Чертоги грозовой гряды

Она была грациозной, молодой, полной жизни красавицей, которая имела тягу ко всему новому и являлась одной из самых образованных девиц в небесных чертогах. Ее глаза — как два ярчайших сапфира; волосы, струящиеся темной рекой до поясницы, ровная осанка, изящная фигура, длинная шея как у лебедушки. Голос нежный, но низкий и в то же время приятный; персиковая, ласковая ухоженная кожа, приятные черты лица. Имя ее — Марена, младшая сестра Перуна и дочь Белобога. Она была необычайной, в особенности ее умения и навыки, которые кардинально отличались от тех талантов, которыми были наделены ее братья и сестры. Ее почитали как Богиню увядания и воскрешения, но по большей степени ее имя было созвучно с такими словами как «мор», «мрак», и даже несло в себе такое значение как «смерть». Тем не менее, ее почитали и уважали как в чертогах, так и не земле среди людей. Марена была статной, красивой, очень суровой, и никто не мог распознать в глубине этой скрытой души истинные желания. Пока ее братья и сестры находили себе спутников, Марена оставалась одна, но это не означало, что ее не рассматривали в качестве невесты. Она была очень завидной девицей: дочь Белобога, одна из наследниц чертогов, красивая и умная, но… Богиня Смерти. Разве станет прекрасный божественный скальд, воспевающий песни о любви, жениться на царице мора? А другие иные Божества, которые достойны ее руки, но боятся ее имени как проклятья? Марена не отчаивалась, хотя с завистью смотрела на других девиц, или на супругу Перуна, которая ждала первенца. Все дело в ребенке, которого Марена желала всем сердцем, но ощущала внутри себя пустоту. Она чуяла, что неспособна выносить дитя, а значит и нет смысла искать мужа. Будто ее лишили этой возможности, или она просто была обделена этим, пока другие рожали и воспитывали малышей. Так на свет у Перуна появился сын, которого супруга его — Макошь, держала у самого сердца, не желая показывать племянника золовке. Отчаявшись, Марена думала о том, как же ей заполучить желанного ребенка. Она многое изучала, пыталась излечиться от пустоты, делала все возможное, чтобы произошло непорочное зачатие, так как супруг ей был не нужен, а дитя родить без этого никак. Но ничего хорошего не происходило… Так она потратила почти тысячу лет, пока не узнала о частицах душ павших Богов. Когда только-только зарождалась Вселенная, на свет появлялись Боги, которые воссоздали планеты, миры, галактики, обустроили вселенную, заселив ее живыми существами и создав для них благоприятные условия в виде природы, ресурсов выживания и тому подобное. Не обходилось и без жертв, на которые шли первые праотцы создатели. Дав жизнь природе, планетам и мирам, они жертвовали собой, навсегда увековечив себя и свое имя в том или ином виде, к примеру: озера, реки, горы, древние города и цивилизации — все это могло носить имя угасшего Бога, ведь по большей части божество принимало вид того или иного творения. Но что насчёт их частиц и тел? О древних гробницах знал лишь Всеотец до первой поры, пока собственно этим незаинтересовалась любознательная Марена. Отыскав гробницы, он смогла отделить от праха души всех погибших праотцов, пожертвовала частичкой себя и в тот день, в той самой холодной и темной гробнице, посреди огромного склепа с захоронениями появился младенец. Он вышел из пепла, который появился после объединения душ и частицы Марены. Это маленькое дитя, слабое, нежное и такое невинное. Дева с любовью взирала на малыша, которого сразу же взяла на руки и прижала к груди. Дитя, созданное с помощью праха великих угасших, разве такое можно было сотворить? Не зря же гробница была скрыта даже от родни Перуна, что-то было в этом запретное и Марена знала об этом. Ее дитя не такое как все, ведь в тот день он создала не просто ребенка со своей внешностью и задатками — она создала настоящего дьявола, как указывалось в священных писаниях, которые она разыскала в тайных библиотеках. Убила стражу, потревожила древних богов и осквернила их прах, создала дьявола, и все ради того, что бы тоже ощутить себя матерью и понять, что такое материнское счастье. Богиня прекрасно понимала, что узнав о ее мальчике, ему будет угрожать опасность, поэтому молодая девица решила во что бы то ни стало защищать свое чадо, даже если придется пожертвовать жизнью. В один из вечеров, прижимая к себе малыша с янтарными змеиными глазами, она неожиданно для себя отметила, что он был очень спокойным, в отличии от тех детей, которые рождались естественным путем. Мальчик был очень послушным, редко плакал, а если это и случалось, он старался делать это как можно тише, дабы не тревожить мать. Хорошо кушал, часто радовал молодую родительницу смехом и был просто невероятным ребенком. Марена практически не испытывала хлопот с ним, впервые ощутив себя по-настоящему счастливой. Эта была та Богиня, которая испытывала счастье от каждого прожитого момента, а с появлением желанного дитя, ее жизнь и вовсе была наполнена яркими моментами, как будто давно терзающая ее пустота в груди наполнилась смыслом жизни. Так, в один из лунных дней, она дала своему ребенку имя — Мирослав. Хоть он и сын Богини Смерти, но он был достоин имени более ясного и светлого. В душе чуяла молодая мать, что этот «дьявол», как называли в священных писаниях создание, будет очень светлым и добрым юношей в будущем, нужно лишь воспитать из него настоящего Бога и дать то, что когда-то не дали Марене. Она считала, чтобы быть лучшей матерью или отцом, нужно дать ребенку то, чем были обделены вы в детстве, и она не прогадала с этим. Ее сын излучал ту светлую ауру, о которой она всегда мечтала. Марена больше богиня увядания, нежели воскрешения, поэтому она хотела наделить сына главной чертой — возрождением, дабы он мог воскрешать и лечить, давать веру и нести за собой жизнь. Однако счастье было недолгим… Кто-то сдал её и рассказал Перуну о неожиданно появившемся ребенке у Марены. Худшие подозрения верховного Всеотца подтвердились, когда они увидели оскверненную гробницу древних Богов. В тот момент его сестра скрылась с «дьяволом», поэтому были объявлены поиски, а Марену за такое ждала казнь. Она создала не просто демона, а бессмертное существо, которое обладало огромной силой разрушения. Это было не так, ведь Марена знала, что эту силу, которой обладало ее дитя, можно направить в другое русло, нужно лишь время и самое важное — любовь. Ребенку нужна была любовь, которую Марена готова была дать. И все же, дав себе клятву, она была готова бороться до конца, лишь бы защитить сына. Она скрывалась сто, двести, триста лет. Для чертогов грозовой гряды это ничто, просто мгновенье, но ее загнали в угол, как львицу с львёнком. Отчаявшаяся мать напала на