Ну не бросать же. Горюют заранее, прощаются. Никто его спасать не собирается — он себя и сам бы спасать не стал. Да и не станет. У Юджи в голове гильотину уже устанавливают, ножи точат, кожу сдирают и оплакивают. Последнее тоже для вида. Ну, потому что не бросать же его вот так? Жаль. Жаль, конечно, очень. Ну а что поделать, казнить! А Сукуна — подумать только, Король Проклятий — появляется, и так легко становится внутри. Мирно. Никаких войн и препираний. Даже пожирающая всё на своём пути пустота замолкает. Юджи сам не успевает понять, когда его ладонь оказывается на лице Ремёна. Тот каменеет, глубоко вдыхая неожиданно сгустившийся воздух. Он выше и мощнее. Кожа у него грубее, но такая приятная на ощупь. Они совсем не похожи. Такие разные. А чувствуют одинаково. Итадори уверен, что Сукуна тоже чувствует. Замечает это потому, как он расслабляется под касанием. Склоняется немного, ластится. Приручение дикого зверя. — Не попытаешься выкрутить мне руки? — голос хрипит, а жар приливает к лицу, когда Двуликий вдруг смотрит на него так. — Я могу это сделать, но при условии, что ты будешь в немного другом положении. Юджи фыркает, исследуя контуры линий вдоль челюсти. Приятная дрожь по телу, горячее дыхание и абсолютное внимание Короля — Итадори не боится. Они взаимно сводят друг друга с ума. Слишком близко и так опасно, что парню плакать хочется. А ещё лучше кричать, орать во всю глотку. Потому что это так неправильно. Аморально. Сукуна подхватывает его за бедра. Удивлённое мычание вырывается из рта шамана, он крепко хватается за массивные плечи короля. Порочно. Двуликий идёт непривычно быстро, крепче сжимает бёдра Юджи, а тот ближе льнёт, щекой к щеке прижимается, опасно на ухо выдыхает и от тихого рыка не может сдержать улыбку. Грязно. Ремён его на самую вершину возносит, как самое ценное сокровище, губами к шее припадает, раздражающую ткань футболки разрывает, опуская ниже. Но так хорошо. У парня словно лихорадка, смотрит томно так, притягивает, хнычет. Забыться хочет — Сукуна знает. Он поможет. Покажет мальчику, что жив он ещё, тонет в страданиях, а рядом с королём — и только тогда — дышать может свободно. Он его рядом с собой на трон посадит, пусть только поплачет на ушко немного. Поругается, посмеётся, да что угодно. Хоть как-нибудь покажет, что внутри есть ещё чему гореть. Боксеры стягивает и довольно хмыкает, когда Юджи смущённо прикрывает лицо. Сукуна ведёт носом по шее, прикусывает кадык. Аккуратно давит на грудь, укладывая парня на спину и пристраиваясь сверху. Щелчок пальцев — и они на чернеющем ночью шёлке. Пальцы Ремёна над Итадори порхают. Так бережно, что парня от неожиданной нежности совсем ведёт и он не может сдержать первого стона, когда король лёгкими поцелуями опускается ещё ниже, к паху. Двуликий проводит языком по головке давно вставшего члена и неотрывно следит за реакцией. Юджи прикусывает ладонь и жмурит глаза, неосознанно сводит колени. Возбуждённый и взлохмаченный. Милейший. — Юджи, — басит король, распрямляясь, — расслабься. — Не, — сглатывает тот, — не могу. — Я не причиню тебе боли, только доверься, — Сукуна оглаживает ягодицы, подтягивая парня поближе и устраиваясь между его ног. И секс в собственных владениях — лучшее, что можно было придумать, ибо всё под рукой. Король держит своё слово — мальчику больно делать не хочется, не сейчас. Хорошо смазанным пальцем надавливает на колечко мышц, медленно вводя. Итадори принимает его хорошо, только шумно выдыхая и переставая дышать на пару секунд. Ремён целует колено парня, щекочет лодыжку едва. Отвлекает. Спустя пару минут Сукуна добавляет и второй палец, ускоряя темп и нащупывает, наконец-то, нужную точку. Юджи дёргается