стражей и дружинников, перебив практически всех, кто явился за ее сыном. Вот что могла сделать разъярённая львица, когда кто-то пытается отобрать у нее львёнка. Таким вот неподчинением она лишь сильнее нагоняла гнев Перуна и все-таки, в один из прекрасных дней, ее смогли поймать. Обезвредили, выбив всю дурь из головы, отобрали Мирослава и отвели на суд к брату. Помнила Марена взгляд Макоши — ехидная дрянь, взирающая с высока и насмехающаяся над ней. Перун же смотрел на сестру с гневом и кажется с горем. Ведь она родная сестра, нарушившая столько законов и правил, поставившая под угрозу их жизни, и осквернившая чертоги одним лишь появлением этого дьявола. Ее ждала плаха, но разве мог брат лишить сестру жизни? Марена была приговорена к пожизненному заключению в недрах земли, где держали злостных и опасных титанов, а ее сына решили отправить в темницы, где бы он смог развиваться и расти, но не будет получать обучения в плане магических сил, их просто будут подавлять всеми силами, даже если из-за этого юноша лишится рассудка. Пока он младенец, которого отобрали у матери, но он все забудет. Абсолютно все. Марена рычала, кричала, ревела и выла, пыталась вырваться, но сил не было — перед приводом к брату ее неплохо отметелили и нацепили ошейник, подавляющий магию, дабы сильно не размахивала руками и не насылала мор на дружинников. — Изверги, твари! Как я вас ненавижу! Отдайте мне ребенка! Отдайте мне Мирослава! –яростно рычала львица, а слезы градом сыпались из ее глаз. Гнев был силен, она скалила острые зубы, до последнего пытаясь вырваться из оков и спасти своего сына. Ее крики, мольбы и плач разносился эхом по коридору, а Макошь с ехидством смотрела в люльку, где лежал малыш с розовенькими щёчками и заплывшими змеиными глазами от слез. Даже будучи маленьким Мирослав все прекрасно понимал. И сейчас не было сомнений, что он хорошо осознавал, что случилось с матерью, от того тихо плачет и ищет ее глазами, но видит лишь блондинистую особу, которая насмехается и брезгливо смотрит на младенца. — Назвать этого урода Мирославом? Твоя сестра глупа, но что бы насто-о-олько… Назвать дьявола таким светлыми именем. Перун со всей силы стукнул древкой величественного копья по полу, намекая на то, что он не потерпит болтовни от жены и унижений в адрес родной сестры. Для Перуна это горе, ужасное горе, от которого сжимается сердце и хочется выть раненым волком. — Не смей так говорить о ней. — Хм, подумаешь… Сказала правду.–она сложила руки на груди и задумчиво оглядела пухленького ребенка, который кривил мордашку и тихонько хныкал, разводя ручки в стороны, надеясь таким образом привлечь внимание мамы, которая обязательно должна сейчас прийти за ним. Но она так и не приходила… — Я предлагаю назвать его «Кощеем», что будет означать на нашем «раб-божий». — Мама, папа? Что происходит?..–из коридоров вышел мальчик на вид лет 10 с пепельными волосами, похожий на отца, абсолютно не перенявший от матери ни одной черты. Перун стоял и смотрел куда-то вдаль, в то время как Макошь обернулась и закрыла собой люльку с малышом.– Почему я слышал крики и плачь тети Марены? Что-то случилось?.. – Добрынюшка, сегодня тете Марене нехорошо, ее отвели в покои. Ах да, почему ты не в библиотеке? Сейчас время твоего обучения, а ты шаришься по коридорам! –сначала Макошь растерялась, а потом поняла, что лучше первой идти в нападение, дабы не было лишних вопросов. Юный Добрыня растерялся, глянул на спину отца, потом опять на мать, и ушел молча, понимая что просвящать в планы его не станут. Все таки, хоть Макошь ему и родная мать, он никогда ее таковой не считал. Эта женщина больше любила власть, нежели его отца — Перуна, или своего сына — Добрыню. С первых дней она скинула воспитание ребенка на нянек и слуг, и только Перун посещал свое дитя, проводя с ним много времени. *** Пока он был младенцем, его дали на попечительство нянькам, а когда он слегка подрос, его отправили в казематы, откуда выйти он сможет лишь спустя несколько тясяч лет, и то убив стражей и пленников от ярости, так как контролю сил его никто не учил. Перун решил, что лишать всех прихотей пленника не стоит, как того требовала Макошь. К ребенку редко, но приходили воспитатели, учили его разговаривать, писать, и на этом спасибо, в 12 лет все это прекратилось и многих вещей он так и не узнал. Вес он не набирал, в то время как дети от 1 года до 8 лет были здоровыми и пухленькими, он был худощав и бледен, так как еда, которую ему приносили, насыщала его, но не давала того, что нужно растущему организму. В 15 лет он прекратил насыщаться тем, что ели Боги в чертогах, и все по одной причине. Тогда-то стало ясно, что этому дьяволу нужны души. Макошь выступила с предложением попытаться убить нечестивца, но разве Бессмертного убьешь? Против воли мужа, она однажды напоила мальчика ядами, но это не убило его, лишь вызвало отравление. Тогда-то она усыпила мальца и перерезала горло ему, но и опять же, рана не лишила его жизни. Она решила заморить его голодом и пока служанки несли еду пленнику, она загораживала путь и забирала все то, что было приказано мужем отнести мальчику. Голодал, страшно голодал, мучался от болей в животе, но не умирал, однако это привело к самому ужасному, что простая еда не приносила ему насыщения. Ещё больше хотелось чего-то, что было запрещено в чертогах — пожирание душ и восстановление сил с помощью воскрешения и обращения мучеников в нечисть. Многие надеялись, что взаперти Кощей лишится магических сил, но наоборот, они развивались сами по себе. Марена хотела сделать все иначе, чтобы ее мальчик мог воскрешать природу и живых существ, даруя им вторую жизнь, исцелять тяжёлые раны, чтобы получать нужную для своего существования энергию, чтобы сын был полной противоположностью и не испытывал того, что в юности испытывала она. Конечно, какая там к черту еда, если ему нужна была энергия от поглощения душ, а не в их восстановлении. К 19 годам молодой человек пытался выбраться, но побег был провален. Его поймали, забили как скотину и он ещё долго пытался прийти в себя. Постепенно в его сердце поселилась ярость, гнев, желание мести и правосудия над мучителями. Его лишили абсолютно всего и он винил всех, хотя виновата была лишь одна. Та, которая тайно отбирала все то, что приказывал ее муж отнести мальчику. Он отрывками помнил лицо женщины, очень красивой и черновласой женщины, которая с любовью взирала на него. Такое кратковременное воспоминание из детства наталкивало его на мысли, что та женщина была ему близка. Ему многое не рассказывали и он жил в неведении. Поэтому побег в возрасте 19-ти лет не увенчался успехом. Однако к 25-ти годам, спустя ещё какие-то тысячи лет, юноша все-таки собрался с силами, ибо с первого побега прошло столько лет, и все эти года он думал об одном — сбежать. В тот день он впервые раскрыл свою дьявольскую сущность, перебив всех стражей на пути и пленников, которые попали под руку. Так же на пути встали некоторые дружинники, которые позже оказались детьми Богов. Кого-то он ранил, от кого-то смог уйти, но один попался ему не с проста. Добрыне уже было почти за 30 по меркам людей, но он был ближе к службе в дружине, куда входила такая же молодежь, как и он, и с первых же дней молодняку вбивали в голову, что настанет день, когда из недр земли вырвется тот, кого нужно будет обезвредить. Только вот выбрался он из темниц, а всей этой волокиты можно было избежать заранее, если бы не череда грубых ошибок. Добрыня, как истинный защитник не знавший сути, бросился в тот день на негодяя и был убит, хотя уже тогда Кощей отметил, что этот был сильнее вразы и с ним пришлось повозиться. Знал бы он, что убил сына Перуна — ликовал бы, а так он думал лишь о побеге. Множество ран и увечий ему как раз и нанес Добрыня, за что и поплатился собственной жизнью. Покинув чертоги через солнечный колодец — главный проводник между миром богов и людей, Кощей оказался в том самом месте, где позже его найдет Пересвет, и с того дня для Бога Смерти начнется другая жизнь. Те самые падающие крылатые существа - это убитые в резне дети Богов, которые нашли пристанище в мире людей. После побега Кощея в чертогах начался хаос и страх, что тот явится мстить. Но Владыка Смерти был умнее в разы, чем предполагали Боги, которые решили обезопасить своих детишек и отправить на землю, будто там Кощей их не найдет. Убитые переродились спустя 150-200 лет под видом богатырей и лишь сейчас настал момент, когда им пора вернуться домой в родные чертоги. *** Кощей рычал словно разъяренный зверь, обвивал хвостом ноги Елисея и сжимал когтистыми руками шею. Не убьет, а вот кислородное голодание устроит ему. — Ты виноват! Ты во всем виноват! Елисей тем временем пытался отстраниться, схватил Кощея за рога и лицо, пытаясь отодвинуть от себя. — Я не понимаю тебя! Отцепись от меня, ты делаешь мне больно!–широко он открывал уста, пока тот душил его и лишал воздуха. Они были так поглощены спором и битвой, что даже когда они приземлились в другом месте, их отбросило друг от друга, но Кощей вновь напал на гонца, который попытался ногой оттолкнуть его, но это лишь сильнее разгневало Владыку Смерти. — Это ты во всем виноват, проклятый мальчишка! Я убью тебя, разорву на мелкие клочья, выбью из тебя всю дурь! Вокруг них был яркий свет, пушистые облака, величественные арки и колоны. Место неземное, даже воздух здесь был прохладным, но холодом от него не веяло. За всей этой битвой наблюдали Боги и Божества, такие как: Перун, Макошь, Сварог, Даждьбог, Старибог и другие, дети которых покинули чертоги около двухсот лет назад. Здесь так же находились и богатыри, облаченные в сияющие доспехи и наблюдающие со стороны за происходящим. Добрыня, растолкал толпу, а увидев пренеприятное зрелище, поддался вперёд и вытянул из хватки гонца, которого тут же прижал к себе и недовольно уставился на Кощея. Бог Смерти встал на ноги и одарил толпу гневным взглядом, прекрасно понимая, что из-за порывов гнева угодил обратно в тюрьму. А ведь так все хорошо начиналось, такие планы были, такие цели… Наблюдавшая за всем этим Макошь, вдруг ехидно изогнула уголки губ и обвила плечо супруга, который устало вздохнул и вышел вперёд. Все присутствующие расступались перед Владыкой Грома. — За преступления, за побег, за все те поступки, которые ты сотворил за 200 лет, ты приговариваешься к казни, Кощей Бессмертный. — Это звучит крайне бесподобно, старый друг. Казнь для Бессмертного? Да ты, старик, поди забыл, кто я такой. Оскалился Кощей, а после улыбнулся своей очаровательной улыбкой, по-птичьи склонив голову на бок. Однако Всеотец молчал, сжимая копьё и сурово смотря на племянника. Это долгое молчание не предвещало ничего хорошего, от чего улыбка сползла с лица Владыки смерти и он растерянно уставился в голубые глаза Перуна. — Быть этого не может. Да ты выводишь меня из себя, старик! Ты просто!.. Макошь вмешалась так же резко, как и встала перед Кощеем. — Имей совесть, щенок, и умей держать свой язык за гнилыми зубами! — Хах, да это у тебя нутро прогнило, дрянь. — Скоро ты будешь не так многословен… Ах да, ну конечно, ты же наверное и не догадывался о том, что и бессмертие не вечно. Ничто не вечно, даже ты. Тебя легко разрушить на чистицы, из которых тебя собрала твоя проклятая мамаша. Это было последней каплей в бурлящий котел с ядом. Кощей громко закричал оглушительным криком, широко распахнул крылья и цокнул копытом, выставив когтистые руки вперёд, дабы атаковать ненавистную и самовлюблённую путану. В следующий миг в изгибы крыльев врезались гарпуны, разрывающие плоть спины и крылья. Оружием, напоминающее трезубец, его схватили за рога и прижали к земле, раздробив один вырост на осколки, лишив Кощея одного рога. Подбили копыта и поставили на колени, вонзив в руки дьявола тяжёлые копья, попутно накинув цепь из раскаленного металла. Бледная плоть покрывалась ожогами, а сам Кощей бился в агониях, сотрясаясь от боли и ярости. Сейчас он все меньше и меньше походил на того Кощея, которого Елисей узнал за это время. Буйная душа мальчика рвалась защитить несчастного, оттого он вырывался из объятий Добрыни, который шипел ему на ухо: «Не дури, стой смирно!» Макошь развела руки и с триумфом стала оглядывать толпу прибывших богатырей, как будто показывая свое величие и могущество, словно она сама только что своими собственными руками одолела «зверя». — Взгляните же, дети наши, какое ничтожество, какая грязь топтала землю людскую и наши чертоги… — А ты смелая, когда вокруг тебя дружинники и иная поддержка! –все-таки выбрался Елисей из хватки богатыря и вышел к Макоши, совсем потеряв чувство самосохранения и страха.