неожиданно, скулит и что-то бормочет. Двуликий только внутреннюю сторону щеки кусает, потому что вид, конечно, потрясающий. Шаман уже сам двигается в собственном ритме, сбивается, тянется рукой к члену, но Ремён останавливает его, хватая за запястье. — Давай уже, — тянет он, смотря сквозь слёзы. — Ещё не… — Блять, я же сказал, — рычит парень, запрокидывая голову, когда Ремён рывком оказывается ещё ближе, пристраиваясь удобнее. Ему два раза повторять не надо. Белое кимоно слетает с плеч, открывая взору всего короля. Юджи нетерпеливо ёрзает с некой опаской поглядывая на тело Сукуны. — Ты огромный. — Сдаёшь назад? — улыбается Двуликий, входя только головкой и останавливаясь. — Ну-ну, не бойся. — Завали и продолж- ох, вау, погоди, боже мой, — охает парень, сжимаясь от неожиданности и заставляя тем самым Двуликого сдавленно ругнуться. — Юджи, — проводит он ладонью по бедру, — малыш, — переходит на живот, легко надавливая и поднимаясь выше, одновременно аккуратно входя до упора — дыши. Итадори пыхтит, кусая губы и, спустя пару секунд, кивает, давая добро. Ещё пара осторожных движений и Ремён наконец-то позволяет себе набрать удобный ритм, вбиваясь в парня резко, но с осторожностью. Подхватывает под колени, забрасывая одну ногу шамана себе на плечо и входя под другим углом, выбивая воздух из лёгких. В приглушённом свете кожа у Юджи будто сверкает. Мышцы под кожей перекатываются, а глаза такие яркие, выразительные. Невозможно оторваться. Итадори сейчас такой открытый, раскрепощённый. Жуёт губы, стонет, не сдерживаясь, глаза закатывает. Двуликий увлекается, прикусывает кожу на бедре — до крови, но парень будто не замечает, вертится. Сукуна его переворачивает на живот, на поясницу давит — тот послушно прогибается. Ремён языком по выпирающим позвонкам проводит, поцелуями поднимается, в загривок впивается и тут же зализывает. А Итадори словно блаженный под ним, обессиленно сипит, теребит подушки, слёзы смаргивает, хнычет, бёдрами назад подаваясь. Обиженно ругается, когда король не разрешает кончить, к себе прикоснувшись. Переворачивается сам — лицо к лицу, покрасневший, мокрый. Таким его видеть только Королю и позволено. — Поцелуй, поцелуй, поцелуй. Целуй меня, — задыхается в шёпоте, губами невпопад шевелит и тянется-тянется-тянется. Ослабевшими руками по плечам, спине проводит раз, второй. Судорожно хватается за ткань под собою, мычит в болезненном нетерпении. Дрожит весь — внутри буря настоящая, ураган. Юджи сам для себя стал сплошным противоречием. Перед ним зло воплоти, что убить надо было, а он к нему льнёт, ищет ласки. И Сукуна ему тепло долгожданное даёт. Всё лицо поцелуями покрывает, кровь слизывает, исцеляет собственноручно нанесённые раны. Собою всецело окутывает, а насытиться не может. Итадори у него теперь превыше всего, потому что не наскучает. Потому что и боль его, и наслаждение приносят радость, которая дразнится, наполняет изнутри, но не до конца. Как раз так, чтобы пообещать себе закончить со всем в следующий раз. А потом всё по новой. Попадает по простате в последний раз перед тем, как Юджи протяжно воет от долгожданной разрядки. Ярко, до вспышек перед глазами. Ремён кончает следом, внутрь, от одного только выражения лица парня напротив. Порыкивает, к себе притягивая. Оба вспотевшие и запыхавшиеся, разгорячённые. Но довольные такие. Безумцы. Юджи этой ночью впервые спал, не мучаясь. Уютно устроившись на груди Сукуны, ограждённый от всего в объятиях Короля Проклятий. И пусть мир хоть напополам треснет, хоть ад разверзнется под их ногами — пока Итадори в руках у Двуликого, пока он не сводит с мальчика взгляда — никто и ничто навредить ему не посмеет. Уж об этом он позаботится.