– храбрость так и прёт, аж зловоние за версту чуется… Макошь распахнула глаза и уста, даже и не зная, что ответить на такое хамство со стороны смертного. Она была готова броситься на подлеца, но путь ей загородил Перун, и она врезалась в могучую спину мужа, который принялся говорить глубоким басом юноше. — А ты, Елисей Белевский, приговариваешься к плахе за оказанную помощь нашему врагу, а так же за предательство по отношению к собственному народу и службе к Богам. Радуйся, что твоя смерть будет быстрой. Это как благодарность за то, что ты помог нашим детям вернуться назад, в наш мир. Елисей растерялся, встрепенулся и прижал руки к груди. — Что?.. Я?! Да как это понимать? Помог вашим детям? Добрыня так же был растерян от приговора, попытался выйти на помощь к возлюбленному, но здешние дружинники уже тянули двух пленников к темницам. Макошь победно смотрела на то, как брыкался ее обидчик и пытался вырываться. Она даже и не заметила, как тяжко вздыхает ее муж, уставший от всего этого. Богатыри, знавшие Елисея, бросились на защиту и стали умолять отпустить его, но те сразу дали понять, что им стоит многое узнать, и что перед ними не просто какие-то создания — а Боги, творцы всего живого. *** Его грубо отшвырнули как шавку в темное, холодное и сырое помещение в недрах земли, где не было ни малейшего луча света. Он не был наделён прекрасным зрением в темноте, какое было у Кощея, потому не знал, куда податься, лишь инстинктивно пошел к двери, которая закрылась перед носом несколько секунд назад. Было бесполезно стучать, орать, молить о пощаде, да и глупо. Ничего не оставалось делать, как молча сесть у двери и закрыться руками. Было так же ужасно холодно в этих темницах, и парень медленно замерзал. Он ничего не понимал, был по-настоящему напуган, потому тихо стал реветь. Не выдержал, сдался. Так долго держался, а теперь выл как дитя, прижимаясь спиной к холодной железной двери. Неужели так закончится его жизнь? Жажда приключений окончательно свела его в могилу. — Не надо плакать, Елисей…–грубый, уставший и слегка осипший голос говорил ему во тьме. Елисей дрогнул от неожиданности, поднял глаза и увидел пару жёлтых глаз, которые взирали на него издалека. Значит темница была большой, раз здесь был ещё один пленник, давно знакомый ему. — Кощей? Я не понимаю, почему? Что я такого сделал? И что, черт побери, в конце концов нашло на тебя? Почему ты пытался меня убить? Ответь сейчас же на мои вопросы, хоть перед смертью дай понять то, в чем я давно погряз.–говорил он с отчаянием и болью, подрагивая от холода, ещё сильнее разрыдавшись и закрывая руками глаза, пытаясь хоть в этом жесте найти какое-нибудь успокоение. Даже когда ему было физически больно — он держался. Когда он страдал душевно — он тоже держался. Сейчас же он ощущал что-то среднее, граничащее вместе с страхом и безысходностью. — Ты многое не помнишь. Переродился, начав жизнь с нового листа. Вспомни древо жизни, Пересвет. Попытайся это сделать. — Пересвет?.. — Подойди сюда, ты замерзаешь. Еще ближе. Не бойся. Мои руки в кандалах, тебя обезопасили, они жаждут увидеть твою смерть, поэтому решили подвязать мне ручонки. Опять изломали крылья и рога перебили, гады…–ворчал он словно старый дед, а Елисей уверенно шел к нему, пока не ощутил руки Кощея. Они были в кандалах, а цепи от них тянулись к стене. Короткие, чтобы в случае чего не смог наброситься на Елисея. Он огладил его руки, ощутив горячую склизкую влажность. Сразу пришло прозрение, а вместе с ним и рвотный позыв с отвращением. Руки, как и ноги Кощея, были окровавленны, так как кандалы были с шипами, вскрывшие ему плоть до костей. Скорее это кандалы даже для костей, дабы попытавшись вырваться, он изорвал себе все связки и нервы, в конце концов оторвав руки или ступни. С основаниями крыльев и шеей наблюдалась такая же ситуация. Елисей словно ощутил всю эту боль, упал на колени перед сидящим в стоге сене Кощеем и схватился за уста руками, так как его жутко тошнило от этого. Он не видел, но представлял, каково это. Владыка смерти коснулся руками его головы и огладил длинные светлые кудри, с какой-то особой нежностью разглядывая юношу, после чего крепко обнял, дабы можно было согреть это хрупкое тело. — Мне не больно. Отбрось эти мысли. Не терзай себя тем, что для меня просто пустяк. Я же Бессмертный, в конце то концов. — Угу, а приговорен к какой-то казни… Кощей, за что они так с тобой? Расскажи мне обо всем, прошу. Кощей… Кощей! –крикнул он, видя как тот напряг крылья и резким рывком вырвал их из подвесных крюков, раздался ужасающий хруст и звук рвущейся плоти. На крюках остались верхние части крыльев, и теперь их останками он обвил всего гонца, дабы сейчас его можно было с уверенностью согреть.– Тебе же больно, глупый! Кощей, ну зачем?.. — Не важно, уже все на важно, просто обними меня и попытайся сохранить тепло. Я то Божество, холод ни по чем, а вот ты можешь умереть. — Я и так умру, меня обезглавят не понятно за что… Я ведь даже не понимаю, что навторил. — Елисеюшка, послушай. Долго рассказывать, но если это хотя бы чуточку тебя успокоит, а эти последние мгновенья, проведенные с тобой, дадут мне упокой — я готов поведать тебе все с самого начала. Елисей медленно протянул руки и ощутил ладонью скулу Владыки Смерти, который прижался щекой к его руке и положил ладони на нее, даже успев поцеловать руку юнца. Расстерялся молодец, но не стал отдергивать ее от мученика. — Моя матушка была лишена возможности выносить и родить ребенка. Эти изверги лишили ее этого, словно имели власть над ее судьбой. Я уже с возрастом понял, что ее дети — угроза для престола, который мог перейти к ее сыновьям. Она старшая в семье, хоть и говорят иное, а Перун второй по рождению, но как видишь, патриархальные ценности есть даже среди богов. Моя мать Марена не взошла на престол, да и не планировала этого делать. Власть для нее — ничто. Однако эти трусы решили обезопасить себя таким образом, забрав у молодой девушки мечту. Я конечно не понимаю вас омег и женщин, но видимо у каждого или каждой играет материнский инстинкт с взрослением. Она пошла на отчаянный шаг, запретный шаг, который мог подвергнуть ее казни. Кощей рассказывал то, отчего в жилах стыла кровь, а Елисей осмысливал заново то, что казалось ему ранее нормальным. — Я объединил в себе частицы душ павших Богов и светлых титанов, а матушка дала мне лишь свою внешность и частично характер. Как видишь, я получился очень красивым и обаятельным.–по голосу слышалось, что он улыбается и восхищается своей матерью.– но эти твари забрали ее у меня. Они забрали ее, заключили в тюрьму вместе с враждебными титанами, оставив новорожденного без матери. Разве эти творцы, создатели всего живого, могут нести дальше эти звания после того, что они сотворили? Я рос в казематах, не чуял тепла, не получал ухода и питания, не получил никакой грамоты, лишь только говорить научили, и то не всем словам. Я сбежал, впервые раскрыв истинную сущность и убив всех их щенков-выродков. Уж прости, но Добрыня тоже был в их числе. Я даже был рад, что лишил этих псов их же чада. Перун до-о-лго горевал по нему… — Добрыня — сын Перуна?.. Не может быть, как же так? — Пфф, да все эти БОГАтыри — выродки Божьи. Как видишь, живы и невредимы, нашли свое спасение. Однако видишь ли, мой побег значился как конец мира и всему живому. Именно тогда началось новое создание вселенной, а в мирах начался хаос, к примеру у вас жгли язычников и вводилось массовое крещение, по миру таяли ледники, делились континенты. Богов пытались забыть. Отлично же они подмочили репутацию. Особенно тогда, когда уничтожили своих слуг… Елисей, твой дар, он появился не на ровном месте.–он на минутку помолчал и выдержал паузу. — Когда я сбежал и попал в этот мир, я был слабым, раненым, голодным, без основ выживания и без всяких понятий. Меня нашел юноша, который как позже оказалось, был из деревни жрецов солнца. В казематах я слышал о них от пленников, что якобы вы стражи своего мира и служите Богам. Естественно, я был напуган, но позже понял, что этот юноша — прекрасный человек. Он дал мне кров, питание, обучил грамоте, смог рассказать о многом, о чем я не мог даже представить. Светлый мальчишка, очень резвый, храбрый, даже немножко имел наглость, ещё тот любитель приключений на свое гузно. Знаешь, никогда не думал, что я являюсь однолюбом, который умудрится полюбить смертного. Эти «творцы всего живого» погубили Пересвета. Убили, обвинив предателем. Выжгли его село, а потом убили. А теперь приговаривают к смерти, только уже без права на перерождение.–оскалился он на последнем, а глаза его во тьме засияли алым. Елисей стал раздумывать, и с каждой новой обработанной информацией его переполняли эмоции, которые показывались на его мордашке. — Я жрец солнца? Тот самый Пересвет, которого ты… — Да, Елисей…–чуть фыркнул он, смущаясь и отворачиваясь от Елисея, дабы не видеть его мордашку с эмоциями недоумения.– У вас было предание, древо жизни, благодаря которому ты перерождаешься, дабы творить новые достойные дела. Я ждал твоего перерождения, и признаю, ошибся, подумав что в новой жизни ты стал женщиной. Моревна сбила меня с пути, потому я наделил ее силами, а потом понял, какую сотворил ошибку. — Древо перерождения…–промолвил он, вспоминая мельчайшие детали. Теперь окончательно он вспомнил, кем был, как встретил Кощея, как умер.– убийцы. Они убили меня за то, что я спас тебя. Но скажи, разве я мог тебя оставить умирать?.. — Ты просто был добрее остальных и не мог пройти мимо чужой беды. — Сейчас они хотят убить меня вновь, как ты говоришь, без права на перерождение? И убьют тебя, Кощея Бессмертного… — Елисей, дитя мое…–произнес он как можно нежнее и тише, чтобы отвлечь мальчика от дурных мыслей.– Знаешь, что ещё больше мне нравилось в тебе? Что ты взял всю вину на себя, хотя другой бы обвинил окружающих. Ты винил не меня в смерти невинных людей из своего поселения. Ты брал всю вину на себя, хотя должно было быть иначе. Потому что ты смелый и храбрый юноша, но переродившись, ты замкнулся в себе. Как мои черные одеяния — траур и вечная память о тебе, так и ты несущий балласт горя за ту утрату, которая случилась в тот день. Ты не помнил прошлого, но груз отчаяния был всегда с тобой… Елисей схватился за голову и шепнул тихонько. — Но я уже не Пересвет. Я вспомнил того юношу, но стать им заново не смогу, да и не нужно. Я буду лучше того Пересвета, и лучше себя нынешнего. Кощей улыбнулся и уткнулся лицом в пышные блондинистые волосы юноши, находя в таком невинном жесте невероятное наслаждение и расслабление. — И все-таки, я не прощу тебе этого… Ты — главный ключ к вратам. Я хотел чтобы ты… Чтобы в день обряда ты открыл врата не в чертоги, а в недра земли, где находится моя мать. Мы бы могли ее спасти, если бы ты только согласился. Думаешь, я бы убил тебя? Да глупец ты, вот ты кто! Я лишь дал бы тебе часть своих сил, отобрав их у Моревны. Так скажем, обмен. А ты… Все к чертям пошло из-за тебя! Елисей уставился на него с нескрываемой болью, тут же крикнув. — Это ты глупый! Почему ты не сказал мне об этом? Дурак, я бы помог тебе! — Хм, рассказал бы Добрыне и все коту под хвост… Даже сейчас, когда он сказал тебе кучу гадостей, ты продолжаешь его любить. И не говори, что это не так, я чувствую это. Не волнуйся, мешать не стану. Все равно мне недолго осталось. Парня задело это за живое. Он знает, что Кощей влюблен, и тот пронес эту любовь даже спустя года, ожидая его возрождение и оставив местечко подле себя, а он словно предал его и перешёл к его врагу. Юнец зажмурился и крепко обнял мужчину, после чего потянулся поцеловать его в щеку, но Кощей фыркнул. — Нет, не подавай пустых надежд. Ты любишь его, а я для тебя друг, хотя после того что я сделал, этот титул перед тобою был потерян. Да и знаешь, мы бы не смогли быть вместе… Ты омега, Елисей. Рано или поздно, ты бы захотел дитя, а дать тебе это я не смог бы. Видишь ли, я дьявол, которым меня считают многие Боги, и иметь потомство я не могу. Разве нужен тебе такой муж, который не сможет подарить тебе дитя? А позволить размножаться с кем-то другим — уму непостижимо. Лучше уж довольствоваться тобой издалека, чем видеть, как ты страдаешь рядом со мной. — Кощей…–грустно прошептал Елисей, слыша такие слова от мужчины, который всегда казался ему завоевателем, готовым брать от жизни все и вся против воли других. А сейчас он слышит искренние слова и понимает, что он ужасно прав.– прости меня, Кощей. Умоляю, прости за все. Мне так жаль, что все это случилось… — Но-но! Не реви, ну не надо.– он закатил глаза и крепче обвил талию Елисея, который обнял его за плечи и уткнулся личиком в шею, пытаясь отыскать успокоение во всем этом. — ты ещё можешь спастись. У тебя есть Добрыня — мой ненаглядный «братец», товарищи, родители дома ждут, все есть. Они обязательно смогут вызволить тебя отсюда. — Я пойду с тобой. Как хочешь, а уйдем мы только вместе. — С дуба рухнул? Все мозги вместе с соплями из носа, и слезами из глаз вышли? Тебе ещё жить и жить, а у меня была только мать и то, не знаю я, жива она или давно мертва… Сбежать отсюда невозможно, но есть один план. Сегодня на закате меня поведут в храм, где пройдет моя казнь. Тебя поведут вместе со мной, чтобы ты видел мою гибель. Они хотят зрелищ, и твоих страданий перед казнью. Здесь и будет шанс тебе уйти. Не надо меня спасать — уходи сам. Елисей смотрел на него с недовольством и болью, после чего крепко обнял за шею, огладил ладонями его скулы, подбитые рога и длинные волосы, всем видом показывая неготовность бросить его. — Как хочешь, а уйдем только вместе. Иного быть не может. — Глупый, мелкий, смазливый и!.. — Что ещё, Кощей? Ты говоришь это, что бы обидеть меня, но я чую эту неуверенность в твоём голосе. Готов ругать меня даже сквозь нежелание это делать. Кощей недовольно шикнул, прижался рогами к нему и расслабился сквозь боль, которая пронзила его шею, крылья и другие иные конечности. *** — Я разнесу в прах эти чертоги, если вы не освободите его! –кричал Добрыня на Перуна и Макошь, совсем не имея страх, что перед ним Боги и за такое хамство его ждёт та же участь, что и его возлюбленного. В поддержку Елисея встали Финист, Марья, Настасья, Василиса, Иван и Ставр, собственно все те, кто шли с Елисеем и лично его знали. К ним вышли ещё несколько Богов. Один из них взирал на Финиста, другой на Марью, а третий на Ивана. Напряжение между богатырями и Богами резко спало, когда Иван громко крикнул: — Отец, это же ты!..–он медленно стал шагать к Коляде, который в свою очередь быстро подошёл к сыну и обнял за плечи. Не ясно, кто из мужчина так плакал, но от этой обнимающейся парочки раздавался вой и плачь. Вот она, та самая встреча между родителями и детьми, но только у некоторых она проходила не так гладко, как хотелось. К Финисту шел высокий старик с бородой до колен и облаченный в латы. Сначала богатырь сжал рукоять меча, что находился у него за поясом, но что-то подсказывало, что этот грозный старик не причинит ему вреда, хоть и смотрит на него сурово. — Финист, я и не надеялся, что ты вернёшься домой. Как жаль, что твоя мать не дожила до этого момента. Ты был ещё совсем крохой, когда это случилось, таким маленьким, всего несколько дней отроду.–говорил серьезно Велес, пытаясь сдержать свои эмоции, дабы не реветь как Коляда, но скупая мужская слеза потекла вдоль щеки и затерялась в бороде. Финист приоткрыл уста и неверя своим ушам, а вернее уху, стал крутить отрицательно головой. — Я всегда был сиротой… Почему? Что случилось? — Я все тебе расскажу, сын мой. Идём со мной.–он положил ему руку на плечо, потом прищурился и хмыкнул.– вот непутёвый, и кто ж тебя уха лишил? — Долгая история, отец. Долгая и забавная. Велес усмехнулся, махнул рукой и вместо уродливого шрама появилось то самое ухо с серьгой. Коснувшись рукой щеки и плавно проводя к мочке уха, Финист вздохнул с неким облегчением и уставился на мужчину так, словно это был чародей. Так и было, и ему предстояло ещё узнать, кто его отец и что случилось двести лет назад. Среди Богов находились ещё несколько, вот к примеру женщина и мужчина, которые по-отдельности взирали на Настасью с Василисой, и на Марью. Могучий Даждьбог вышел вперёд и неожиданно крепко обнял сестер Микулишных, которые недовольно закричали, пытаясь дотянуться до оружия, но мужчина крепче сжал девушек и поднял ввысь. Ставр же рванул вперёд, дабы защитить жену и свояченицу, однако услышанное заставило его опустить меч. — Так вот они какие, мои внучки! Разгулялся же Микула, раз на свет появились такие прекрасные девчушки! А что сам не пришел? — Кто вы? Не может быть, что вы наш дедушка! –крикнула Василиса, а потом перестала сопротивляться.– или может?.. Сестры переглянулись, отмечая, что их отец Микула уж больно похож на этого мужчину с редкими седыми прядками в каштановой бороде и гриве. — Но как же так?.. Как это возможно? –не верила Настасья, оглаживая волосы мужчины и пытаясь выяснить, не сон ли это. — Я все расскажу, дорогие мои. Идем в мои чертоги, они недалеко, здесь в лесах.–потом он обратил внимание на Ставра, который готов был броситься защищать девушек.– А ты значит супруг Василисы? А у нее губа не дура! Василиса покраснела, посмотрела в сторону мужа и послала ему воздушный поцелуй, как бы намекая, что ему стоит успокоиться. И только Маревна отходила назад, когда к ней приближалась высокая женщина с редкими морщинками, которые наоборот ее красили и делали старость благородной в ее лице. — Чего ты боишься, дитя? — Вас и боюсь. Не верю я всяким святолжецам и фанатикам. Вы все фанатики! Разве Боги существуют?.. Это сон и я просто сплю, или того хуже, мертва. — Ты находишься в грозовых чертогах, а я — Лада, богиня красоты, любви и счастья. А ещё я твоя мать.–она тепло улыбнулась девушке и протянула ей ладонь. — иди ко мне… — Нет, я росла одна, без семьи, без дома… Я не верю, что все как в сказке может резко обернуться в твою сторону. –она отходила и отходила, пока не упёрлась спиной в колону и не расплакалась. — Кощей, подлый гад. Осквернил тебя, дал свою проклятую силу… Я очищу тебя, и снова будет легче дышать. Иди ко мне, не бойся, доченька. Маревна подняла глаза полные слез и обняла женщину, впервые позволив себе показаться слабой и маленькой в чьих то руках. Она застонала и громко заплакала по-дивичьи, а ее мать нежно улыбнулась и поцеловала дочь в макушку. — Не плачь, моя милая. Теперь все будет по-другому. Идём, идём же скорее. Нас дома ждёт папа. — Папа? У меня есть отец? — Конечно, но сейчас он отдыхает. Обряд забрал у нас кучу сил, но он так и валился с ног… Прости его, что не смог встретить тебя. Маревна вытерла глаза и взяла за руку мать. — Глупости какие, пусть отдыхает. Идём же к нему, мама. Добрыня остался наедине с Макошью и уставшим Перуном. — Я требую отпустить моего посыльного. Не вам решать его судьбу, многие обвинения притянуты за уши, и я не позволю всяким там святым карать моего товарища! Перун привстал с трона и спустился к сыну. Высокий, грузный мужчина, но очень, очень сильно уставший от всего. От власти, от упрёков жены, а сейчас от возмущений сына. — Добрыня, дитя мое, послушай. Моя дорогая сестра не могла иметь детей и против закона создала из частиц умерших богов и титанов ребенка. Но это не ребенок, это дьявол во плоти, злостная душа, которая может погубить всех нас и окутать мир во мрак. Он почти это сделал, сотворив переполох в наших чертогах, хранимых временем и Богами. Ты был уже взрослым юношей, когда погиб, и мы с мамой очень горевали. И все же был выход — перерождение. Мы — Боги, упрятали своих детей на земле. Вот откуда ваши силы и молодость, потому что вы наши дети. Сынок, прости за все, что мы не сделали для тебя. Для нас всех был отчаянный шаг отпустить наших детей, пойми это. — То есть, те люди, которые воспитали меня, я для них никто… И все же нет, они мои родители, как и вы. Я рад узнать, откуда эта сила. Она дана тобою, Всеотец. И все-таки, я настаиваю, чтобы мне вернули то, что по праву мое. Макошь ехидно усмехнулась. — Твое? Да ты небось этого мальчишку собственностью сделал? С чего бы друг? — Собственность? О чем ты, матушка? –не совсем он понимал тот язык, на котором общались Боги. Более новые слова, иная интонация, разговоры. Все таки на Руси был другой говор. — Твой Елисей, в былом Пересвет, был жрецом солнца. Это наши вестники на земле, которые помогали нам нести порядок на земле — на главном творении Богов. Он приютил Кощея, когда тот сбежал. Это преступление, Добрыня. Мы отправили дружинников на поиски негодяя, но в то день он исчез, а село жрецов поглотило пламя. В тот день погиб и Пересвет, поплатившись за то, что приютил нашего врага, который сам и погубил его. Поблагодарил за помощь, вот как это называется.–басом молвил Перун. Макошь как-то отвела глаза в бок, как будто что-то знала и таила. Ведь она не говорила мужу, что после его приказа она отдала свой, где дружинникам нужно перерезать всех жрецов, а самое главное — убить «предателя». Перун и не знал о том, что погибли те люди не от рук кощеевых, а от дружинников, которые получили новый указ от Макоши. — Но сейчас то за что? Он новый человек, совсем другой и… — И опять связался с Кощеем. Знаешь что нашли при нем? Тас’Далору — кинжал проклятых, который поглощает души, а тело превращает в безмозглую нежить. Он все это время имел связь с Кощеем и мог убить тебя, Добрыня.–добавила мать, трагично размахивая руками.– твой Елисей — ещё та скрытная пташка. Воробушек под крылом ворона. Добрыня зажмурился и положил руку на лоб. — Да быть такого не может… Елисей и мухи не обидит, уж я то его знаю! — И тем не менее он не сказал тебе о своих связях с Кощеем. Они шептались за твоей спиной, разве это не преступление? Идти против сына Божьего, будущего Всеотца! –воскликнула Макошь, предавая своим фразам мощь и наигранность. Добрыня задумался. Сердцем чуял, что Елисей чистый и непорочный мальчик, к которому его тянет каждую минуту. — И все же, не вам решать его судьбу. Если и убивать — то своими руками. Я забираю его, прямо сейчас. — Преступник будет запросто расхаживать в чертогах?! Он смертный предатель, ему не место здесь среди нас! Вот же проклятый малолетний инкуб, что он сотворил с тобой?! –верищала мать, пока Перун не стукнул древкой величественного копья по полу, заставив таким образом помолчать жену. — Хватит. В конце концов, мальчик помог нашим детям воссоединится с родителями. Пусть его судьбу решает Добрыня. *** Кощей был прав, когда говорил, что Елисея отправят смотреть за тем, как он погибает. Их привели в место, напоминающее крытый колизей, где происходили театральные постановки и собрания, однако сегодня здесь будет вершиться казнь преступника, которого жаждали убить ещё с младенчества. Елисей пытался сделать все возможное, но это было глупо, и шел на такие поступки он от отчаяния. — Умоляю, отпустите его. Пожалейте, прошу! Он ни в чем не виноват, будьте же людьми! — эти стоны не понравилось одному из стражей, потому он и ударил его под ребра. Этот удар выбил весь воздух из лёгких, он упал на бок, застонал и попытался схватить ртом воздух, но было невыносимо больно, словно лёгкие разрывало на части. — Изверги, что вы делаете?–закричал Кощей и с размаху головой в голову ударил одного из стражей, попытался вырваться, но на него навалились ещё несколько тел. Елисея насильно подняли с земли и потащили за Кощеем, хоть тот и не мог идти от боли и пытался согнуться, чтобы как то облегчить свои мучения. Над колизеем уже восседал Перун, Добрыня и Макошь, но купол иллюзий над ареной не позволял пленникам увидеть тех, кто наблюдает за ними. Кощея распяли в воздухе, а Боги творцы стояли вокруг него, почти 12 божеств, которые готовы были вытягивать сущности Кощея. Елисею освободили руки, дабы он страдал от отчаяния, не зная как помочь другу, ведь он человек и ничего не сможет сделать. Владыка Смерти заглянул в глаза Елисея, в самую душу, мысленно прощаясь с ним, и когда началось главное, он содрогнулся всем телом и запрокинул голову. Когда его тело покидали сущности, он становился белее, а его тело лишалось рельефа и силы, превращая его в немощного и худого юношу. Гонец взревел от боли и побежал к Кощею, обняв его вдоль тела, прижавшись головушкой к груди. — Прости меня, Кощей. Если бы я только мог чем-нибудь помочь… За этими мучениями наблюдал и Добрыня, который ревновал Елисея к Кощею и сейчас был подавлен, видя как Елисей жмется к тому и ноет. Сердце пронзила ужасная боль. Любит ведь юношу и видит как он плачет над его врагом. И все-таки, он грубо крикнул. — Хватит. Я сказал хватит! Отец, останови это. Освободи Кощея и Елисея, а я останусь с вами и сделаю все, что вы пожелаете, ведь… Макошь резко перебила сына и произнесла. — Этот юноша покинет наши чертоги навсегда и не сможет быть здесь среди нас. Признай, Добрынюшка, он только что разбил тебе сердце… Ты ведь любил его? — И сейчас люблю.–потупил он взгляд, а после глянул на матушку. — Пообещайте, что он будет цел и невредим, а Кощей останется в живых. Макошь кивнула, а после довольно улыбнулась, стоило ее сыну отвернуться и лицезреть на мучения этой парочки. *** Гонец ещё долго не мог поверить, что Кощея отпустили и позволили восстановиться. Он шел с ним рядом и служил ему опорой, хотя был в разы меньше по росту Кощея и в случае чего, он не смог бы удержать это тело. — Странно все это…–прошипел Кощей, ибо его наполовину лишили голоса. — Мне тоже кажется это странным, но вдруг они пожалели нас? Это же светлые Боги! — Хм, нет ничего святого в них. Они даже хуже моих алчных подданных в темных владениях. Неожиданно они остановились, ибо перед ними стояла сама Макошь, которая тепло улыбалась им. — Кощей, ты можешь идти, а мы с Елисеем должны поговорить. — Да пошла ты в пень, подстилка гнилогузная. Она держала маску доброты и безразличия, хотя дёргающийся глаз ее выдавал. Елисей положил свою ладонь ему на грудь, пытаясь успокоить, так как Кощей был в полной боевой готовности сыпать отборными матерными словами Богиню. — Все будет хорошо, иди отдыхай, я к тебе подойду. Хотел было мужчина поспорить, но пошагал вперёд и слегка задел плечом женщину, тихо прошипев: — Я тебя сгною и скормлю воронам, если ты хоть пальцем тронешь его. Я тебя вижу насквозь, старая потаскуха… — А ты закрой свой роток и наш разговор с ним пройдет нормально. А теперь сгинь, падаль. Кощей нехотя поплелся вперёд, прихрамывая и опираясь о колоны, изредко оборачиваясь, чтобы удостовериться, что с Елисеем все в порядке. — Елисей же, верно? Так вот, вас отпустили не просто так. Это я вмешалась… — Спасибо вам огромное. Я даже и не знаю, как вас отблагодарить. Я приношу извинения, что тогда повысил голос на вас. Я заступался за друга.–перебил он ее и прикрыл руками глаза.– я боялся, что он не выживет. Боялся за него, понимаете? Он не такой, как вы думаете, у него свои причины творить то, что вы считаете мракобесием. Макошь подняла руку вверх, таким жестом намекая ему закрыть рот и слушать ее. — Я знаю, как ты можешь меня отблагодарить. Ты обязан покинуть эти чертоги и забыть про Добрыню. У него начнется новая жизнь среди Богов, а ты — смертный, дитя мое. Разве тебе место среди нас? –говорила она со всей нежностью в голосе.– так будет лучше для него. Он уже чувствует себя в разы лучше, так как это его родной дом. А твой дом там, на земле. Забудь обо всем этом, ты выполнил главное предназначение — открыл врата нашим детям, поэтому я дарую тебе жизнь и свободу, как и Кощею. Для Елисея весь мир ушел из-под ног, стоило ему услышать о том, что они должны расстаться с Добрыней. Хотелось вновь выть, хотя он всегда себе твердил, что не станет плакать. Он поник, пытаясь найти нужные слова для диалога. — А попрощаться с ним я смогу? — Лучше не стоит. Не надо ему напоминать о прошлых ошибках.–намек был ясен, о какой ошибке шла речь.– пойми, портить божественную кровь никак нельзя. Забеременеешь ты, ну родишь полукровку, это какой позор будет! Разве ты хочешь, что бы в Добрыню тыкали пальцами и говорили о том, что он попортил род? — Нет, не хочу этого… — Умный мальчик, раз понимаешь это. И так, каков твой ответ? — Я уйду и больше не стану тревожить Добрыню, но последнее, что я хочу попросить — отпустите мать Кощея. Все эти годы он мечтал спасти ее, только ее. Речи о захвате власти, миров и вселенной не было. Он только хотел свободы той, кто дала ему жизнь. Макошь побагровела от злости, ибо такого в ее планы не входило. И все же, если подумать о многом, то сейчас Кощей и его мамаша никакой роли не играют, так как самое главное — спровадить потенциального жениха сына. — Хорошо, дитя. Мы отпустим ее сегодня же, а после ты уйдешь и скажешь Добрыне, что твои чувства давно угасли. Это мой уговор. — Идёт, так тому и быть.–внешне он никак не показывал свои эмоции, но внутри все сжалось, сердце болело, к горлу подступал ком и жгло слизистую от желания разрыдаться. Вот так заканчивается история, которую он хотел успешно закончить. *** На площади у солнечного колодца явился Кощей, Перун, Макошь, Добрыня и Елисей, который стоял позади всех, дабы его никто не видел. Владыка смерти подозрительно озирался по сторонам, боясь что это ловушка и сейчас его отправят в темницу, но когда открыли врата и оттуда вышла дружина из 10 человек, то Кощей заметил, что среди этих мужчин стоит костлявая фигура в рваном черном платье. Ее кожа так же бледна как у Кощея, глаза изменили оттенок с голубого на жёлтый, черные волосы до пят, кожа да кости, на руках и ногах уродливые шрамы от кандалов. Эта женщина стояла склонив голову и не смотрела по сторонам, так как яркий свет мог обжечь ей глаза. Когда дружинники расступились, Владыка Смерти приоткрыл уста, не веря своим глазам. Он медленно подошёл к женщине, которая была ниже его на голову, коснулся ладонью ее волос, огладил их, а второй рукой обвил щеку. — Мама, открой глаза… Мама, это я, Кощей.–он узнавал ее. Узнавал из тысячи. Хоть она и была обезображена за годы проведенные в темнице, но Кощей поможет ей восстановиться, а сейчас он просто смотрит на нее, касается руками ее лица, вспоминая те мимолётные отрывки из своей жизни. Касания этой женщины, поцелуи, улыбка и тепло. Марена открывает глаза, смотрит на мужчину, пытается понять, и вот ее узкие зрачки расширяются как у щенка, она обвивает руками острые скулы своего сына и тихо говорит: — Мирослав, сыночек… Кощей крутит отрицательно головой, намекая на ее ошибку, а после понимает, что все это время его имя было ненастоящим. Его зовут — Мирослав. Это имя дала ему мать при рождении, а Кощей… Искаженное обзывательство, которое теперь боятся, когда слышат. — Мама, я никогда, никогда тебя не брошу. Что бы ни было, я буду защищать тебя. — Это я обязана была защищать тебя с рождения, но не смогла. Моя вина, что я не уберегла тебя. Как мне замять вину? — Что ты такое говоришь?! Вину? Это они заключили тебя в тюрьму с титанами, а меня в казематы, это они лишили меня детства, а тебя счастливого материнства, это все они! И это они должны поплатиться за это! — Сынок, послушай. Месть — не выход из всех проблем. Лучше докажи, что ты по-настоящему лучше их всех. Как друг, товарищ, сын, владыка. Они изверги, а мы с тобой не смеем уподобляться им. Мы на порядок выше и ставить нас в сравнение рядом с ними не стоит. — Я всегда знал, что ты мудрая женщина. Черт, как же мне не хватало тебя все это время…–он зажмурился, склонился и обнял матушку, уткнувшись лицом в ее плечо, дабы никто не видел его слез, которые он проливал от счастья и одновременно от горя, что столько бед свалилось на его плечи, столько мучений было пройдено и наконец-то его цель была достигнута, его родная кровь — а таковой он считал свою мать, в конце-концов с ним. Елисей с улыбкой смотрел на воссоединение семьи, но и ему было пора идти. Макошь обернулась, а за ней и Добрыня, который наконец увидел возлюбленного. Хотелось подойти к нему, но юноша стоял на месте и не шел на встречу. В сердце его закрались сомнения, мол «Разлюбил, он уже ему не мил?». Макошь подошла к юноше и что-то сказала ему, а после повела за собой. Добрыня проводил его взглядом и резко поймал за руку, чуть потянув на себя. — Я не понимаю тебя, юноша. Ты объяснишься? Добрыня надеялся, что Елисей поднимет истерику и тогда-то он сможет договориться с родителями, дабы парень остался с ними, но Елисей покорно шел за Макошью и даже не смотрел на него. — Мой дом на земле. А твой — здесь. Видимо пришло время расстаться. Я был рад знать тебя, спасибо за приключение. — И это все, что ты хотел сказать? — Нет, не все. Наши пути расходятся, но это лишь только начало. Твоя жизнь только начинается, а значит следует прокладывать новый путь. Я нашел ответы на вопросы, и теперь меня ничто не держит… Будь счастлив, Добрыня. Прощай. В этих словах четко читалось, что любви не было и нет. Он не хотел произносить слова «я не люблю тебя», так как это было враньё, но завуалированно вложил этот смысл в свои последние фразы. Добрыня отпустил его руку и серьезно оглядел эту мордашку, на которой тоже не было никаких эмоций, лишь уверенность во всем сказанном и выбранном. — Что-ж, видимо ты прав. Наши пути давно разошлись. Но не думаю, что дорога не сведёт нас заново. Прощай.–и он отпустил его руку, увидев наконец-таки эмоцию на этом пустом лице. Удивление и рвение от услышанного, а значит не все потеряно. Однозначно не все. Елисей покинул чертоги в те же минуты, предпочитая не прощаться со всеми и уйти тихо, да и Макошь вряд-ли бы позволила это сделать. Оказался он на границе с Киевской Русью, поэтому ехать до Киева ему было примерно пару дней. К удивлению, Полночь вышла из леса в тот момент и громко заржала. Хоть кобылку вернули, и на этом спасибо. Заскочив на лошадь, он направил поводья вперёд, задумчиво уставился на холку лошади, а после упал на ее шею и громко зарыдал. Кричал, выл, плакал, даже не пытался успокоиться, так как все накопленное сейчас выходило со слезами. Он винил себя, что позволил чувствам взять верх и теперь страшно и мучительно страдает, чувствуя эту невидимую нить между ним и Добрыней. Истинность редка между парами, и повезло же Елисею заполучить в виде истинного Добрыню, с которым и быть ничего не может. Он Бог, а ты смертный, ну разве такое возможно? Темнеет, на землю опускается мрак и пора уже было поспешить назад, в Киев, где он сможет начать жить заново и забыть все то, что отразилось в памяти ярким пламенем, которое обожгло и оставило ему уродливый шрам поперек души.